Помоги проекту - поделись книгой:
Право слово, даже те бродячие акробаты, которые в прошлом году забрели в селение, представляя историю Тезея и Ариадны, были одеты аккуратней и… и богаче!
Не разгневается ли Владычица на Тимандру, если та покажется Дионису в таком оборванном виде?
– Я бы успела зашить кое-какие дыры, хотя бы самые большие, – робко предложила девушка, однако жрица Великой Богини, худая и невзрачная, уныло покачала головой:
– Мы не раз предлагали Аитону сделать это, но он отказывается. С ним что-то странное происходит… Владычицу забывают, словно беззубую, никому не нужную старуху… Ты еще слишком молода и не можешь знать, какой силой и властью обладала она прежде! Когда священный хоровод женщин выходил по весне, чтобы проводить ее к божественному супругу, все мужчины старались убраться подальше с их пути и не попадаться им на глаза, иначе они могли быть разорваны в клочки! В эту ночь даже сам Дионис остерегался своих менад, с которыми в другое время пел, пил и предавался мимолетной страсти. А сейчас… сейчас мы справляем бракосочетание Великой Богини скромней, чем свадьбу согрешившей деревенской девки, которую родители хотят поскорей выпихнуть замуж!
Жрица взглянула в испуганное лицо Тимандры – и пренебрежительно махнула рукой:
– Да что ты понимаешь, маленькая невзрачная дурочка?! Ты выросла при храме, но не знаешь о таинстве ровно ничего. К тому же, ты некрасива. Уж и не знаю, сможешь ли ты прельстить бога, сможешь ли услышать пророчество. Я каждый год ждала, что меня призовут на бракосочетание к Дионису… я бы услышала каждое слово! Груди мои иссохли в этом ожидании, но священный жребий вновь миновал меня…
Внезапно жрица осеклась, испуганно оглянулась и, поспешно поклонившись Тимандре до земли, убежала: накануне встречи Диониса и Великой Богини в храме не должно было остаться ни одного человека.
Послышались шаги, и Тимандра, все еще испуганная той ненавистью, которая звучала в словах жрицы, увидела Аитона. Его уже облачили в леопардовую шкуру и увенчали венком из виноградных листьев. Это были одеяния Диониса. В руках у него была золотая чаша.
– Выпей, невеста бога, священный брачный напиток, – сказал Аитона, подавая чашу Тимандре.
Вместо ручек у чаши были бычьи головы.
Девушка чуть не выронила ее!
Хоть чаша была полна до краев темным пенистым вином, Тимандра знала, что и на дне ее отчеканено изображение бычьей головы…
Она сразу узнала эту чашу. Ее принес отец несколько лет назад… Тимандра хорошо запомнила это событие, потому что отец в тот день выбрался из колодца раньше обычного, и из всей добычи у него в мешке лежала только эта чаша. Отец был испуган и сказал, что недра словно бы дышали, на него сыпалась земля, камни шевелились… Он поскорей поднялся на поверхность, чтобы предупредить людей: может случиться землетрясение! – однако, пока он лез наверх, все утихло, и он потом пожалел, что так перепугался и явился почти без добычи.
Чашу Клефтис, конечно, отнес в храм – но вернулся без денег и очень удрученный, а Тимандре рассказал, что Аитон его очень сильно бранил и грозил проклятием за то, что принес эту чашу. Оказывается, она принадлежала культу Минотавра, рожденного от связи царицы Пасифаи, жены Миноса, с быком, обреченным в жертву Посейдону. Тело у Минотавра было мужское, а голова – бычья. Ариадна, воплощавшая в то время богиню-на-земле, была его сестрой, но помогла Тезею найти выход из Лабиринта и одолеть Минотавра не только потому, что влюбилась в афинского героя. Она хотела избавиться от своего ужасного брата, который вожделел ее. Аитон раньше рассказывал, что Посейдон поразил Крит землетрясением из-за того, что Минотавр жаждал осквернить Великую Богиню и получить трон Миносов после смерти отца. Эту чашу, сказал тогда Аитон, нужно снова предать земле, чтобы не гневить Посейдона. Конечно, недра начали дышать именно потому, что бог разгневался на Клефтоса, коснувшегося чаши!
После этого отец Тимандры даже не заглядывал в те подземные коридоры, где нашел чашу с изображением Минотавра. И девушка была убеждена, что Аитон в самом деле вернул земле древнее сокровище. Но вот она снова держит чашу в руках!
– Пей же, – настойчиво сказал Аитон, и Тимандра, которая хотела спросить, почему ей подана запретная чаша, не осмелилась возразить и сделала несколько глотков.
– Выпей до дна! – велел Аитон, но девушка оцепенела.
Такого пряного, сладкого, тягучего и пьянящего вина она никогда не пила!
Оно было похоже на свежий мед, и в то же время в нем отзывался темный, терпкий вкус, который вмиг связал язык Тимандре, и она ощутила, что ее покинул дар речи, а потом в глазах потемнело и руки ослабели.
Она испугалась было, что уронит драгоценную чашу, но тотчас почувствовала, как Аитон принял ее из ослабевших рук.
Тимандра ощутила, что ноги у нее подгибаются, а веки наливаются тяжестью. Потом девушка почувствовала, что Аитон поддержал ее и осторожно опустил на ложе. Голова так сильно закружилась, что показалось, будто ложе вместе с ней оторвалось от земли и несется невесть куда.
Но вот головокружение прекратилось, и Тимандра осознала, что она по-прежнему в храме – лежит на мягчайших козьих шкурах и ждет встречи с богом.
Странно… почему-то Аитон не спешил прикасаться к ней. Не то чтобы Тимандра этого жаждала, скорей, наоборот, однако брачный обряд должен быть исполнен! Что же он медлит?..
– Погоди, прекрасный мой Аитон! – раздался нежный женский голос, и на миг Тимандре почудилось, что это она заговорила. Однако это оказался голос какой-то другой женщины – говорившей чуть в нос, да еще странно, незнакомо выговаривавшей слова.
Кто это? Одна из жриц?
Тимандра попыталась посмотреть, но не смогла открыть глаза. И в то же время с ней случилось что-то очень странное. Тимандра знала, что она, скованная тягостным оцепенением, лежит на брачном ложе богини, – и в то же мгновение удивительная легкость овладела ею и она словно воспарила высоко-высоко, под самые своды храма, и оттуда увидела свое собственное бессильно распростертое тело, стоявшего над ним Аитона, а рядом с ним – какого-то невысокого, очень худого юношу с длинными, тяжелыми, старательно завитыми иссиня-черными волосами. У него были огромные черные глаза, тоже, как у Аитона, обведенные стими. Лицо было таким бледным, что нарумяненные щеки и накрашенные губы казались окровавленными. Юноша был обнажен по пояс и облачен только в фуста – короткую юбку наподобие тех, которые носили мужчины на Крите еще с древних времен. Только его фуста оказалась гораздо короче, и на ней не были нашиты золотые пластины.
Тимандра взглянула на его худые ноги в высоко зашнурованных сандалиях и поняла, кто он. Тот человек, которого она мельком видела недавно!
Неужели это и есть таинственный гость Аитона, прибывший из-за моря? Тогда, наверное, не стоит удивляться, что он так странно выглядит… Может быть, молодые мужчины за морем все ходят в коротеньких фуста, чуть прикрывающих бедра, завивают волосы и обводят соски золотой краской? У Тимандры они тоже обведены, но ведь она сейчас изображает Великую Богиню, а этот юноша?.. И почему он говорит женским голосом? Почему ведет себя так, словно он – не мужчина, а девушка, желающая соблазнить мужчину?
Как он подходит к Аитону! Как виляет при этом бедами! Как смотрит на него исподлобья, играя глазами!
– Клянусь Молохом, очаровательный Сардор! – воскликнул Аитон. – Ты мне мешаешь! Я способен только любоваться тобой, а между тем я должен исполнить обряд и вбить свой кол в ворота Великой Богини.
– Но ведь это не богиня, – промурлыкал Сардор. – Это просто деревенская девка.
– Но она должна произнести пророчество, иначе мы потеряем еще год, как потеряли прошлый! – настойчиво сказал Аитон.
– А ты помнишь, почему мы его потеряли? – спросил Сардор. – Потому что ты овладел девкой, которая ничего не сознавала и не понимала, кроме своей боли. Что, если и эта криками и воплями испортит все наши замыслы?
– Этого не может быть, – возразил Аитон. – Жрица поклялась мне, что Фаллу был не больше самого обычного пеоса.[7] К тому же, ее умастили маслом ерондас, а оно не только унимает боль, но и гасит желание. Девка будет покорно лежать подо мной и слушать пророчество, чтобы потом повторить его.
– Нет, я не вынесу этого! – вдруг вскричал Сардор, заломив руки, словно женщина в припадке крайнего отчаяния. – Довольно с меня прошлогоднего мучения! Тогда ревность едва не свела меня в могилу. Молю тебя… не тронь ее! Зачем тебе она, когда здесь есть я? Она ведь все равно услышит все, что ты должен произнести…
– Клянусь Молохом, – воскликнул Аитон, – любовь моя, Сардор, ты не только самый соблазнительный, но и самый умный из всех кедешим!
«Что такое кедешим? – удивилась Тимандра – та, которая словно бы витала под сводами храма и наблюдала за происходящим. – И кто такой этот Молох, которым уже второй раз клянется Аитон?»
А затем ей пришлось удивиться еще сильней, потому что жрец сорвал с себя леопардовую шкуру и венок Диониса и достал из сундука огромную бычью голову.
Разумеется, Тимандра сразу поняла, что это не настоящая голова: она искусно сделана из дерева и кожи. Рога вызолочены; таким же был и нос быка; глаза тоже обведены золотом…
Аитон надел бычью голову – и Тимандра закричала бы от ужаса, если бы смогла издать хоть звук.
Минотавр! Перед ней стоял Минотавр! Чудище с головой быка и телом человека!
Но ведь это страшное святотатство – в ночь встречи Великой Богини и Диониса вызывать призрак Минотавра, ее смертельного врага!
При виде преображенного Аитона Сардор повалился на колени и припал к его стопам, восклицая:
– Молох! Великий, возлюбленный Молох! Вижу тебя! Молюсь тебе! Поклоняюсь тебе! Принадлежу тебе!
«Наверное, там, за морем, откуда прибыл этот худосочный красавчик, Минотавра называют Молохом», – подумала было Тимандра, однако тотчас же забыла обо всем на свете, испуганно наблюдая, как напрягается и восстает фаллос Аитона.
Все лоно ее заныло от боли, словно и не было смазано ерондисом.
Однако не к ней оказалось обращенным вожделение жреца!
Он шагнул к Садору и сорвал с него фуста. Тимандра с изумлением обнаружила, что на чреслах Сардора спереди нет никаких мужских признаков. Там виднелись только темные пятна, какие остаются после ожогов. Что с ним случилось, с несчастным?!
Тем временем Аитон рывком повернул Сардора к себе спиной – и припал к нему своими возбужденными чреслами.
Сардор испустил пронзительный, тонкий вопль… Похоже было, что это кричит женщина! Потом он только стонал, и это были стоны восторга. А Аитон двигался медленно, размеренно, и из рта его вылетали слова – немного заглушенные маской, но тяжелые, как расплавленное олово. Они обжигали слух Тимандры, девушка понимала, что это пророчество, она силилась все запомнить, однако перед ней вдруг начали появляться какие-то странные фигуры.
Прежде их не было в храме, и Тимандра сообразила, что ей являются вещие видения. Огромный бронзовый идол, изображающий человека с головой быка… исступленные крики жрецов, танцующих вокруг него, и другие крики – смертельной боли… Тимандра не хотела смотреть, но не могла избавиться от этого ужаса, пока не рухнула вновь на свое тело и не слилась с ним. Тогда сознание покинуло ее.
Тимандра очнулась, когда рассвет едва забрезжил. Огляделась, все еще содрогаясь от воспоминаний…
Однако брачный покой Великой Богини и Диониса был пуст: ни Аитона, ни Сардора. Только в предрассветных тенях еще клубились смутные тени ночных видений.
Тимандра выскользнула из храма. Ей нужно было кому-то рассказать о случившемся, посоветоваться… но с кем? Самым мудрым человеком в округе считался Аитон, но его-то Тимандра меньше всего хотела сейчас видеть!
Поэтому она и пошла к колодцу, надеясь хоть возле могилы отца найти успокоение. А потом появилась белая лягушка…
Все, что происходило, и все, что видела и слышала, Тимандра торопливо, путаясь в словах, рассказала ей. Белая лягушка все это время неподвижно смотрела на нее своими блеклыми глазами, полуприкрытыми тяжелыми, сморщенными веками.
– Ты не отвечаешь… – простонала Тимандра. – Что мне теперь делать?
Лягушка издала какой-то хриплый звук – и внезапно ринулась вниз, с неожиданной ловкостью перепрыгивая с выступа на выступ. Еще мгновение Тимандра могла ее видеть, а потом лягушка скрылась в темноте, и теперь наверх доносились только тяжелые, шлепающие звуки ее прыжков.
Тимандра растерянно моргнула – и чуть не упала, ощутив, как на ее плечо опустилась чья-то рука. Она была вся, от кончиков ногтей, окрашена в золотистый цвет и матово светилась в солнечных лучах.
Девушка удивленно оглянулась.
Аитон! Лягушка услышала его шаги раньше Тимандры, потому и скрылась.
Сколько же времени Тимандра провела здесь, у колодца? День уже разгорелся, а она по-прежнему не знает, как поступить…
– Что ты здесь делаешь? – сердито проговорил Аитон. – Люди собрались и ждут пророчества.
Жрец был облачен в длинную и просторную белую хламиду, которая прикрывала его тело и спускалась до земли. А может быть, Тимандре только померещилась леопардовая шкура Диониса и бычья голова Минотавра? И все, что было потом? И вообще – вся минувшая ночь померещилась?
– Ты помнишь пророчество? – грозно спросил Аитон. – Или оно вылетело из твоей глупой головы?
– Помню, я все помню, – испуганно выдохнула Тимандра. – Я все скажу, скажу…
Они чуть не бегом вернулись к храму и вошли в него сбоку.
Еще издалека Тимандра расслышала гул голосов, а когда они с Аитоном появились на ступенях храма, она ужаснулась при виде целого моря голов. Хотя в этом не было ничего удивительного – ведь, чтобы услышать пророчество, собирались жители не только ее селения, но и люди со всей округи. Многие даже спускались с гор. Еще в давние времена – после легендарных землетрясений – некоторые из прибрежных жителей ушли к вершинам Дикты, да там они и обосновались навсегда. Но и они явились сейчас к храму Великой Богини. Их можно было узнать по изобилию роскошных меховых плащей (в горах куда холодней, чем на побережье, тем более по ночам, а кое-где и летом снег не тает!). Горцы обычно обувались не в сандалии, а в короткие мягкие меховые сапоги, которые не снимали даже в самую жару.
Сейчас они, как и все прочие, нетерпеливо переминались с ноги на ногу и выкликали:
– Пророчество! Пророчество!
Аитон резко вскинул руки, а потом очень медленно опустил их ладонями вниз. Повинуясь этому жесту, люди постепенно замолкали, и к тому мгновению, как руки Аитона повисли вдоль тела, на площади воцарилась такая тишина, что Тимандра отчетливо слышала, как тихонько позванивают под легким ветерком золотые пластины, нашитые на ее одежду.
– Говори! – приказал Аитон. – Скажи людям все, что открылось тебе священной ночью во время тайной встречи богов!
Жрец положил ей руку на плечо – как бы для того, чтобы подбодрить, – однако Тимандра ощутила, с какой силой вонзились его позолоченные ноги в ее тело. Боль заставила ее согнуться, а потом и опуститься на колени. Слезы нахлынули на глаза, и девушка не выговорила, а прорыдала пророчество, и люди, слушая ее дрожащий голос, содрогались и сами.
– Боги гневаются на критян, – начала Тимандра, в голове которой мигом ожили все слова, произнесенные ночью Аитоном. – Они открыли мне: то время, когда критяне позволяли женщине торжествовать над своими богами, должно уйти! Безвозвратно кануть в прошлое! Великая Богиня должна уступить свое место мужчинам, однако не тем бледным идолам, которых навязывают нам афиняне. Слишком долго Богиня отдавалась велеречивому и вечно хмельному Дионису. Ее истинный супруг никто иной, как Минотавр, и пред ним она готова склониться, ему готова покориться!
Площадь издала столь дружный и единый вздох, что можно было подумать, будто у всех собравшихся единая грудь. А Тимандра продолжала:
– Если бы Минотавр убил Тезея в Лабиринте, на Крите воцарилась бы власть, угодная нашим древним богам. Однако Ариадна, богиня-на-земле, предала брата, царство и всех критян ради чужака. Пора низвергнуть ту, кого она воплощала, и возвеличить истинное божество – земного быка, столь же могучего, как бык-Посейдон, колебатель морей! Приди же, Минотавр, владей нами, мы принадлежим тебе! – воскликнула Тимандра, почувствовав, что рука Эвклиона еще ниже пригибает ее к земле, так что ей приходилось сильней напрягать голос, чтобы все собравшиеся могли расслышать пророчество.
Коленопреклоненная, поверженная девушка, воплощавшая Великую Богиню, – это зрелище, очевидно, производило сильное впечатление, потому что собравшиеся послушно, хоть и нестройно заголосили:
– Приди же, Минотавр! – но тут же воцарилась тишина, а потом раздалось несколько потрясенных восклицаний.
Дети испуганно заплакали.
Чуть повернув голову, Тимандра увидела никого иного, как Сардора с его бледным нарумяненным лицом и старательно завитыми иссиня-черными волосами. Однако сейчас на нем была не фуста, а такое же одеяние, как у Аитона. В руках он держал ту же самую бычью голову, которую ночью надевал на себя жрец! Это при виде ее онемели люди…
Но их ждало куда более удивительное зрелища! Сардор с низким поклоном преподнес голову Аитону, и тот водрузил ее на себя, а потом сорвал свою хламиду – и предстал перед людьми обнаженный. Не только руки, но все тело его, и даже восставший фаллос, оказались вызолочены, так что он напоминал изваяние какого-то странного, чужого бога.
Вновь общий вопль вырвался у собравшихся, и все дружно рухнули на колени.
А Тимандра не отрываясь смотрела на Сардора, который склонился перед Аитоном, тая похотливую улыбку, игравшую на его губах.
И тут девушку словно бы стрела пронзила!
– Молох! Великий, возлюбленный Молох! – закричала она вне себя. – Вижу тебя! Молюсь тебе! Поклоняюсь тебе! Принадлежу тебе!
Сардор разогнулся и с изумлением уставился на нее. Ведь эти же самые слова выкрикнул он ночью…
Аитон резко повернулся и устремил на Тимандру дырки, просверленные на месте глаз в бычьей голове. Девушка не могла видеть выражения лица жреца, хотя чувствовала исходящую от него угрозу. Однако она уже не могла остановиться.
То видение – страшное видение! – которое явилось ее внутреннему взору, пока Аитон предавался страсти с Сардором, вдруг стало не просто воспоминанием. Стоило Тимандре взглянуть на позолоченную фигуру Аитона с бычьей головой, видение словно бы ожило, сделавшись пугающей явью, – и это заставило Тимандру снова закричать, да так громко и страшно, что люди оцепенели:
– Не Минотавру будем поклоняться мы, а Молоху! Вызолоченный идол его огромен, руки его жаждут приношений, бычья голова на плечах его, а чрево разверсто и готово поглощать все новые и новые жертвы! В этом чреве семь огромных ртов, а внутри его горит пламень. Детей ваших поведут к Молоху со всех концов Крита, и жрецы с завитыми волосами и нарумяненными лицами будут изжаривать их, чтобы насытить идола. Но ненасытима утроба его! Молох пожелает перебраться через море, чтобы подчинить себе всю Аттику, [8] всю Элладу! И всякий раз предсмертные крики несчастных жертв будут сопровождаться сладострастными воплями жрецов, которые выжигают на себе признаки своего пола и отдают чресла свои другим мужчинам! За это их называют кедешим – посвященные, – и они верно служат своему страшному, ненасытному божеству!
– Она сошла с ума! – закричал Аитон, однако голос его глухо раздавался из недр головы, и люди его почти не слышали.
Да и не слушали! Слова Тимандры, произнесенные со страстью отчаяния, поразили собравшихся. Некоторые женщины сразу бросились прочь, унося детей, однако мужчины придвинулись к ступням храма и закричали, что не пустят кровожадного Молоха на свою землю.
Аитон воздел кулаки. Грудь его высоко вздымалась от тяжелого дыхания.
– Кто будет спрашивать вас, ничтожества! – глухо прорычал он. – Молох придет – и возьмет всех, кого захочет! Вы всего лишь пыль под ногами богов, так не все ли вам равно, чьи стопы топчут вас? Эллинские боги, перед которыми вы покорно пали ниц, жалки и немощны в сравнении с Молохом! А ты… Он резко обернулся к Тимандре. – Ты заслуживаешь смерти за то, что извратила пророчество!
При этих словах Сардор змеиным движением выхватил из складок своего одеяния стилет.
Солнце сверкнуло на узком лезвии, отразилось в черных огромных глазах Сардора и зажгло их жутким, смертоносным сиянием.
Тимандра уставилась на него, как завороженная. Она вдруг поняла, что белая лягушка канула в колодец так поспешно не потому, что ее спугнули шаги Аитона. Нет, это был ответ на вопрос Тимандры, что ей делать.
Бежать! Это значило, что ей нужно было немедленно бежать, а она пошла за Аитоном – навстречу смерти своей пошла! И сейчас будет убита…
Сардон шагнул вперед, занося стилет.
Поделиться книгой: