Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе

ПРОФЕССИЯ: РАЗВЕДЧИК

_{Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе}

ОТ АВТОРОВ

Эта книга о разведке, которая находится на службе государства, помогая в решении интересующих его вопросов. Еще совсем недавно о своей разведке мы писали скупо и неохотно. Пышным цветом расцветала поверхностная беллетристика с вымышленными героями и надуманными ситуациями. Трудно, минуя тысячи рогаток и препон, находили дорогу к читателю имена Зорге, Абеля, Лонсдейла, Филби, Блейка, Фельфе и других. Сейчас времена изменились. С трудом, но открываются недоступные ранее архивы. История советской разведки предстает перед нами такой, какой она была, без умолчаний и передержек: в ней были как успехи, так и провалы. Она еще не написана, эта история, хотя живы многие из славной плеяды советских разведчиков военных и послевоенных лет, к сожалению, их становится все меньше и меньше.

Мы расскажем о четырех разных по жизненному опыту, воспитанию, социальному происхождению, взглядам, привычкам людях, связавших свою судьбу с советской разведкой. Их имена, ставшие сенсацией на Западе, еще совсем недавно были известны в нашей стране лишь узкому кругу посвященных. При всей разнице судеб их объединяла одна общая черта — все они добровольно пришли к сотрудничеству с советской разведкой, руководствуясь своими убеждениями и стремлением помочь государству и народу, к которому относились с чувством глубокой симпатии и уважения.

Отдавая на суд читателей эту книгу, предвидим упреки в односторонности и тенденциозности: дескать, «своих» мы называем разведчиками, героями, бескорыстно защищающими интересы советского государства, и наделяем их всяческими добродетелями; «чужих» презрительно именуем «шпионами» и «агентами иностранных разведок» и приписываем им всяческие грехи и пороки: иностранный агент — это всегда враг, не гнушающийся любыми средствами ради своей гнусной цели — корыстно служить враждебным силам.

Чего греха таить — примитива такого схематизма, ходульности в некоторых наших не самых лучших произведениях этого жанра столько, что писатели-сатирики могут спать спокойно — на их жизнь материала хватит. Жанр мстит, когда писатель считает своего читателя малосведущим и всеядным. Этот упрек можно отнести и ко многим выходившим на Западе, особенно в период «холодной войны» изданиям, в которых советских разведчиков изображали обычно как мрачных убийц, не рассуждающих фанатиков, заурядных наемников или разочаровавшихся идеалистов.

В последнее время в нашей стране заметно увеличился поток критических публикаций о деятельности разведывательных органов. Критика — явление совершенно нормальное в условиях правового и демократического государства, к которому мы все стремимся. Тем более что разведывательные органы, как и другие элементы нашей общественно-политической структуры, переживают сейчас процесс самоочищения, переоценки многих сложившихся стереотипов.

Настораживает другое — участившиеся попытки провести параллель между людьми с устойчивыми высокими нравственными принципами и заурядным предательством тех, кого вдохновляли лишь корыстные, низменные цели.

Между нравственной стойкостью героя нашей книги Клауса Фукса, человека, убежденного в том, что монопольное владение агрессивными силами смертоносным оружием опасно для судеб мира, и сознательно передавшего в СССР некоторые секреты атомной бомбы, подвергшегося остракизму за «предательство интересов Запада», молча страдавшего из-за непонимания, умершего неизвестным в стране, ради которой он пошел на жертвы; гордым одиночеством Кима Филби, оказавшегося в непривычной обстановке, где о нем порой забывали и не всегда понимали, разочаровавшегося, но верившего до конца в торжество идей добра и справедливости, и теми, чьи поступки определяли не высокие, гуманистические идеалы, приверженность определенным идеям, а исключительно корыстные соображения — непреодолимая нравственная пропасть. И забывать об этом нельзя.

У некоторых современных авторов как-то выходит, что убежденными сторонниками нашей страны могли быть только либо фанатики, либо обманутые, либо карьеристы.

Но есть также и те, кто скажет: убежденность героев нашей книги не что иное, как неспособность понять новые реальности и истинную правду о социальном устройстве мира и путях его совершенствования. Да, трудное, переломное, критическое время переживает сейчас страна, с которой более пятидесяти лет назад Ким Филби раз и навсегда связал свою судьбу и которая стала его второй родиной. Во многом разочарованным ушел он из жизни, но никогда, до самых последних дней не жалел о сделанном выборе.

И разве нравственный подвиг Клауса Фукса, самоотверженно работавшего во имя исповедуемых им гуманистических идеалов, прожившего трудную, но честную по самым высоким моральным нормам жизнь, стал от этого меньше?

Герои нашей книги жили не в свете «установок и резолюций», а в духе идеалов братства, человечности и служения людям, всей своей жизнью и делом стремились к утверждению этих идеалов на земле. И не их вина, что воплощать их в нашей стране в жизнь взялись люди, лишь провозглашавшие высокие цели.

Мы по-новому начинаем смотреть на нашу историю, на свое прошлое. Главное — не заболеть провалом памяти, не порвать очень важную для общества духовную нить, которая, несмотря ни на что, воплощалась сквозь десятилетия в лучших его представителях. Мы все, живущие на этой земле, должны переболеть нашим схематизмом, когда весь окружающий мир видится одномерным, нашим негативизмом, исповедуя который так легко и внешне просто переступить фундаментальные нравственные нормы, перечеркнуть всю историю, забыть о тех, кто искренне трудился и боролся, мечтая о величии и процветании нашей родины.

Джордж Блейк

А. Полянский

ОПАСНЫЙ ТУННЕЛЬ

Генеральному прокурору Великобритании сэру Реджинальду Мэннингему-Баллеру часто доводилось быть участником судебных процессов. Но подобного случая в своей богатой практике он так и не мог припомнить. Приступая к обвинительной речи, заметно нервничал. Он то и дело вытирал носовым платком выступавшие от волнения на лбу капельки пота.

Официально было объявлено о назначенном на 3 мая 1961 года судебном разбирательстве по делу «о нарушении одним из госслужащих Великобритании закона об охране государственной тайны» и сообщение об этом в печати. В последний момент генеральный прокурор, очевидно, получил указание добиться у суда проведения по данному делу закрытого процесса, без присутствия публики и представителей прессы. Не раскрывая сути, обосновать это было трудно. Поэтому он и беспокоился.

Сэр Мэннингем-Баллер тяжело вздохнул и, окинув взглядом небольшой зал лондонского суда Олд Бэйли, произнес:

«Обвинение, выдвинутое в адрес подсудимого, очень серьезное. В своем заявлении на следствии он признал, что более десяти лет назад его философские и политические взгляды до такой степени изменились, что он стал убежденным сторонником коммунистической системы и начал действовать в интересах повсеместного установления этой системы. Придя к такому заключению, подсудимый не предпринял попыток уйти с государственной службы. Более того, он принял обязательство передавать советской разведке всю доступную ему информацию, способствуя этим самым победе коммунизма во всем мире.

На открытом судебном заседании я не могу вдаваться в подробности этого дела, поскольку содержащаяся в обвинительном заключении информация столь секретна, что ее разглашение может нанести ущерб интересам нашей страны. По сей причине я вынужден просить суд о прекращении данного заседания и о проведении закрытого судебного разбирательства по настоящему делу».

Суд принял предложение генерального прокурора. Главный судья Великобритании лорд Паркер распорядился очистить зал. Корреспонденты быстро встали и направились к выходу, стала постепенно пустеть и галерея для зрителей. В зале осталось лишь несколько высокопоставленных чиновников СИС, военной разведки, Скотланд-Ярда и других британских ведомств, которых трудно было удивить государственными секретами. На окнах и стеклянных проемах дверей были установлены деревянные ставни, у входа в зал выстроились несколько полицейских.

На выступление обвинителя и защиты ушло не более часа. Защитник Блейка адвокат Джереми Хатчинсон, худощавый интеллигентный человек с умным лицом и проницательным взглядом, говорил очень хорошо и трогательно. Он ярко и образно объяснил суду мотивы действий своего подзащитного. До начала заседания Хатчинсон приходил к Блейку в камеру, которая находилась этажом ниже зала суда. Адвокат спросил, может ли он в своем обращении к суду сказать, что глубоко сожалеет о содеянном. Подобное раскаяние, как полагал защитник, могло бы очень помочь подсудимому. Но Блейк сказал, что это невозможно. Во-первых, он считает, что поступил правильно и, следовательно, не может раскаиваться. Во-вторых, ему кажется недостойным для человека, который в течение многих лет чуть ли не ежедневно фотографировал все имеющиеся у него важные документы английской разведки, внезапно почувствовать раскаяние просто потому, что он имел несчастье быть раскрытым и арестованным. Кроме того, как считает Блейк, если бы его деятельность не была пресечена, он продолжал бы ее. Хатчинсон понял Блейка и больше не стал ни на чем настаивать. Из камеры он вышел грустным — отказ подзащитного произнести хотя бы несколько покаянных слов чрезвычайно затруднял попытку склонить суд к снисхождению.

Мысль повиниться не приходила Блейку ни во время ареста, ни после него. Он не хотел отрицать свою вину. Конечно же можно было полностью отвергнуть выдвинутые против него обвинения, не признаваться ни в чем. Но Блейк не мог лгать самому себе. Даже когда в ходе следствия контрразведчики подбросили ему спасительную для него фразу, что, по их данным, он был «насильно привлечен к работе в советской разведке», Блейк не ухватился за нее. Согласие с предложенным ему вариантом значительно облегчило бы его участь. Он сразу же становился очередной жертвой «руки Москвы», что давало хорошую возможность развернуть крупномасштабную пропагандистскую кампанию. Такое объяснение весьма устраивало следователей из контрразведки и их высоких хозяев. Но это совершенно не подходило Блейку. Советским разведчиком он стал сознательно, пошел на это добровольно и по собственной инициативе. Так Блейк и ответил следователям.

После того, как прокурор и адвокат закончили выступления, судья объявил десятиминутный перерыв и сказал, что зал снова открыт для публики. Привратники начали снимать с окон и дверей ставни, галерея заполнилась зрителями. В зале стало шумно.

Джордж вдруг вспомнил детство, небольшой уютный дом его семьи в голландском городе Швеннинген, ребяческие игры. Ему, наверное, было лет восемь, когда, надев старые материнские пальто и шляпу, представлял, перед маленькими сестренками важного и строгого судью. Восседая за столом в детской комнате, он поучительным тоном перечислял «подсудимым» их преступления. А те, удивленно глядя на него, так и не могли понять, чего же хочет от них старший брат.

Интересно, вспомнили ли Адель и Елизабет эти детские забавы, когда узнали, что их брат должен предстать перед судом по обвинению в столь серьезном преступлении, что процесс ведут генеральный прокурор и главный судья страны? Что было в доме, когда стало известно о его аресте? Сначала, наверное, подумали, что это недоразумение, ошибка и их Джордж скоро будет с ними. А потом? Как мать, сестры, жена пережили все это? Смогли ли они прийти на суд?

Блейк внимательно смотрел на собравшихся в зале людей, надеясь увидеть среди них родственников или близких друзей, но смог узнать только нескольких руководящих сотрудников СИС. Потом перевел взгляд на пустующий стол, за которым через несколько минут судья объявит ему приговор.

Джордж Блейк выглядел значительно моложе своих тридцати восьми лет. Он был гладко выбрит, одет в темно-серый костюм, рубашку с жестким воротничком и голубым галстуком и совершенно не был похож на того бородатого человека, фотографию которого поместят на следующий день почти все английские газеты. Этот снимок был сделан в 1953 году, сразу же после его возвращения из Кореи.

Закончился перерыв. Секретарь суда поднялся и сказал, обращаясь к Блейку:

— Вы обвиняетесь в уголовном преступлении. Хотите что-нибудь сказать перед вынесением вам приговора?

В ответ Блейк отрицательно покачал головой. Он взглянул на перебирающего бумаги судью. В этот момент вид у лорда Паркера был настолько добродушным, что он больше напоминал милого дедушку, готовящегося провести домашнюю викторину с любимыми внуками, чем судью, собирающегося приговорить подсудимого к длительному сроку тюремного заключения.

Судья был немногословен. Он отметил, что Блейк практически свел на нет многие усилия английского правительства во внешней политике за последнее время, нанес большой ущерб своей стране. Однако лорд Паркер все же признал, что подсудимый действовал из идеологических побуждений, а не с целью наживы. Он никогда не получал от советской разведки денежные средства.

— Вам предъявляется обвинение за пять совершенных преступлений, поскольку ваша антигосударственная деятельность содержала пять периодов[1]. Два периода — наиболее серьезные. За них вы получите по 14 лет. Остальные три периода — 14 лет в совокупности. Всего 42 года, — торжественно произнес судья.

Лорд Паркер, как бы подводя итог, назвал свой приговор «поучительным». Вынося его Блейку, он хотел еще и «удержать других от подобной деятельности».

Зал затаил дыхание. Видимо, столь суровый приговор был неожиданностью для публики. Перед процессом многие считали, что Блейк получит срок, не превышающий 14 лет. По английскому законодательству за разведывательную работу отдельного лица в пользу иностранного государства предусматривается именно такой максимальный срок тюремного заключения. У Блейка не было сообщников, значит, он подходил под эту статью. Но по данной статье его наказали трижды. Некоторые из присутствующих не могли понять, правомочен ли был суд вынести такое решение.

Судебное заседание закрылось. Судья, захлопнув папку, направился в сторону специального выхода. Блейк стоял в ожидании конвоя, чтобы отправиться в камеру. До него доносились голоса выходящей публики:

— Клаусу Фуксу за аналогичное преступление дали 14 лет.

— Да, но Лонсдейл[2] получил 25!

— Не сравнивайте этот процесс с «Портлендским делом». Лонсдейл действовал вместе с Крогерами. Тут уже другая статья…

— Этому парню не повезло. При самом благожелательном отношений к нему тюремного начальства он сможет выйти на свободу только в 66 лет, в противном случае — в 80[3].

— Ужасно несправедливо. Убийц приговаривают к пожизненному заключению, но никто из них не сидит больше двенадцати лет…

Джордж впервые за все это время улыбнулся. Он теперь уже ясно осознал, что предопределенная судом перспектива дальнейшей жизни его явно не устраивает. Безвыходных ситуаций не бывает. Это Блейк уяснил себе давно.

МАЛЬЧИК ИЗ ШВЕННИНГЕНА

Альберт Уильям Бихар был сыном состоятельного каирского банкира, происходившего из древнего рода левантийцев[4]. Он получил британское подданство и в годы первой мировой войны сражался в составе английской армии во Фландрии. Был дважды ранен, отравлен газами. Потом служил в разведывательном подразделении армии фельдмаршала Дугласа Хейга, имел британские и французские ордена и медали. Демобилизовался в звании капитана.

В 1919 году в Лондоне он познакомился с молодой голландской аристократкой Кэтрин Бейдервелен. Вскоре они обвенчались и переехали в Голландию, где глава молодой семьи стал заниматься бизнесом, наладив в Роттердаме на небольшой собственной фабрике производство кожаных перчаток и рукавиц для клепальщиков местной верфи. 11 ноября 1922 года у них родился сын. Отец назвал своего первенца Джорджем в честь правившего в то время и очень почитаемого им английского монарха Георга V. Вскоре семья пополнилась двумя дочерьми — Адель и Елизавет. Через некоторое время они переехали из Роттердама в Швеннинген, живописный морской курорт близ Гааги.

Альберт Бихар умер в апреле 1936 года в возрасте сорока семи лет от серьезного заболевания легких, последствия отравления газами во время первой мировой войны. В последние годы жизни он много болел и испытывал финансовые затруднения из-за резкого ухудшения дел в судостроительной промышленности.

Мать Джорджа, так же как и его бабушка и незамужняя тетка, были убежденными и консервативными протестантками. Джордж и его сестры получили строгое религиозное воспитание. Женщины мечтали, чтобы мальчик стал лютеранским пастором. Джордж в детстве увлекался теологией и считал, что должен посвятить свою жизнь служению Богу. Все родственники, да и сам Джордж, были уверены, что после окончания школы он получит религиозное образование и станет священником.

Одна из сестер отца Джорджа Зейфира Кьюриел, жена богатого банкира в Каире, предложила взять на себя заботы по воспитанию и образованию мальчика. Мать согласилась с ее предложением, поскольку материальное положение семьи оставляло желать лучшего. Она считала, что образование, которое получит ее сын, живя в богатом доме своего родственника, принесет ему больше пользы, чем учеба в провинциальном Швеннингене. Кроме того, муж перед смертью просил ее отправить сына в Каир. Видимо, Альберт Бихар втайне мечтал, чтобы мальчик пошел по его стопам и надеялся, что семья его каирских родственников повлияет на выбор Джорджем профессии бизнесмена или финансиста.

Джордж был очень привязан к своей семье и его пугала мысль о разлуке. С другой стороны, его прельщала перспектива посетить далекую экзотическую страну, о которой он много читал, слышал от отца и в школе. В воображении мальчика возникали величественные египетские пирамиды, мечети, безбрежные пустыни, пересекаемые длинными караванами верблюдов, шумный и многоликий Каир. Жажда приключений и неизведанного оказалась сильнее. После недолгого раздумья он дал согласие на поездку.

В сентябре 1936 года Джордж стоял на палубе торгового судна и смотрел на белые дюны родной Голландии.

Джордж сразу же подружился с юнгой, который был старше его всего на два года, его можно было видеть в помещении команды. Ему нравились моряки — умелые, ловкие, сильные и неунывающие люди, которых он считал настоящими мужчинами и старался во многом подражать им.

К сожалению, это столь приятное путешествие быстро закончилось, и судно, минуя строй мощных английских линкоров и эсминцев, торговых и пассажирских кораблей из различных стран мира, пришвартовалось к причалу Александрийского порта. В порту Джорджа встречал его двоюродный брат Генри Кьюриел.

До Каира добирались на поезде. Джорджа очаровала красота окрестностей города, яркий зеленый пейзаж дельты Нила и ровная линия, где пустыня смыкалась с зеленым покровом. Эта прекрасная картина запомнилась ему на всю жизнь.

На вокзале их встретили две тети Джорджа. Старшая — мать Генри, младшая — ее незамужняя сестра Мэри Бихар, которая была настолько похожа на его отца, что Джордж сразу же почувствовал себя с ней совершенно непринужденно, хотя она плохо говорила по-английски и он с трудом понимал ее. Тетя Мэри коротала время за вязанием, постоянно посещала благотворительные учреждения и ухаживала за всеми в доме. Самым поразительным в ней были глаза — темные, большие, красивые и очень печальные.

Сам дядя, Даниэл Кьюриел, был невысокого роста, с длинными черными усами, под которыми время от времени возникала приятнейшая улыбка. Он был слепым от рождения, но это не мешало ему управлять принадлежащим его семье банком. Тетя Зейфира стала его женой, когда ей было пятнадцать лет. В этом юном возрасте ее отправили в Каир, чтобы выдать замуж за человека, которого она никогда до этого не видела, и к тому же слепого. Но тем не менее это была счастливая пара.

Дядя отличался не только большим умом, но и чрезвычайной добротой. Вскоре Джордж сильно привязался к нему. Они часто прогуливались вместе, а иногда он брал племянника с собой в банк, где тот, сидя в его кабинете, наблюдал за происходящим.

У Кьюриелов было два сына. Старший, Рауль, учился в Сорбонне по курсу истории и археологии и приезжал домой только на каникулы. Ему было в то время двадцать три года. Генри был на два года моложе и учился в каирской юридической школе. Оба придерживались крайне левых взглядов, особенно Рауль, который уже тогда был убежденным коммунистом[5]. К великому сожалению Даниэля Кьюриела, ни один из его сыновей не тяготел к бизнесу и не желал заниматься делами семейного банка, который, следовательно, должен был перейти в чужие руки. Потом уже Джордж понял, что дядя не случайно привозил его в свой офис. Он видел в нем возможного преемника и, потеряв надежду, что кто-нибудь из сыновей продолжит его дело, хотел заинтересовать им племянника. Каир поразил Джорджа своей неповторимой пестротой и своеобразием. Как и все восточные города, он был многолик, шумен и самобытен. Мальчик часами бродил по узким торговым улицам вдоль рядов жаровен, где дымились, издавая необычайный пряный запах янтарные куски мяса, где можно было утолить жажду стаканом лимонада или сока манго. Он заглядывал в лавки, где продавались украшения, медная посуда, восточная чеканка, старинное холодное оружие. Площади города пересекали возвышавшиеся головами над толпой величественные верблюды, навьюченные тюками с овощами и фруктами. Древние египетские пирамиды выглядели еще более величественнее, чем он представлял себе их раньше, а сфинкс, наоборот, как-то сжался по сравнению с его гордым изображением, которое Джордж не раз видел в Голландии на коробках от сигарет, названных в честь воплощенной в камне власти фараона.

Пойти в иезуитский колледж, который окончили его двоюродные братья, Джордж отказался. Будучи последовательным протестантом, он не мог получать католическое образование и даже не мог представить, что случилось бы с матерью и бабушкой, если бы они узнали, что их Джордж, будущий пастор, попал в обучение к иезуитам. Тогда родственники решили отдать его во французский лицей. До второй мировой войны знание французского языка было очень важно на Ближнем Востоке, там на нем говорили образованные люди.

Во французском лицее учились главным образом дети зажиточных египтян. Джордж проявил большие способности и довольно-таки скоро овладел французским языком. Это имело для него большое значение. В доме дяди все хорошо говорили по-французски, и теперь Джордж получил возможность свободно общаться с родственниками. Он часто расспрашивал теток об отце и узнал от них много интересного о нем.

После окончания лицея был решено дать Джорджу еще и английское образование. В Каире была прекрасная английская школа, где учились в основном дети британских чиновников. Это дало ему возможность совершенствовать английский язык, на котором он говорил с детства. Так Джордж жил последующие три года, проводя весну, зиму и осень в Каире, а лето частично на море, на борту парохода «Брусе Ярл», на котором всегда плавал на каникулы домой в Европу и обратно в Каир.

ВОЙНА

Летом 1939 года Джордж успешно сдал годовые экзамены и, получив награды по истории и латыни, отправился на каникулы домой. Тем временем над Европой нависли тучи войны. Джордж гостил у матери в Швеннингене, когда весь мир потрясло известие, что немецкие войска вступили на территорию Польши. Это была война.

Через два дня, в воскресенье утром, вернувшись из церкви, Джордж с матерью и сестрами услышали по радио выступление Черчилля, заявившего об объявлении войны.

С минуту все молчали. Джордж понимал, что теперь ситуация в мире стала еще более сложной, а будущее непредсказуемым. Даже уже ставшее привычным для него плавание на «Брусе Ярл», который должен был отбыть в Египет через неделю, представлялось уже опасным вояжем.

— Тебе надо остаться с нами, — наконец, обращаясь к Джорджу, сказала мать. — В такое время лучше всем быть вместе.

— А как же Каир, учеба?

— Придется закончить школу в Роттердаме. Будешь жить у бабушки, а на выходные приезжать к нам.

Учеба ему давалась легко, вдобавок к французскому и английскому он быстро овладел и немецким. Джордж много читал, однако не забывал и о занятиях спортом, был хорошим пловцом и гимнастом. Мальчик отличался целеустремленностью, настойчивостью и исполнительностью, старался добросовестно делать все, что ему поручали. На него всегда можно было положиться, и он никогда никого не подводил. Эти его достоинства часто отмечали учителя.

Гитлеровский третий рейх был в нескольких милях от Голландии, под пятой у фашистов оказались Австрия и Чехословакия. Многие голландцы, в том числе и школьники, предчувствуя вторжение фашистов, вступали в организации и союзы антинацистского толка. Джордж этого не сделал. Тогда он часто говорил, что безразличен к политике и после окончания школы посвятит себя служению Богу. Вместе с матерью и сестрами был регулярным прихожанином лютеранской церкви. Мальчик мечтал, став пастором, бороться с людскими пороками, чтобы люди не враждовали друг с другом, а создали бы на земле то справедливое и счастливое общество, о котором пишет Библия…

Правительства Великобритани и Франции после начала войны все еще рассчитывали на примирение с фашистской Германий на почве антикоммунизма, направив ее агрессию против СССР. Несмотря на объявление войны, французские вооруженные силы и находившиеся на территории Франции британские экспедиционные войска бездействовали. В период с сентября 1939 года по май 1940 года, получившего название «странной войны», гитлеровская армия вела подготовку к наступлению на страны Западной Европы. Активные военные действия велись в это время лишь на море. Для блокады Великобритании германское командование использовало силы флота, особенно подводные лодки и крупные военные корабли. Британские ВМС понесли в тот период большие потери.

В апреле — мае 1940 года с целью усиления своих позиций в Атлантике и Северной Европе, захвата железно-рудных богатств, приближения баз германского флота к Великобритании, обеспечения северного плацдарма для нападения на СССР фашистские войска оккупировали Норвегию и Данию. Попытки англо-французских войск выбить немцев из этих стран не увенчались успехом. Теперь на прицеле у Гитлера была Франция. Но путь к ней лежал через маленькие западноевропейские страны — Бельгию, Люксембург и Нидерланды.

Военные действия в Нидерландах начались с высадки парашютного десанта в районе Роттердама. Немцы заняли аэродром, блокировали мост через реку Маас, соединяющий северную и южную части страны. В Роттердаме находился небольшой гарнизон, который яростно сопротивлялся захватчикам. Немцы предложили ему сдаться, но комендант города полковник Шару ответил отказом. Уличные бои продолжались. Через несколько часов немецкая авиация начала бомбить порт и жилые районы города…

Было объявлено о капитуляции Нидерландов. Королева и правительство, сопровождаемое всем военно-морским флотом страны, отправились в Великобританию. На следующий день после объявления о капитуляции колонны немецких войск вступили в Роттердам.

Судьба оставшихся в Швеннингене матери и сестер очень беспокоила Джорджа. Он решил поехать туда вместе с тетей на велосипедах и в случае необходимости забрать родных в Роттердам. Но к их большому удивлению дом оказался пустым. Соседка, у которой они спросили о судьбе своих близких, была изумлена, увидев Джорджа. Она считала, что он, как английский подданный, уехал вместе с матерью и сестрами в Англию.

Оказалось, что мать и сестры, которые, как и все английские подданные, были зарегистрированы в консульстве Англии, на третий день войны получили возможность уехать в Великобританию. Она волновалась о сыне, но ее уверили в консульстве, что ему уже поступило аналогичное предложение в Роттердаме, которым он, несомненно, воспользовался. Они уплыли из Гааги на английском эсминце, не зная, что из-за боев и бомбардировок в Роттердаме никому не было дела до находившихся там английских подданных.

Джордж возвращался домой с тяжелым сердцем. Мать, не дождавшись сына в Англии, теперь ничего не знает о его судьбе. Вероятно, она переживает, думает, что с ним что-то могло произойти в разрушенном и захваченном фашистами городе. А он никак не может сообщить ей, что жив и здоров.

Но война не оставила Голландию даже после капитуляции. Роттердамский порт, аэродром и нефтеперерабатывающие предприятия стали теперь уже мишенями английской авиации, в задачи которой входило уничтожение используемых немецкими войсками коммуникаций и лишения противника базы горючего. Но заодно доставалось и без того разрушенному городу.

Однажды ночью Джорджа разбудил сильный взрыв. Тут же вдребезги разлетелись оконные стекла, затрещали деревянные балки. Вместе с бабушкой и тетей он под утро покинул дом, который настолько сильно пострадал от взрыва, что мог обрушиться в любой момент.

Решили временно переехать к дяде Джорджа Антону Бейдервелену, преуспевающему торговцу зерном, жившему в небольшой деревушке в восточной Голландии.

Джордж любил бывать у дяди, с которым у него всегда были хорошие отношения. Место, где он жил, было очень живописное, окруженное со всех сторон лесами и холмами. В окрестности расположилось много красивых коттеджей, старинных замков.

Теплым летним вечером Джордж читал в саду книгу. Вдруг до него донесся взволнованный голос тети. Она разговаривала с пожилым констеблем, единственным представителем полиции во всей округе. Джордж понял, что разговор касается его.

Он подошел к ним. Констебль заметно нервничал, лицо тети было бледное, как полотно. Джордж все еще не понимал, что произошло.

— Господин Бихар, — произнес констебль извиняющимся тоном в голосе. — К сожалению, я получил приказ о вашем аресте. Мне объяснили, что сейчас так поступают со всеми английскими подданными. Таково распоряжение оккупационных властей.

— Это какое-то недоразумение. Я родился и вырос в Голландии, в Англии никогда не был. Кроме полученного в британском консульстве паспорта, меня с этой страной ничего не связывает.

— Ему же еще не исполнилось и восемнадцати, — еле сдерживая слезы, вмешалась в разговор тетя. — Немцы уже здесь принялись воевать с детьми и нашли себе помощников среди наших полицейских!

— Поверьте, я здесь ни при чем, — сказал констебль. — Прекрасно понимаю нелепость этого приказа. Но, к сожалению, должен доставить господина Бихара в Роттердам. Такова моя служба.

— Мне собираться? — спросил его Джордж.

— Видите ли, поезд будет только завтра утром. По закону я должен взять вас под стражу и поместить в камеру полицейского участка. Но из-за уважения к господину Бейдервелену, которого давно знаю, могу разрешить переночевать вам дома. Только не подведите меня, пожалуйста.

Джордж был потрясен произошедшим. Дяди не было дома. Бабушка и тетя испугались этого заявления полицейского и никак не могли прийти в себя. Джордж пытался успокоить их, уверяя, что это простая формальность и его очень скоро отпустят. Себе он пытался внушить то же самое, но это его не успокаивало.

Рано утром за ним пришел констебль. Он оделся в гражданское, не хотел создавать впечатление, что племянника уважаемого и известного в округе человека препровождает полиция. Так на них мало кто обратит внимание. В Роттердаме констебль передал молодого человека дежурному по полицейскому управлению. Тот сказал Джорджу, что в соответствии с приказом немецких оккупационных властей, все английские подданные должны быть отправлены в лагеря.

На следующий день два голландских полицейских повезли Джорджа и еще одного англичанина на поезде в Схоорл, небольшой поселок на морском побережье к северу от Амстердама. После утомительной регистрационной процедуры и тщательного обыска Джорджа поместили в переполненный барак.

До недавнего времени это был тренировочный лагерь голландской армии. Теперь здесь хозяйничали солдаты в эсэсовской форме, на фуражках которых был изображен череп и две кости. Это еще больше удручало Джорджа.

Но все же обстановка в лагере была довольно-таки либеральной. В нем содержались, главным образом, англичане и французы. У заключенных не было определенной работы. Основная часть дня уходила на уборку бараков, двора, чистку картофеля. Остальное время проходило за разговорами, игрой в футбол и в карты. Прекрасный морской пейзаж, дюны делали этот лагерь похожим на туристический, если бы не колючая проволока на заборе и наблюдательные вышки с пулеметами.

После обеда ефрейтор выводил заключенных купаться в море. Каждый рез перед выходом он предупреждал, что без колебания застрелит любого, кто попытается бежать. При этом он многозначительно вынимал из кобуры пистолет, как бы показывая, что у него есть возможность выполнить свою угрозу.

Через две недели Джордж узнал о капитуляции Франции. Это произвело на всех заключенных, и, конечно, в первую очередь, на французов, гнетущее впечатление. Немцы хвастливо заверяли, что через несколько недель они высадятся в Англии и это будет завершением их победоносной войны в Европе.

Однажды вечером, сразу после ужина, офицер объявил что все лица моложе восемнадцати лет на следующий день могут убираться из лагеря домой. Он не назвал причины такого решения, да никто и не стал спрашивать. Для Джорджа, как и для других четверых заключенных, это оказалось приятной неожиданностью. Лагерь они покинули рано утром, даже не стали завтракать. Опасались, как бы начальство не передумало.

Все семейство во главе с дядей Антоном сидело в саду и пило чай. Трудно передать восторг, с которым ими был встречен Джордж. Во всей округе не было человека, вернувшегося из фашистского плена. Соседи, пришедшие послушать рассказ юноши о его «мытарствах», смотрели на него как на героя. В доме дяди появлялись, все новые и новые люди и просили поделиться Джорджа своими впечатлениями, а главное, рассказать, как удалось ему вырваться из лап немцев. Но сам Джордж не видел ни в своем пребывании в лагере, ни в освобождении из него ничего доблестного и необычного, поэтому и его рассказ показался многим неинтересным.

ПОД ЧУЖИМ ИМЕНЕМ

Лето подходило к концу. Джордж беззаботно проводил время в доме дяди. Много читал, главным образом религиозную литературу. Он все еще мечтал стать священником. Мысль о судьбе матери и сестер не оставляла его. За все это время он не получил от них никаких вестей. Было известно, что несколько военных кораблей, перевозивших беженцев из Голландии в Англию, были потоплены немцами. Поэтому у него не было уверенности, что мать и сестры благополучно достигли английских берегов.