В начале было воспитание

Я: — А как ты сам думаешь, Генрих?

Г.: — Не знаю.

Я: — Вот что я скажу тебе. (Стараюсь говорить медленно, выделяя каждый слог.) Генрих видел, как другой мальчик сознательно щекотал свои чувствительные нервы, делая при этом странные гримасы. Не зная, что этим он вредит себе, он стал подражать ему, испытывая при этом необычайное наслаждение. Постоянно щекоча свои нервы, он ослабил их, что и должно было привести к смерти. В итоге он сам убил себя. (На щеках Генриха выступает багровый румянец, он явно растерян.) Что с тобой, Генрих?

Г.: — Нет, ничего.

Я: — Опять приступ?

Г.: — Нет-нет! (После паузы.) Можно я пойду?

Я: — Но почему, Генрих? Разве тебе со мной плохо?

Г.: — Нет, нет, что Вы! Но...

Я: — Что?

Г.: — Ничего.

Я: — Послушай, Генрих, я твой друг, не так ли? Тогда говори правду и ничего не скрывай от меня. Почему история про несчастного мальчика тебя так встревожила? Почему ты так покраснел?

Г.: — Я? Нет, не знаю... Мне просто стало жаль его.

Я: — И все? Нет, Генрих, твое лицо выдает тебя. Скажи лучше правду. И тогда ты станешь угоден Господу Богу, отцу нашему, и всем людям на Земле.

Г.: — Боже мой... (Начинает громко плакать, я, не выдержав, всхлипываю, он хватает меня за руку и целует ее.)

Я: — Ты плачешь. Хочешь, объясню, почему ты плачешь? Ты понял, что вел себя, как тот несчастный мальчик, верно?

Г.: — Да-да-да, истинно так!

Второй метод предпочтительнее при воспитании детей с мягким податливым характером, первый же более жесток, агрессивен» (P. Villaume, 1787, цит. по: Rutschky, S.19).

В данной ситуации ребенок не испытывает возмущения и не приходит в ярость, т.к. не понимает истинного предназначения педагогических действий. Зато в его душе зарождаются страх, стыд и ощущение полной беспомощности. Может быть, эти ощущения будут забыты, как только ребенок найдет жертву, на которую можно излить накопившиеся эмоции. Как и другие воспитатели, Вильом заботится о том, чтобы дети не разгадали сути его методов:

«Нужно иметь постоянный надзор за ребенком, но он не должен замечать этого надзора. Иначе он замкнется в себе, станет недоверчивым, и вам будет сложно что-либо с ним сделать. Деяние интимного свойства, о которых идет речь, детьми обычно скрываются из чувства стыда. Так что задача воспитателя отнюдь не проста.

Если за ребенком наблюдать (всегда незаметно!) в особенности в укромных местах, т.е. шанс застать его за совершением этого деяния.

Например, можно заставить ребенка лечь спать раньше, чем обычно. Как только он заснет, можно осторожно снять одеяло, чтобы посмотреть, как лежат руки — иногда положения рук вполне достаточно, чтобы сделать соответствующие выводы. Так же можно поступить и утром, пока ребенок еще спит.

Если дети чувствуют или подозревают, что их действие предосудительно, то они испытывают стыд и обычно прячутся от взрослых. Поэтому целесообразно поручить наблюдение другу этого мальчика, а если речь идет о девочке, то подруге или проверенной прислуге. Естественно, однако, что наблюдающие должны знать суть порока, о котором идет речь, либо должны находиться в таком возрасте, что о сути этого порока их можно просветить без ущерба для их нравственности. Итак, наблюдающие должны имитировать дружелюбное отношение к ребенку (а, по сути, это и есть дружелюбное отношение, ибо невозможно оказать ребенку большей услуги, чем это наблюдение). Я бы порекомендовал, если вы вполне уверены в ваших помощниках и если это представляется целесообразным, устроить так, чтобы они спали с ребенком в одной кровати. В постели стыд и негодование быстро улетучиваются. Во всяком случае, ребенок быстро выдаст себя словами или делами» (P. Villaume, 1787, цит. по: Rutschky, S.316).

Намеренное унижение, удовлетворяющее тайные потребности воспитателя, разрушает самосознание ребенка и замедляет его развитие, однако превозносится как благодеяние:

«Всем известно, что нередко воспитатели, выделяя подлинные или мнимые достоинства ребенка, зарождают и усиливают в нем излишнюю гордость за самого себя. Происходит это по очень простой причине: зачастую сами они, в сущности, просто большие дети, и души их переполнены такой же гордостью. [...] Необходимо избавить ребенка от нее, ибо как и другие формы себялюбия, надменность несовместима с нравственным образом жизни, не говоря уже о том, что такая манера поведения, несомненно, покажется другим неприятной или смешной. Кроме того, себялюбие ограничивает возможности воспитания, ибо ребенок полагает, что воспитатель ему совсем не нужен: ведь он же уже имеет те добродетели, которые ему стремятся привить. Принуждения будут истолкованы ребенком как признак чрезмерной тревоги воспитателя за него, порицания — как свидетельство излишней жестокости. Помочь здесь может только приучение к смирению. Но как можно добиться смирения? В первую очередь, конечно не словами. С помощью слов невозможно утвердить мораль, изжить аморальность; они лишь вспомогательный инструмент. Ни длинные назидательные речи, ни яростная брань, ни откровенные едкие насмешки не приведут к достижению цели. Чрезмерная назидательность скучна и действует отупляюще, а все другое способно лишь обозлить и подавить ребенка. Следует помнить, что жизнь наилучший учитель. Поэтому переполненному гордыней ребенку нужно создавать жизненные условия, дающие возможность почувствовать собственное несовершенство. Ребенку, который слишком гордится своими знаниями, следует дать задание, с которым он пока еще не может справиться, и пусть он пытается его выполнить — не нужно ему ни помогать, ни мешать; однако следует всячески пресекать его попытки решить задачу поверхностно, не докапываясь до сути. Тому, кто чрезмерно гордится своим прилежанием, не следует спускать никакой мелочи, даже пропущенного или неправильно написанного слова в домашней работе; однако важно, чтобы ученик не заподозрил вас в излишней пристрастности, не разгадал вашу цель. Не менее действенны примеры из великого прошлого или из области изящных искусств, когда воспитатель рассказами о выдающихся деятелях заставляет своего подопечного сравнивать себя с ними. Талантливому ребенку следует привести примеры, из которых явствовало бы, что другие имели еще больший талант или даже, не имея никакого таланта, упорным трудом добились гораздо большего, чем их одаренные, но недостаточно прилежные товарищи. Не следует открыто проводить параллель между этими великими людьми и вашим воспитанником — пусть он это сделает сам. Сравнение, наверняка, будет не в его пользу. Наконец, хорошо бы ненавязчиво постоянно напоминать ребенку о бренности всего земного, чтобы удержать его от погони за материальными благами. Полезно иногда подвести ребенка к гробу с телом усопшего юноши, чаще рассказывать о крахе торговых домов и т.д. Такие наглядные примеры куда более эффективны, чем простые напоминания и упреки» (K.G. Hergang, Pädagogische Realenzyklopädie, 1851, цит. по: Rutschky, S.412).

Обходительность — это лишь маска, призванная скрыть холодный расчет и жестокость:

«Когда я однажды спросил школьного учителя, как ему удается заставить детей слушаться, не прибегая к побоям, он ответил: я стремлюсь всем своим поведением убедить учеников в моем хорошем к ним отношении и, приводя наглядные примеры и рассказывая притчи, показываю, что от непослушания один только вред. Далее, я стараюсь поощрять наиболее послушного, наиболее усердного тем, что на уроках отдаю ему предпочтение, позволяя зачитывать вслух свое сочинение, спрашиваю чаще, чем других, прошу за меня сделать записи на доске. Таким образом я развиваю в других детях стремление к усердию, к послушанию: ведь каждому хочется, чтобы его выделяли. Провинившимся же я не даю возможности отличиться, не спрашиваю их и делаю вид, будто вообще их нет в классе, Дети воспринимают такое обращение настолько болезненно, что порой даже плачут навзрыд. Если же кто-либо окажется невосприимчив к столь мягкому наказанию, я, разумеется, бью его. Но сама подготовка к экзекуции продолжается долго, что оказывается гораздо болезненнее самих побоев. Я наказываю не тогда, когда ребенок провинился, а переношу кару на второй или даже третий день, получая тем самым целых два преимущества. Во-первых, я успеваю успокоиться и наказываю с холодной головой, и, во-вторых, провинившийся испытывает десятикратно большую боль, ибо страдает не только его спина, но и душа, терзаемая муками ожидания.

В назначенный день я сразу после утренней молитвы обращаюсь с проникновенной речью к детям и говорю, что с горечью в сердце вынужден причинить боль одному из своих любимых учеников. И тут на глазах у многих (не только провинившихся) выступают слезы. По окончании речи я вновь усаживаю детей и начинаю урок. Лишь после окончания занятий я приказываю юному грешнику встать перед классом, объявляю приговор и спрашиваю мальчика сознает ли он свою вину? Если он говорит „да“, я считаю в присутствии всего класса удары, а затем говорю всем ученикам: „Как бы мне хотелось, чтобы мне никогда больше не приходилось бить ребенка“» (C.G. Salzmann, 1796, цит. по: Rutschky, S.392).

В результате ребенок, чтобы выжить в этом мире, приспосабливается к нему, запоминает внешне любезную и даже дружелюбную манеру обращения взрослых с ним. Кроме этого, наступает полное смирение и «маленьким преступником» утрачивается способность спонтанно выражать свои естественные ощущения.

«Благословенны те родители и учителя, которые благодаря правильному воспитанию своих детей добились того, что их совет воспринимается как приказ. В этом случае крайне редко приходится прибегать к наказанию, а если уж оно неизбежно, то в качестве самых строгих мер наказания можно применить лишение ребенка каких-либо приятных вещей (без которых он и так может обойтись), отказ от общения с ним, рассказ о его недостойном поведении тем людям, мнением которых ребенок дорожит и т.д. Но, к сожалению, так обстоит дело лишь в некоторых семьях. В остальных родителям приходится прибегать время от времени к более суровым наказаниям. Однако если вы хотите добиться от детей истинного послушания, наказывая их, вы должны следить за тем, чтобы выражение вашего лица и ваши слова были серьезными, но ни в коем случае не злыми и недружелюбными.

Наказывая ребенка, нужно быть серьезным и сосредоточенным. Сначала нужно объявить о предстоящей экзекуции, затем приступить к ней и не разговаривать с ребенком, пока не закончено наказание. По его окончании также не следует говорить с маленьким преступником, ибо пока он еще не в состоянии воспринимать новые советы и приказы. [...]

После телесного наказания боль продолжается, как правило, еще некоторое время. Естественно, что ребенку, ее испытавшему, нельзя запретить плач и стоны. Если же дети прибегают к плачу и крикам, чтобы отомстить вам, следует после наказания им предложить какое-нибудь занятие, чтобы они рассеялись. Если же и это не помогает, им надо запретить плакать после наказания и наказывать за слезы дополнительно, пока вы не добьетесь желаемого результата» (J.B. Basedow, Methodenbuch für Väter und Mütter der Familien und Völker. 1773-(3), цит. no: Rutschky, S.391).

Итак, вслед за нормальной реакцией на боль — плачем — в ряде случаев следовало новое наказание. Для подавления чувств применялись разнообразные методы.

«Теперь давайте посмотрим, какие есть упражнения по подавлению эмоций. Каждый знает, как трудно противостоять выработавшейся вредной привычке: для этого нужны самопреодоление и упорство. Эмоции можно рассматривать как своего рода укоренившиеся привычки. Чем сильнее и настойчивее характер, тем упорнее человек будет преодолевать конкретные дурные привычки и наклонности. Таким образом, любые упражнения, заставляющие ребенка преодолевать себя, развивающие его упорство и настойчивость, могут использоваться для борьбы с его дурными наклонностями. Поэтому использование таких упражнений — первейшая задача любого воспитателя, что, к сожалению, еще мало кем осознается.

Подобных упражнений очень много. Дети часто выполняют их даже с охотой, если педагогу удается найти к ним правильный подход, например, можно предложить выполнить упражнение именно в тот момент, когда у ребенка хорошее настроение. В качестве такого упражнения можно предложить ему выдержать в течение некоторого времени молчание. Спросите ребенка: ты можешь несколько часов молчать, не говоря ни слова? Постарайтесь его заинтересовать в этом упражнении и сделайте так, чтобы оно ему в первый раз удалось. После этого пытайтесь его всячески убедить в том, что преодолевать себя — это хорошо. Повторите упражнение, усложняя его, например, требуя все более длительного молчания или задавая ребенку во время молчания вопросы. Или сделайте так, чтобы ребенок в это время ощущал потребность в какой-либо вещи, но, естественно, не мог об этом спросить. Продолжайте это упражнение до тех пор, пока не убедитесь, что у ребенка выработался навык молчания. После этого попробуйте посвятить его в какую-либо тайну и проверьте, сможет ли он молчать и в этом случае. Итак, ребенок научился держать язык за зубами, и это делает ему честь, ибо он сможет преодолеть себя и в других ситуациях. Осознание этого ему приятно, и он охотно будет подвергать себя другим испытаниям. Важно научиться отказываться от вещей, которые тебе нравятся. Детям особенно приятны чувственные удовольствия. Проверьте, может ли ребенок от них иногда отказаться. Дайте ему его любимые фрукты и, как только он соберется их с аппетитом съесть, спросите его: „А ты можешь эти фрукты съесть завтра? А можешь ли ты кому-нибудь их подарить?“ Далее усложняйте упражнение как описано выше. Дети любят движение, их трудно заставить сидеть на одном месте. Следовательно, их следует приучать и этому. Это тоже важное упражнение на самопреодоление. Если позволяет их здоровье, нужно подвергать испытаниям их тело: пусть они испытывают голод и жажду, переносят жару и холод, выполняют тяжелую физическую работу. Впрочем, к подобным испытаниям детей нельзя принуждать, они возможны только на основе добровольности, иначе они не дадут желаемого эффекта. Я гарантирую вам, что благодаря таким упражнениям дети станут сильными, мужественными, выносливыми, упорными и терпеливыми, готовыми настойчиво работать над преодолением своих дурных наклонностей. Допустим, ребенок грешит чрезмерной говорливостью: все, что ему приходит на ум, ему надо обязательно высказать другим. С этой дурной привычкой можно бороться следующим способом. Сначала необходимо разъяснить ребенку всю порочность его поведения. Затем следует сказать ему: „А теперь проверим, сможешь ли ты побороть свою говорливость. Я буду считать, сколько раз ты сегодня начнешь говорить, предварительно не подумав“. Таким образом, вам следует каждый день внимательно следить за ребенком, указывать ему на его прегрешения и тщательно подсчитывать их число. Если у ребенка хоть немного честолюбия, он приложит усилия, чтобы ему делали все меньше и меньше замечаний, и постепенно расстанется с дурной привычкой.

Мы рассказали об упражнениях общего характера, но кроме них необходимы и специальные, цель которых — научить ребенка подавлять свои эмоции и порывы. Впрочем, к ним следует переходить лишь после тех упражнений, о которых шла речь выше. Приведу лишь один пример таких упражнений, чтобы не утомлять читателя чрезмерным многословием. Допустим, что ребенок слишком мстителен, что мы ему в достаточной мере разъяснили, что мстительность — плохая черта характера, и он заверил нас, что готов с ней бороться. В этом случае его следует подвергнуть испытанию для того, чтобы проверить, готов ли он сдержать свое слово. Но сначала предупредите его, чтобы он был начеку и при появлении озлобленности был готов подавить ее. Затем найдите кого-нибудь, кто бы по вашей просьбе причинил ему душевную боль в самый неожиданный момент. Посмотрите, как он отреагирует на причиненную обиду. Если он докажет, что научился преодолевать себя, его следует похвалить, дав ему возможность почувствовать то громадное удовлетворение, которое дает человеку самопреодоление. После этого испытание следует повторить. Если же он не смог подняться над своими эмоциями, его следует с любовью наказать и дать ему наставление вести себя в следующий раз более достойно. Чрезмерная строгость не нужна. Можно использовать и поощрение того воспитанника, который справился с испытанием, в присутствии других детей.

Во время этих упражнений не нужно создавать детям чрезмерных трудностей: им нужно помогать, настраивая их соответствующим образом на предстоящее испытание. Их нужно мотивировать, чтобы они выполняли эти упражнения без внутреннего сопротивления, не боялись трудностей. Повторяю, что эти упражнения должны выполняться на основе добровольности, при наличии у детей соответствующего желания. В противном случае они не дадут результата» (J. Sulzer, 1748-(2); цит. по: Rutschky, S.362).

Воздействовать на ребенка начинали в младенческом возрасте, когда еще не начало формироваться его самосознание, что, естественно, роковым образом сказывалось на дальнейшем развитии.

«Есть еще одно важное правило, невыполнение которого приведет к плачевным последствиям. Даже оправданные желания ребенка следует выполнять только тогда, когда ребенок находится в хорошем расположении духа или хотя бы спокоен. Никогда не следует идти у него на поводу, если он кричит или каким-либо другим образом переходит в своем поведении границу дозволенного. Даже если, например, подошло время очередного кормления, подождите, пока он успокоится, выдержите затем еще небольшую паузу и лишь после этого приступайте к кормлению. Эта небольшая пауза необходима, ибо у ребенка не должно остаться и тени сомнения в том, что криком и неблаговидным поведением он от взрослых ничего не добьется. Наоборот, благодаря такой тактике ребенок уже в младенческом возрасте научится сдерживать (впрочем, пока еще бессознательно) свои эмоции и поймет, что лишь благодаря выдержке, самопреодолению можно чего-то добиться. Положительный стереотип поведения (как, впрочем, и отрицательный) вырабатывается на удивление быстро. И если он возник, то воспитателю удалось добиться уже весьма многого, ибо выработавшаяся в детстве привычка сохранится надолго и будет определять многие аспекты дальнейшей жизни ребенка. Очевидно, однако, что изложенные выше соображения (как и другие подобные крайне важные наставления) не могут быть применены на практике, если родители самоустраняются от воспитания ребенка, доверяя его прислуге (что чаще всего и случается). По понятным причинам слуги часто не могут постичь глубинный смысл подобных наставлений.

Итак, после того как, благодаря использованию описанной методики, ребенок научится терпеливо ждать, следует перейти к выработке умения спокойно реагировать на неосуществление своих желаний. Как вы наверняка уже поняли, воспитатель должен быть готов противопоставить недозволенным желаниям и требованиям ребенка свою железную волю независимо от того, будет ли исполнение этого желания иметь вредные последствия для ребенка. Никакие исключения недопустимы. Однако недостаточно просто отказаться выполнить просьбу. Необходимо, чтобы ребенок научился к этому спокойно относиться. В случае необходимости нужно воздействовать на ребенка с помощью убеждения или пригрозить ему. Опять же не стоит делать и малейших исключений (ибо они лишь разрушают систему воспитания); при этом выяснится, что формирование привычки пойдет легче и быстрее, чем полагает большинство воспитателей. Дозволенные желания ребенка, однако, следует выполнять с готовностью.

Лишь таким путем можно научить ребенка управлять своей волей, подчинять ее внешним обстоятельствам (что следует рассматривать как полезное, крайне необходимое умение), научить ребенка самостоятельно различать между дозволенным и недозволенным. Идти по пути устранения внешних соблазнов, могущих породить недозволенные желания, неверно, т.к. необходимо достаточно рано заложить основы сильного характера и постоянно укреплять его — а это возможно лишь через постоянное упражнение. Если начать эти воспитательные мероприятия позже, то достижение цели осложнится. Кроме того, ребенок, не знакомый с такими методами, может в этом случае не принять их и обидеться на педагога.

Другое подходящее для этого возраста упражнение, призванное приучить ребенка отказывать себе в выполнении своих желаний заключается в следующем. Необходимо создавать ситуации, когда другие люди едят и пьют на виду у ребенка, он же должен подавлять возникающее у него естественное желание присоединиться к ним» (D.G.M. Schreber, 1858, цит. по: Rutschky, S.354).

Ребенок должен с самого рождения учиться подавлять свое собственное Я. Цель — как можно раньше убить в нем все, что «не угодно Богу».

«В Писании сказано: „Преклоняю колена мои пред Отцом Господа нашего Иисуса Христа, от которого именуется всякое Отечество на небесах и на земле“ (Ефесянам 3,15). Поэтому любовь родителей к детям — подобие и отражение любви Спасителя к нам. Помыслы о Нем рождают и подпитывают родительскую любовь. Итак, любовь Всевышнего просветляет, очищает и усиливает естественную любовь родителей к своим детям. Цель этой освященной именем Господа любви — освободить маленького человечка от власти плоти, обеспечить ему душевную гармонию, возвысить его над суетой, сделать его внутренне независимым от окружающего мира. Поэтому родители с самого начала приучают ребенка к самопреодолению, подавлению своих порывов и самоконтролю, дабы он не следовал слепо требованиям плоти, а подчинялся бы велению духа. Нужно быть то мягким, то жестким, то проявлять щедрость, то накладывать ограничения. Здесь не обойтись без причинения боли ради священной любви. Воспитателя можно уподобить врачу, вынужденному прописывать наряду со сладкими также и горькие лекарства, или хирургу, знающему, что его действия вызывают боль, и, тем не менее, делающему разрез, чтобы спасти жизнь человеку. И как тут не вспомнить мудрые слова царя Соломона из Библии: „Ударив ребенка розгами, ты спасешь его душу от геенны огненной“. Строгость в воспитании ребенка — отнюдь не самоцель, она не имеет ничего общего ни с аскетизмом стоиков, ни с соблюдением буквы государственного закона. Нет! Из-под внешнего покрова суровости, подобно солнцу из-за облаков, просвечивают участие, доброжелательность, дружелюбность, снисхождение, терпение. Родители, обладающие истинной любовью, могут быть и строгими. Но они всегда свободны и твердо знают смысл всех своих поступков. Истинная любовь — любовь, твердо знающая смысл всех своих поступков» (Enzyklopädie des gesamten Erziehungs und Unterrichtswesens, под редакцией K.A. Schmid, 1887-(2), цит. no: Rutschky, S.25).

Поскольку воспитатель знает, что следует рассматривать как порок, а что — как добродетель, он борется с «пороками», в частности, со склонностью к бурному выражению чувств, свидетельствующей о внутренней силе, желая «обуздать вспыльчивость».

«Порождениями внутреннего мира ребенка являются вспыльчивость и вообще склонность к слишком бурной реакции на происходящее. Эти внутренние качества ребенка лежат на границе допустимого, проявляясь в самых разнообразных формах. Если желание ребенка не удовлетворено сразу и непосредственно, то он начинает выражать неудовольствие, приводя в действие свои мускулы либо крича и плача. Для младенца, еще не умеющего говорить, характерен хватательный рефлекс. Так вот, стоит ему не получить какую-либо вещь или стоит родителям отобрать у него какой-либо предмет, он поднимает страшный крик, дергает руками, ногами. Это свидетельствует о том, что он склонен к вспыльчивости, из которой естественным образом формируется злобность. (Злобность — это извращение, заключающееся в том, что человек не только потерял способность к участию в других людях, но и радуется их горю и их боли.) Кроме того, у таких детей часто развивается и мстительность. Причина этого заключается в том, что ребенок все чаще ощущает внутреннюю неудовлетворенность в связи с тем, что не все его желания в силу объективных причин могут быть удовлетворены. Эта неудовлетворенность и находит свое выражение в мести (то есть в причинении своему ближнему боли и горя). Чем чаще человек получает удовлетворение от акта мести, тем больше вероятность того, что у него выработается потребность мстить другим людям всегда и везде, используя любые средства и возможности. Напомним, что эта пагубная потребность развивается на основе вспыльчивости, склонности и бурному выражению эмоций и должна компенсировать ребенку потерю внутреннего удовлетворения от исполнения своих желаний. Ребенок боится наказания за свою мстительность, поэтому в нем, естественно, пробуждается лживость и хитрость. Достаточно, чтобы он несколько раз обманул других — и вот уже эти качества вошли в его плоть и кровь. (Впрочем, таким же образом развивается и патологическая злобность, о которой уже шла речь, и склонность к воровству.) Попутно развивается и упрямство, еще одна порочная черта характера.

[...] Матери часто не могут эффективно бороться со склонностью к чрезмерно бурным реакциям. Между тем, именно они, как правило, воспитывают детей в раннем возрасте.

[...] Болезнь, тем более серьезную, всегда легче предупредить, чем лечить. Поэтому необходимо сделать упор на тщательную профилактику. Необходимо лишить зло питательной среды. Поэтому необходимо руководствоваться следующим правилом, не терпящим исключений: следует по возможности не допускать влияния на ребенка любых обстоятельств, могущих привести к возникновению бурных эмоций, как положительных, так и отрицательных» (S.Landmann, Über den Kinderfehler der Heftigkeit, 1896, цит. no: Rutschky, S.364).

Здесь, как мы видим, автор перепутал причину и следствие: он предлагает бороться с тем, что вызвано применением его собственных педагогических методов. Подобные рассуждения встречаются не только на страницах трактатов по педагогике, ни и в трудах по психиатрии и криминалистике. На самом деле «пороки», которые предлагается выжигать каленым железом, есть не что иное, как реакция человеческой психики на подавление в ней эмоционального начала.

«[...] В школе главное не преподавание, а дисциплина. В педагогике есть незыблемый принцип: сперва воспитание, а уже потом обучение. Приучение к дисциплине без обучения, безусловно, возможно, но нет обучения без дисциплины.

Итак, мы придерживаемся следующей точки зрения. Обучение само по себе не есть приучение к дисциплине, не есть оно и нравственное стремление, но без дисциплины никакое обучение невозможно.

Средства обеспечения дисциплины должны быть соответствующими цели. Как мы уже отмечали, дисциплины можно добиться делом, а не словом, а уж если речь идет о слове, должна быть использована не форма наставления, а форма приказа.

[...] Из вышеизложенного можно сделать еще один вывод. Дисциплина предполагает применение наказания. Да и в Ветхом Завете для обозначения понятий „дисциплина“ и „наказание“ используется одно и то же слово musar. Воспитатель должен сломить волю воспитуемого, если воспитанник не в состоянии полностью контролировать эту волю своим сознанием и использует ее во вред себе и другим. Дисциплина, выражаясь словами Шлейермахера, есть, по меньшей мере, воспрепятствование свободной жизнедеятельности и ограничение ее определенными рамками; здесь не обойтись без наложения частичного запрета на наслаждение жизнью. Причем в ряде случаев речь идет о лишении человека духовных радостей. Так, например, согрешивший христианин может быть временно лишен права принимать участие в таинстве причастия, и этот запрет длится до тех пор, пока его воля соблюдать христианские нормы не окрепнет. При приучении к дисциплине педагог никогда не сможет обходиться без телесных наказаний, и это проистекает из того толкования, которое мы дали понятию наказания выше. Своевременное и ограниченное применение телесных наказаний является основой подлинной дисциплины, ибо в первую очередь надлежит сломить власть плоти. [...]

Там, где не хватает авторитета педагога, чтобы сохранить дисциплину, на помощь приходит божественный авторитет, силой заставляющий как отдельных людей, так и целые народы искупать свою порочность» (Enzyklopädie des gesamten Erziehungs und Unterrichtswesens, 1887-(2), цит. no: Rutschky, S. 381).

Моралисты и педагоги типа Шлейермахера не понимают или не желают понять, что «воспрепятствование свободной жизнедеятельности», необходимость которого ими неприкрыто признается и которое даже рассматривается как добродетель, портит детскую душу и в ней уже не прорастает любовь к ближнему. К ней можно, правда, принудить (можно и розгами), но тогда это уже будет чистейшей воды лицемерие.

Рут Реманн описывает в своей книге «Человек на церковной кафедре» (Ruth Rehmann, «Der Mann auf der Kanzel», 1979) атмосферу в доме ее отца-священника.

«Детям в таких семьях говорят, что ценности, на которых они воспитываются, выше всех земных ценностей, поскольку имеют нематериальный характер. Поскольку дети убеждены в том, что им доступны высшие ценности, они ведут себя надменно, будучи уверенными в своей непогрешимости; чванство перемежается со смирением, которого ждут от детей взрослые, и, в конце концов, перемешивается с ним, входя в плоть и кровь ребенка. Любое действие (или бездействие) ребенка становится предметом оценки не только со стороны родителей, но и со стороны сверхъестественного существа, которое присутствует везде и повсеместно. Обидеть его — просто невозможно, расплата за это — муки совести. Поэтому гораздо легче во всем подчиняться родителям, „быть молодцом“, чтобы снискать любовь Всевышнего. Да, они именно так и говорят: „снискать любовь“; не „любить“, а „питать любовь“. Глагол „любить“ превращается в существительное, которому нужен вспомогательный глагол! Так у стрелы языческого бога они отламывают наконечник, а саму стрелу сгибают в обручальное кольцо. Опасный огонь любви теперь должен гореть лишь в семейном очаге. Впрочем, тот, кто хоть раз погрелся у этого очага, будет потом мерзнуть всю жизнь» (S.40).

В итоге Рут Реманн делает следующие выводы:

«Нашему дому была присуща совершенно особая атмосфера пугающего одиночества, которое на первый взгляд на одиночество не похоже: ведь ребенок окружен множеством людей, желающих ему добра. Но одинокий человечек не может приблизиться к ним, не посмотрев на них сверху вниз, как святой Мартин, сидящий высоко в седле, на жалкого бедняка. Можно попытаться делать добро, помогать, дарить, советовать, утешать, наставлять, даже служить — это не изменит ничего, ибо все эти действия лишены смысла по отношению к тому, кто находится волею судьбы наверху: он просто не в состоянии принять это добро, этот совет, это утешение, это наставление, даже если они ему крайне необходимы. В отношениях между святым Мартином и бедняком нет взаимности, при всей любви нет объективной сопричастности заботам другого. Как бы ни была велика нужда ближнего, надменно-смиренный всадник не соизволит сойти со своего коня на грешную землю.

Итак, это была особая атмосфера одиночества, при которой, несмотря на ежедневный мелочный контроль за соблюдением божьих заповедей, вполне можно было совершить грех, не понимая, что то, что ты делаешь, по сути греховно. Ведь понимание того, что греховно, а что нет, возможно лишь на основе чувственного восприятия и анализа того, что тебя окружает, оно недоступно затворнику, умеющему вести теологические беседы, но не знающему реальной жизни. Камило Торрес[7] помимо теологии изучал также социологию, чтобы понять нужды своей паствы и действовать соответствующим образом. Церковь это не одобряла. Чрезмерная любознательность представлялась ей гораздо большим грехом, чем невежество. Церкви была более по нраву позиция тех, кто искал суть всего „в невидимом, а к очевидному относился как к несуществующему“» (S.213).

Получается, что педагог достаточно рано должен погасить в ребенке интерес к знаниям. Это, между прочим, и залог успеха дальнейших педагогических действий.

«Ребенок: Откуда берутся дети, уважаемый господин учитель?

Гувернер: Они вырастают в теле матери и, как только не находят в нем места, начинают давить изнутри. При этом они выходят из тела матери примерно так же, как выходит из нашего тела излишняя пища в уборной. Матерям они, правда, причиняют сильную боль.

Ребенок: И тогда ребенок рождается?

Гувернер: Да.

Ребенок: Но как же ребенок попадает туда?

Гувернер: Этого никто не знает, известно лишь, что он в теле матери увеличивается в размерах.

Ребенок: Странно.

Гувернер: Ничуть. Смотри, вон там на одном месте разросся целый лес. Ничего в этом нет удивительного, ведь деревья растут из земли. Поэтому ни один разумный человек не удивляется тому, что ребенок вырастает в чреве матери.

Ребенок: А правда, что когда рождается ребенок, присутствует повивальная бабка?

Гувернер: Правда. Ведь мать испытывает такую сильную боль, что нуждается в помощи. Но ведь не каждая женщина имеет достаточно мужества смотреть на страдания другого, поэтому-то в каждой деревне и есть повивальная бабка, которая получает определенную сумму денег за то, что остается с матерью до тех пор, пока боль не утихнет. Впрочем, обмывать или переодевать покойника тоже будет не каждый. Поэтому за эту услугу тоже платят деньги.

Ребенок: Я хочу посмотреть на то, как рождается ребенок.

Гувернер: Если ты хочешь получить представление о страданиях матери, тебе необязательно присутствовать при родах. Ведь мать и сама не знает, в какую минуту начнется эта боль. Я лучше отведу тебя к доктору Р. Когда он отрезает пациенту ногу или извлекает из его тела камень, тот кричит и стонет как раз так, как матери во время родов.

[...] Ребенок: Мне мама недавно говорила, что повивальная бабка сразу узнает, кто родился: мальчик или девочка. Как это возможно?

Гувернер: Это очень просто. У мальчиков шире плечи и толще кости. А самое главное — их ступни и ладони намного шире и не такие изящные. Посмотри на свою сестру. Хоть она и старше тебя почти на полтора года, твоя ладонь намного шире, да и пальцы более толстые и мясистые. Они кажутся даже более короткими, чем у твоей сестры, хотя это не так» (J.Heusinger, 1801-(2), цит. по: Rutschky, S.332).

С оглупленным такими ответами ребенком можно сделать все, что угодно.

«Вам совсем незачем говорить детям, почему вы не выполняете те или иные их желания. Иногда сообщать об этом им даже вредно. Даже если Вы готовы сделать желаемое, приучите их к тому, что они должны уметь терпеливо ждать, довольствоваться лишь частью того, что они желали себе, и быть рады, если вместо ожидаемого благодеяния им окажут другое. Если дети требуют недозволенного, сделайте так, чтобы это требование исчезло само собой, заняв их каким-либо делом либо удовлетворив какое-либо другое желание. Во время еды, питья или игры потребуйте от ребенка серьезным тоном на несколько минут прерваться и заняться другим делом. Если вы уже отказали ребенку в выполнении какой-либо просьбы, никогда не изменяйте своей позиции. Попытайтесь добиться того, чтобы ребенок был доволен и вашим неопределенным ответом на просьбу о выполнении какого-либо желания. Дав неопределенный ответ, запретите ребенку повторять просьбу, а если он нарушит запрет, не выполняйте ее ни в коем случае. Если вы не обещаете ребенку ничего определенного, то вы не обязаны и выполнять его желания. Впрочем, некоторые желания следует в таком случае все же выполнить, а другие — нет.

Если ребенка тошнит от того или иного блюда, выясните, какой конкретно продукт тому виной. Если речь идет о чем-либо экзотическом, то в этом нет большой беды, и приучать желудок к нему необязательно. Если же тошноту и рвоту вызывает употребление в пищу какого-либо обычного продукта, то спросите ребенка, что для него предпочтительнее: длительное время переносить голод и жажду или все же съесть предложенное блюдо. Если ребенок готов голодать, но никак не хочет есть то, что ему противно, подмешивайте понемногу этот продукт в другие блюда. Если ребенок их ест с охотой, уличите его в том, что он просто настроил себя соответствующим образом, и поэтому его тошнит. Если же и при употреблении малых доз этого продукта появляются тошнота и рвота, то не раскрывайте ребенку свой замысел, а продолжайте, невзирая на тошноту, действовать описанным способом, постепенно увеличивая количество подмешиваемого продукта. Если и это не поможет, то придется прекратить дальнейшие попытки, если же выяснится, что ребенок просто настроил себя против конкретного продукта или блюда, заставьте его длительное время голодать или примените к нему другие меры принуждения. Эти меры, однако, окажутся безрезультатными, если ребенок будет постоянно видеть, что его родители или воспитатели брезгуют тем или иным блюдом. [...]

Если родители или воспитатели не могут принимать горькое лекарство без гримас, то необходимо позаботиться о том, чтобы дети не были свидетелями этого. Наоборот, взрослые должны притворяться, что принимают противные лекарства, и подчеркивать, как стойко они это переносят — ведь не исключено, что такие лекарства придется принимать их детям. Большое подспорье в преодолении многих трудностей — привычка детей к безусловному послушанию. Известно, какие трудности возникают, если ребенку предстоит хирургическая операция. Если необходима только одна операция, то маленьким детям о ней нельзя заранее говорить ни слова, все приготовления от них нужно скрыть; пусть затем врач молча приступает к делу. И лишь по окончании операции следует сказать: „Дитя мое, ты теперь здоров. Боль скоро пройдет“. Если же предстоит повторная операция, то трудно дать какие-либо советы общего характера, ибо все здесь зависит от конкретного ребенка.

Если дети боятся темноты, то в этом виноваты мы сами. Уже в первые недели жизни ребенка необходимо при кормлении в ночное время иногда выключать свет. Если этого не сделано, приучать ребенка к темноте следует постепенно. Выключив свет, следует включать его не сразу и постепенно увеличивать время нахождения ребенка в темноте, а тем временем люди, сидящие рядом с ним, должны вести беседы бодрым тоном и делать для ребенка что-то приятное. И вот уже ночью свет не включают вовсе, вот уже воспитатель может вести ребенка за руку через комнаты, в которых темным-темно, вот уже ребенка можно послать в такую темную комнату, чтобы он принес какую-либо вещь, привлекательную для него самого. Если же родители и воспитатели сами боятся темноты, то им ничего не остается делать, как притворяться» (J.B. Basedow, 1773-(3), цит. по: Rutschky, S.258).

Вообще, лицемерие оказывается универсальным средством овладения человеческими душами. Окончательная победа в педагогике так же как, например, и политике рассматривается как «удачное разрешение» конфликта любым способом.

«[...] От воспитанника также нужно требовать выдержки и самоограничения, для этого необходимы специальные упражнения. Об этом очень хорошо написал в своей энциклопедии Стой. Он отмечает, что ребенка нужно учить наблюдать за собой, но не восхищаться собой. Самонаблюдение необходимо, чтобы ребенок знал о своих недостатках, на преодоление которых ему предстоит направить свою волю. Кроме этого к нему следует предъявлять и другие требования. Ребенка нужно приучать к лишениям, к невыполнению некоторых его просьб, он должен спокойно научиться выслушивать брань в свой адрес и не раздражаться, когда его заставляют прервать игру, должен уметь терпеть неприятные вещи и хранить тайну. [...]

При формировании способности к самоограничению трудно сделать только первый шаг. Успех порождает уверенность в своих силах и желание продолжать работу над собой.

Многие педагоги любят повторять, что с каждой новой победой внутреннее сопротивление слабеет и, в конце концов, „противник окончательно сдается“. Нам приходилось сталкиваться с мальчиками, не знавшими удержу в гневе, которые уже через несколько лет никак не могли понять, что может заставить так злиться других. Как же они потом благодарили воспитателя...» (Enzyklopädie..., 1887-(2), цит. по: Rutschky, S.374).

Чтобы снискать такого рода благодарность ребенка, нужно достаточно рано привести его в соответствующее состояние, т.е. заставить беспрекословно слушаться взрослых.

«Вполне понятно, что если определить направление роста молодому деревцу, то успех обеспечен, тогда как это совершенно бессмысленно по отношению к старому дубу. [...]

Мы можем рекомендовать еще один педагогический прием. Как известно, младенец любит проводить время за игрой. По время игры воспитателю следует невинно улыбаясь и придав своему лицу дружелюбное выражение, совершенно спокойно забрать у ребенка игрушку и заменить ее другой. Он быстро забудет о своей игрушке и охотно переключится на новое занятие. Если такие действия начать проделывать достаточно рано и часто, то вы без труда узреете, что дети вовсе не так упрямы, чего многие не ведают. Более того, совершенно очевидно, что упрямство развивается в результате неправильного воспитания. Ребенок не будет выказывать своенравия по отношению к тому, кто завоевал его расположение любовью, игрою, ласковым попечением, к кому ребенок привязался. Младенец выражает неудовольствие не потому, что у него что-то отобрали или не выполнили его желания, а потому, что его тело жаждет движения. Предложенное ему новое развлечение отвлечет его от того, чего он ранее так страстно желал. Если же он, паче чаяния, все же выкажет свое неудовольствие, например, примется плакать или же кричать, не стоит обращать на это внимания и уж тем паче ласкать его или возвращать ему отобранное. Нужно твердо придерживаться описанной методики и пытаться переключить его на новое занятие» (F.S. Bock, Lehrbuch der Erziehungskunst zum Gebrauch für christliche Eltern und künftige Junglehrer, 1780, цит. no: Rutschky, S.390).

Эти советы напомнили мне одного пациента, которого врачи достаточно рано избавили от постоянного чувства голода методом «осторожного переключения» на другие мысли. В результате у него позже развился синдром навязчивого состояния с очень сложной симптоматикой. Впрочем, «переключение» — лишь один из способов подавить человеческое Я. Очень часто (порой неосознанно) педагог использует соответствующий тон, дополнял его выразительными взглядами.

«Большое значение имеет такой утонченный вид наказания, как молчаливое порицание, наказание взглядом или соответствующим жестом. Молчание иногда более весомо, чем устное замечание, а взгляд может сказать больше, чем уста. Справедливо отмечено, что человек может своим взглядом приручить диких животных; поэтому ему и подавно должно быть легко обуздать своим взглядом дурные порывы воспитуемого. Если мы с первых дней жизни ребенка лелеяли его чувствительную душу, то одного взгляда может оказаться достаточно, и результат будет лучше, чем если бы применили палку или плеть. Роль порицания взглядом, таким образом, не стоит недооценивать. Не зря в народе говорят об умном человеке: „Посмотрит — как к земле пригвоздит“. Допустим, что один из наших воспитанников солгал, но мы не можем это доказать. В этом случае можно порекомендовать следующий педагогический метод. Когда все воспитанники соберутся вместе (например, за обеденным столом), вы как бы случайно заводите разговор о том, как гнусно, низко и подло лгать и бросаете пронзительный взгляд на маленького преступника. Вот тут-то он и будет чувствовать себя так, будто его этим взглядом пригвоздили к земле (точнее, к скамье), и полностью потеряет желание прибегать впредь ко лжи. Это, в свою очередь, создаст еще более благоприятные условия для применения метода молчаливого порицания взглядом.

Педагог может порицать не только взглядом, но и соответствующим жестом. Легкое движение рукой, покачивание головой в знак отказа или пожимание плечами могут дать больше, нежели многословные тирады.

Но кроме молчаливого порицания ведь есть еще и вербальное. Многословие или выспренние выражения здесь неуместны. „Тон делает музыку“, — гласит пословица, но не только в музыке, но и в общении с воспитанником самое важное — это движение тона, интонация. Если кто-либо из воспитателей способен от природы тонко варьировать интонацию, чтобы выразить мельчайшие оттенки чувств и душевных переживаний, то ему грешно не воспользоваться этим действенным инструментом наказания. Посмотрите на младенцев. Как чутко реагируют они на интонацию родителей! Их лица сияют, если мать или отец обращаются к ним дружелюбным тоном, они сразу же перестают кричать, если отец со всей серьезностью громким голосом их призывает к порядку. Нередко случается, что дети покорно принимают бутылочку, которую они незадолго до этого отшвырнули, если это им приказали соответствующим тоном, сделав им порицание. [...] Ребенок еще не в состоянии понять наши помыслы, прочувствовать наши порывы. Он еще не может самостоятельно прийти к выводу, что, наказывая его, мы причиняем ему боль из любви к нему, желая ему добра. Если мы будем его в этом уверять, он сочтет нас лицемерами. Ведь и мы, взрослые, не всегда осознаем мудрость библейского изречения: „Кого любит Господь, того и наказывает“. Лишь только на основе богатого жизненного опыта и анализа окружающего мира, а также на основе нашей веры в то, что наша бессмертная душа — высшая из всех ценностей, мы приходим к выводу о том, что это изречение истинно.

Наказание и упрек должны быть свободны от излишних эмоций: эмоциональность не добавляет порицанию веса, зато уменьшает благоговение перед учителем и выставляет его не в лучшем свете. Это не означает, что воспитатель не имеет права на гнев — благороден гнев, вскипающий в его душе, когда попраны мораль и нравственность. Но чем реже воспитанник видит педагога во власти эмоций, тем большее воздействие окажет на него праведный гнев воспитателя, мечущего громы и молнии, чтобы сделать воздух чистым и прозрачным» (A. Matthias, Wie erziehen wir unseren Sohn Benjamin? 1902-(4), цит. no: Rutschky, S.426).

Разве может младенец понять, что желание «метать громы и молнии» обусловлено вытесненными в детстве в бессознательное переживаниями, что виновником этого «праведного» гнева является не он сам? Сравнение педагога с Зевсом не случайно: у воспитанника должно возникнуть впечатление его всемогущества. Более того, как истинно верующий не должен подвергать сомнению дела и творения Господа (см. Книгу Бытия), так и маленький человечек не должен сомневаться в правомерности всего, что делает учитель.

«Псевдофилантропы придерживаются мнения, что слепое повиновение уничтожает человеческое достоинство; что понимание и внутреннее принятие побудительных мотивов приказа дают возможность выполнить приказ охотно, без внутреннего сопротивления. Тот, кто берет на себя смелость примеривать такие воззрения к процессу воспитания в семье и школе, забывает, что мы, взрослые, просто верим в высшую мудрость Господа и подчиняемся ей. Человеческий разум никогда не сможет обходиться без этой веры. Итак, как мы до самоотречения верим в высшую мудрость и безграничную любовь Господа, так и ребенок должен верить в мудрость родителей и учителей и подчиняться им; это послужит хорошей школой послушания Отцу нашему небесному. Тот, кто отрицает необходимость этой веры, совершает роковую ошибку, ибо на место веры ставит сомнения, а ученику дает возможность строить из себя умника. Кроме этого, он забывает о том, что у ребенка есть потребность в вере.

Если педагог будет вынужден разъяснять ребенку, что лежит в основе того или иного указания, то непонятно, как он может обеспечить послушание. Ведь благодаря сообщению побудительных мотивов ребенку у последнего возникнет убеждение. В этом случае он будет не повиноваться нам, а действовать в соответствии со своими убеждениями. Место благоговения перед мудростью учителя займет самолюбование. К тому же, если педагог обосновывает свои распоряжения, он тем самым невольно дает ученику возможность привести контраргументы, чем подрывает свой авторитет. Возникает ситуация, когда воспитанник разговаривает с педагогом на равных, а она абсолютно нетерпима, ибо несовместима с благоговением перед педагогом, без которого немыслимо любое воспитание. Между прочим, тот, кто полагает, что, разъясняя свои убеждения, он тем самым завоевывает любовь ученика, глубоко ошибается, ибо игнорирует природу детской души, потребность ребенка в подчинении сильному. Зато если душа покорна, как писал поэт, то и до любви недалеко.

Матери, как правило, чаще склонны к филантропии, в то время как отцы требуют беспрекословного подчинения. В результате матери чаще становятся жертвами маленьких тиранов, а вот к отцу дети относятся с должным почтением; и именно поэтому отец являет собой главу семейства, его духовный стержень» (L. Kellner, 1852-(3), цит. по: Rutschky, S.172).

Судя по выдержкам из педагогических трактатов тех лет, на этом принципе беспрекословного послушания основывалось не только светское, но и духовное воспитание. В псалмах слово «послушание» встречается очень часто и всегда в сочетании с опасностью утраты любви Господней в случае свершения такого греха, как неповиновение. А тот, кто удивляется переносу требования беспрекословного послушания на воспитание ребенка, «не понимает натуру ребенка и его потребность покориться сильному» (Л.Кельнер, см. выше).

Цитаты из Библии же используются, чтобы представить естественные порывы материнской души «безрассудной любовью» и подвергнуть их резким нападкам.

«Разве это не безрассудная любовь, когда ребенка еще в колыбели начинают нежить и баловать? Вместо того, чтобы с первых же дней земного существования постепенно приучать его к порядку, дисциплине, терпению, умеренности — основам человеческого счастья, — мать, услышав первый крик младенца, тут же бросается кормить его [...].

Безрассудная любовь не может быть жестокой, не может накладывать ограничения, не может сказать „нет“ ради блага ребенка; она лишь говорит „да“ ему во вред; она руководствуется ложной добротой, отдавая себя ей во власть, как природному инстинкту, она разрешает, где должна запретить, она снисходительна, где должна наказать. Эта любовь близорука, у нее отсутствует четко обозначенная воспитательная цель, она руководствуется исключительно эмоциями, а не здравым смыслом и интеллектом, и потакает таким свойствам ребенка, как своенравие и упрямство, превращая его тем самым в маленького тирана. Вместо того, чтобы вести ребенка за собой, она оказывается ведомой, зависимой от его просьб, лести, слез. Она ничего не имеет общего с истинной любовью, которая не останавливается перед наказанием. В Библии сказано: „Кто любит сына своего, тот пусть чаще наказывает его, чтобы впоследствии утешиться им“ /Сирах, 30,1/. Еще одна цитата из Библии: „Лелей дитя, и оно устрашит тебя, играй с ним, и оно опечалит тебя“ /Сирах, 30,9/. Случается, что дети, которые были безрассудно любимы родителями, впоследствии ведут себя с ними крайне невоспитанно» (A. Matthias, 1902-(4), цит. по: Rutschky, S.53).

«Невоспитанность» детей внушает родителям такой страх, что порой они готовы прибегнуть к любым средствам, чтобы не допустить ее. Среди них особенно подходящим кажется показное лишение ребенка родительской любви, ибо дети больше всего боятся потерять именно ее.