Тяжёлый дождь

   Карма порой отплясывает пасадобль.

   По рассказам моей временной дочери, её мама и папа вообще не должны были отправляться в этот круиз. Но вселенная любит дарить подарки. Радиостанции звонят людям, отправившим смс-сообщения по короткому номеру, и радужно декларируют: "Поздравляем, вы стали победителем ежегодной акции, проводимой компанией "Карл и Клара"! В качестве приза вам достается недельное путешествие на круизном лайнере "Лонгфелло" по Атлантическому океану". Победило случайное смс-сообщение. Совершенно случайные люди. Внезапно компания, в которой работал генетический отец Мадлен, взялась за сокращение штата. Глава семьи оказался свободным человеком, которому ничто не мешало отправиться в бесплатный отпуск. И уже на борту его супруга почувствовала недомогание, связанное с беременностью.

   Презервативы выручают лишь в девяноста семи процентах случаев.

   Она отправилась подышать свежим воздухом на палубу. Тогда-то Дэйв Ричардс – человек, спустивший последние деньги на этот круиз, начал обстрел. Как будто враждебная среда виновата в его глупости. Мистер Форман решил поинтересоваться самочувствием жены, которая отсутствовала в каюте уже пятнадцать минут. Выйди он на палубу минутой позже, граната не разорвала бы ему ногу. А Мадлен не стала бы сиротой.

   Если бы какое-либо событие, предшествовавшее трагедии на лайнере "Лонгфелло", произошло с опозданием хотя бы на минуту, Мадлен была бы счастлива. Надёжные презервативы, или смс-сообщение, или удача на валютном рынке, или настоящий отец остался бы на своей прежней работе. Но всё прошедшее неизбежно. И ты постараешься оспорить это. Давай.

   Допустим, ты можешь предотвратить нечто ужасное. Станешь ли ты это делать, будучи неуверенными в том, что это не приведёт к чему-то более страшному? Самообман провоцирует тебя. Инициирует недопонимания, потоки рефлексии и компромиссы. Необратимость поступков вынуждает тебя принять как факт неизбежность всех событий, что произойдут. Они обязательно произойдут, заставив тебя жалеть о чём-то. Ты возьмёшь океаны слов назад, пытаясь заслужить прощения. Придумаешь тысячи оправданий и миллиарды причин тому, что сделаешь. Найдёшь все слабые места в своём теле и станешь давить туда, пока кто-нибудь тебя не остановит. С приближением катастрофы хаос станет упорядоченным, флуктуация обнаружит себя "как раз к месту", и тогда система выйдет на новый уровень самоорганизации, но части её вновь распадутся по направлениям, будто имитируя неминуемый беспорядок в более гротескной и зависимой форме.

   Иди нахуй, Гейзенберг. И ты, Эверетт. Мы обязательно найдём все электроны на своих местах.

   Так я стал отцом Мадлен Форман. Вот откуда я знаю, что Дэл явился на встречу одетым в соответствии с последней коллекцией Томми Хилфигера. Широкие очки в стиле восьмидесятых "Cazal". Футболка с треугольным воротником, вытертые капри и кеды "Глоуб". Информация, полученная от моей поддельной дочери. Совместный шоппинг – неотъемлемый пункт договора.

   Так иногда случается: люди нравятся вам с первого взгляда.

   Он протянул мне руку.

– Меня зовут Дэл Симмонс. Как зовут тебя – мне насрать.

   Я ответил на рукопожатие.

– Руку жмешь, как девчонка.

   Только хотел спросить, правильно ли я его понял, как тот продолжил:

– Да-да, знаю, ты, наверное, не позавтракал, судя по тому, как у тебя разит изо рта. Вот и руку жмешь, словно при смерти. Пойдём, перекусим, и я тебе расскажу, что к чему.

   Так бывает довольно часто: человек перестаёт нравиться, стоит ему открыть рот. В нашем случае – это обоюдно. Мы сели за столик в кафе "Онтарио". Вокруг – никого. Утро четверга – не самое прибыльное время для подобных заведений. Пока Дэл разглядывал меню, я обратил внимание на его татуировку на шее. Не могу сказать, что понял это изображение. Что-то похожее на смесь китайского иероглифа, змеи, обвившей чью-то руку и колючей проволоки.

– Не напрягайся, всё равно не поймешь, – Дэл удивлял, не отрываясь от меню.

   Видимо, я очень внимательно и вдумчиво пялился.

– Это – "ничего".

   Я сказал, что не понял.

– Вот почему нельзя пропускать завтрак. Ни руку пожать, ни подумать. Смотри…

   Дэл взял салфетку, сложил её пополам. Разорвал. Затем схвтил солонку и обильно посыпал клочья белыми кристаллами. Основательно прочистил носоглотку и харкнул на них. А завершил он свой непонятный ритуал тем, что хорошенько потоптался по некогда чистой салфетке.

– Что ты видишь?

   Мне нужно дать этому название?

– Это и есть "ничего". Когда-то у нас была салфетка. Отдельно от всего. Сопли. Грязь на подошве и соль. Теперь же мы всё перемешали и получили форму, не имеющую смысла. Смотри на мою шею. На одном и том же участке кожи набиты несколько изображений. Богомол, туз, роза, скорпион.

   Эм…

– Не ищи логики. Когда разглядывал в первый раз, что увидел?

   Говорю, что мне померещились змея, проволока и какой-то иероглиф.

   Дэл ухмыльнулся.

– А теперь ешь свои вафли и думай, почему тебе показалось то, что показалось. И почему то, что существует само по себе, в комбинации становится ничем. Как только доберёшься до кофе, мы приступим к обсуждению контракта и твоих обязанностей. Ты мне нравишься. Или нет. Или заткнись и жуй свои вафли.

   Вот такой человек этот Дэл Симмонс. Мы знакомы не больше часа, а я уже увяз в его философии. И оскорблениях. Но складывается впечатление, что мы понимаем друг друга.

   Я есть нечто сущее.

   Мои родители. Всех нас объединяла семья. Но если мы находим потаённый смысл в её создании, почему со временем она исчезает? Ты умираешь, умирают и дети. Бракоразводный процесс – инструмент, который возводит институт семьи на пьедестал. А может, смысл в чём-то бессмертном?

   Но нет ничего, что бы не исчезало.

   Став комбинацией, наша семья в итоге превратилась в "ничто". Здесь я согласен с Дэлом.

   Нет ничего более нужного, чем что-либо временное. Сиюминутные родственники.

   Если ты скрепил союз, сыграв свадьбу, знай – ничего не изменилось. Ты по-прежнему одинок. Только платишь за коммунальные услуги пятьдесят на пятьдесят. У тебя есть ребенок, который через несколько лет в угоду сверстникам будет говорить, что ненавидит своих родителей, обручальное кольцо – три грамма драгоценного метала низкой пробы.

   Штамп в паспорте – чернильное пятно.

   Клятва? Набор слов. Ты каждый день обещаешь себе бросить курить, но не бросаешь. Очнувшись не самым прекрасным утром, ты даёшь себе слово, что больше не будешь пить.

   Но проходит головная боль, и ты уже открываешь новую тару.

   Семья – наркотик, на который нас посадили, чтобы оправдать занятия сексом.

   Мы – семьеголики. Поколение людей, стыдящихся своего одиночества.

   А я хочу трахать этих Эмили в исповедальнях.

– Эй, очнись, ты уже пальцем свой кофе мешаешь.

   Говорю, что задумался. Почему бы нам не приступить?

– Поехали. Но сначала я расскажу о своей сестре. Тебе не придётся корчить из себя родственника. Будешь любовником. Всё не так просто, парень.

   3

   Впервые с момента нашей встречи у Дэла изменилось выражение лица. Пропал надменный оскал. Безучастность сменилась неприкрытым желанием быть услышанным.

   Я спросил у него, есть ли справка, подтверждающая отсутствие венерических заболеваний у его сестры.

   В ответ же крепко получил по щеке.

– Ещё хоть один такой вопрос, и твоим любовником стану я, парень. Думай, что говоришь.

   Думать, что говорю. А ты, спрашиваю, когда проявляешь явное неуважение ко мне, думаешь, что тебе сказать?

– Кажется, я сообщил, что мне насрать, как тебя зовут. Что у тебя хилое рукопожатие. Да, так здороваются девчонки. У тебя разило изо рта. В тех местах, откуда приходят ребята вроде меня, это называют "правдой", кретин.

   И вновь – шах и мат.

   Эндшпиль.

   Я снова вынужден с ним согласиться. Всё, что воспринимается нами как агрессия или же элементарное неуважение, на поверку оказывается правдой. Той самой информацией, которую мы не хотим слышать.

   Я – концентрированное недоверие.

   Факты кажутся оскорблениями, ведь ты тщательно скрываешь то, что может тебя изобличить. Правда в силах развеять любой, даже самый крутой образ. Такая мелочь, как констатация зловонного дыхания, например. Мне страшно вспоминать Оскара Де Ла Хойю в чулках. Золотой, блядь, мальчик в коксе и женских шмотках.

   Что ты чувствуешь, когда говоришь правду?

   И сколько причин, чтобы солгать?

   Гитлер утверждал, будто в средние века евреи занимались ритуальными убийствами христианских детей и использовали их кровь для приготовления хлеба, который едят на Пасху.

   Греки соорудили огромного деревянного коня, заверив троянцев в том, что это подарок. Чем дело закончилось, мы знаем.

   История учит тебя быть осмотрительным.

– Видимо, ты со мной согласен.

   Очевидно.

– Ладно, слушай. Мою сестру зовут Каталина. Ей двадцать шесть и она находится на лечении в психиатрической клинике на Лоуэлл-Роуд. Она там лет семь уже прохлаждается.

   Я спрашиваю, как Каталина туда попала?

– Пожар. Наши родители сгорели заживо. В рождественскую ночь вспыхнула одна из гирлянд, пока мать с отцом спали. В тот момент мы находились у бабушки. Ну, ты знаешь, родители частенько просят детей, чтобы те провели ночь вне дома. Маме с папой надо поговорить. Потрахаться. Поговорить и потрахаться. Иногда – с друзьями. Это называется свингерство. В пять утра бабушке позвонили копы, сказали, что нам надо срочно явиться домой. Как можно скорее. Зачем? Чтобы мы поглазели на барбекю из собственных родителей? Или подтвердить их смерть? На кой хер тогда нужны доктора?

   Мне вспомнилась Мадлен.

   Я подумал о Дороти.

– С тех пор Каталина молчит. Мы закончили дело, начатое пожаром. Кремация. Обе урны сейчас стоят в её палате, в пластиковом инкубаторе. Она может сутками просто смотреть на эти урны. Сколько бы врачи ни пытались до неё достучаться – бесполезно. Мне несколько раз предлагали забрать сестру домой и надеяться, что когда-нибудь она заговорит. Семь лет. Ничего не меняется.

   И что требуется от меня, спрашиваю.

– Завтра я привезу Каталину домой. Тебе нужно будет проводить с ней каждые выходные. Но ты будешь не просто другом, как я уже говорил, а любовником. Расшевели её. Ты хоть и мягкий тип, но, думаю, член у тебя работает. Покрепче руки.

   То есть, спрашиваю, предлагаешь мне сделать то, чего не смогли сделать профессионалы?

– Я предлагаю тебе работу. А в отношении Каталины считай, что ты…не знаю…таблетка. Препарат, который стоит испробовать. Другие медикаменты не помогают. Главное, чтобы у тебя не было серьезных побочных эффектов, приятель.

   Как я себе представляю секс с сестрой Дэла? Я и сам не знаю. Возможно, это будет по-другому. Не так, как со шлюхами в исповедальне, где откровением является крепкий оргазм. И плесень на потолке.

   Но мне отчаянно хочется взяться за это дело. Разве идеальная женщина – это не та, которая не говорит? Я хочу сказать, все беды – не из-за того ли, что индивид N сказал что-то господину M – скорее всего, правду – а тот обиделся и решил отомстить? Тебя могут порезать, "вооруженно ограбить", обоссать дверь твоего дома. Но слова могут и убить.

   Любая правда – ранение в сердце.

   И слова ссут не на дверь, и даже не на новые туфли, а прямо в голову.

   Ты ведь помнишь каждое оскорбление в свой адрес, ложишься спать и представляешь, как даёшь сдачи обидчику. Вновь и вновь моделируешь ситуацию, где плохие парни будут непременно наказаны за грубость и неуважение.

   Секс с Каталиной – это секс с отчаянием, просто очередной кирпичик, который вывалится из стены, как только эфемерные родственные связи перейдут в фазу отягощающей рутины.

   Секс с Эмили – секс с безразличием. Она не имеет надо мной власти. Одноразовая знакомая.

   Воспоминания – худший из побочных эффектов. От него не избавиться и его нельзя предотвратить. У каждого человека должен быть в кармане рецепт, в котором будет указано "возможно, не забудете никогда". Или "исчезнет из воспоминаний через три недели". Но нет. Ты выбираешь тех, кто сделает тебя несчастным. Больнее клюнет, а значит, навечно останется в памяти.

   Я спрашиваю Дэла, во сколько мне прийти?

– В двенадцать. Я вас познакомлю, а сам отправлюсь по делам.

   Я сказал, что не опоздаю.

   Мы вышли из-за стола, оплатив завтрак. Дэл сказал официантке, что у омлета дерьмовый привкус. Но за красивые глаза и высокую упругую грудь оставил на чай двадцатку.

– Не хотите у меня отсосать?

   Девушка лишь смущенно улыбнулась и сказала, что у неё есть парень. Политика заведения: улыбаться, даже ели тебя насилуют.

– И? Это не значит, что ваш рот не принадлежит всему миру.

   Затем он бросил официантке визитку и ушёл не попрощавшись. Я попросил показать, что он оставил.

   "Дэл Симмонс. Изготовление сувениров. Ручная работа".

   4

   Иисус предложил нам строить отношения на любви, не прибегая к насилию. Его послушали и распяли, заставили тащить в гору собственный эшафот, предварительно отвесив несметное количество плетей. Закончив свой славный путь на вершине Голгофы, наш "мистер Creatio ex Nihilo", сам того не зная, опроверг всю теорию кармы.

   Сеял любовь. Умер в страшных муках.

   Карма становится невозможной.

   Если принимать всё сказанное ранее за абсолютную истину, то и бог не имеет смысла.

   Посылать своего сына туда, где он в любом из постижимых случаев будет обречён на страдания, дабы подать пример обезьянам типа мистера Морелли – восхитительно глупая затея, даже для неоднозначного персонажа. Напрасные жертвы никому не нужны.