Помоги проекту - поделись книгой:
Наставническая система идет еще дальше. Техническая компетентность уступает место правильной (в результате «воспитания») позиции. Находчивость и инновационная энергия превосходят эффективность технической квалификации. Конкуренция между двумя путями к эффективности проявляется в сохраняющихся в китайской администрации противоречиях между партийными бонзами и экспертами24.
Сдвиг приоритетов от технической компетенции к правильному поведению означает, что управляющий-наставник или кадровый работник в большей степени «универсал», а не узкий специалист. Он меньше развивает в себе качества обычного, «специализированного» бюрократа, лучше видит общую картину, частью которой он сам является. Благодаря широте подхода он становится в целом более изобретательным. В любом случае предполагается, что подход специалиста порождает неравенство и подрывает социальное согласие25. Дюркгейм может быть и прав, заявляя, что органическая солидарность, порожденная взаимозависимостью специалистов, превосходит механическую солидарность, основанную на схожести индивидуумов, однако считается, что специализация функций становится чрезмерной, изолируя людей друг от друга рангами, манерой проявления уважения, взаимным недоверием, бездушием и бесчисленными проявлениями непонимания26.
Упор наставнической модели на децентрализацию, инициативу, находчивость и компетентность широкого профиля имеет аналог в рыночно ориентированных системах. Он проявился в ходе недавних экспериментов по организации труда, когда управляющие останавливают конвейер, бригады рабочих сами ставят задания, и время от времени рабочие осуществляют смену деятельности, вместо того чтобы делать постоянно одно и то же. Инновации подобного рода могут широко распространиться только при наличии прошедших перевоспитание рабочих и граждан. А такое предположение лежит в основе понятия «воспитание» в наставнической системе.
Велико расстояние, отделяющее веру Адама Смита в эффективность разделения труда от веры наставнической системы в производительность прошедших «воспитание» новых людей. И тем не менее ни Смит, ни его последователи в рыночной идеологии никогда не забывали полностью об индивидуальных стимулах. Действительно, большей частью обычная аргументация рыночной системы зависит от постоянно действующих, конкретных и сильных индивидуальных стимулов в денежной форме. За последнее время как движение за «человеческие отношения в промышленности», так и возродившийся интерес среди профессиональных экономистов к источникам экономической эффективности и инновации вновь усилили внимание личной изобретательности и творческим способностям27. Известное и в остальном мире представление наставнической системы об энергии и находчивости как результате «воспитания» не может быть отвергнуто как нечто нереальное. Оно ставит своей задачей революционное преобразование человеческой энергии путем эффективного использования того, что в других системах во многом не учитывается.
Гуманная система?
Время от времени реально существующие системы, в рамках которых находится место для наставнического видения, также прибегают к жесточайшему насилию. Например, в середине 70-х годов новые коммунистические правители Камбоджи осуществляли насильственные массовые перемещения населения, применяли принудительный труд, совершали политические убийства, уничтожали поголовно целые деревни. СССР и Китай уже оставили позади самые худшие акции подобного рода — но, может быть, и нет. В любом случае все они продолжают практиковать поголовное устрашение населения. Обладая монополией на коммуникации и повсеместно охватив население своими посланиями, наставническая система имеет такой потенциал тирании, который до сих пор не был в полной мере использован ни Сталиным, ни Гитлером, ни Мао Цзэдуном.
Можно быть циничным в отношении самих наставнических устремлений — ведь во всем мире те, кто жаждет власти, ищут новые способы замаскировать это желание. В комментарии о тенденциях к «демократии участия» на западных торгово-промышленных предприятиях звучит восхищение революционными последствиями такой демократии: «Получившая широкое развитие... инициатива по проблемам производства со стороны рабочих и профсоюзных деятелей равнозначна настоящей революции в вопросах организации. Она требует, чтобы менеджер думал и действовал в терминах лидерства, а не власти и контроля». Но из заключения становится очевидным обман: «Это не означает, что он [менеджер] сейчас в меньшей степени контролирует организацию, чем раньше»28. Если уж власть на либеральном конституционном Западе укрывается за риторикой об «участии» и инициативе, стоит ли удивляться тому, что она замаскирована в наставнической идеологии.
И тем не менее следует отдать должное некоторым очевидно гуманным элементам наставнического видения социальной организации. Несмотря на массовые казни в начале пребывания у власти, Мао Цзэдун в своей позднейшей практике перевоспитывал, а не казнил снятых лидеров; маоистская мысль делает упор на спонтанность и сознательность, а не на технологию29. Трудно считать простой риторикой высказывание Мао Цзэдуна: «Самое ценное на свете — человек»30. В некоторых отношениях столь же гуманное, как любое другое великое видение человека в истории человеческих устремлений, видение «воспитанных» граждан привлекательно во многих отношениях — в некоторых аспектах более привлекательно, нежели человек рыночной системы, даже если в Китае эта тенденция уже идет на спад.
Если воспринимать наставническую систему как набор устремлений, ее надо сравнивать с либеральными демократическими устремлениями к правлению путем убеждения, так как либеральные демократы считают свое туманное видение ненасильственного правления особо ценным для саморазвития индивидуума. Мы увидим, что они тоже постулируют появление «нового человека», который формируется не исключительно государством, но рождается из соревнования идей.
Часть II
НЕКОМПЕТЕНТНОСТЬ АВТОРИТАРНЫХ И РЫНОЧНЫХ СИСТЕМ
АВТОРИТАРНЫЕ СИСТЕМЫ: ВСЕ СПЛОШЬ НАЧАЛЬНИКИ
Организация политико-экономической системы, опирающейся на власть, а не на рынок, в определенных аспектах является достаточно негибкой. Я не высказываю здесь оценку, поскольку эффективность власти во многих других отношениях можно значительно повысить, а эффективность рынков — нет. Но требуется понять, каковы же те конкретные черты власти, которые можно назвать негибкими. Те, кто понимает данную проблему, обходятся без эмоциональных высказываний на тему капитализма и социализма. Рассматривая эти аспекты, мы заодно проведем предварительное изучение коммунистических систем. Эти отличительные черты — все равно, что рука с одними большими пальцами («начальниками»), — характерны для коммунистических систем. Сравнимые, хотя и иные недостатки рыночных систем будут рассмотрены в следующей главе. Таким образом, этот раздел книги составляют вместе нечто вроде вводного курса по известным нам слабостям авторитарной и рыночной систем; по прочтении данных глав ваше представление об этих системах будет гораздо более четким*.
Мы начнем с простой, но широкой и абстрактной характеристики двух ключевых проблем политико-экономической организации. Конкретно речь идет о том, что во всех обществах перед людьми стоит как общая проблема рационального выбора, так и частная проблема выбора экономического. Давайте теперь конкретизируем этот тезис.
Общая задача рационального выбора
Мозг человека не всегда успешно справляется с проблемами1. Поэтому для решения проблем людям нужна помощь в виде приборов, процессов и институтов — таких, как бумага, ручка, письменность, наука, специальные приемы вроде двойной бухгалтерии, административный аппарат, законодательные представительства и рынки.
На одном уровне социальные проблемы кажутся простыми. Чтобы накормить голодного ребенка, не требуется изощряться в искусстве решения проблем. Но люди усложняют процесс. Не все хотят кормить голодных, те же, кто хочет, желают свести принуждение к минимуму (как и налоги, за счет которых оплачивается то, что должно быть сделано). Бывает и так, что никто не хочет ничего делать, если эти действия усилят власть государства или причинят какое-либо из многих возможных неудобств. Таким образом, в любой политико-экономической системе возникают бесчисленные возражения против какого бы то ни было возможного решения проблемы. Выражаясь цветисто, все решения должны удовлетворять множеству критериев. А это чрезвычайно трудно.
Для того чтобы справиться со сложными ситуациями, представители иерархии и бюрократии расчленяют проблему на несколько более мелких, в решении которых можно опереться на знания специалистов, и рационализируют порядок решения вопросов, применяя к различным категориям проблем стандартные решения. Новые быстро развивающиеся математические и компьютерные методы, помогающие принимать рациональные решения, расширили возможности иерархии-бюрократии.
Тем не менее иерархия и бюрократия не справляются. Возможности человеческого мозга остаются прежними. Даже при условии специализации навыков должностные лица, принимающие решения по конкретным узким вопросам, не в состоянии обработать большое количество необходимой им информации. Им все так же не хватает способностей для разработки соответствующей политики. Мешает им и сложность оценки альтернативных вариантов. Например, Комиссия по торговле между штатами США, в функции которой входит регулирование тарифов и услуг на транспортные перевозки между штатами, не в силах предсказать последствия изменения структуры тарифов для страны. Комиссия не сумела разобраться во внутренних экономических взаимосвязях США и не смогла подготовить для конгресса рекомендации о рационализации транспортной системы. Она еле-еле справляется со сложнейшим вопросом о том, из каких ценностей должны исходить США при регулировании транспортной политики, и каковы должны быть внутренние взаимосвязи между этими ценностями.
Более того, иерархия и бюрократия сами являются препятствием на пути принятия рациональных решений, идущих против их собственных интересов. При дроблении проблем требуется уполномочить кого-то координировать взаимосвязанные решения отдельных подразделений аппарата правительства. Координация становится настолько сложной, что ни в одной политико-экономической системе в мире принимаемые меры не выходят за рамки общей централизованной координации экономики в целом. Интенсивные усилия прилагаются лишь в отношении очень немногих ключевых секторов экономики. В США во время Второй мировой войны централизованное распределение было введено только в отношении трех видов сырья: алюминия, меди и стали. Мы убедимся далее, что в СССР централизованное планирование экономики всегда проводилось на выборочной основе.
Одним из известных провалов централизованной авторитарной координации является неудача в области коммуникации. Например, нижестоящие члены иерархии подают вышестоящим искаженные сведения о своих производственных мощностях, опасаясь, что вышестоящие инстанции, будучи осведомлены об истинном положении вещей, установят им слишком высокий план. Это составляет хроническую проблему коммунистического экономического планирования2. Советский исследователь пишет: «Главным недостатком планирования и управления является то, что по каждой мелочи решение должно приниматься в центре, а так как невозможно знать обстановку на каждом предприятии, центр исходит из средних показателей, которых не существует ни на одном предприятии»3.
Другим широко известным провалом является информационная перегрузка. Недавно вышло 10-томное исследование воздействия ядерных реакторов на окружающую среду объемом 5 000 страниц, подготовленное в Управлении энергетических исследований США. Общий поток документации, направляемой любому должностному лицу, принимающему решения, всегда превосходит его возможности по ее переработке. Еще одной широко распространенной проблемой является слабость внутреннего контроля. Подведомственные учреждения, действуя в собственных интересах, уклоняются от контроля со стороны вышестоящих инстанций или соперничают с другими подведомственными учреждениями. Эта проблема столь хорошо известна и в СССР, и в Китае, что в каждой их этих стран для нее существует свой термин: в СССР — «
Мы видели, что на систему официальных отношений одностороннего пирамидального контроля накладывается система многосторонних отношений неформального контроля, составляющая мнимые иерархии. Участники обмениваются одолжениями, оказывают любезности в обмен на ожидаемые услуги в будущем или «отоваривают» ранее полученные обязательства. Происходящее взаимное приспособление в форме подобных сделок приобретает многие черты рынка. Однако рынки, как показано выше, успешно функционируют только при наличии денег, объявленных цен, указывающих условия совершения обмена, и встроенных механизмов защиты одного участника обмена от монополистической эксплуатации со стороны другого участника. Поэтому, выступая в качестве инструмента рационального выбора, бюрократия часто является неким неповоротливым рынком. А это неожиданный результат для тех, кто ищет в рационализме формальной организации выход из «хаоса» рынка.
В этом отношении специфика рынка высвечивает — по контрасту — определенные характерные черты неповоротливости бюрократической иерархии. Хорошо организованная рыночная система своими специфическими способами может справляться — как «исполнители» вместо «начальников» — с принципиальными трудностями, связанными как со сложностью проблем, так и с пороками иерархии-бюрократии, Рыночные системы коренным образом упрощают проблемы принятия сложных решений. Но в отсутствие рыночной системы приходится иметь дело со сложными проблемами: какие товары и услуги производить; какая доля валового национального продукта должна идти на потребление, а не на инвестиции; какие регионы страны должны специализироваться в тех или иных видах экономической деятельности; должна ли страна развивать производство сельскохозяйственной продукции или надо ввозить ее из-за рубежа. В рыночной системе, реагирующей на нужды индивидуального потребителя, никому не приходится принимать такие решения. Чтобы «решить» подобные проблемы, каждому человеку требуется ответить на гораздо более простой вопрос: что для него выгоднее — купить или продать.
Что же касается проблем централизованной координации, то в рыночной системе вообще не требуется координирующего центра, так как координация, даже в мировом масштабе, осуществляется путем обмена. Рыночные системы также дают возможность количественного выражения факторов, влияющих на решения, в виде общего знаменателя (цен) для сравнения их между собой. Ни одного из этих факторов, способствующих принятию рационального выбора, нет в авторитарных системах.
Задача экономического выбора
Задачи рационального выбора в авторитарной системе приобретают особый характер, когда издержки неизвестны и когда при выборе одной возможности из-за ограниченности ресурсов требуется отказаться от преимуществ всех прочих возможных вариантов. Чем больше пушек — тем меньше масла.
Допустим, власти могут классифицировать возможные пути использования ресурсов страны с учетом первостепенной важности конечного результата в каждом случае — то есть установить приоритеты. Но совершенно бессмысленно ставить в один ряд жилищное строительство и, скажем, здравоохранение или противопоставлять выращивание злаков производству очков. Люди нуждаются во всем, поэтому вопрос заключается не в очередности, а в соотношениях.
Более того, при принятии любого практического решения совершенно не имеет никакого значения, кто или что важнее — врачи или юристы, велосипеды или яйца.
При нынешнем уровне обеспеченности разнообразными услугами и товарами существенный вопрос состоит в том, будет ли прирост обеспеченности одним из этих товаров более важен, чем прирост в обеспеченности другим товаром? Если приоритеты имеют какой-то смысл, то они должны быть временными или предельными изменениями приоритетов, соответствующими колебаниям спроса и предложения. Предельные приоритеты не имеют никакого отношения к таким понятиям, как потребительские свойства товара или услуги. Вот выдержка из документа германской плановой службы военного времени: «Если приоритетность важнейшей продукции устанавливать только в соответствии с характером продукции, то это неизбежно приведет к серьезным ошибкам и сосредоточению усилий в неверном направлении... Формирование запаса из одних только гаек, достаточного для того, чтобы сразу же выпустить какую-то сельскохозяйственную технику, может оказаться гораздо важнее, чем отправка тех же гаек на танковый завод: его приоритетность гораздо выше, но гайки там понадобятся только через несколько месяцев»5.
Проще говоря, производство одного вида продукции зависит от производства других видов. Планирование производства заключается в принятии решений о соединении или комбинировании потоков производства, а не в оценке приоритетности производства каждого вида продукции. Характеристики товара или услуги не могут определить его место в ряду приоритетов. Даже столь элементарное соображение может быть упущено властями при определении целей или разработке планов инвестиций. Мао сделал беспрецедентное заявление, признав ошибки в расчетах потребности в транспорте для перевозок производимого угля и железа: «Уголь и железо сами не передвигаются... Я этого не учел»6. В другом случае Чжоу Эньлай отметил: «Мы не смогли достичь правильного соотношения между капитальным строительством и возможностями поставки строительных материалов... В результате возникла серьезная нехватка таких строительных материалов, как сталь, цемент и лес»7.
Властям, действующим рационально при принятии решения о том, расширять ли какое-то одно конкретное производство, в первую очередь приходится искать ответ на вопрос о его издержках — какие сокращения других производств высвободят достаточно ресурсов для необходимого расширения. Но это им неизвестно, если только решения о выделении ресурсов на другие товары и услуги уже не были приняты. Однако рациональные решения о ресурсах, требующихся для производства других товаров и услуг, не могли быть приняты, если не были известны
Где же выход? Определите соотношения обменов. Определите предельные соотношения, на которых любой из товаров или любую из услуг можно будет обменять на возможность производства самого ценного альтернативного товара или услуги. Такие соотношения выражаются именно эффективными ценами, но в авторитарных системах данные цены отсутствуют8.
Оставив в стороне вопрос о приоритетах производства, рассмотрим задачу принятия решений о том, на какую из уже включенных в планы многочисленных возможностей направить тот или иной ресурс. Предположим, например, что автозаводу и авиазаводу нужно больше инженеров. Так куда же власти должны направить имеющихся инженеров? Может быть, по несколько человек на каждое предприятие? Тогда — сколько конкретно на каждое? Которое из них должно получить больше специалистов?
Должен ли плановый орган отправить всех инженеров на завод с более высокими производственными заданиями? Нет, потому что даже для выполнения второстепенных заданий без какого-то количества инженеров не обойтись. Следует ли распределить инженеров пропорционально объемам заданий? Нет, поскольку авиастроение может больше нуждаться в инженерах, чем производство грузовиков, независимо от разницы в плановых производственных заданиях, или на каком-то заводе уже может быть больше инженеров, чем на другом.
Плановик ищет другие критерии. Он выясняет, что производство на одном заводе больше отстает от планового задания, чем на другом. Является ли это достаточной причиной для направления инженеров на отстающий завод? Нет, поскольку отставание может быть вызвано факторами, не компенсируемыми ростом ресурсной обеспеченности. Вот пример из американского опыта авторитарного управления экономикой во время Второй мировой войны: «В Комитете военно-промышленного производства многие считали, что именно их управление должно определять потребности в рабочей силе и приоритеты ее использования. Они полагали, что роль комиссара военного времени по вопросам использования рабочей силы ограничивается набором рабочих и их направлением в таких количествах и в такие места, куда определит комитет... Но чиновники аппарата комиссара, со своей стороны, настаивали на том, что если завод выпускает важную продукцию или даже если он отстает от графика, это еще не означает, что он нуждается в рабочей силе»9.
Предположим теперь следующее: представитель властей решает, что нехватка ресурсов стали более критична при производстве самолетов, чем грузовиков, и что на выпуске самолетов весьма положительно скажется увеличение числа инженеров. Оправданно ли теперь его решение в пользу авиазавода? И снова — нет. Перед тем, как склониться к этому варианту, он должен предварительно уточнить, нет ли других средств решения проблемы — например, нельзя ли справиться с нехваткой инженеров, предоставив каждому инженеру помощников или какое-нибудь новое оборудование.
Предположим, он обнаружит, что на авиационном заводе, хотя тот и больше отстает в выполнении производственных заданий, относительно быстро скажутся результаты дополнительных мер помощи, а на заводе грузовиков этого не произойдет. Будет ли в таком случае лучшим решением направить инженеров на завод грузовиков, а авиазавод попросить решить свои проблемы другими путями? И вновь — нет, поскольку оправданность этих мер для авиазавода будет зависеть от затрат на них. И никто не знает фактических затрат на эти меры — ни власти, ни производители.
Еще одна существенная проблема авторитарной системы порождена множественностью ситуаций выбора, которые возникают на каждом предприятии. Когда предприятию следует попытаться расширить производство? Когда вместо этого следует повысить качество? Когда вводить в оборот сэкономленные ресурсы? Стоит ли предприятию стремиться выполнять план выпуска продукции, если, как это сплошь и рядом происходит, оно получает информацию от клиентов, что продукция неудовлетворительна и нуждается в модернизации? Следует ли внести в продукцию изменения, чтобы удовлетворить клиентов, но тем самым сорвать выполнение плана по валу? Если предприятие производит больше одного наименования продукции (а большинство предприятий выпускают сотни различных видов, типов или размеров огромного числа наименований продукции), то в таком случае число вариантов выбора возрастет еще больше. Ведь в любой момент план производства любого вида продукции можно выполнить за счет отказа от производства одного или нескольких других видов.
В рамках авторитарных систем не получается найти удовлетворительный способ инструктировать и контролировать предприятие в отношении этих и других подобных ситуаций выбора. В этом состоит проблема «индикаторов успеха», которая преследует все коммунистические режимы. Хрущев жаловался, что советские предприятия при производстве люстр традиционно ориентируются на их вес, а не на эстетические нормы, ведь чем тяжелее люстры, тем больше фабрика зарабатывает, так как ее план рассчитывается в тоннах10. И, какой бы ни выбрать индикатор, обязательно произойдет подобное искажение. Те же проблемы в полной мере наблюдаются в Китае и на Кубе11.
«Если план указывает только задание на производство «тонн гвоздей, которые короче двух дюймов», завод будет стремиться производить только гвозди длиной в 1,9 дюйма, потому что это проще всего. Если план будет установлен по «количеству гвоздей», завод будет выпускать только гвозди длиной в 0,5 дюйма. Но если будет установлен план по производству гвоздей в 0,5; 1; 1,5 и 1,9 дюйма, это будет сверхцентрализация. Если же задание будет по валовой стоимости продукции, то завод максимизирует использование материалов и полуфабрикатов и сведет к минимуму чистую стоимость, добавляемую к каждому продукту»12.
При отсутствии обобщающего индикатора любые указания предприятию приводят к тому, что оно делает чрезмерный упор на одни ценности и пренебрегает другими. В противоположность этому у стремящегося к получению прибыли частного предприятия в рыночной системе имеется относительно четкий критерий при принятии решения по любому вопросу — достижение максимальной прибыли.
Последствия проблемы индикатора успеха весьма разнообразны. У нас сейчас нет возможности осветить их все. Например, чтобы выполнить плановые задания, директора вынуждены нарушать законы. Они не видят другого выхода. Им приходится искать других директоров, готовых нарушать законы, и обмениваться с ними услугами. Таким образом возникают сети взаимных обязательств, формируются клики взаимной поддержки. Так создаются невидимые, но весьма значимые вызовы партийному и государственному контролю13.
Неповоротливость авторитарных систем в этих вопросах станет еще очевиднее, если мы обратим внимание на то, что определенные черты рыночной системы позволяют ей, пусть и небезупречно, решать все только что обозначенные проблемы. В рыночной системе не нужно никаких властей для установления приоритетов или вынесения решения о том, что производить в первую очередь. Сами потребители, поставщики, бизнесмены решают, приобрести им больше или меньше того или иного товара или услуги*. Вопрос о решении — это всегда вопрос предельного выбора. Чего хочет в этот момент тот, кто принимает решение: больше хлеба или больше молока, больше образовательных услуг или больше медицинских, или и того, и другого понемногу при условии, что у него уже что-то есть в запасе? Ни один человек, принимающий решение, не сделает свой выбор, не зная связанных с ним издержек. Все покупатели, будь они частные лица или государственные чиновники, обнаруживают, что выбор снабжен ярлычком с ценой, выражающей, пусть небезупречно, стоимость того, от чего придется отказаться.
Как рыночная система разрешает специфическую проблему того, куда направить инженеров — на завод грузовиков или на авиазавод? Все обстоятельства, которые препятствовали систематическому распределению ограниченного числа инженеров в условиях авторитарного назначения, в условиях рыночной системы оказываются вполне управляемыми. Все они измеряются в денежном выражении; и подсчеты, которые проводят производители самолетов и грузовиков, позволяют, по крайней мере, грубо оценить:
1) стоимость продукции в отношении к другой возможной продукции (в виде цены продукции);
2) производительность труда инженеров при производстве этой продукции;
3) потенциальную производительность тех, кто мог бы работать вместо инженеров;
4) стоимость использования труда как инженеров, так и тех, кто мог бы их заместить при производстве других видов продукции (что рассчитывается по их уровню заработной платы и ценам).
В качестве примера способности цен на высокоорганизованном рынке измерить, взвесить и соединить в общем знаменателе все факторы, имеющие отношение к рациональному экономическому решению (чего не может сделать авторитарная система), рассмотрим поставщика дынь из Калифорнии. Он знает, что спрос потребителей на его дыни на рынках восточных штатов США будет зависеть от многих факторов: качества его дынь, их состояния по прибытии, наличия на рынке дынь от других поставщиков, сезонной доступности других фруктов и погоды как фактора, влияющего на выбор меню. Имея в виду все это, куда он должен отправить свои дыни — в Бостон, Нью-Йорк или Филадельфию? И что же он делает? Он отправляет по железной дороге вагон дынь в общем направлении на восток, не указывая пункта назначения после Чикаго. Затем он получает телеграфные отчеты о рыночных ценах в восточных городах, которые меняются ежечасно. Если при приближении вагона с дынями к Чикаго поставщик узнает, что избыток дынь на рынке Нью-Йорка или еще что-нибудь отрицательно влияет на спрос на его дыни, то он направляет вагон в Бостон или на любой другой рынок, где цены будут выше.
Все соображения, влияющие на то, куда следует отправить дыни, представлены в одном общем знаменателе — цене. Ему не нужно знать, какой именно фактор является неблагоприятным для отправки дынь на рынок Нью-Йорка. Все, что ему нужно знать, — соотношение благоприятных и неблагоприятных факторов, определяющих, в какой город следует отправить вагон. Никто не руководит всем процессом в целом, никому не нужно заниматься им как интеллектуальной проблемой, требующей решения. В общем и целом, все необходимые расчеты осуществляются многими покупателями и продавцами. Повторим еще раз: все эти разнообразные инструменты экономического выбора отсутствуют в авторитарной системе.
Стимулы
Чтобы сделать правильный выбор, недостаточно обладать информацией — например знать величину издержек. Людей надо подтолкнуть к действиям. Стимулы авторитарной системы зачастую очень грубы. И здесь специфические стимулы рыночных систем снова представляют собой весьма красноречивый контраст.
В рыночной системе потребитель не просто
В авторитарной системе нет никакой аналогичной структуры стимулов. Там предприятию приказывают произвести некое конкретное количество каждого из перечисленных в списке товаров или услуг. Предоставляется определенное количество ресурсов. После этого директор завода оказывается в следующем положении: даже если он знает (но ни он, ни его начальство никогда этого не знают), что направленные ему ресурсы с большей выгодой можно использовать на производстве другой продукции, а не той, которую выпускает он, у него нет никаких стимулов не использовать эти ресурсы. Более того, он мотивирован к достижению определенных количественных показателей производства независимо от того, что продукция не стоит всех тех ресурсов, которые пошли на ее изготовление14. Это самые распространенные жалобы в коммунистических странах.
Как только власть утвердилась, она начинает действовать, опираясь на стимулы, отличные от простого эгоизма. Чтобы утвердить авторитарные системы, людей стимулируют (страхом, ожиданием будущих выгод и тому подобным) признать власть; а затем власть приказывает им делать то, что они зачастую делать не желают. Даже когда люди добровольно учреждают, скажем, систему рационирования, у них может возникнуть желание перехитрить ее. А личные стимулы чиновника — например его стремление к славе, легкой жизни или легким деньгам — могут вступать в противоречие с поручениями, которые ему дает власть. Таким образом, общераспространенной слабостью авторитарных систем является конфликт стимулов. И наказания, практикуемые в авторитарных системах, иногда с большей результативностью обучают людей их избегать, чем мотивируют их выполнять распоряжения (этот феномен подробно разбирает Б.Ф. Скиннер)15. Подобных конфликтов в рыночных системах не существует.
Однако аналог данного явления в рыночных системах весьма показателен. Рыночные стимулы не конфликтуют между собой, поэтому они очень сильны — настолько, что побуждают бизнесменов нарушать закон (если он мешает получению прибыли) и многочисленные моральные установки, соблюдаемые за пределами рынка. Все более очевидно, что, например, в США обычной деловой практикой стали едва прикрытые формы корпоративного подкупа государственных служащих, фальсификация продукции, умышленный обман, загрязнение окружающей среды и практически беспрепятственная обработка молодежи телевизионной рекламой.
Для Адама Смита рыночная система была как механизмом координации, так и формой децентрализованного стимулирования, поощряющей множество личных инициатив, которыми не могли воспользоваться авторитарные системы. Может статься, общества сделают принципиальный выбор между координацией и изобретательностью. На координации, как мы увидим, делается акцент и в теории планирования в советской коммунистической системе, и отчасти в рыночной теории, на изобретательности же — в других трактовках рыночной системы* и в наставнической системе.
Несмотря на то, что отсутствие в авторитарных системах специализированных инструментов рациональных расчетов и экономического выбора, а также тонко действующих стимулов превращает все пять пальцев на руке власти в большие, эта рука сильна и в таком виде. Как мы увидим, она обеспечивает коммунистическим системам высокие темпы экономического роста, а СССР — достижения в космической технике. Среди ее достижений — система здравоохранения в Китае и огромные успехи американской военной организации, распространившейся на весь мир в ходе Второй мировой войны. Основная идея этой главы состоит не в том, что авторитарные системы не работают или что они в конечном итоге менее эффективны, чем рыночные системы. Просто им в определенном смысле не хватает эффективности, а механизмы стимулирования, наличествующие в рыночных системах, у них отсутствуют. Лучше всего мы сможем понять авторитарные системы только тогда, когда обратим пристальное внимание на эти конкретные отличия двух систем.
ОГРАНИЧЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ РЫНКОВ
Поделиться книгой: