Помоги проекту - поделись книгой:
А. Е. РЫНДИН
ГДЕ НЕ БЫЛО ТЫЛА
Рецензенты: кандидат военных наук П. Ф. Шкорубский, кандидат исторических наук В. И. Ежаков, начальник группы отдела печати Главного политуправления Советской Армии и Военно–Морского Флота полковник М. А. Меньшов
Художник Р. В. Левицкий
© Краснодарское книжное издательство, 1981
Алексей Ефремович Рындин родился в 1899 году в станице Чамлыкской Лабинского отдела. Кубанской области в семье крестьянина. В годы гражданской войны в восемнадцатилетнем возрасте добровольно вступает в красногвардейский отряд станицы Чамлыкской и участвует в боях за установление Советской власти на Кубани. В 1920 году принят в ряды ленинской партии. После окончания агрономической школы участвует в колхозном строительстве, находится на партийной работе.
С первых дней войны комиссар А. Е. Рындин идет добровольцем на фронт, участвует в героической обороне Севастополя. Тяжелораненым попадает в плен, в одном из концлагерей становится во главе подпольного комитета и вместе с товарищами поднимает вооруженное восстание.
После Великой Отечественной войны находится на советской и партийной работе. Имеет награды. Ныне персональный пенсионер.
КНИГА О МУЖЕСТВЕ
Где не было тыла» — книга о времени трудном и суровом. Ее написал человек, многое испытавший.
Ветеран партии, активный участник гражданской войны, партийный работник, защитник Севастополя, подпольщик ряда фашистских лагерей, А. Е. Рындин всю свою сознательную жизнь сражался за Советскую власть, всегда находясь там, где не было тыла.
С победой Советской власти на Кубани восемнадцатилетний Асексей Рындин участвует в формировании красно, гвардейского отряда в станице Чамлыкской, вскоре вступает в ряды ленинской партии, принимает участие в героическом походе 11‑й Северо–Кавказской армии через астраханские степи. Затем направляется в Новороссийск, занятый деникинцами, для подпольной работы. В 1920 году окончилась гражданская война, но для чекиста А. Е. Рындина борьба с контрреволюцией продолжается. В последующие годы он приобретает специальность агронома и трудится на поприще виноделия.
Мирные планы А. Е. Рындина, как и всех советских людей, были нарушены вероломным нападением гитлеровской Германии на нашу Родину. Он скова надел шинель и встал в строй. Его назначают комиссаром формировавшегося кавалерийского полка. Затем Рындин сопровождает тысячу кубанских добровольцев, отправляющихся в осажденный гитлеровцами Севастополь.
Трудные дни переживали мужественные защитники города. После того как советские войска в мае 1942 года потерпели поражение на Керченском полуострове и в районе Харькова, немецко–фашистское командование осуществило ряд наступательных операций в районе Севастополя и на некоторых других участках советско–гер. майского фронта. Против войск Севастопольского оборонительного района, насчитывавших 106 тысяч человек, 606 орудий, 918 минометов, 38 танков и 116 самолетов, в начале июня противник сосредоточил превосходящие силы: 204 тысячи человек, более 2000 орудий и минометов, в том числе несколько десятков батарей тяжелой и сверхмощной артиллерии, 450 танков и около 1060 самолетов.
2 июня враг начал новый штурм города. На протяжении пяти дней гитлеровцы интенсивно обстреливали и бомбили позиции советских войск, а утром 7 июня предприняли атаку пехотой и танками. Вот что сказано об этих боях в 5‑м томе «Истории второй мировой войны 1939–1945 гг.»: «С первого же дня вражеского штурма севастопольских позиций разгорелись ожесточенные бои. Авиация противника ежедневно совершала по 600–1000 самолето–вылетов. Стойко и организованно отражали вражеские атаки защитники Севастополя. Не щадя своей жизни, сражались воины Приморской армии и черноморцы. Героизм был нормой поведения солдат и офицеров. Особо отличились в боях за Севастополь 25‑я Чапаевская, 95‑я и 172‑я… стрелковые дивизии». Комиссаром одного из полков Чапаевской дивизии был назначен А. Е. Рындин. С восхищением и особой любовью рассказывает он о массовом героизме и самоотверженности защитников города. Автор называет имена многих боевых товарищей, которые, не жалея ни крови, ни жизни, отстаивали каждую пядь советской земли, правдиво и ярко описывает их подвиги.
Советский народ и весь мир с затаенным дыханием следили за ожесточенным сражением у стен славного Севастополя. «Самоотверженная борьба севастопольцев, — писала 15 июня 1942 года газета «Правда», — это пример героизма для всей Красной Армии, для всего советского народа».
В середине июня 1942 года бои достигли крайнего напряжения. Положение защищавшей город Приморской армии генерала И. Е. Петрова с каждым днем становилось все тяжелее. Войска несли большие потери. Резервы были израсходованы. Не хватало боеприпасов, поэтому бои все чаще переходили в рукопашные схватки. Вечером 30 июня, когда кончились боеприпасы, продовольствие и питьевая вода, защитники города отошли к бухтам Стрелецкая, Камышевая, Казачья и на мыс Херсонес. Эти драматические события подробно описываются в книге А. Е. Рындина.
Незначительным группам севастопольцев удалось через линию фронта уйти в горы, где они продолжали сражаться в партизанских отрядах. Однако большая часть последних защитников города, среди них было много раненых и контуженых, оказалась во. вражеском плену. Среди них находился и раненый Рындин.
Завершилась восьмимесячная оборона черноморской твердыни. Севастопольский гарнизон успешно выполнил поставленную перед ним задачу. Он нанес противнику огромные потери и на длительное время сковал сильную 11‑ю немецко–фашистскую армию генерала Э. фон Манштейна, которая в то время не смогла участвовать в наступлении на южном крыле советско–германского фронта.
Для советских воинов, попавших в фашистский плен, у ворот лагеря, казалось, кончилась всякая надежда не только на продолжение сопротивления фашизму, но и на жизнь. И действительно, многие сотни тысяч советских военнопленных были уничтожены гитлеровскими палачами. Но оставшиеся в живых, как рассказывается в книге, не покорились врагу и, несмотря на невероятно тяжелые условия, продолжали неравную, а подчас отчаянную борьбу.
Книгу А. Е. Рындина о защитниках Севастополя, которые своим массовым героизмом и самопожертвованием обогатили славные боевые традиции советского народа, с пользой прочтут все, кто интересуется событиями незабываемых дней Великой Отечественной войны.
СЕВАСТОПОЛЬ
В одну из темных декабрьских ночей 1941 года от Новороссийского причала отошел теплоход «Абхазия», на котором разместилась тысяча кубанских добровольцев. До полуночи люди осваивались с новой обстановкой. Рейс был особенный! И это ощущали все.
Когда разговоры и голоса моих спутников стихли, уставшие люди заснули, я вышел на палубу. Зимняя ночь была непроницаема. Ни звездочки, ни огонька на далеком берегу.
Вспомнился вызов в крайком партии. В военном отделе сидел А. А. Егоров. Я его знал еще секретарем Темрюкского райкома партии, тогда, когда сам работал в такой же должности в Северском районе. А. А. Егоров был низкорослым, подвижным и веселым человеком.
— Ну, Рындин, идем к товарищу Селезневу, — сказал он, едва я вошел к нему.
Напутственное слово секретаря крайкома Петра Ианнуарьевича Селезнева было коротким.
— В Севастополь надо отвезти тысячу добровольцев–кубанцев. Я вам, дорогие товарищи, скажу — это особенные люди: участники гражданской войны, руководящие товарищи, комсомольцы, беспартийные, интеллигенция… Наши советские патриоты, отозвавшиеся на зов Родины! Так вот, товарищ Рындин, довезешь до Севастополя, сдашь командованию и возвратишься назад.
— А там еще будут добровольцы, — добавил Егоров.
— Это несомненно, — сказал секретарь, — а сейчас поезжай прямо в Абинский лагерь. Людей там военкомат уже подготовил…
Утро выдалось солнечным. Море замерло и будто покрылось голубой тканью. Корабль немного вздрагивал, шел уверенно, быстро. И только теперь мы заметили, что следом за теплоходом, «Абхазия», по обеим сторонам сзади, двигались эсминцы. Это была транспортная охрана. Я обошел все помещения корабля, набитые до отказа добровольцами. Везде шли оживленные разговоры. Люди стояли у перил, смотрели, как у боковин судна струилась прозрачная голубизна воды.
Двое остановились около меня:
— Скоро будет Севастополь? Не нападут ли на корабль вражеские подводные лодки или самолеты?
Корабль шел на юго–запад, и мне подумалось, что он действительно еще не вышел на траверз Севастополя.
— Да вот, товарищи, скоро повернем на север, а там уже и Севастополь…
И вдруг тишину ночи разорвала сирена «Абхазии», объявили боевую тревогу. Вскоре показались фашистские бомбардировщики. Они шли прямо на корабль, и тут Же с эсминцев заполыхали зенитки. И когда стервятники уже почти повисли над нашим судном, заговорили зенитки и крупнокалиберные пулеметы «Абхазии».
Было видно, как от самолетов отделились черные сигары бомб. Казалось, каждая из них непременно упадет на палубу, неся с собой разрушение и смерть. Но корабль внезапно свернул в сторону, и черные бомбы упали в воду. По бокам, спереди и сзади корабля росли, как деревья, столбы воды. Все, кто был на палубе, напряженно следили за борьбой жизни и смерти. Снаряды наших зениток взрывались около пикирующих стервятников. Вдруг один из них задымил и, охваченный пламенем, резко пошел к воде. На ровной глади моря от него остался лишь дым.
Оставшиеся два стервятника поднялись выше, отклонились от нашего курса и скрылись за облаками. Мой сосед, наблюдавший все время за боем, тяжело вздохнув, сказал:
— Ну, сейчас пронесло! А что дальше будет, побачимо…
Я перешел в носовую часть «Абхазии», глянул за борт и заметил выше ватерлинии большую вмятину. Осыпавшаяся краска и окалина на обнаженном металле свидетельствовали, что это старая метка, что корабль уже не раз был в подобных боевых переплетах.
С горечью ложатся на бумагу эти строки. «Абхазия» благополучно закончила этот рискованный рейс, а через несколько дней, возвращаясь из Севастополя в Новороссийск, попала в более тяжелую ситуацию, чем описанная мной, и погибла.
Во второй половине дня транспорт под острым углом повернул на север. На следующее утро в туманной дымке показался берег, и мы вошли в Северную бухту.
Разгрузка людей прошла в боевом темпе, и сразу же колонна добровольцев направилась в город. После обеда кубанцы попали в Карантинную бухту, где размещалось командование Приморской армии.
Пока полковник Н. И. Крылов (кто–то назвал его начальником штаба) — высокий, с мужественным лицом человек — рассматривал и изучал переданный ему тяжелый пакет, мы наблюдали, как над городом вели воздушный бой фашистские и краснозвездные самолеты. Не нужно было быть военным, чтобы предвидеть исход боя: на наших глазах загорелся «мессершмитт», затем он перевернулся, камнем пошел вниз и вскоре скрылся в морских волнах у входа в Северную бухту. Второй, взятый в кольцо «ястребками», вынужден был идти на посадку.
— Любую половину берите, товарищ Рындин, — сказал, улыбаясь, Крылов. — Одна останется здесь, другую поведете в Инкерман, для пополнения 25‑й Чапаевской дивизии. Вот лейтенант, проводник ваш… Всего хорошего, — полковник пожал мне руку, затем, козырнув, торопливо пошел к стоявшей недалеко группе офицеров.
В городе уже были видны приметы войны: разбитые здания, обгорелые деревья, у железнодорожного вокзала, на путях — бесформенная груда железа от обгоревшего «юнкерса»…
— Пойдем по более скрытой дороге, — сказал проводник. — По Лабораторной балке, она глубокая и не так заметна.
Лейтенант был уже обстрелянным воином. В одном из боев его ранило, и он временно попал в связные.
Среднего роста, худощавый, с загорелым лицом, он шел отработанным армейским шагом, кратко и деловито отвечая на мои вопросы. Вдруг, не поднимая головы, лейтенант крикнул:
— Ложись! — схватил меня за рукав и бросил в кювет.
В воздухе внезапно появился «меСсершмитт». На бреющем полете он просвистел над нашими головами, не переставая стрелять из пулемета. Люди рассыпались по обочинам. Самолет сделал разворот и снова, стреляя по колонне, промчался над головами бойцов.
— Это хорошо, что не бомбили, а то бы наделали делов, — будничным тоном сказал лейтенант и скомандовал: — Становись!
В Инкерманскую долину спустились, когда уже начало смеркаться. Но и тут не обошлось без команды «Ложись!» — неожиданно над самой дорогой взорвались один за другим вражеские снаряды.
Мы были переданы с рук на руки связному из 25‑й Чапаевской дивизии. В темноте было трудно его рассмотреть, но вскоре мы уже знали о его лейтенантском звании и о том, что зовут его Николай Сергеевич.
— Разместимся в штольне, — заметил он. — Там и заночуем. До. рога–то грязная, ночь, лес — будем людей мучить… А утром доберемся до передовой.
Штольнями оказались тыловые склады дивизии.
— В самом деле, — рассказывал сопровождавший нас начальник склада лейтенант Васильев. — Штольни всегда людям служили: когда–то монахи выпиливали здесь целые плиты — «кирпичи», которые шли на постройку монастырей, церквей, целых городов… В общем, монахи жили — не тужили и нам вот оставили — конца не видно штольне, в некоторых проложены узкоколейки, когда–то винкомбинат свою продукцию здесь хранил. Теперь здесь устроены швейные, механические и прочие мастерские, даже располагается наш медсанбат…
Когда люди разместились на отдых, начальник склада посоветовал:
— Ложитесь на мою кровать, а я найду себе другое место, — он показал на прибранную постель в отгороженном углу.
Однако отдых был коротким: буквально через несколько минут прозвучала команда «Подъем!».
Лейтенант, коснувшись моего плеча, доложил:
— Товарищ комиссар, поступил приказ: немедленно доставить людей на передовую.
Взводные, выделенные еще в Карантинной бухте, строили колонну. В небе в разных местах плыли пронизанные размытыми лучами прожекторов облака. Где–то в горах постреливали автоматы, и казалось, что передовая находится где–то тут, рядом, в нескольких шагах от места нашего привала.
Лейтенант сказал:
— Сейчас перейдем мост через Черную речку, а там пойдет Симферопольское шоссе.
Действительно, свернув с шоссе, мы сразу попали в низкорослый дубовый лес. Под ногами чавкала разбитая грунтовая дорога.
— Еще две недели назад здесь шел бой, — словоохотливо рассказывал лейтенант. — Фрицы нажали, выбили нас с наших позиций… Я как раз был дежурным по полку, ну и почему–то задержался на КП. Фашисты окружили, кричат: «Рус, сдавайся…» У меня был запас автоматных дисков. Нет, думаю, не сдамся и поливаю фрицев из автомата. И вы знаете, выдержал, а тут наши снова нажали. Да… Ну вот и передовая.
Колонну вывели на прогалину. Между деревьями сквозь ночной полумрак угадывались блиндажи. Появились люди. Ко мне подошли трое, видно из начальствующего состава. Я представился.
Это был командир 54‑го стрелкового полка Н. М. Матусевич, комиссар этого же полка Е. А. Мальцев и начальник штаба П. М. Субботин.
Я вытащил из кармана пакет, врученный мне в штабе армии полковником Н. И. Крыловым, и передал его командиру полка.
— Сколько? — беря пакет, спросил он.
— Пятьсот…
— О, спасибо! Танцуем, комиссар, — хлопнул он по спине высокого худого человека.
Начштаба давал указания комбатам: кому и сколько выделить новичков.
В блиндаже командира 54‑го стрелкового полка чувствовался обжитой дух. На столе стояла керосиновая лампа, лежал томик стихов А. С, Пушкина, у стола разместились скамейки, а в глубине — земляные нары.
— Все кубанцы? — повернулся ко мне начальник штаба.
— Да. — Я рассказал о нескольких известных мне добровольцах.
— Ну, тогда мы еще повоюем, — повеселел он. — А вы из резерва? В армии служили?
Я подал свой воинский билет, но его перехватил командир полка.
— С Красной гвардии и до 1927‑го? Так… По должности комиссар полка, звание старший батальонный комиссар. Гарно, — он сурово посмотрел на меня. — Так что же, остаетесь на фронте или вернетесь в Краснодар?
— Остаюсь на фронте, — ответил я. — Это тоже партийная работа…
— Вот это правильно! — воскликнул комиссар. — У нас нет комиссара во втором батальоне, пойдете? — с какой–то опаской спросил он.
— А я ехал на фронт не за званиями!
Майор Матусевич посоветовал комиссару утром доложить политотделу дивизии об оформлении моего назначения и стал рассказывать о Мекензиевых Горах, о расположении полка, но я перебил его, попросив показать расположение наших позиций. Начштаба развернул передо мной карту и начал карандашом водить по многочисленным извилинам.
— Покажите мне противника на местности! — попросил я начальника штаба. Он посмотрел мне в глаза, а затем на командира и комиссара и закончил с удивлением:
— Вы же говорили, что давно не служили в армии…
Комиссар полка, взяв стоявшее в углу древко знамени, снял с него чехол. Я увидел малиновый шелк с кое–где распустившимися нитями и потускневшей золотой бахромой. Ярко–красным полукругом цвели буквы: «Разинскому стрелковому полку 25‑й дивизии имени В. И. Чапаева от ВЦИК».
— Вот под каким знаменем мы воюем, товарищ Рындин! — комиссар смотрел на меня, нежно поглаживая рукой переливающийся каким–то особенным светом шелк.
ЧАПАЕВЦЫ
Мекензиевы Горы — так называется плато, расположенное восточнее Севастополя. Одетые лесом — дубом, карагачем и прочей растительностью, распространенной по всей южной части Крымского полуострова, они в любое время года красивы.
Поделиться книгой: