Волчья дорога (СИ)

Яков учтиво приподнял шляпу, поёжился — зимний мороз больно укусил за уши, и внимательно рассмотрел человека перед собой. Невысокая, узкоплечая фигура, ладный и удобный, несмотря на портновские изыски кафтан, утончённое лицо, хоть и не первой молодости.

— Согласен, прискорбное. — ответил Яков. — С кем имею честь?

— Рене, Аббат Эрбле, к вашим услугам. Пользуясь миром путешествую по Германии. Мой спутник принял вас за грабителей.

— По нынешним временам — предосторожность разумная. — согласился капитан, кивнув для порядку.

— Я так понимаю, что грабить никто никого не собирается, так что заходите, господа.

— А где хозяин дома ? — спросил Яков, оглядывая еще раз темную в лучах закатного солнца громаду.

— Висел какой-то бедолага на воротах. Наверное, это был он.

— Довольно невежливо с его стороны, — прогрохотал громкий голос. Вниз спустился обладатель мушкета — высокий, широкоплечий, громогласный человек с немыслимо закрученными усами. Яков чуть поморщился — в глаза ударил блеск золотого шитья на его перевязи.

Первый из французов сделал изящный жест в его сторону.

— Разрешите представить моего спутника — Исаак де Брасье, шевалье из Пикардии.

Капитан ещё раз приподнял шляпу, подставив морозу закоченевшие уши.

— Очень приятно, — пробасил гигант.

— Так что с владельцем ? — спросил Яков еще раз.

— Мы его похоронили и, раз уж я духовное лицо пусть и без кафедры — прочитали молитву. Больше сделать для бедолаги мы все равно ничего не могли, а ночевать в лесу из-за этого глупо...

— Война, что поделаешь. — пожал плечами капитан.

Вообще-то уже мир, но бедолагу эти тонкости сейчас явно не волновали. Капитан обернулся и махнул своим — располагайтесь, мол. Его люди давно вошли и привычно, без лишней суеты разбрелись по двору, устраивая лагерь.

Последний, ярко-алый луч заходящего за ёлки солнца ударил капитану в глаза, заставил поморщиться. На арке ворот чёрной тенью сидел человек — кто-то из солдат залез срезать верёвку повешенного — на амулеты.

1-8

Непростой разговор

Все заботы о размещении роты капитан без зазрения совести свалил на сержанта. Пока тот, иногда порыкивая на подчинённых аки лев рыкающий на газелей, носился взад и вперёд, капитан засел в холле. Один невезучий сундук был мгновенно пущен на дрова, весело затрещал огонь в печке. Капитан придвинул стул поближе к поплывшему по зале приятному теплу. Французы расположились напротив, за длинным, изрядно истёртым столом тёмного дерева. Их было двое — гигант и его изящный спутник. И ещё десяток слуг, старший из которых — высокий полноватый парень с наглым лицом что-то долго говорил своему патрону по-французски, опасливо косясь на капитана. Впрочем, слуг француз сразу отослал прочь коротким жестом, велев подать вина, и не беспокоится попусту. Капитан в ответ приказал выставить на стол курицу из юнкерской добычи. Огонь трещал, отбрасывая мерцающие пятна жёлтого света на тёмные балки потолка и белёные стены. Постепенно подходили на огонёк люди капитана — Лоренцо, чернявый и обманчиво-мелкий итальянец, ротный прапорщик, Мушкетер Ганс — этот встал у входа, подперев плечом дверь и глядя в никуда холодными серыми глазами. Потом подошёл погреться и разобравшийся с делами сержант.

Капитан отдыхал и немного бесцеремонно рассматривал французов, а они его — точнее его плащ, небрежно брошенный на один из стульев. Хороший, тёплый плащ, недлинный и с широкими рукавами — покроя, который на восток от Рейна называют мушкетёрским, а на запад — a-la cossak. Шведы привезли его в Германию, вместе с кузькиной матерью, из стран полуночных, а уж у них переняли покрой все, кому не лень. Капитан пару минут удивлялся такому интересу к заурядному, в общем то, предмету гардероба, потом кое-что вспомнил, кивнул на плащ и сказал одно слово:

— Нордлинген, — плащ был французский, трофейный, взятый на поле той, несчастливой для империи битвы. Чужие вензеля капитан спарывал сам и на редкость криво — латинская буква L была ясно видна даже в таком свете.

— Трофейный? Кому-то не повезло.

— Случайно, не Ваш, месье? — мягко усмехнулся капитан. Младший из французов ответил на улыбку улыбкой.

— Нет. Я лицо духовное…

Теперь пришёл черёд капитану удивляться. Француз конечно выглядел сугубо штатским человеком — тонкое, моложавое, очень правильное лицо, длинные, раскинутые по плечам волосы. Дорожный кафтан — неброский, ладный, одинаково годный и для бивачного костра и для дворцовой залы. Руки в перстнях, небрежно державшие отливающий рубином бокал. Изящные, немного женственные кисти рук. Но глаз у капитана был намётанный — шпагу эти тонкие пальцы держат куда уверенней, чем четки.

Француз заметил направление его взгляда и улыбнулся ещё раз — понимающе.

— Да, было время, и я шагал под барабанный бой. Но оставил службу после осады Ла-Рошели — молитвы и проповеди кормят лучше, чем марши и караулы.

— Воистину, — сказал капитан, откинувшись к стене, — что привело Вас в Германию?

— Были на мирном конгрессе, теперь путешествуем. Интересная страна. Интересные люди.

— Дикие, правда, — хохотнул гигантский шевалье.

— Суеверные, я бы сказал, — мягко поправил Эрбле своего спутника. — но интересные. Что нам только не рассказывали в дороге. Настоящий клад, для человека, склонного к сочинительству. Я, сударь, на досуге балуюсь пером, а иные истории, рассказанные в каком-нибудь трактире, стоят греческих трагедий. Например … — тут француз коротким жестом поправил волосы и незаметно тронул пальцами мочку уха… — например, однажды мне рассказали историю о солдате, которого было невозможно убить.

В углу что-то глухо звякнуло. Отсвет пламени пробежал багровым по вину в стаканах и тяжёлым перстням на руке француза. Капитан усмехнулся и ответил коротко.

— Чего только люди не говорят.

— Как ни удивительно. Говорили, пули и клинки просто отскакивали от него, как от заколдованного.

— Не удивлён. Когда новобранец заряжает мушкет — он обязательно просыпет половину пороха на землю. Да и ветераны иногда грешат таким, чтобы не калечить плечо отдачей. А потом рассказывают сказки о заколдованных врагах. Кстати, сказка не говорила, что стало с тем солдатом?

— Умер, — коротко ответил француз. Де Брасье хохотнул и добавил

— Говорят, на него что-то упало.

— Значит, сказка врала, — ответил капитан равнодушным тоном, украдкой покосившись на сапоги.

— Да. — ответил француз мягко. И снова тронул пальцами мочку уха — чуть манерным и так неуместным здесь жестом.

— А Вам не жалко, капитан?

— Не жалко чего?

— Что сказка оказалась ложью?

«Наоборот», — подумал капитан, но не ответил. Не нравились ему эти французские сказки, ой не нравились.

А в этот момент, Магда, набиравшая во дворе воду в ведро заметила как кто-то со всех ног, опрометью бежит напрямик через двор. Лагерные костры плюнули в небо снопом искр, вспышка выхватила высокую, нескладную фигуру и чёрный ёжик волос. Юнкер. НеЛис бежал по двору — в одном сапоге, на ходу пытаясь попасть руками в рукава камзола. Рубашку Рейнеке тоже где-то потерял. Магда улыбнулась, напомнила себе, сколько лет она уже замужем и попыталась сообразить от кого из её подруг это чудо так стремительно убегает.

Что-либо ответить французам капитан Лесли не успел. Дубовая двустворчатая входная дверь с треском распахнулась. На пороге, вцепившись пальцами в доски косяка возник юнкер. Всклокоченный, задыхающийся от быстрого бега. Плащ парень где-то потерял, камзол болтался на одном плече. И вид у него был самый отчаянный.

— Помогите, капитан, скорее. Они её сожгут...

При этих словах итальянец Лоренцо вскочил с места — руки на эфесах клинков.

— Кого — её? Говорите толком, юнкер. — рявкнул Яков не сходя с места.

— Ведьму. Ну то есть не… — на этих словах юнкер сбился, потерял дыхание. Из дальнего угла донёсся хорошо знакомый глухой лязг — Мушкетер Ганс оскалился волком, вскинул мушкет и начал внимательно осматривать курок и полку.

— Подробнее — рявкнул капитан ещё раз. Рейнеке кое-как перевёл дыхание и рассказал.

Оказывается тут недалеко была деревня. Недалеко, милях в пяти к северу. «И как мы мимо неё прошли?» — подумал капитан мельком. Но сейчас это было не важно. Важно то, что местным почудилась ведьма и они решили её спалить. По всем правилам, будто к ним в лапы попалась не несчастная деревенская девка, а сам враг рода человеческого, лично.

— Пожалуйста, капитан, скорее. — проговорил юнкер под конец с самым умоляющим видом.

Через распахнутую настежь дверь в дом ворвался, ударил капитану в лицо холодный зимний ветер. Затрещал, плюнул искрами огонь в очаге.

«И почему все драки обязательно ночью, — подумал Яков, косясь на пламя, — опять не до сна»

А потом встал, нахлобучил на голову шляпу, и начал командовать.

— Лоренцо, вы со мной. Рейнеке, показывайте дорогу.

— В конюшнях были лошади, — бросил фразу из своего угла молчаливый мушкетёр Ганс.

— Наши лошади! — возмутился было французский шевалье.

— Конфискованы именем императора. — отрезал капитан. Ганс у стены невзначай качнул дулом в сторону гостей. Де Брасье хотел было возмутится, но второй француз накрыл его руку своей, призывая к молчанию.

Ганс, берите дежурное капральство и за нами, — капитан развернулся, поймал глазами насмешливый взгляд спокойно сидевшего за столом сержанта и продолжил, — Сержант, какие-то деревенские увальни разинули пасть на нашего солдата. Подымайте людей, такое надо наказать, — тут старый вояка огладил бороду и одобрительно кивнул, — Рейнеке, объясните дорогу. И оденьтесь наконец, не лето.

Зала опустела вмиг только французы остались сидеть, где сидели.

— Наши лошади... — кипятился гигант, заслышав топот копыт на дворе.

— Не волнуйтесь попусту. Капитан — благородный человек, и ничего с нашими лошадьми не случится. А вот ведьма, — тут француз задумался. Его тонкие пальцы рассеяно пробежали по волосам, коснувшись мочки уха, — это может быть интересным...

1-9

Со всех ног

Французские кони домчали их вмиг, только свистнул в ушах ветер, да капитана пару раз больно хлестнули по лицу еловые ветки. Смирная серая кобылка от юнкера почему-то испуганно шарахнулась, пару раз получила по ушам и рванула так, будто хотела убежать из-под седока прочь. Остальные кони бешеным галопом рванули за подругой. Рейнеке каким-то чудом удержался. Капитан каким-то чудом не отстал. Вся тройка пулей проскакала через еловый лес и на полном ходу выскочила на поле, прямо в толпу крестьян — суровых деревенских мужиков и суетливых баб, сосредоточенно обкладывавших хворостом вкопанный в землю столб. Столб, к которому в десяток мотков верёвки привязана белая человеческая фигура.

«Как только дров не пожалели, сволочи», — подумал было капитан. Над головами пролетела огненная комета, глухо ударил взрыв — Лоренцо прямо с коня зашвырнул в толпу зажжённую петарду. Люди шарахнулись в стороны, кто-то уронил факел— в кучу хвороста. Столб пламени поднялся в небо. К счастью далеко от страшного столба. Юнкер и прапорщик буквально слетели с коней, развернулись, встали плечо к плечу, шпаги наголо, заградив жертву спинами. Толпа попятилась, опасливо косясь на хищно сверкнувшие в лунном свете клинки. На мгновение все затихло. Яков спрыгнул с коня, развернулся. Золото офицерского шарфа блеснуло, ударило людям в глаза. Толпа загудела, попятилась. Кто-то перекрестился в испуге, кто-то торопливо сорвал шапку с головы.

— Что здесь происходит? — размеренно произнёс Яков.

Глухой ропот в ответ. Толпа подалась назад. Ещё немного. Но не разошлась, даже сомкнулась плотнее. Яков привычно — за войну случалось унимать мятежи — пробежал взглядом по первым рядам, примечая вожаков.

— Эй, вы, трое, — ткнул он пальцем в тех, кто показался ему таковыми. Как и все, вислоусые, обветренные деревенские дядьки, но на вид побогаче остальных. Один из них шустро спрятался за спины соседей.

— А ну оба, ко мне... — двое оставшихся шагнули вперёд, сдёрнув с голов мохнатые шапки и опасливо косясь на капитана.

— Что здесь происходит? — ответить попытались все разом, да так что ничего не разобрать.

— Молчать, — рявкнул Яков опять, надсаживая горло. — Что здесь происходит, я вас спрашиваю? — и ткнул пальцем ещё раз в самого толстого. Тот измял всю шапку, и начал говорить, трижды протитуловав капитана «вашей светлостью». На колени, правда не упал, и на том спасибо.

Говорил крестьянин долго, суетливо показывая пальцами то на небо, то на чёрный столб. Привязались, по его словам, к деревне несчастья да беды. С самого лета привязались, как раз когда деревня пыталась продать солдатам стоящий на полях урожай.

«Интересно, свой?» — подумал про себя капитан. Мужик, оказавшийся местным старостой, деловито рассказывал меж тем про беды и несчастия. Мало того, что какой-то бородатый сын дьявола безбожно обсчитал тогда крестьян на честно заработанные на урожае талеры, так и соседи, собравшись со всей округи крепко набили им морды. И все прочие части тела тоже. По колдовскому наущению, не иначе...

«Значит, не свой, раз побили», — подумал капитан мельком, пытаясь вспомнить — а не проходила ли рота осенью через эти края.

Крестьянин меж тем, все также махая руками рассказывал о кознях диавольских, переполнивших чашу ... А кто виноват — понятно дело, ведьма. Давно уже на подозрении была. А уж когда вызванный из бездны зверь порвал господина трактирщика — оного господина капитану тут же предъявили на обозрение. Жалобно стонущего и перевязанного холстиной с ног до головы. Короче, терпение у крестьян кончилось и пошли они правосудие чинить. Как водится, не над теми, кто виноват, а над теми, до кого можно дотянутся.

Яков обвёл толпу глазами ещё раз и похолодел — давать крестьянам говорить было ошибкой. Толпа успокоилась, отошла от первого потрясения и начала накручивать себя — каждое слово старосты встречалось густым одобрительным гулом, криками «так» и «правильно». Староста уже не робко отчитывался перед офицером — орал, махал руками, накручивая толпу. Кольцо вокруг капитана постепенно сжималось — блеск стали и золото шитья на офицерском шарфе капитана ещё держали передние ряды поодаль. Но сзади не видели стали, там слышали только слова — и напирали вперёд, теснили передних. Кое-где над толпой сверкнули в лунном свете жуткие стальные полукружия. Лезвия кос, насаженные торчмя. Капитан уже видел их в деле и его передёрнуло.

Ещё один вдох.

— Назад, — крикнул Яков во всю силу лёгких, — самосуд чините, сволочи.

— Прощения просим, ваша светлость, — теперь староста, почуяв силу, говорил уверенно и даже нагло, — но никак нет. Наша воля...

— Колдовство — дело инквизиционного суда. Не ваше, мужичье дело, в таких материях разбираться …

— Мы, ваша светлость, не католики чёрные, веры истинной держимся, евангелической. Нам инквизиция без надобности. Сами разберёмся, по всем правилам, люди просвещённые, …

— Хорош болтать, жги, — заорал кто-то — молодой, да нетерпеливый, выскакивая из задних рядов и занося над головой иззубренную косу.

Громом ударил мушкетный залп. Торопыга застыл, коса, перевернувшись, упала с перебитого древка. Парень в испуге шагнул назад, оступился и сел прямо в костёр. И тут же вскочил, убежал с диким криком. Яков обернулся — посреди леса, во тьме под еловыми ветками вспыхнула россыпь злых оранжевых точек — огоньки солдатских фитилей.

«Больно много, — машинально отметил себе капитан, — я приказал поднять одно капральство». На миг воцарилась тишина. Мёртвая, как в сердце бури. И вдруг толпа глухо гудя, шарахнулась в стороны, давая дорогу кому-то.

Тишину разорвал скрип сапог — холодный, мерный звук, царапающий душу. В проход между людьми спокойно шёл человек. Не шёл — шествовал. Капитан его даже не сразу узнал — несуразный берет на голове, клочковатая борода торчком, короткое древко полупики небрежно лежит на плече. Ротный мастер-сержант, но вид у него был такой, что спрятаться захотелось не только крестьянам.

А сержант вышел в середину освещённого круга, остановился и небрежно бросил

— Вольно, — уставная команда сопровождалась величественным взмахом руки. Достойным иного маршала. Яков не знал, что старый волк задумал, но, на всякий случай, решил подыграть.

— С кем имею честь? — спросил он сержанта — вежливо, с поклоном, как старшего по званию.

— Йорг фон Фрундсберг, к вашим услугам. Толпа испуганно зашумела, попятилась …

— Но... но ваша.... — запинаясь, спросил кто-то из задних рядов...

— Зовите меня просто — герр оберст, — тем же тоном проговорил сержант.

— Герр оберст, но вы же умерли. — Знаменитый фон Фрундсберг, полковник ланскнехтов действительно умер добрых двести лет назад. Пугать его именем детей и шведов это пока никому не мешало.

— И что? — ответил сержант, ловя храбреца взглядом, — это повод оставлять полковое знамя? Тем более, что на нем изображены Христос, Богородица и все святые... А с таким знаменем, строем и под барабан — черти в аду закрыли все, что можно закрыть и спрятались перед нами. На всякий случай. Разумная, с их стороны предосторожность, я вам скажу. Вот и идём, по старой памяти обратно на землю. Без меня в Германии еретики расплодились, говорят… — тут сержант обернулся, внимательно посмотрел на привязанную к столбу фигуру, хмыкнул в усы и сказал

— Что, уже искореняете ? Правильно, так и надлежит поступать с врагами римско-католической веры... А больше лютеран здесь нет? Ну тогда можете идти по домам, я вас больше не задерживаю. — сержант сделал величественный, явно подсмотренный у архиепископа жест — отпускаю, мол.

Поле опустело вмиг, только пятки засверкали... Сержант задумчиво поглядел вслед убегавшим, пару раз пнул ногой потерянные в давке вещи, нагнулся, подобрал чью-то шляпу, повертел в руках. Оглядел поле ещё раз и глубокомысленно заметил:

— Да, капитан, такого быстрого бега я давно не видел. Надо будет наших орлов подучить...

— Только берет не потеряйте и наши себя ещё покажут... герр оберст... — страх ушёл, Якова почти против воли потянуло на веселье... тут он напомнил себе, что пехотному офицеру ржать как лошадь неприлично, отвернулся и пошёл к солдатам.