Высочайшее отречение

— Ну как? — спросил Рэнс.

— Я пыталась, — ответила Йенна с чуть заметным вздохом. — Я заговорила с ним об этом после обеда; мне казалось, что в это время он будет подобрее. Приходилось тебе, Рэнс, будить льва, по ошибке приняв его за котенка? Он чуть весь дом не разнес. Все кончено. Я люблю папу, Рэнс, да и боюсь его тоже. Он заставил меня пообещать, что я никогда не выйду замуж за человека из семьи Трусдэлов. Вот и все. Ну а у тебя вышло что-нибудь?

— То же самое, — медленно сказал Рэнсом. — Я пообещал ему, что его сын никогда не женится на девушке из семьи Куртисов. Не смог я пойти ему наперекор. Уж больно он стар. Прости меня, Йенна.

Девушка перегнулась с лошади и накрыла ладонью руку Рэнса, лежащую на луке седла.

— Никогда не думала, что еще больше полюблю тебя за то, что ты отказался от меня, — горячо проговорила она. — Но это так и есть. А теперь мне пора обратно, Рэнс. Я тайком улизнула из дома и сама оседлала Танцора. Доброй ночи, сосед.

— Доброй ночи, — отозвался Рэнс. — Поосторожней скачи через барсучьи норы.

Они повернули коней и поскакали в разные стороны. Йенна повернулась в седле и звонко крикнула:

— Не забудь, Рэнс, я твоя полуневеста!

— Пропади они пропадом, все эти родовые распри и драки, — зло шептал ветру Рэнс, несясь галопом обратно на ранчо.

Отведя коня на маленький выгон, Рэнс отправился к себе в комнату. Там он открыл нижний ящик старинного комода, чтобы вынуть пачку писем, которые Йенна присылала ему как-то летом, когда гостила в Миссисипи. Ящик заартачился, и Рэнс свирепо рванул его на себя, как это свойственно людям. Ящик вывалился и ободрал ему кожу, как это свойственно ящикам. Откуда-то выпало старое, сложенное вчетверо пожелтевшее письмо. Вероятно, оно завалялось в одном из верхних ящиков. Рэнс поднес его к лампе и с интересом прочел.

Затем он надел шляпу и направился к одной из мексиканских хижин.

— Тиа Хуана[9],— сказал он, войдя. — Я хотел бы поговорить с тобой.

Древняя седоголовая мексиканка с лицом, иссеченным морщинами, поднялась с деревянной скамеечки.

— Сиди, — сказал Рэнс, снимая шляпу и опускаясь на единственный стул, имевшийся в хижине.

— Кто я такой, Тиа Хуана? — спросил он по-испански.

— Дон Рэнсом, наш добрый друг и хозяин. Почему вы спрашиваете об этом? — удивленно произнесла старуха.

— Тиа Хуана, скажи мне, кто я такой? — повторил Рэнсом, пристально глядя ей в глаза.

Испуг отразился на лице женщины, она нервно сжала в руках кончик своей черной шали.

— Кто я такой, Тиа Хуана? — в третий раз спросил Рэнсом.

— Тридцать два года прожила я на ранчо Сиболо, — сказала Тиа Хуана. — Я думала, меня похоронят в роще за садом до того, как это выплывет наружу. Заприте дверь, дон Рэнсом, и я расскажу вам. Вижу по вашему лицу, что вы уже все знаете.

Целый час провел Рэнсом в хижине старой мексиканки. Когда он возвращался домой, его окликнул из-под навеса Курчавый.

Бродяга сидел на койке, болтая ногами и покуривая.

— Слышь, приятель, — проворчал он, — не дело так обходиться с человеком, коли ты его похитил. Я сходил в лавку, взял бритву у этого красавчика и соскреб бороду. Но разве это все, что человеку надо? Слышь, плесни-ка мне в стакашку еще пальца на три виски. Я ведь не Вносил тебя тащить меня на эту чертову ферму.

— А ну-ка подойди сюда, к свету, — сказал Рэнс, пристально разглядывая его.

Курчавый угрюмо встал и сделал несколько шагов ему навстречу.

Его лицо, гладко выбритое, казалось преображенным. Волосы были причесаны и причудливой волной опускались справа на лоб. Лунный свет сострадательно смягчил разрушения, причиненные пьянством. Орлиный, красивой формы нос и небольшой квадратный подбородок с ямкой посредине придавали его лицу своеобразную привлекательность.

Рэнс сел в ногах койки и с любопытством взглянул на бродягу.

— Откуда ты взялся? Есть у тебя где-нибудь дом или родня?

— Я-то? Как же, я герцогского рода, — сказал Курчавый, — я сэр Реджинальд. Э, брось! Насчет своих предков я ничего не знаю. Я всегда был бродягой, с тех пор как помню себя. Слышь, приятель, дашь ты мне сегодня хлебнуть или нет?

— Ответишь на мои вопросы, тогда, может, и дам. Как ты стал бродягой?

— Я-то? — сказал Курчавый. — Ну, эту профессию я облюбовал с малых лет. Выбора, знаешь, не было. Помню только, что хозяином у меня был здоровенный ленивый бродяга по прозвищу Чарли Бифштекс. Он посылал меня по домам побираться. Я был тогда от горшка два вершка — до дверной щеколды не доставал.

— А он не говорил тебе, как ты к нему попал?

— Один раз, когда он был трезвый, он сказал, что выменял меня на старый шестизарядный револьвер и шесть монет у ватаги пьяных мексиканцев — стригалей овец. Да что толку! Больше-то я все равно ничего не знаю.

— Ладно, — сказал Рэнс. — Вижу, ты и впрямь отбился от стада. Придется пометить тебя клеймом ранчо Сиболо. Завтра же приставлю тебя к работе в одном из наших лагерей.

— К работе! — презрительно фыркнул Курчавый. — Ты за кого меня принимаешь? Этот розово-желтый красавец из лавки рассказывал мне, как ваши обормоты день-деньской гоняют коров да бегают наперегонки с очумелыми овцами. Думаешь, и я буду с ними за компанию? Э, нет, забудь про это, приятель.

— Ничего, привыкнешь — понравится, — сказал Рэнс. — Так и быть, пришлю тебе с Педро еще виски. Вот увидишь, я сделаю из тебя первоклассного ковбоя.

— Из меня? — воскликнул Курчавый. — Бедные будут те коровы, что попадут под мою опеку. Лучше пусть друг за дружкой гоняются. Так не забудьте про мой «ночной колпак», босс.

Прежде чем вернуться в дом, Рэнс зашел в лавку. Сэм Ревел с сожалением снимал свои ботинки, готовясь ко сну.

— Едет кто-нибудь из ребят завтра утром в Сан-Габриэль? — спросил Рэнс.

— Верзила Коллинз, — кратко ответил Сэм. — Почту везет.

— Скажи ему, чтобы захватил с собой бродягу и держал его там, пока я не приеду.

Через день, когда Рэнс Трусдэл спешился в лагере Сан-Габриэль, он увидел Курчавого, который сидел на своих одеялах и виртуозно ругался. Ковбои не обращали на него ни малейшего внимания. Он был с головы до ног покрыт пылью и грязью. Видно было, что одежда его сдает последние позиции в борьбе за сохранение приличий. Рэнс подошел к старшему лагеря, Рэббу Пижону, и заговорил с ним.

— Сидит как сыч, — сказал Рэбб. — Работать не хочет. Сроду не видел такого нелюдя. Я не знал, что ты хочешь сделать с ним, Рэнс, и потому решил, пускай себе сидит. Ему это вроде нравится. Ребята уже раз десять приговорили его к смерти, но я сказал им, что ты, видать, приберегаешь его для какой-нибудь особой пытки.

Рэнс снял куртку:

— Нелегкая, видно, предстоит мне работа, Рэбб, но выполнить ее придется. Я должен сделать человека из этого отброса. Для того я и приехал в лагерь. — Он подошел к Курчавому.

— Братишка, — сказал он, — тебе не кажется, что если бы ты как следует вымылся, то меньше отравлял бы атмосферу, находясь в кругу себе подобных?

— Отвали, фермер, — саркастически ответил Курчавый, — Вилли пошлет за своей нянечкой, если захочет принять ванну.

Charco, или водоем, в котором поили скот, находился на расстоянии двенадцати ярдов. Рэнс схватил Курчавого за шиворот и поволок его к воде, как мешок с картошкой. Затем с силой и меткостью метателя молота он зашвырнул этого недостойного отпрыска цивилизации далеко в воду.

Курчавый вылез на берег, отфыркиваясь, как дельфин.

Рэнс протянул ему кусок мыла и полотенце из грубого полотна.

— Отправляйся на другой конец водоема и пусти все это в дело. Рэбб даст тебе в фургоне сухую одежду.

Бродяга повиновался без возражений. К ужину он вернулся в лагерь. Он был почти неузнаваем в новой синей рубашке и коричневых парусиновых брюках. Рэнс краем глаза наблюдал за ним.

— Господи, только бы он не оказался трусом, — говорил он себе. — Неужто он трус?

Его сомнения вскоре рассеялись. Курчавый подошел прямо к нему. Его бледно-голубые глаза гневно сверкали.

— Ну вот, я уже чистый, — сказал он, — так что теперь и поговорить можно. У вас тут, вижу, пир горой. Вы, бандюги, думаете, что можно измываться над человеком, раз ему некуда уйти? Ладно. Ну а это как вам покажется?

И Курчавый влепил Рэнсу оглушительную затрещину. Отметина от его пальцев красным пятном осталась на левой скуле.

Рэнс счастливо улыбнулся.

Ковбои и по сей день еще рассказывают о потасовке, которая за этим последовала.

Где-то среди своих беспокойных скитаний по городам Курчавый овладел искусством самозащиты. Фермер же был вооружен лишь могучей силой, цветущим здоровьем и выносливостью, которые обычно являются следствием правильного образа жизни. Так что шансы почти уравнивались. Формальных раундов не было. Наконец здоровая печень победила. Курчавый в последний раз был сбит с ног неуклюжим, но мощным ударом скотовода, да так и остался лежать на траве, глядя в небо непримиримым глазом.

Рэнсом подошел к бочке с водой и, вынув затычку, подставил под струю залитую кровью скулу.

На лице его сияла довольная улыбка.

Много пользы могли бы извлечь педагоги и моралисты, если бы они ознакомились с воспитательным курсом, который прошел Рэнсом со своим подопечным за тот месяц, что он пробыл в лагере Сан-Габриэль.

У скотовода не было никаких особых теорий. Весь его педагогический багаж состоял из умения объезжать лошадей и веры в породу.

Ковбои видели, что их хозяин стремится сделать человека из этого диковинного млекопитающего, которого он поселил среди них, и молчаливо согласились составить штат ассистентов. Но у них была своя система воспитания.

Первый курс Курчавый усвоил довольно быстро. В самое короткое время он свел дружбу с мылом и полотенцем. Больше всего радовало Рэнсома, что его «питомец» с каждым разом поднимается на ступеньку выше. Правда, расстояние между ступеньками иногда бывало значительным.

Однажды он нашел в палатке с провизией кварту виски, которую свято берегли на случай укусов гремучей змеи, и шестнадцать часов провалялся на траве мертвецки пьяный. Но как только он смог встать на ноги, первым его побуждением было схватить мыло и полотенце и направиться к водоему. А в другой раз, когда с фермы прислали угощение — корзину свежих помидоров и зеленого лука, он слопал все еще до того, как ковбои вернулись в лагерь ужинать.

Парни придумали для него казнь на свой манер. В течение трех дней они не заговаривали с ним и лишь отвечали на его вопросы. При этом они обходились с ним с преувеличенной вежливостью. Друг друга они разыгрывали, вышучивали, высмеивали; дружески, но довольно чувствительно дубасили, беззлобно ругали и проклинали. Но с Курчавым они были неизменно вежливы. Он все это видел и был глубоко уязвлен, на что и надеялся Рэнсом.

Однажды ночью подул холодный и влажный ветер — нортер. Уилсон, самый младший из ковбоев, уже два дня лежал в лагере в жару и лихорадке. Когда Джо поднялся спозаранку, чтобы приготовить завтрак, он увидел, что Курчавый спит сидя, прислонившись к фургонному колесу и завернувшись в одно лишь седельное одеяло, а все остальные его одеяла лежат на Уилсоне, защищая парнишку от ветра и дождя.

На третью ночь после этого случая Курчавый завернулся в одеяла и улегся спать. Тогда остальные ковбои бесшумно поднялись и приступили к приготовлениям. Рэнс увидел, как Верзила Коллинз привязывает веревку к луке седла, а остальные вытаскивают револьверы.

— Спасибо, ребята! — сказал Рэнсом. — Я ждал, что вы это сделаете, но сам просить не хотел.

С полдюжины револьверов открыли пальбу, дикие вопли огласили воздух… Верзила Коллинз несся галопом, перескакивая через Курчавого и волоча за собой седло. Это был для них всего лишь способ нежно разбудить свою жертву. Затем они в течение часа старательно изводили Курчавого шутками и насмешками, согласно кодексу ковбойских лагерей. А когда он делал попытку протестовать, его распластывали на одеяле и от души лупили кожаными штанами.

Все это означало, что Курчавый удостоился рыцарских шпор, что он прошел обряд посвящения в ковбои. Никогда больше не будут ковбои вежливы с ним. Но отныне он станет их товарищем, другом, с которым они будут скакать стремя в стремя, нога к ноге.

Когда потеха закончилась, все руки потянулись к огромному кофейнику, который Джо поставил на огонь, чтобы угостить всех на ночь чашкой яванского кофе. Рэнс наблюдал за новоиспеченным рыцарем, стараясь понять, дошло ли до него то, что сейчас с ним случилось, и достоин ли он этого. Курчавый со своей кружкой кофе, прихрамывая, проковылял к бревну и сел. Верзила Коллинз пошел следом и сел рядом с ним. Рэбб Пижон сел по другую сторону. Курчавый широко ухмыльнулся.

После этого Рэнс выдал Курчавому лошадь, седло и все необходимое снаряжение и препоручил его Рэббу, велев завершить воспитание.

Спустя три недели Рэнс прискакал с фермы в лагерь Рэбба, который в это время находился в Змеиной долине. Ковбои седлали лошадей, готовясь к выезду. Рэнс разыскал среди них Верзилу Коллинза.

— Ну как там новичок? — спросил он.

Верзила Коллинз усмехнулся.

— Протяни руку, Рэнсом Трусдэл, — сказал он, — и ты можешь дотронуться до него. Не грех будет тебе и пожать его руку, потому что парень он что надо. Лучше ковбоя во всем лагере не сыщешь.

Рэнс пристально взглянул на яснолицего, бронзовокожего ковбоя, стоявшего рядом с Коллинзом. Неужто это Курчавый? Рэнс протянул руку, и Курчавый сжал ее могучим пожатием укротителя мустангов.

— Я хочу взять тебя с собой на ферму, — сказал Рэнсом.

— Ладно, приятель, — благодушно согласился Курчавый, — только я хотел бы вернуться назад. Слышь, друг, ферма у тебя классная. По мне, так нет лучше забавы, чем гонять коров с этими молодцами. Все они симпатяги.

Прискакав на ранчо, они спешились перед домом. Рэнс попросил Курчавого подождать у двери, а сам вошел в комнату. Старый Киова читал, сидя за столом.

— Доброе утро, мистер Трусдэл, — сказал Рэнс.

Старик резко вскинул седую голову.

— Что это значит? — спросил он. — Почему ты называешь меня «мистер»?

Но, взглянув в лицо Рэнсу, он осекся, и рука его, державшая газету, слегка задрожала.

— Мальчик, — с трудом проговорил он, — как ты узнал?

— Все в порядке, — улыбаясь, сказал Рэнс. — Тиа Хуана рассказала мне, я ее заставил. Все вышло случайно, но беспокоиться вам не о чем.

— Ты был мне вместо сына, — сказал старый Киова дрожа.

— Я знаю, Тиа Хуана рассказала, что вы усыновили меня, когда я был совсем малышом, взяв у переселенцев, ехавших на Запад. И она сказала, что ваш маленький собственный сын пропал или убежал в тот самый день, когда мексиканцы — стригали овец перепились и ушли с фермы.

— Наш мальчик пропал, когда ему было два года, — сказал старик. — А потом мимо проезжал фургон с переселенцами, которые хотели сбыть с рук мальчонку. И мы усыновили тебя. Не думал я, что ты когда-нибудь узнаешь про это, Рэнс. А о нашем мальчике мы с тех пор ничего не слыхали.

— Он тут, рядом, если только я не ошибаюсь, — сказал Рэнс и, открыв дверь, поманил Курчавого. Тот вошел в комнату.

Сомнений быть не могло. У старика и юноши были те же волнистые волосы, тот же нос и подбородок, те же бледно-голубые глаза навыкате.

Старый Киова взволнованно вскочил.

Курчавый с любопытством огляделся вокруг. Странное выражение появилось на его лице. Он указал пальцем на противоположную стену.

— А где же тик-так? — спросил он отрешенно.

— Часы! — вскричал старый Киова. — Тут были большие стоячие часы! Но как ты…

Он обернулся к Рэнсу, но того уже не было в комнате.

Ваминос, добрый мышастый конь, унес его уже на добрых сто ярдов от фермы. Сквозь пыль и заросли чапарраля он мчал его рысью на восток, туда, где находилось ранчо де лос Ольмос.