Помоги проекту - поделись книгой:
В. Бирюк
Пристрелочник
(Зверь Лютый — 17)
Часть 65
«И кочегары мы, и плотники…»
Глава 353
По жизни приходилось мне кое-чего строить. Разного. Кое-что… нет-нет! На памятник ЮНЕСКО пока не тянет! Но дети приходят, рисуют… В других местах — живут, работают.
Были это… отдельно стоящие здания и сооружения.
Доводилось и комплексы разворачивать. Но снова: вещи специфические, кратковременные. А вот город… Чтобы и много, и разного, и надолго…
Хорошо нормальным попандопулам. У них есть железный принцип: «делай что должно». Кому — «должно», когда — «должно», за что — «должно»…? Они где-то когда-то какую-то идею подхватили — и «долженствуют». А у меня всех долгов — только перед собой. «Не скукситься и не скурвиться». И как это в градостроительство перевести? Во всякие… проспекты, бульвары и коммунальные сети. Мозги — кипят, извилины — заплетыкиваются.
Поэтому основание города Всеволжска, он же — столица Не-Руси, он же — крепкий домик на Окской Стрелке для моей тощей задницы и плешивой головёнки, началось с… с рыбалки.
По песне:
Одна беда: рыбка воблая — сама не прибежит. Её сперва поймать надо.
Нет, я понимаю. Что среди наших попандопулов во все времена и народы каждый первый — рыболов-рекордсмен. Каждый второй — китобоец. С вот таким гарпуном.
«Кто у нас не первый, тот у нас второй».
А в деталях? Ну, предположим, не родился ты в 12 веке, а попал туда. Прямо ко мне. И попал так удачно — с полным комплектом «роялей». И фидера у тебя английские (400 фунтов, которые стерлингов, за штуку) и палки фирменные от Шимано до Балзера. И катушечки, и лесочки японскенские. А поводки — чудо! И крючочки кованые…
Да что крючочки! Попадать, так попадать! Подставочки под фидера с электронными датчиками поклевки. Тоже братья англичане подогнали. И стульчик раскладной. Впрочем, какой это стульчик? Это кресло! Со специальными отсеками в подлокотниках под пиво. Чтоб поклевку ждать не скучно было…. В общем, хорошо ты попал. Качественно. Подготовленно и упакованно.
На зорьке грузишь все это добро на… себя — любимого «Паджерика» в кустах почему-то не обнаружилось, а у рабов слуг нету… А ты как думал? Что это все богатство твое? Ну да, было. Пока ты не попал. В 12 век. А здесь твоего уже ничего нет… Потому, как ты уже и сам не свой. А вон того лысого ублюдка. Из твоего здесь только ложка. Нет, ложки тоже уже нет. Кто ж тебе оставит «балзеровский» складной агрегат с ложко-вилкой и кучей всяких ножичков из качественной нержавеющей стали? Обчеству нужнее. А тебе — деревянную, экологически чистую дадут… потом… может быть… Люди у нас жалостливые к убогим…Или добудешь в бою… М-да! Не будем о грустном.
Значится так — утро. Солнце еще не встало, но света прибавилось. Над рекой туман. Ты спускаешься к реке, ныряя в этот туман, как в молоко. Звуки становятся глуше. Видишь только свои руки и все. Направление задают шаги впереди идущего. Шух-шух. Шух-шух. И ты в ответ: шух-шух. Голыми пятками по мокрой траве. Шух-шух. Сапоги? Там же, где и вся остальная снаряга. Где-где. Много вопросов задаешь! К зиме — выдадут! Может быть.
Дошли. Раскладываемся. Над рекой — ни ветерка. Вода — зеркало. Тишина в ушах звенит. И эту тишину не нарушают отдельные звуки — шаги по песку, покашливания, собственное сопение. Звуки затихают, только родившись. Как будто эта глобальная тишина их съедает. И тело наполняется каким-то первобытным восторгом и ужасом. Нет, не тем ужасом, который ты ощущал, пока Сухан наглядно объяснял тебе правила поведения и твое место в обществе. Объяснял быстро и молча: два удара — пяткой сулицы под дых и по коленкам, и ты уже в совершенно естественной теперь коленно-локтевой позе. Внемлешь. Тот ужас был замешан на безнадеге. На понимании, что всё это навсегда…
Да, так вот. В тишине и тумане раздаются всплески. Рыба гуляет. Всплескивает иногда так, что по звуку и волне, дошедшей до берега, затрудняешься даже представить размеры и вес того чудовища, которое это могло сделать. В груди начинает разгораться рыбацкая жаба — рыба, вот она — ходит, а я еще ни одной снасти не забросил! А вдруг, в это самое время подошел тот самый супер-сазан! Поэтому сразу снаряжаешь поплавчанку. Трясущимися от спешки и полуистерики руками наконец-то цепляешь на вертлюжок экспертовский поплавок, промеряешь несколькими забросами глубину в небольшой заводи возле мыска, выставляешь стопор, насаживаешь жирного червя и забрасываешь… Леска пролетает в ушко вертлюжка, цепляется за него стопором, поплавок выравнивается и погружается ровно настолько, насколько ты и рассчитывал.
Вот оно счастье! Я на рыбалке, я ловлю! Жаба в груди немого поутихла. Наступает черед «тяжелой артиллерии» — фидеров. Только на них можно вытащить «настоящую» рыбу!
Снаряжаешь фидера, раскладываешь подставки. Опять промер глубин в поисках ям и перекатов… Сюда прикормку, сюда — бойлы. Бойлы и прикормку этот лысый черт оставил. Он вообще какой-то странный. Не ковырял буковки на гладкой поверхности спиннинга. Не цокал языком разглядывая фирменные заброды, как это делали остальные. Да и сам спиннинг взял как-то привычно: ножка катушки — между средним и безымянным пальцем. Вынес вердикт — «В рыбаки!». И ушёл, кажется — утирая слёзы.
Пока месишь прикормку, краем глаза замечаешь движение поплавка. Вот он приподнялся, стал заваливаться на бок. Есть карась! Бросаешь прикормку, мчишься к удочке, которая сползает в воду, а потом, набирая скорость, несется по воде… В метрах двадцати от берега замирает и беспомощно начинает дрейфовать по течению. И что это было?
Приходится прыгать в воду и плыть спасать снасть. Под гогот и комментарии подельников. Спас. Отделался потерей поплавка, крючка и грузов… Ладно, продолжаешь снаряжать фидер. Наконец последний фидер заброшен, закреплен, леска заправлена в прорезь индикатора поклевки. Все. Ждем!
Народу вокруг собралось человек двадцать. Тоже ждут…. Вот первая поклевка. Робкий писк сигнализатора. Что ж так быстро? Не успел примоститься на коряге (кресло-то — тю-тю), писк превратился в бесконечный вой. Вовремя успеваешь подхватить фидер и понимаешь, что вот она — настоящая рыба. Иди сюда, бродяга! На твои попытки подтянуть добычу рыба не реагирует никак. То есть, спокойно ведет куда-то в сторону. Плывет по своим делам. И не очень понятно, кто кого тащит. Ясно. Вываживать такую махину можно и полчаса, и час. Ладно, терпение и опыт есть — вытащим. И в это время начинается истерика в рядах остальных фидеров. Сигналки пищат, подставки начинают крениться и уползать в реку. А ты замер с удилищем в руках и ни туда, ни сюда.
Тут толпа зевак с криками «Держи, уходит!» в восторге бросается спасать твою (ну почти твою) снарягу. Хватают за фидера, подставки, лески и пытаются все это тащить на берег. Вокруг треск ломаемых палок, смех, ор, кровь — кому-то леской руки порезало до кости, кого-то спутанная леска, перехватившая руку, тащит на глубину. Какие катушки? Какое вываживание? Вся толпа тащит спутанные снасти, а за ними рыбу подальше на берег. Точнее, снасти, или что там от них осталось, на берег, а рыбу поближе к берегу, где ее добивают кольями, ножами, а то и вовсе рубят топором…
И тут ты начинаешь понимать, что это — все что угодно, но только не рыбалка. Вода в реке стала бурой от крови. Голые люди вшестером, тоже все в крови, что-то подтаскивают к берегу. Это не рыба. Это РЫБА! Что-то осетровое, метра 3 с лишним длиной! Рядом на берегу тот самый суперсазан, пуда на три. Мелочевка. А что там к твоей снасти прицепилось? От подозрений делается как-то нехорошо…
На следующее утро на рыбалку идете вчетвером — по количеству уцелевших фидеров. Через седмицу подельники научились ловко орудовать катушками и фидерами, и у вас получается по пять, а то и восемь пудов рыбы на брата за день… Через месяц спина уже не так ломит — приспособилась к регулярной нагрузке, руки зажили от постоянных порезов леской, загрубели. На зорьке просыпаешься сам, а не от удара по ребрам…. Впереди еще сентябрь и чуток октября. Потом спиннингом хищника погоняем. До ледостава… А потом? Лед станет — будет зимняя рыбалка. Надо-бы кожушком каким разжиться… Да и валенки… Кстати, валенки здесь уже валяют? Не в смысле — где ни попадя, а вообще. Или опять татаро-монгол ждать? Ох-о-хо… Помолиться бы перед сном… Завтра опять на рыбалку…
Представили? Увы- увы… нет у меня хоть какого завалящего чудачка типа «рыболов упакованный». Только помечтать.
В воинском походе в каждой лодейке есть рыбацкие снасти. И рыбаки есть. И не по одному. Только не надо путать профессионалов с любителями. На нынешний, 12 века, довольно приличного размера городок Ярополч на Клязьме, где только одной конной дружины полусотня стоит, профессиональный рыбак — один. Хотя рыбу ловят многие горожане.
Нам повезло: при разграблении Янина нашлись рыбацкие сети. Ни одна нормальная хоругвь такой трофей домой тащить не будет — объёмно. Дома — такие же есть. А лодейки можно и более ценным загрузить. Но я-то, после «Указа о высылке со ссылкой»… Типа: «сильно плешивого заелдырить в места сугубо отдалённые…», постоянно прикидывал — что меня ждёт, как жить, что кушать… столь «далеко заелдыреному». Велел взять.
Были там некоторые… носами крутили. Как пришли на место — велел достать. Опять… носопырки демонстрируют:
— Воевода, и куда с ней лезть?
— А вон. Видишь у островов чайки кричат? Вон там и пройдитесь.
Взяли… «носокруты» сетку, влезли в лодки, добрались до чаек, выкинули сеть в реку да прошлись. И чуть пупки не надорвали. Вытягивая улов.
Мы успели ухватить чехонь. Эта селёдка — настоящая промысловая рыба. В смысле: на песчаных косах в реке идут танцы многотысячных стай. Уточняю: не сотня-другая-третья, а по-настоящему — под тонким верхним слоем воды валом валит, «живое серебро» сплошняком на сотни метров.
Вперемешку с чехонью плавятся мелкий жерех и крупный окунь. Ещё: чехонь — любимая пища сома. И сейчас сом выходит за ней из ям на перекаты.
И всё это — наше! Полные лодки живого серебра!
«Август — время золотое. Ловится рыба всякая, всеми возможными способами. Всё самое лучшее, что вы слышали о рыбалке в этих краях, можно смело отнести к августу. На долгую зиму хватит воспоминаний о золотистых сазанах, могучих сомах, серебристых жерехах…».
Одна беда — воспоминаниями сыт не будешь.
Оно, конечно, всё — наше. «Природа для народа — бесплатный магазин» — совейская общенародная мудрость.
Но не надо терять чувство меры. В смысле губозакатывательной машинки. Река — кормушка. Но — с характером. Знаменитый волжский осётр — рыба проходная. Весной доходит по Оке-Угре аж до того болота — Голубой мох, через которое я в Десну к Елно вываливался. В Волге его берут выше Ржева. Ещё чуток — и в Двину перевалил бы. А вот летом он в Верхней Волге не живёт. Но он же не один! Осетровых — 19 видов.
А.П. Чехов, совершая свою знаменитую поездку на Сахалин, в своих записках оставил замечание:
«…в каждом трактире непременно найдешь соленую белугу с хреном. Сколько же в России солится белуги!».
Я бы добавил: а сколько хренов произрастает!
У нас тут — ни того, ни другого. Ни хрена, ни белуги. Эта рыбка — зашла в реку и вышла. И слава богу! Потому что до начала 20 века регулярно попадались экземпляры в тонну и выше. И чем такого зверя вытаскивать? Потопит моих рыбаков запросто.
А вот на следующий год… что-то надо придумать: белуга — из немногих волжских осетровых, у которой до зарегулирования реки основная часть нерестилищ находилась на Верхней Волге. Тогда, глядишь, и до «икорных забастовок» дорастём:
«…в начале ХХ века в волжских портовых городах… рабочие не раз объявляли забастовки в связи с однообразностью и скудостью питания. Грузчики требовали, чтобы в обед их хотя бы иногда кормили щами и перловой кашей с маслом, поскольку по приказу скупого хозяина им ежедневно давали по тарелке белужьей черной икры, порой даже без хлеба. Для сравнения: фунт черного хлеба стоил 3 копейки, фунт белого — 5 копеек, а фунт черной икры в сезон путины — от 0,5 до 1 копейки».
Из осетровых берём пока стерлядь. Против белуги по размеру — «семечки». Но много и постоянно. Из селёдок ещё «черноспинка» попадает. Она же — «бешеная», она же — «залом». «Залом» — потому что длиннее чехони, в бочку не влезает, приходится ей хвост загибать, «заламывать».
И тут природоведение заканчивается, и начинается экономика. То, что у меня сетей всего двое и их через день штопают — ладно. Что крючков, даже и с выменянными у проходящих хоругвей, и двух десятков нет — не проблема.
Чтобы было понятно: чудак, один, с удочкой, без напряга, вытаскивает за день 3–5 пудов рыбы.
И тут каждый спортсмен-рыболов-любитель начинает выдирать волосы из всех мест своего рыболовно-любительского организма! Вопия и стеная: «Да шо ж я такой невдалый?! Да шо ж я в 12 веке не родился?!». Шо, шо… отож… Кончай… спортом заниматься — о рыбе подумай!
Её надо выпотрошить и вычистить. Её надо коптить, солить и складировать.
Я даже не про то, что на третий день мои «добры молодцы» начинают от свежей рыбы на столе — носы воротить.
А у нас — и не приводили. Какие коровы в русском воинстве на походе?! Но смысл тот же:
— Жри, что дают! Или — ходи голодный.
Но это — пока есть, что есть. В смысле: жрать. Хоть что, хоть эта… чехонь со стерлядью. А завтра что будет?
Разницы между туризмом, эмиграцией и колонизацией — понимаете? Турист деньги — отдаёт, эмигрант — получает, а колонист — вкладывает. Колонист должен не только сам прижиться на выбранном месте, но и подготовить его к приходу следующих поселенцев.
Конкретно применительно к рыбе: чем солить и куда ложить?
Не знаю, как другие попандопулы, а я постоянно чувствую себя проворовавшимся завскладом. Сейчас придёт ревизия и грозно спросит:
— А где твоя бочко-тара?!
Да фиг с ней, с ревизией! Ревизору — хоть в морду, хоть в лапу. А здесь не ревизор явится — зима накатит. И что кушать будем? Народу к зиме будет в разы больше. Пашни — нет, хлеба своего… — соответственно. Скотины — нет. Мясо… — аналогично.
Я прекрасно понимаю, что в среднерусском лесу человек с руками и мозгами может прокормиться. Сам. Или — с малым числом нахлебников.
«Один с сошкой — семеро с ложкой» — русская народная характеристика прожиточного минимума.
Но «с сошкой» же, а не с лукошком!
Я город строю. Мне сотни людей прокормить надо. Предполагая, что большая часть придёт зимой и «голой» — без припасов. А прогнать я их не смогу. Потому, что всё для того и затевается, чтобы «голые» сюда приходили. Да и вышибить человека в зимний лес… Очень надеюсь получить помощь из Рябиновки. И, бог даст, из Боголюбова и Биляра. Но вот конкретно здесь и сейчас… «дорога ложка к обеду». Последние недели играет чехонь на песчаных косах. Не возьмёшь — будешь дальше поштучно выискивать. Бери пока есть!
Взять-то можно, да положить некуда…
Вторая забота — соль.
Соли мы и в Янине награбили, и здесь в войске выменивали. Но нужно… много больше. Если я все свои запасы на эту летнюю рыбку пущу, что на осенней поколке делать? А там и птица идёт, и зверь лесной. А ещё осенняя рыбка ловится, ещё грибы растут — по Заочью… хоть косой коси.
Соль на Волге есть. Вон, Балахна рядом. Разработка соляных источников началась здесь ссыльными новгородцами после покорения Великого Новгорода Иваном III в 1478 г. В XVII в. Балахна имела 606 дворов, из 254 городов Русского государства стояла на 12-ом месте. Только вдвое по числу дворов уступала Нижнему Новгороду.
Специально для знатоков: в начале 13 века и в конце 17-го — количество русских городов почти одинаково. Сходен и размер городских поселений. Конечно, списки «городов русских» — различны по составу. Вместо одних — появились другие. Но существенного скачка не произошло.
Почти полтысячи лет — впустую? Двадцать поколений — «бег на месте»? Цена Батыева нашествия да Ордынского ига?
После Смутного времени, разорения и тамошних «польских костей» на родине Кузьмы Минина, в 1674 году в Балахне будет: «варниц — 80, труб рассольных — 33, в них рассолу бадей — 24632».
Я же говорю: Русь — «золотое дно»! Куда не ткни — везде! Что-нибудь «золотое». Здесь — соль. От моей Стрелки вёрст 30–35. Всего-то! Сща сбегаю, сща быстренько…
Мне столько не надо. Десятки тысяч бадей рассола… это ж какое похмелье должно быть! Поставить там пару варниц…
Ребята! Мне сегодня кушать надо! Мне сейчас людей кормить! А они без соли есть не могут…
Куча попаданского народу понимает систему: вот так надо сделать, вот так будет хорошо. А на мелочи внимание не обращают.
«Работа» — во всяк день. А еда — не пришла. И всё — жизнь «підманула-підвела», «хорошо» — не наступит. Уже никогда.
Меня в какой-то момент аж трясти начало: вон же рыба! Вон же — солонцы на соляных источниках! Всё есть, всё рядом! Это ж не Гамбург с Любеком и Данией между ними. Где одни атлантическую селёдку ловят, другие соль варят, а датчане… С чего, собственно Великая Ганза и началась.
Тут вдруг плывёт по Оке… дощанник. Такой… не из досок. Смотреть… срамота. Плот, по краям брёвнышки набитые — борта изображают. На корме шалашик и мужик с кормилом. На передке — пацан. Пацан орёт:
— Эй! Голозадые! Лови верёвку!
Сперва — насчёт обращения.
Я — люблю солнышко. А с учетом некоторых моих особенностей, типа подкожной металлизации — просто нуждаюсь. В загаре. Я тут главный, народ, особенно из молодых, перенимает сразу. Баб у нас тут… Из всех четырёх, что есть, ни одну уже ничем не удивишь. Но постоянно держу в поле зрения кучку своих доспехов. Пока облачился — ребята плот подтянули. Мужичок у кормила — знакомый. Из «ильёв муромцев», пили вместе.
— Ты… эта… воевода голозадого воинства, принимай подарочек. От князя Гургия.
От кого?! Из Грузии, что ли?!
Дядя, видя моё недоумение, объясняет:
— Живчик наш, как в Муром пришёл, стал хабар разбирать… А ложить-то некуда. Давай прежнее-то своё майно перетряхивать. Глядел-смотрел, с женой, со слугами спорился. После ножкой топнул да велел старьё ненадобное тебе свезть.
Туфта. Сказано для гонора. Был у нас с Муромским князем обратной дорогой разговор. Такой… дипломатический.
Поделиться книгой: