Чарльз Э. Линдблом
Политика и рынки
Политико-экономические системы мира
Предисловие к русскому изданию
Вот уже почти десять лет, как многие в мире твердят (хотя уже не так громко) тем странам, которые пытались организовать свою экономику на базе централизованного планирования, а теперь предпринимают шаги по переходу к рыночной системе: «Что мы вам говорили?» Какими бы смелыми ни были усилия по реализации централизованного планирования, они не принесли успеха в решении сложнейших проблем современных высокотехнологичных обществ. Энтузиасты рынка теперь заявляют, что этого и не могло произойти — ведь, согласно экономической теории, это невозможно.
Ликование по поводу «победы» рыночной системы в России, Китае и других странах не прекращается, но все же рыночная система постоянно подвергается нападкам — и по старым, и по новым причинам. Как и другие антирыночные движения, антиглобализм выдвигает против рыночной системы, по крайней мере, три претензии. И эти три, и другие подобные претензии были проанализированы как Адамом Смитом, так и Карлом Марксом. Они рассматриваются в настоящей книге. Именно они лежат в основе крайне эмоционального подхода, отличающего современное антиглобалистское движение. Эти претензии непреходящи.
Первое обвинение в адрес рыночной системы — весьма давнее. Сейчас оно вновь заняло ведущее место среди нападок на глобализацию. Оно состоит в том, что рыночная система создает неприемлемые виды и степени неравенства: в доходах, богатстве и, разумеется, в возможностях получения образования и работы, а также участия в политической жизни помимо голосования на выборах. Политическое участие чрезвычайно дорого — а телевидение делает его еще более дорогостоящим. В результате экономическое неравенство не дает даже приблизиться к политическому равенству, которым и определяется демократия. Эти обвинения в неравенстве правильны. Рынок создает неравенство, и этого нельзя отрицать. Можно только спорить о том, приемлемо ли это неравенство.
Второе обвинение состоит в том, что рыночные системы в погоне за прибылями и наращиванием производства пренебрегают такими ценностями, как экономическая безопасность, общность, сохранение ресурсов и охрана окружающей среды. Эти обвинения также верны, их справедливость признана в классических трудах по экономической теории, защищающих рынок. Более чем полстолетия назад их красноречиво изложил Карл Поланьи в своей книге «Великое преобразование» (Karl Polanyi. «Great Transformation». New York: Rinehart and Co., 1944). Опровергнуть их невозможно» но можно смягчить, утверждая, что они имеют второстепенное значение. И как раз этим сейчас и занимаются многие защитники рынка. Но их попытки уменьшить значение этих аргументов — весьма сложное занятие, поскольку размах деятельности корпораций в наше время, то есть масштабы новых корпоративных инвестиций и последствий их реализации, оставляют все меньше возможностей отрицать, что корпоративные решения калечат жизни людей и целых сообществ и истощают ресурсы.
Это второе обвинение в адрес рыночной системы — не просто жалоба на легкомысленность деловых кругов или чрезмерное разрастание корпораций. Это давным-давно подтвержденное экономистами всех возможных направлений утверждение о том, что в рыночных системах при принятии рыночных решений традиционно учитываются те определенные ценности и издержки, которые можно купить и продать, а другие, не менее важные ценности, которые нельзя купить и продать, не принимаются во внимание. В этом заключается основной недостаток рыночных систем. В рыночных системах право принятия решений получают такие люди и организации, которые принимают во внимание лишь некоторые из ценностей, на которые оказывают влияние эти решения.
Третье обвинение против рыночных систем, которое постоянно звучит со стороны активистов антиглобалистского движения, состоит в том, что данные системы подрывают демократию, передавая деловой и финансовой элите чрезмерную власть. Критики рынка обнаруживают, что мощь этой элиты является препятствием для демократического правления даже в США, где государство очень сильно; но еще большее препятствие она представляет собой в менее крупных развивающихся странах, где государство в некоторых аспектах не может соревноваться в силе с транснациональными корпорациями. И все большее число вдумчивых наблюдателей приходят к мысли о том, что такие организации, как Европейский банк реконструкции и развития, Международный валютный фонд или Еврокомиссия, в целом не находятся под демократическим контролем. Международные организации неподотчетны избирателям — у них нет электората. Сложность проблем, которыми они занимаются, не оставляет парламентам и законодательной власти каких-либо возможностей для контроля над ними.
Когда-то эти проблемы в основном касались Западной Европы и Северной Америки, но сейчас они касаются и России.
Эти проявления неравенства рыночной системы уже совершенно открыто демонстрируются в России. Еще более ярко высветила их та скорость, с которой государственное имущество, предназначенное для широкого распределения путем приватизации, оказывалось в руках богатой элиты. России не меньше, чем, скажем, Германии, Японии или США, придется иметь дело с конфликтом между непрекращающимся политическим давлением сил, требующих постепенного движения к большему равенству, с одной стороны, и позицией предпринимателей, настаивающих на том, что рыночные стимулы требуют усиления неравенства, с другой стороны. Как далеко может рыночная система продвинуться в направлении большего равенства? Является ли теория «просачивания благ сверху вниз» (делайте богатых еще богаче, чтобы они могли облагодетельствовать бедных) истинной или шарлатанской? Сегодня подобные вопросы становятся злободневными для России. В этой книге закладывается фундамент для их изучения.
Аналогичным образом России отныне придется исследовать основополагающие недостатки рыночной системы, которая пренебрегает, как это ей свойственно во всех случаях, целым рядом ценностей, если они не покупаются и не продаются. Классический пример — это реки, отравленные заводскими отходами, или воздух, загрязненный промышленными выбросами в атмосферу. Мы на Западе долгое время игнорировали проблему промышленных отходов точно так же, как в СССР, например, не обращали внимания на то, что озеро Байкал гибнет. Однако проблема игнорирования издержек стала слишком серьезной, чтобы какая-то страна могла по-прежнему не обращать на нее внимания. Вырубка лесов, наводнения, скученность населения в городах, молодежь, не получающая достаточного образования, эпидемии — все эти проблемы по вышеназванной причине сегодня стоят перед Россией так же, как и перед всем остальным миром. Точка отсчета при их анализе — сделанное в данной книге признание: рыночные системы чрезвычайно неэффективны и даже опасны, поскольку пренебрегают этими проблемами.
Третье обвинение против рыночной системы состоит в том, что она наделяет слишком большой властью деловую и финансовую элиту. Такое положение означает самые тяжелые последствия для страны, подобной России, где продвижение к демократии блокировано такой элитой, образующейся в рыночной системе. Кроме того, путь к демократии может быть перекрыт конфликтом бизнес-элиты с элитой правительственной — в ходе борьбы друг с другом они становятся враждебны демократии. Проблема отношения бизнес-элиты к государству является особенно сложной. Для ее рассмотрения требуется, как это сделано в данной книге, провести сравнительный анализ отношений между бизнесом и государством в Англии XVIII века, США XX века и России XXI века.
Таким образом, несмотря на то, что Западная Европа и Северная Америка поздравляют сами себя с повсеместной победой рынка, споры по поводу рыночной системы не закончены. Они продолжаются и, как показано в этой книге, будут идти и дальше, и конца им пока что не видно и в обозримом будущем. Я готов предсказать, что и тогда ни одна страна, придерживающаяся сейчас рыночной системы, не откажется от нее. Поэтому каждой стране необходимо изучать достоинства и недостатки данной системы. Однако серьезность тех возражений против рыночной системы, которые мы только что рассмотрели, говорит о том, что курс на массированное государственное регулирование рыночной системы сохранится. Споры будут по-прежнему идти и в России, и в США, так как всем странам предстоит еще многому научиться в отношении того, как совмещать рыночную систему с государственным управлением, извлекая при этом наибольшие выгоды из обеих этих сфер.
Но если рыночной системе свойственны столь серьезные недостатки и проблемы, как мы только что сказали, почему в таком случае Россия или любая другая страна должна пытаться переходить к ней — и страдать при этом от многочисленных трудностей, которые выпадут на ее долю? Традиционный ответ состоит в том, что рынку нет альтернативы, кроме централизованного планирования. А оно не в состоянии справляться со сложностями современных индустриальных и постиндустриальных стран. Такой ответ неудовлетворителен. Чтобы понять будущее России, надо отдавать себе отчет в позитивных сторонах рыночной системы и противопоставлять их недостаткам рынка. В данной книге показ позитивных аспектов рыночной системы строится на анализе необходимости огромных усилий в области общественного сотрудничества.
Общественное сотрудничество является абсолютно необходимым для поддержания уровня жизни, достойного человека. Мы можем обеспечивать себе полноценное питание, удобное жилье, медицинское обслуживание, образование только путем сотрудничества между специалистами — плотниками, бухгалтерами, фермерами и людьми тысяч других профессий. Их сотрудничество стало настолько обыденным, что никто о нем и не задумывается. Оно происходит где-то вдали от вас, оно обезличено — и вы, как и многие другие, просто не знаете о нем. Но я оплачиваю услуги тех, кто организует медицинское обслуживание, а не занимаюсь сам его организацией. Если мне нужно жилье, то я вношу квартирную плату, а не пытаюсь построить дом сам. Степень необходимой специализации потрясает, если о ней задуматься. Выпить чашечку кофе в московском ресторане было бы невозможно, если бы не сотрудничество производителя кофе на другом континенте, изготовителя мешков, в которых перевозят кофейные зерна, экспедитора, который отправляет зерна по железной дороге в порт, рабочих, уложивших рельсы, сталелитейщиков, изготовивших сталь, из которой сделаны рельсы, железнодорожные вагоны и корабли, на которых кофе доставляют через океаны, горняков, добывавших руду, пошедшую на выплавку стали, электриков, подключавших к линиям электропередачи необходимое оборудование, рабочих, изготовивших карандаши, использованные на бесчисленных стадиях производственного процесса, и так далее.
Исходя из этого мы можем понять, почему, будь мы русские или американцы, проблемы рынка и государства, которые мы обсуждаем в этой книге, — и особенно проблемы рынка и демократического государства — не исчезнут, а наоборот, останутся с нами в обозримом будущем. Говоря кратко, положение дел для нас состоит в том, что рыночная система по ряду важных аспектов является для нас неприемлемой и в то же время представляет собой непревзойденную систему общественного сотрудничества.
Для России, как и для любой другой страны, существуют две великие проблемы социальной организации, принятия решений по которым нельзя избежать:
1. Переходить ли к рыночной системе или нет; и если да, то к какому виду рыночной системы?
2. Переходить ли к демократии или нет; и если да, то к какому виду демократии?
Два этих вопроса, разумеется, теснейшим образом взаимосвязаны. Вся книга с начала и до конца посвящена их рассмотрению.
За годы, прошедшие с момента выхода первого издания этой книги, появилось определенное количество новых технологий, что могло бы привести к возобновлению споров о рынке и государстве и о рынке и демократическом государстве. Я имею в виду компьютер и Интернет. Приведут ли они к подобному результату, пока не ясно. С одной стороны, данные технологии, как представляется, открывают новые возможности оперативного, четкого, основанного на достаточной информированности управления коммерческими предприятиями и государственными учреждениями. В расширительном смысле можно представить себе ее использование для более эффективного, чем в свое время в СССР и Китае, централизованного планирования всей экономики какой-либо страны в целом. С другой стороны, эти технологии привели к возникновению онлайновых рынков и других возможностей повышения эффективности рынков на основе улучшения коммуникаций. Поэтому отношения рынка и государства все еще остаются важной проблемой.
За годы, прошедшие после выхода первого издания книги, я иногда сожалел, что не отвел еще больше места роли корпораций в политике. То, что я написал о корпорациях, а именно, что они не вписываются в демократические модели или теории, оскорбило тех читателей, которые не желали видеть критику в адрес их экономической системы. Более развернутая аргументация могла бы убедить хотя бы некоторых из них. Власть корпораций — это серьезная проблема, уже ставшая в России столь же очевидной, как и в США. Она заслуживает тщательного изучения и обсуждения.
В рыночной системе значительные задачи по организации общества поручаются не правительству, а представителям деловых кругов. Именно руководители корпораций, а не государственные чиновники, в основном определяют распределение доходов, уровень новых инвестиций, приоритеты развития тех или иных отраслей экономики и внедрения новых технологий и принимают другие столь же важные решения. Эти решения контролируются рыночными силами. Однако крупные корпоративные предприятия также обладают достаточной властью для того, чтобы манипулировать рыночными силами.
По меркам уровня расходов или количества служащих некоторые корпорации оказываются больше ряда государств мира. Они располагают весьма значительной властью. Их рыночные операции иногда оказывают решающее воздействие на те или иные государства — особенно это относится к угрозам свертывания операций, если государство не выполняет их требования. Кроме того, корпорации становятся самыми важными факторами политической жизни. Им разрешается тратить на политическую деятельность гораздо больше средств, чем в состоянии потратить прочие граждане. Таким образом, они получают возможность выбирать кандидатов, поскольку без их финансовой поддержки никакой потенциальный кандидат не смог бы участвовать в избирательной кампании. Они финансируют массовые пропагандистские кампании, которые формируют общественное мнение. Таковы результаты того, что с разрешения государства корпорации фактически приравнены к физическим лицам.
Для того чтобы избежать нестабильности и экономических спадов, успешная рыночная система требует постоянно уделять внимание отношениям, состоящим наполовину из конфликтов, наполовину из сотрудничества между двумя командами правящих «должностных лиц»: государственных чиновников и руководителей корпораций. Последние, например, постоянно зависят от уровня развития инфраструктуры и других стимулов, включая налоговые льготы, предоставляемые первыми. А первые нуждаются в средствах, которые последние выделяют им для ведения предвыборных кампаний. Все эти вопросы анализируются в моей книге. Степень сложности взаимоотношений государственной элиты и бизнес-элиты продолжает возрастать. В настоящее время Россия находится в гуще противоречий и перемен, связанных с этими взаимоотношениями, ее будущее не ясно. Что бы ни лежало впереди, ее лидеры, ученые и политически активные граждане должны понимать эти взаимоотношения и направлять их.
Предисловие
Самое большое различие между одной системой управления и другой (помимо различий между деспотическими и либертарианскими системами) состоит в том, до какой степени рынок заменяет государство или государство заменяет рынок. Это знали и Адам Смит, и Карл Маркс. И поэтому некоторые вопросы отношений между системой правления и рынком лежат в основе как политической науки, так и экономической теории, причем это так же верно для систем с плановой экономикой, как и для рыночных систем.
Политическая наука и экономическая теория до некоторой степени были обеднены, поскольку навязывали изучение этих проблем друг другу, вследствие чего данные вопросы «провалились между двумя стульями». Поэтому, когда политическая наука изучает такие институты, как законодательная власть, государственная служба, партии, группы интересов, ей приходится заниматься вторичными вопросами. Деятельность парламентов, органов законодательной власти, государственного аппарата, партий и групп интересов в основном зависит от того, до какой степени государство заменяет рынок или рынок заменяет государство. Так же и в политической науке: даже ее амбициозные попытки совершенствовать теорию демократии подрываются невниманием к функциям правительства или государства — функциям, которые значительно различаются в зависимости от роли рынка в политико-экономической жизни.
Итак, эта книга посвящена фундаментальным вопросам о государстве и политике, о рыночных системах и об отношениях между ними. Изложение этих тем построено по принципу «от простого к сложному». Мы начинаем с составных элементов общественного строя, понимание которых затем позволяет разобраться в сложных общественных системах, отличающихся разнообразными сочетаниями данных элементов. Самыми простыми элементами являются обмен, власть и убеждение.
Это исследование более подробно раскрывает темы, проанализированные в книге: Robert A. Dahl and Charles Е. Lindblom. Politics, Economics and Welfare (New York: Harper & Brothers, 1953). В нем, однако, не повторяются нормативные разделы ранее выпущенной книги, оно в большей степени построено на конкретных примерах. Здесь также пересмотрена теория демократии, сформулированная в предыдущей книге, и гораздо четче излагаются вопросы связей между экономическими и политическими явлениями, особенно при анализе деталей политической деятельности корпораций. Классификация базовых процессов (иерархия, система цен, процесс достижения договоренностей и полиархия — такой она была в предыдущей книге) здесь подверглась пересмотру: больше внимания обращается на фундаментальное различие между иерархией и остальными тремя факторами, которые представляют собой скорее формы взаимного приспособления, а не приближение к одностороннему контролю.
В то время как в предыдущей книге в основном рассматривались только либеральные демократические системы, в этой применен широкий сравнительный подход. Здесь сведены вместе два хорошо разработанных направления исследований — компаративистская экономика и компаративистская политика — в расчете на то, что их совмещение обогатит и ту, и другую.
Части глав 19 и 23 близки к тексту того аналитического материала, который ранее был опубликован мной под названием «The Sociology of Planning» в книге: Morris Bornstein (ed.). «Economic Planning, East and West» (Copyright 1975, Ballinger Publishing Company).
Большинство исследователей, пытающихся использовать столь же широкий подход, ставят вопросы: «Откуда?» и «Куда?». В общем, мне почти нечего сказать о том, откуда появились системы, анализируемые в этой книге, или куда лежит их путь. В основном я попытался вскрыть и проанализировать те фундаментальные аспекты систем, которые существуют, по крайне мере, несколько сот лет и проявляют все признаки сохранения в течение неопределенного времени в будущем. Если мы хотим каким-то образом контролировать свое будущее, то понимать наши институты в той мере, какая достаточна для того, чтобы их переделать, в некоторых отношениях важнее, чем предсказывать будущее исходя из предпосылки, что мы абсолютно не способны творить его.
Поэтому в данной книге рассматриваются такие вопросы, как: почему иногда государственная власть разваливается с ошеломляющей быстротой; как получается, что многие недемократические правительства, на первый взгляд, столь же сильно стремятся защитить благосостояние своих граждан, как и демократические правительства; почему «свободные» рынки иногда так же склонны к использованию принуждения, как и государственные власти; каким образом бизнесмены в политике играют иную, более влиятельную роль, чем роль их группы интересов; почему «индустриальная демократия» в форме участия рабочих в управлении в недемократическом государстве иногда развивается лучше, чем в демократическом обществе; и представляет ли маоистская традиция в коммунистическом Китае отход от обычного коммунизма в самих его основах или лишь во второстепенных аспектах.
Эта книга посвящена не одной, а многим проблемам. Некоторые из них рассматриваются значительно подробнее, чем остальные: например, «привилегированное положение» бизнеса в рыночно ориентированных системах; тенденции к кругообразности контроля народа над правительством и рынком в западных демократиях и некоторая конвергенция рабочих гипотез и устремлений между коммунистами, с одной стороны, и западными сторонниками научного планирования и управления в корпорациях и государственных структурах — с другой. Рассмотрение этих тем и вся книга в целом характеризуются переоценкой обоснованности как классических либеральных, так и плюралистических подходов. И те, и другие я считаю в значительной мере ущербными, хотя некоторые их основные элементы, как кажется, прочно сохраняют свое положение.
Мне жаль, что ни одна благодарность не будет достаточной, чтобы воздать должное многим людям, оказывавшим мне разностороннюю помощь за те годы, которые я потратил на эту книгу. Я признателен десяткам моих коллег — преподавателей и студентов, чьи имена я не записывал. В 1973 году я опробовал первый, значительно отличавшийся от этого вариант книги на студентах-старшекурсниках и выпускниках, и обсуждение материала в ходе занятий оказалось исключительно полезным. Я хотел бы выразить глубокую признательность за тщательное прочтение и высказанные замечания в отношении всей рукописи или ее отдельных частей на разных стадиях ее подготовки Фредерику С. Баргхурну, Роберту Э. Эммеру, Мартину Кесслеру, Эверетту С. Лэдду, Роберту Э. Лэйну, Николасу Р. Лэрди, Роберту З. Лоуренсу, Стивену В. Линдблому, Хэррису Н. Миллеру, Дж. Майклу Монтайэсу, Ричарду Р. Нельсону, Реймонду П. Пауэллу, Арвиду Роачу, Уильяму Роту, Гарольду Стенли, Бертону А. Вейсброду и Эдварду Дж. Вудхаузу.
Я хотел бы высказать признательность и благодарность за поддержку, полученную в виде гранта от Фонда Форда, а также за содействие Института социальных и политических исследований Йельского университета. И особую признательность я хотел бы высказать Йельскому университету как коллективу людей, которые поддерживают и стимулируют исследования, как ни одна другая организация.
СРАВНЕНИЕ СИСТЕМ
Человеческая жизнь на планете стремительно движется к катастрофе. Действительно, если мы предотвратим одну из катастроф, то пострадаем от другой. При нынешних темпах роста населения через 100 лет на нашей планете окажется 40 миллиардов человек — это больше, чем может прокормить Земля. Если в следующем столетии промышленное производство будет расти такими же темпами, то потребность в ресурсах увеличится в тысячу раз. Как утверждают некоторые ученые, излучение тепловой энергии в течение длительного периода времени приведет к повышению температуры на Земле до уровня, не совместимого с человеческой жизнью, — если еще раньше нас не избавит от долгих мук вырождения ядерная катастрофа1.
Однако опасения, что несовершенный человеческий разум приведет человечество тем или иным путем к гибели или полной деградации, могут и не сбыться. Нам самим решать — будем ли мы по-прежнему плодиться в катастрофических масштабах, бездумно растрачивать ресурсы планеты или уничтожим себя тепловым загрязнением или несколькими мгновенными взрывами. Мир — это действия человека, а не то, что происходит с человеком.
Предположим, что люди готовы задуматься о своем будущем. Какие политико-экономические механизмы можно применить, чтобы сохранить (или улучшить) условия жизнедеятельности человека? Этот вопрос и рассматривается в данной книге. Некоторые усомнятся в том, что политические и экономические механизмы имеют какое-либо значение. Они станут утверждать, что будущее человека зависит от его способности к духовному возрождению, от развития науки и техники, от подсознательных процессов, от новых форм семьи или других малых групп, от органической пищи. Список можно продолжать бесконечно. Эта книга для тех, кто признает важную роль политики и экономики для будущего Земли.
Политико-экономические системы
В наше время существует так много политико-экономических механизмов решения нынешних и будущих проблем, что они не поддаются учету. Их формы весьма разнообразны — это законодательные собрания, тюрьмы, научно-исследовательские институты, армии, двойная бухгалтерия, подсчеты национального дохода, коммерческие предприятия, бюро, контракты, шпионские организации, тайная полиция, международные организации (такие, как ООН и СЭВ*), выборы, опросы общественного мнения, муниципальные коммунальные службы. Их постоянно реорганизуют, и во всех странах мира появляются все новые механизмы.
В теории эти разнообразные механизмы можно сгруппировать в несколько постоянных категорий. Несмотря на весь шум, которым несколько лет назад сопровождались попытки Кубы начать новую эру в своем развитии, заменив рыночные стимулы моральными, невзирая на всё волнение, вызванное Великой пролетарской культурной революцией в Китае, перечень основных политико-экономических механизмов, доступных человечеству, очень краток. Во-первых, это организация общества через власть государства. Во-вторых, это организация общества через обмен и рынки. Следует отметить, что существует и такая менее очевидная возможность, как организация общества через убеждение, и несколько прочих. Эти немногие механизмы люди могут облекать в разнообразные формы и комбинировать их различными способами.
Основные возможности организации общества наиболее полно используются в индустриальных странах, а также в Китае, на Кубе и в Югославии. Развивающиеся страны в основном подражают системам индустриальных стран. Поэтому мы исключим многочисленные менее развитые системы из сферы нашего анализа, осознавая, что специфические проблемы и особенности развивающихся стран заслуживают отдельной книги.
Полного понимания базовых политико-экономических механизмов до сих пор нет. Например, широко распространен миф о том, что рынок умер или же умирает2. Почему? А потому, что возрастает роль планирования. Это действительно так, но логика этого утверждения не лучше вывода о том, что раз бег трусцой полезен для здоровья, то плаванием не стоит заниматься вовсе — как будто нельзя заниматься и тем, и другим. Планирование во многом определяет направление развития рынка, управляет этим процессом, а не подменяет рынок собой; в корпоративной практике планирование используется для повышения эффективности деятельности компании. Подъем большого бизнеса также не свидетельствует об упадке рынка. Два экономиста-марксиста, вопреки ожиданиям не ищущие доказательств такого упадка, пишут: «Большие корпорации вступают в отношения друг с другом, с потребителями, с рабочей силой, с более мелкими предприятиями главным образом через рынок»3. Необходимость лучше понимать рыночные системы стала еще более очевидной с 1950-х годов, когда Югославия и до некоторой степени Венгрия перешли к социалистической рыночной системе.
Широко распространенное представление о том, как функционирует либеральное демократическое правительство, — это не миф, а неверное понимание сути данного механизма. Если не принимать во внимание несколько аналитических работ о группах интересов, демократическая теория вообще не оставляет места коммерческим предприятиям. Для американского законодательства корпорация является «индивидуумом»; во всех демократических рыночно ориентированных системах корпорации и другие коммерческие предприятия участвуют в политике. Корпорации доводят до сведения законодателей свои потребности и предпочтения с той же скоростью, что и отдельные граждане. Но эти фиктивные индивидуумы выше и богаче, чем все мы; у них есть такие права, которых нет у нас. Их политическое влияние отличается от влияния рядового гражданина и затмевает его. Поэтому демократическую теорию нужно дополнить, чтобы учесть то, что мы будем называть привилегированным положением бизнеса.
На деле мы так плохо понимаем либеральную демократию, что не знаем, почему либеральная демократия возникла не во всех странах, а только в рыночно ориентированных (по этому вопросу экономисты и политологи не написали ничего, кроме нескольких эссе умозрительного характера)*. Связь между рынком и демократией является во многих отношениях поразительным историческим фактом. Мы не поймем до конца сущности рынка и демократии, если не сможем дать объяснение этой связи.
Сущность коммунистических систем мы также понимаем плохо. В некоторых важных аспектах они более гуманны, чем большинство рыночно ориентированных систем. В них гораздо больше внимания уделяется равенству доходов, обеспеченности работой, минимальным стандартам здравоохранения и другим необходимым вещам. Ужасаясь отсутствию гражданских свобод и деспотическому контролю над умами в коммунистических обществах, либеральные демократы часто забывают, что на протяжении истории человечества многие крайности являлись оборотной стороной великих альтруистических порывов. Во времена Французской революции террор шел бок о бок со Свободой, Равенством и Братством; в ходе американской операции во Вьетнаме жестокое разрушение деревень и уничтожение людей сопровождало то, что многие американцы в той или иной степени воспринимали как благородное стремление защитить свободу народа.
Непонимание фундаментальных политико-экономических механизмов и возможностей их новых форм и сочетаний распространено во всем мире. Трудности экономического развития Индии отчасти являются следствием неспособности её лидеров понять, что для роста нужен собственно механизм роста: если не рынок, которому политика индийских властей не идет на пользу, то усиление власти государства, к чему Индия никогда не прибегала. Это столь же элементарная ошибка, как и те, что допускали американские, английские или советские власти. В Советском Союзе в 1960-е годы осознали, что быстрый рост СССР был вызван жесткой и массированной мобилизацией рабочей силы и капитальных ресурсов из сельского хозяйства в промышленность, а не высоким интеллектуальным и научным уровнем планирования. Этим подчеркивается элементарная ошибка в восприятии фундаментальных политико-экономических механизмов, существующих в СССР.
Каким образом мы можем попытаться повысить уровень нашего понимания данных систем? Один подход состоит в том, чтобы постулировать следующее: во всех системах большинство людей почти все время заботятся только о своих интересах. Это означает, что они либо пренебрегают другими людьми, либо используют их в собственных целях. Опираясь на такой постулат, мы можем объяснить очень многое в социальной организации: и тиранию, при которой некоторые люди располагают чрезвычайной властью в обществе и эксплуатируют своих соотечественников; и вопиющее неравенство в распределении жизненных возможностей, когда основанием для привилегий являются имущественные права; и другие болезни общества, например эксплуатацию потребителей корпорациями, рэкет в профсоюзах, преступную небрежность врачей, раздувание гонораров — можно бесконечно перечислять агрессивные злоупотребления, совершаемые одними людьми в отношении других.
Другой подход состоит в том, чтобы рассматривать каждую систему как механизм, с помощью которого люди, совершающие плохие поступки, могли бы в некотором смысле вести себя лучше — либо по отношению друг к другу, либо просто для того, чтобы уберечься от ужасного будущего, которое им предсказывают. В этой книге мы придерживаемся следующего мнения: нам надо знать такие особенности систем, которые дают возможность повысить их полезность и снизить их разрушительность.
В подобном анализе учитываются и ценности. В целом он ориентирован на традиционные ценности свободы, равенства, демократии и участия народа в политическом процессе. Чтобы анализ был последовательным, необходимо придерживаться определенной позиции, быть за или против таких ценностей. Без этого наблюдение за изучаемым феноменом не обретет цели и связности.
Тем не менее нашей целью является описание политико-экономических систем, а не их оценка. Два эти процесса, однако, невозможно полностью отделить друг от друга. Вопросы о том, действительно ли американцы контролируют свое государство, или о том, осуществляется ли в рамках рынка системное распределение ресурсов, могут носить либо эмпирический, либо оценочный характер в зависимости от того, каковы цели этих вопросов и ответов на них. Наш общий метод, однако, заключается в том, чтобы анализировать характерные черты политико-экономических систем, которые представляются важными с точки зрения таких признанных ценностей, как общественный контроль, эффективность (разных видов), свобода (вне зависимости от конкретного определения) и равенство (различных типов), и после этого не вдаваться в оценочный, нормативный или философский анализ.
Итак, наша задача состоит в том, чтобы прояснить суть базовых политико-экономических механизмов и систем. Эта задача существенно отличается от прогнозирования, оценки тенденций или изучения конкретных политических мероприятий или стратегий развития той или иной страны. Это исследование основных политико-экономических инструментов, с помощью которых страны могут определять свое будущее. Посредством этих инструментов человек пытается преодолеть как уже известные проблемы преступности, бедности, войны и безработицы, так и новые проблемы перенаселения, нехватки энергии и загрязнения окружающей среды. И в менее развитых регионах, и в индустриальных обществах, и в «постиндустриальных государствах», в которые преобразуются более богатые страны4, приходится использовать одни и те же методы. Набор инструментов не меняется в зависимости от того, предстоит ли системе, называемой марксистами «капитализмом», долгая жизнь или упадок на фоне неуклонной коммунистической экспансии5. И для капиталистов, и для коммунистов базовые возможности одни и те же, хотя они могут комбинировать их различными способами*.
Два героя этой книги — Адам Смит и Карл Маркс. Мы больше не живем в смитовском мире атомизированной конкуренции; но рынок остается одним из немногих институтов, способных организовать сотрудничество миллионов людей.
Мы во многом обязаны «Исследованию о природе и причинах богатства народов» Смита, написанному 200 лет назад* нашим пониманием того, что рынки могут сделать, а что — нет. Мы также обязаны ему пониманием (все еще недостаточным) того, как часто результат человеческих усилий является эпифеноменом, побочным итогом действий, предпринимавшихся с другими целями. Распределение доходов, аллокация ресурсов и экономический рост являются сопутствующими результатами воплощения в жизнь мелочных эгоистических решений индивидуумов о продаже и покупке. Позже социалисты использовали идею эпифеномена в своей концепции латентных функций общественных институтов. Но исследование данного явления, начатое Смитом, остается незавершенным.
Невозможно перечислить все, чем мы обязаны гению Маркса, несмотря на огромное количество ошибок в амбициозном анализе, представленном в его трудах. Даже на нынешнем этапе развития социологии нам приходится обращаться к Марксу, чтобы, например, понять отрицательное воздействие прав собственности и их чрезвычайно неравного распределения на системы демократического управления. Собственность — это система власти, учрежденная государством, точно так же, как то, что мы называем государством, само является системой власти. Сосредотачиваясь на проблемах власти в государстве, либеральная демократическая мысль остается нечувствительной к проблемам той власти, которая воплощена в правах собственности.
При анализе базовых социальных механизмов и систем политику и экономику по многим существенным причинам надо рассматривать вместе. Основные виды деятельности государства имеют преимущественно экономическую природу: налогообложение, национальная оборона, образование, сохранение и распределение энергии, транспорт и связь, социальное обеспечение, экономическая стабилизация, стимулирование экономического роста.
Некоторой путаницей в вопросе о соотношении политики и экономики мы обязаны Томасу Гоббсу. После выхода его книги «Левиафан»** в 1651 году исследования политики в основном состояли из изучения конфликтов и их разрешения. Но государство не является просто стороной, разрешающей конфликты. А когда оно занимается конфликтами, это не конфликты, описанные Гоббсом, — из-за земли, жен или скота. Это конфликты из-за контроля над самим государством, из-за условий сотрудничества людей в государстве и из-за целей такого сотрудничества. Государство занято решением крупномасштабных экономических задач — содержанием армии, строительством железных дорог, стимулированием коммерческих предприятий к производству, сбором налогов с целью финансирования своей экономической деятельности. Поэтому оснований для конфликтов так много, а их результаты столь значимы.
Во всех политических системах мира большую часть политики составляет экономика, а большую часть экономики — политика. В чем же состоит разница между ними? С точки зрения здравого смысла, «экономика» относится к определенному виду деятельности независимо от того, занимаются ли ею индивидуумы, предприятия или правительства. Точнее, «экономика» относится к деятельности, которая может быть одновременно и политической деятельностью, если ее рассматривать определенным образом. Так, если я спрашиваю, каким образом осуществляется призыв в армию, каково ее вооружение, как оплачивается служба, я рассматриваю армию как экономический институт, несмотря на тот факт, что она является также политическим или государственным институтом. Поэтому для дальнейших исследований будет полезно уточнить отличительные черты экономического подхода к процессам и институтам независимо от того являются ли они также политическими или нет.
Как видят мир экономисты
Следует избегать неправильного представления о том, что экономика занимается исключительно материальными благами. В действительности главным потребляемым ресурсом в любой экономике являются услуги рабочей силы, а не материалы; материальные ресурсы сами большей частью являются результатом предшествующих вложений труда. Что касается произведенной продукции, то она включает далеко не только материальные блага, но и услуги аптекарей и дантистов, эстрадных артистов, официантов, прачек, ремонтников, учителей, судей, полицейских, клерков, а также многочисленные услуги домохозяек и домовладельцев, содержащих в порядке жилье. Даже в товарной продукции услуги составляют значительную долю. После Второй мировой войны США стали первой страной, в которой более 50 процентов товарной продукции поступило на рынок в форме услуг, а не товаров; теперь по этому пути идут и другие богатые страны6.
Еще одно неправильное представление состоит в том, что существует определенная категория целей или устремлений человека, которая может быть названа экономической. Люди работают, покупают и продают, преследуя весьма разнообразные цели, такие, как комфорт, безопасность, эстетическое удовольствие, новизна, конформизм, захватывающие ощущения и развлечения*. В экономической жизни индивидуумы, группы и страны используют свои материальные и нематериальные ресурсы — время, энергию, умственные способности и материальное оборудование — в любых целях, какие только можно себе представить.
Эти ошибочные представления не стоит принимать во внимание. Экономический подход состоит в том, что деятельность или процесс рассматривается как отношение между ресурсами и продукцией. Конкретнее, процесс является экономическим в том случае, если он способствует конверсии, или трансформации товаров и услуг из одной формы в другую. Железная руда и труд трансформируются в автомобили, холодильники и транспортные услуги на железных дорогах. Как похожую конверсию можно рассматривать и маникюр в зависимости от того, делаю ли это я сам или иду в салон. Обмен часа работы няни на час в другое время представляет собой конверсию.
Однако мы называем эти социальные процессы экономическими только исходя из дополнительного предположения о том, что мы усматриваем в них также увеличение стоимости — например, преобразование железной руды в готовые изделия из стали. Ведь готовые изделия из стали обладают более высокой стоимостью, чем исходный продукт (железная руда). Поэтому мы видим, как люди, делая выбор, осуществляют его определенным способом — выбирают более, а не менее ценное. Люди делают экономический выбор только в том случае, если для получения желаемого решают отказаться от чего-то другого, что они тоже хотят и что имеет ценность, — другими словами, когда выбор сопряжен с издержками.
Решение о том, в какой из двух пар ботинок сегодня выйти на улицу, является актом выбора. Но это не экономический выбор — разве что вам настолько нравятся эти ботинки, что вам трудно расстаться с одной парой и обуться в другую. Решение о выборе в поддержку одной партии или кандидата против другого опять-таки является актом выбора. Но и это не акт экономического выбора для большинства людей, если только они не хотят одновременно поддержать обе эти партии. Работа на партию или кандидата, однако, является актом экономического выбора, если затраты времени на эту работу мешают использовать его другим, более приятным способом. Более приятные способы времяпрепровождения — это цена, которую я плачу за свою политическую активность. Во многих ситуациях выбор одной цели, задачи или ценности означает отказ от другой, то есть сопряжен с издержками. Выбор, связанный с издержками, очевидно, лежит в основе экономического взгляда на действительность.
Выбор связан со множеством издержек помимо тех, которые можно выразить в деньгах. Общеизвестно, что с вождением автомобилей помимо денежных затрат, которые несут водители, сопряжены и другие издержки — шум, загрязненный воздух и невозможность использования для других целей ресурсов, расходуемых на регулирование дорожного движения. Мы смотрим на социальную жизнь с экономической точки зрения, когда задаемся вопросами о том, кто оплачивает эти издержки, не чрезмерны ли они и есть ли у общества социальные механизмы для их оценки и влияния на принятие решений о целесообразности использования автомобилей.
Базовые методы социального контроля
Как приступить к анализу политико-экономической организации? Одна возможность состоит в том, чтобы построить анализ на традиционном различии между административными, или командными, системами, с одной стороны, и рыночными системами — с другой. Не считая семьи и домохозяйства, самыми большими в мире организующими институтами являются государство и рынок. Рабство почти исчезло, как и феодальная экономика больших поместий. Хотя в Азии, Африке и Южной Америке миллионы людей, живущих в доиндустриальных обществах, по-прежнему заняты преимущественно в натуральном хозяйстве, но почти все они вовлечены сейчас в рыночные сделки, и точно так же все они являются объектами (если не активными участниками) государственных программ развития.
Но поразительное сходство между системами, управляемыми государством, и рыночными системами усложняет выявление каких-либо простых различий между ними. Некоторые цели рыночной системы неотличимы от целей систем с центральным планированием. Одним из первых амбициозных шагов русской революции 1917 года стала отмена рыночной системы, денег и цен, что привело, однако, к небывалой социальной дезорганизации. С тех пор ни советская, ни какая-либо другая коммунистическая система не пытались избавиться от рынка, хотя Кастро однажды объявил о своем намерении сделать это на Кубе. Все национальные системы мира используют рынок наряду с другими инструментами с целью найма работников и направления их для выполнения различных задач. Все национальные системы обеспечивают большую часть распределения потребительских товаров путем рыночных продаж желающим покупателям. Все применяют деньги и цены и, разумеется, очень активно используют механизм государства.
Нечеткими являются различия другого плана. Во всех индустриальных системах производство непосредственно организуется не рынком, а бюрократическими властями, как в частном секторе, так и в государственном. Корпорации Unilever, General Motors, Hindustan Machine Tools, Почтовая служба США, Британская транспортная комиссия, металлургический комбинат «Ши цзин шань» и совхоз в СССР — все это примеры бюрократических организаций. Наличие или отсутствие бюрократии в рыночной или регулируемой государством системе практически не имеет последствий для служащих или покупателей.
Поэтому сначала нам необходимо рассмотреть более определенные понятия, чем такие сложные абстракции, как рынок или административная система. Я предлагаю начать с основных механизмов социального контроля, которые используются во всех политико-экономических системах*.
Существует бесконечное множество конкретных методов, при помощи которых одни люди осуществляют контроль над другими. Это не только целенаправленные попытки контроля, так как люди влияют на поведение друг друга многими непредумышленными путями. Исследователи неоднократно пытались выработать окончательную классификацию7. Первое значительное различие наблюдается обычно между методами, которые фактически меняют вознаграждения и наказания, и теми, которые только меняют представления людей о вознаграждениях и наказаниях. Чтобы контролировать меня, вы можете угрожать мне, если я не выполню ваше желание, или же, не демонстрируя намерения поступить со мной плохо, можете просто обратить мое внимание на причины, по которым мне будет причинен вред, если я не отреагирую на ваш приказ.
Не все методы контроля укладываются в эти две категории. Характерным, хотя и не часто используемым методом является физическое сдерживание, например когда полиция задерживает пьяного. Иногда врачи при помощи медикаментозных средств или хирургических операций на мозге пытаются изменить умственные или эмоциональные характеристики индивидуума, чтобы он думал (то есть определял награды и наказания) по-другому.
Не пренебрегая ни одним из вышеназванных или более сложных методов, которые можно разработать на основе этих двух, следует отметить, что три из них— обмен, власть и убеждение — имеют важные последствия для политико-экономической организации и заслуживают особого рассмотрения на начальной стадии анализа*.
Обмен вездесущ. Мы все обмениваемся одолжениями, чтобы ладить друг с другом, а политики обмениваются одолжениями, чтобы облегчить взаимное сотрудничество. Обмен — это основа отношений, на которых строятся рыночные системы.
Отношения власти являются базовыми отношениями, характеризующими членство в формальных организациях — церквях, клубах, ложах, корпорациях и союзах. Когда кто-либо говорит, что принадлежит к такой организации, он тем самым сообщает, что признает право должностных лиц этой организации действовать за него или осуществлять контроль над ним в отношении функций этой организации. Государство является формальной организацией; отношения власти — вот основа, на которой строится государство. Власть является столь же основополагающей для государства, как обмен для рыночной системы.