Помоги проекту - поделись книгой:
Но говорить мне так… нельзя.
Впрочем, несмотря на вполне искреннюю скорбь по поводу утраты части майна и кажущееся сумасшествие, Николай в разуме. Достаточно одного пристального взгляда. Он валится на колени передо мной, подвывая и стукая головой в песок, извиняется за «ваньку».
— Иване! Господине! Прости дурня старого! Не со зла! С тоски-печали! Ведь делали ж старалися! Ведь и твои ж труды тута вот! А всё прахом, всё попусту! У, злыдни проклятые!
Не вставая с колен, грозит кулачком в темноту, туда, куда ушли ушкуи.
Подходит, прихрамывая, один из моих ребят.
— А я тама… сараюшку городили, воротцы навешивал. Там и заночевал. А тут эти. Побегали вокруг, да я и убежал. Прости воевода — мне против троих… плотницким топором биться… не посмел.
— Молодец. А то и тебя тоже бы… обмывали да складывали. Сказывай — чего видал.
Из его рассказа получается такая картинка. Два ушкуя. Гружёны под борта. Новогородцы. Человек по двадцать на каждом. Знали, что я стою на Стрелке, но не знали подробностей. Что-где тут нынче расположено. Это хорошо — лазутчиков шишей среди моих нет. Наверное. Утащили нашу мордовку и двух относительно целых мужичков из новосёлов. Своего полона, вроде, не было.
Забавно — искали именно меня, спрашивали:
— Где Зверь Лютый ночует?
Прямо песня брошенной жены «Напилася я пьяна»:
Я нынче ночевал в балагане у Терентия. Видать, его и следует считать «любушкой». Поскольку меня «Боже» — наказало. Разорением, погибшими…
Вокруг постепенно собирается народ, вставляют в разговор из своих свежих мемуаров, плачутся о нанесённом ущербе. Наконец, протискивается Ивашка. Уже в доспехе и со своей знаменитой гурдой на поясе.
— Чего делать будем, господин Воевода Всеволжский?
В толпе кто-то продолжает нервно рассказывать:
— эти гады-вороги набежали, да давай… а я не спужался, я сразу — нырьк и забился… а соседа-то мово в три топора… кровищи-то…
Его обрывают, все замолкают. Тишина.
Ну и? Помечтал, Ванюша, про светлое будущее? Порадовался рекам да ручьям, лесам да перелескам? Воспарил душой к вершинам прогресса и кущам процветания? Со всякими технологическими, высокопроизводительными, духовно продвинутыми и интеллектуально изощрёнными… Землю эту ощутил? Ручками, ножками, глазками… Уяснил, унюхал — сколь в ней много всякого чего полезного, интересного, радостного…
Забудь. Всё — дерьмо. Всё — прах и тлен. Пока ходят по земле вот такие русские люди. Исконно-посконные, лихие-удалые… мразь ушкуёвая.
«Мухи — отдельно, котлеты — отдельно» — мудрая мысль. Сегрегируем «мух» от «котлет». Прогресс — по желанию, в свободное от основной работы время. А качать дерьмо — постоянно. Ассенизация — судьба попандопулы. Или — не берись. Не мани людей красивым мороком.
— К чему вопрос, Ивашка, когда ты знаешь ответ? Убивать.
«Когда государство начинает убивать людей — оно всегда называет себя Родиной…».
Пришло время назваться «Родиной». Для «тысяч всякой сволочи», которые соберутся ко мне на Стрелку.
Напряжённое молчание сменилось радостным, удовлетворённым шумом. Народ услышал желаемое. Ну как же, ну наш-то… «Зверь Лютый», «Душегубец Немой», «Смерть Княжеская»… сейчас пойдёт, найдёт, убьёт, отомстит, накажет, казнит…
Глава 355
— Иване, у нашей «рязаночки» — дно прорублено.
— Я знаю. Присмотри лодочку целую. Полегче и поменьше.
У нас уже собралось с десяток разных… плавсредств. От нашей Пердуновской «рязаночки» до вчерашнего Муромского «дощаника»-плота. Но…
— А это что за хрень?
— Дык… Долблёнка. По нашему — дубок. Местные говорят — ботник. Из осины сделан. Кто-то в войске у мери забрал, да Николай взял «до кучи». Тама вон, в сараюшечке, и вёсла к нему должны быть.
Большая часть нашего «флота» потихоньку выносилась течением из Оки. Ушкуйники, предвосхищая мудрость галицкого князя Мстислава Удатного, оттолкнувшего на Днепре пустые лодки, что защитило от преследования монголов после разгрома на Калке — его, и лишило надежды на спасение — других беглецов из русских и половецких отрядов, вытолкнули часть плавсредств в реку. Ребята пытаются их выловить. Вот поймали этот мерский ботник. Другие, большие и крепкие лодки, лежат на берегу с прорубленными днищами.
Негодяев надо догнать и поубивать. А на чём? Выбирать-то не из чего…
«Необходимость — лучший учитель» — неоднократно лично проверенная мудрость. Учитель-мучитель…
Ух как я не люблю лодок без уключин! И мастеров по такой гребле у меня нет… Байдарки, пироги, каноэ… Хотя это, скорее — каяк. Но — без юбки.
Основное отличие между каяком и каноэ — положение центра тяжести гребца. В классическом каяке — сидишь чуть ниже уровня воды, ноги выпрямлены вперед, центр тяжести — чуть ниже или на уровне воды, что увеличивает стабильность и не дает раскачать лодку.
Пожалуй, этот ботник из породы каяков. Или — из пирог? Не, классическая пирога — глубже, прямее и аккуратнее. Ещё: она — каркасное судно. С обшивкой из коры или кожи. А это — коряво развёрнутое бортами вширь деревянное корыто. И нос с кормой не пирожные — сильно отличаются. Носовая часть — заострённая, приподнятая, широкая. Кормовая — узкая, тупая, низкая. По размеру — мужская задница. Не баба. В смысле: очертания лодки похожи на силуэт перекаченного стероидами бодибилдера. С очень маленькой головой.
Назовём её… каноёвина.
Страхолюдина. В смысле: страхолодина. А это — к ней вёсла? И как этой лопатой управляться? Однолопастное, с поперечной рукояткой на торце древка… На каноэ гребут не только сидя, но и стоя. В смысле: стоя на одном колене.
Если лодку назвать каноэ, то люди в ней — канониры? Водокопы? Загребоиды?
Я задумчиво разглядывал гребную лопату от корявого корыта.
— Сахиби… Аламын… Э… Я — могу.
Почему-то думал, что дэвы — греблей не занимаются. В горах и в пустынях… Но это ж у них там — там вгрёбывать негде! А вот наши степняки… Вспомнил, как Чарджи учил меня на реку смотреть.
Сколько раз можно самому себе повторять:
«Ванька! Ты невнимателен к своим людям! Ты думаешь о каолине, а надо думать о джине! Который рядом с тобой живёт, русский язык учит, дерева валяет. И умеет то, в чём ты — профан».
А то, что он джигит, воин, наездник и мечник — не запрещает ему быть гребцом. С такими длинными граблями… очень даже.
— Бери весло, показывай. Спокойно, без рывков. Сухан, иди сюда. Запоминай.
Парочка… — чистый уелбантуренный факеншит! Чёрт басурманский и мертвяк голядский! В корыте мерском.
Вот так делается прогресс русского народа, коллеги. Собственно говоря, прогресс вообще делается «психами ненормальными в условиях идиотских». Нормальным людям прогресс не нужен — им и так хорошо.
Походили втроём вдоль бережка по мелководью. Гребцы становятся на колено, каждый у своего борта, запускают в воду «лопаты»… И как же на этом ходят? Не в смысле: «куда король пешком ходил», а — по рекам.
Корыто в передней части — широкое, но всё равно, в ряд им не поместиться — здоровые мужики, цепляют при махе друг друга. А с разбежкой? — Можно. Но если они делают гребок в противофазе…
Да нае…ся же!
Спокойно. Давайте жить дружно… В смысле — грести.
«И — раз, и — раз»… Пока стучу по борту — синхронизация обеспечивается. И по темпу… — приспособились. В остальном… подруливание в конце гребка… — пропускаем.
Ну, три выкидыша человечества — зомби, джин и нелюдь — пошли восстанавливать справедливость. Без гумнонизма, дерьмократии, либерастии, просриатизма и прочей… веры, надежды, любви. Просто «справедливость» — так, как я её нынче вижу.
Прихватили тулы с луками, клинки, доспех кое-какой. Ивашко снова рядом трётся, косится:
— Возьми меня… Ладно, понимаю. Но к этому басурманскому чёрту спиной…
— Ивашко, всё будет хорошо. Тут лучше разберитесь. Чарджи — за командира, Терентий — по работам. Николай — разруху прибери да собери муромскую посылку заново. Давайте, ребята, дела делать. Вернусь — спрошу.
Последнее, на воде уже, услыхал от Ивашки:
— Ежели опять где застрянешь — хоть весточку пошли.
Хорошее пожелание. Но бесполезное: нет на «Святой Руси» министерства связи. Какая-то она — Русь моя — вся… бессвязная.
Мужики вёсла опустили, гребанули… Итить! Вот и умылся. Здоровые ребята мне попались… Эдак они всю Волгу веслами вычерпают. Прямо по «Слову о полку…» про дружину князя Всеволода Большое Гнездо.
А лодочка как глиссер — нос задрала и верхом над водой полетела.
Хорошо Ратибор поёт:
Хорошая песня. Но — не про меня. Мне как-то… попроще бы. Как-то… без пафосно. Типа:
И кольчуг чёрных у нас нет, и не всадники, и клинками не сверкаем — вгрёбываем деревянными лопатами типа весло мерское. Планомерно и равномерно. И на счёт лютости смерти ничего обещать не могу. Кроме одного — она будет. В самое ближайшее время. Я ж не ГГ, я ж ДД. Вы песен про ассенизаторов слышали? И я — нет. Уборка дерьма — чего тут петь? Хотя…
«Я — ассенизатор и водовоз
Попадизмом призванный и мобилизованный…».
Серьёзные гребуны на таких двойках проходят километр меньше, чем за 4 минуты. Но мы, знаете ли, не члены. В смысле — олимпийского движения. И лодочка у нас — не пластиковая, а из осины. И команда у меня… чёрт да мертвяк. И я в ней… чисто стукачам. В смысле — ритм задаю.
Одно радует — мужики здоровые. Салман — ну просто такой вырос. А Сухан — столько лет за мной бегать и не поздороветь?! Ушкуйники опережают нас примерно на час. И здорово проигрывают в скорости. Всё ж таки полный гружёный ушкуй против течения на вёслах… Лишь бы восточного ветра не было.
Ветра не было. Ещё в темноте, вскоре после начала гонки, пошёл туман. Затянул и реку, и берега. Так мы в этом… молоке и наяривали. Сухан изредка говорил:
— Лево.
И мы уходили от столкновения с очередным мысом. Или:
— Право.
И мы убирались со стрежня, выигрывая сажени и секунды.
Здесь не 30 вёрст Волги перед Плёсом, прямых, как стрела. Что и дало название городку. Но и петель чуть ли не в полный оборот, как у Клязьмы в устье или резких поворотов как у Зубца — здесь нет. Понятно, что берега — не по линейке выровнены. Совсем не гребной канал. Но берег и река звучат по-разному. Если слышишь шипение волны на бережку — отворачивай…
Как же это сказать-то правильно? «Речистее»? По аналогии с «мористее». Вот мы и наяриваем. То — речистее, то — береговистее.
«Мы наяриваем»… Моё дело — на корме весло в реке держать. Гребут-то… Интересно видеть, насколько они разные. Сухан — весь в меня. В смысле: зануда. Встал на колено, понял механику, поймал оптимум — по положению тела, моторике движения, ритму… и — держит. Практически не меняя ни замаха, ни наклона. Салман — здоровее. Больше, длиннее, мощнее… загрёбистее. Сначала его половина лодки впереди бежала. В смысле — подруливать приходилось. Почему мы из устья Оки к другому берегу Волги и перескочили. Теперь поутих малость. Дальше, глядишь, и устанет.
Всё-таки гребля — постоянной практики требует. Мы-то с Суханом вон, от самой Твери вгрёбываем. Да и вообще — выносливость у моего зомбяры… А ты побегай столько за Ванькой-плешивым, который «мышь белая генномодифицированная» — и у тебя номерные дыхания без проблем открываться начнут.
Часа через два, когда тёмно-белое молоко вокруг стало чуть светлеть, Сухан негромко сказал:
— Впереди. Гребут.
Гребцы на пироге, в отличие от вёсельной лодки, смотрят вперёд. Салман, напряжённо вглядываясь в туман, фыркнул:
— Ештене жок… э… нет ничего.
Мда… в тумане сонар лучше визора. Но проблема не снимается: «мы вас догнали»… ну и что теперь с этим делать?
Мучительные измышления: а как бы втроём уелбантурить насмерть человек сорок ушкуйников — грызли мою душу ещё с Окского берега. Нет, если бы мои лодочки были на ходу, то посадили бы Пердуновскую хоругвь и… Я так думаю, что мои ребятки неторопливо и малой кровью пакостников уделали бы.
Но пришлось использовать вот это «пирожковое» корыто. Для которого и три человека — многовато. Поэтому я и полез в драку — остаться на берегу, посылая кого-то на возможную смерть… После того как весь «стрелочный» народ восхитился моим неизбывным героизмом и нестерпимой склонностью к правосудию…
«Сначала человек работает на авторитет — потом авторитет работает на человека» — широко известная мудрость.
У меня тут именно что — «сначала». В очень острой форме. Поскольку и новосёлы имеются, и свидетель из Мурома припёрся.
Надо по Суворову: «Удивить — победить». Точнее: победить — ворогов, удивить — своих. Как?
Я — сухопутный человек. В лесу или в поле — вижу местность, срабатывают детский или наследственный опыт: вот тут — упасть, тут — ползком, тут — броском… А на воде?
Я не знаю лодейного боя. Нет, старшие товарищи, конечно, рассказывали. Но собственного опыта у меня… Как мы на Угре мордву резали? Когда мокша девок моих воровали…
Ну, Ванюша, вспоминай. Ищи разумное тактическое зерно. И как же мы их тогда…? Пляски нагишом, удушение запасной тетивой, удар комлём, греческие песни, высадка на берег…
Во! Главное! Боя «в угон» не было! Мы их догнали, обогнали, высадились и пошли навстречу. Мы их обошли, потому что они нас не признали. А здесь… пока туман…
Пришлось уточнить у Сухана оперативную обстановку. Берег справа, шагов сто, ушкуй впереди, шагов двести, второй дальше, шагов пятьсот. Видимость… меньше 10 шагов. И мы приняли вправо.
Почему к берегу? — Время. Солнышко встаёт. Вот-вот туман расходиться начнёт. А по затонью, по тихой воде вдоль берега — идти существенно легче, быстрее.
Было несколько минут… неприятных. Когда мы оказались между берегом и противником, и я всё ждал, что нам навстречу вывернется из тумана какой-нибудь…
И вот мы, со всей дури, в такой, ни в чём не нуждающийся, беззаботный, небритый «от вершины до самого края» скально-моховой персонаж преклонного возраста и нудистских наклонностей… Было похожее. Но мы к тому моменту оказались не на траверзе ушкуев, а между ними — смогли несколько сманеврировать.
Поделиться книгой: