Нежные языки пламени. Шезлонг

– С тебя станется! – воскликнула Габриэль раздраженно. Она налила себе и мне вина. Так я оказалась сидящей на диване с вином и с чаем. Я не стала пить ни того ни другого, вообще стараясь не шевелиться. Оказалось, что в кухне мы были не одни. Помимо охранника присутствовали еще дворецкий и девушка в форменной одежде, по-видимому, горничная. Все они, включая охранника и, что забавно, меня, пытались слиться с обстановкой, стараясь стать невидимыми. Вечер в семье Де Моро был огнеопаснее коктейля Молотова.

* * *

Оставить всё в прошлом. Эта фраза звучала за ужином, как тост, как мантра, как просьба или даже приказ. Иногда она модифицировалась во что-то неясно позитивное, связанное с будущим, в которое нам было предложено смотреть с оптимизмом. Я же устала, была измотана и тряслась от страха за своё ближайшее будущее – завтрашним утром все эти акулы пера примутся перемывать мне косточки.

– Ты не передашь мне соус, дорогая? – Попросила Габриэль, сидевшая напротив меня за большим деревянным столом с тяжелыми квадратными ножками. Мы ужинали по-простому в кухне, которая также представляла собой малую гостиную. Стол, как ни странно, не был антикварным. Он также не был рассчитан на сто персон. Он стоял около окна, выходящего на внутренний двор, на садик. В среднем за таким столом могли разместиться не больше восьми человек. Очень по-домашнему. Я отчего-то вспомнила свою квартирку в Бибирево, мою кухню размером с этот стол и то, как я сидела на табуретке, опершись спиной о горячую «гармошку» батареи. Когда Сережа жарил свиной эскалоп (а он жарил его постоянно), кухню заполнял дым и запах мяса. После его кулинарных экспериментов всё вокруг было забрызгано мелкими каплями жира, а в раковине валялась гора посуды.

– Пожалуйста, – кивнула я, улыбаясь точно так же, как и моя будущая свекровь, одними кончиками губ. Я протянула ей соусницу и снова повторила про себя: оставить всё в прошлом. Не так уж и сложно, с тех пор как всё полетело к чертям. Я и так не могу отделаться от ощущения, что попала в параллельную реальность.

– Ты не против, если я оставлю вас с Андре совсем одних в западном крыле? – спросила Габриэль так, словно обычно я ночевала прямо у ее ног. Я была в ее доме всего второй раз в жизни, и оба раза были связаны для меня с чем-то мало приятным. В прошлый раз Сережа ударил меня по лицу. Сегодня я не могла уехать, потому что на улицах наверняка дежурили папарацци. Марко собирался уехать чуть позже, за ним должно было приехать такси. Мы же с Андре намеревались уехать отсюда завтра.

– Я не против, Габриэль. Делайте так, как вам будет удобнее, хотя мне было бы как-то спокойнее уехать домой, – ответила я как можно нежнее.

Габриэль – моя будущая свекровь. Графиня. Светская львица, которая вполне может пригласить на ужин главу французского правительства, потому что он как-то пообещал ей попробовать ее телячьи котлеты по особому рецепту. Не её, конечно, а её лионского повара. Я словно попала на съёмки телевизионного сериала, где мне забыли дать текст и не объяснили, какую роль я играю. Габриэль обращалась ко мне «ты», чтобы подчеркнуть, как она рада мне и предстоящей свадьбе, но я знала – она ненавидит меня всей душой. С Марко, который по-прежнему говорил мне «вы», мне было намного легче. Странно, как мало европейских языков разделяют обращение на «ты» и «вы». В этом мы когда-то пошли по стопам французов.

– Говоря «домой», ты имеешь в виду мою квартиру, да? Мне хочется верить в это, потому что иногда ты смотришь на меня так, словно прикидываешь, есть ли смысл бежать прямо сейчас. – Андре рассмеялся, но посмотрел на меня серьезно.

– У Андре чудесная квартирка, не так ли? Уютная, солнечная, такое тихое место. И до его работы совсем недалеко. Не то чтобы он нуждался в этой работе, но он так любит своё дело. Спасать людей – это достойное занятие.

– Спасать их лица, носы и уши, – расхохотался Андре и снова повернулся ко мне, подцепив на вилку оливку.

– Это не всегда так, – пробормотала я, вспомнив о девочке, ждущей операцию по восстановлению лица. Я сказала это тихо, но Марко, кажется, услышал и кивнул мне.

– Вы планируете уехать из Франции? – спросил он. Я уткнулась в тарелку, в которой уже довольно долго перекладывала с места на место листики салата, сухарики и тоненькие сырные свитки. – Расскажите нам, что вы думаете. Вы молчите почти весь вечер.

– Я не знаю, о чем сказать. Конечно, планирую, да. Вы же знаете, у меня мама в больнице.

– Но ты же вернешься, дорогая? – воскликнула Габриэль. – Когда ты вернешься, мы сможем вплотную заняться вопросами по устройству свадьбы. Ты уже думала о ней?

– Нет, – покачала головой я.

– О! – только и воскликнула Габриэль. Она была женщиной, смотрящей на мир под весьма традиционным углом. Ну конечно, о чем же еще может думать девушка, которую позвал замуж французский граф? Кажется, то, что происходит между мною и Андре, даже в наши дни называют мезальянсом. Он берет меня в жёны вопреки представлениям о том, что пристало человеку его круга. А мне хотелось только одного: чтобы он меня просто брал – пусть бы даже и на этом «демократичном» столе.

– Я поеду с Дашей, мама. Мы посмотрим, как обстоят дела у ее матери, а потом будем решать вопросы со свадьбой. Возможно, Даша захочет, чтобы торжество состоялось в Москве, – сказал Андре. Казалось бы – он сказал это спокойным тоном за семейным ужином в теплой атмосфере, но тут Габриэль сорвалась. Она замерла на месте, видимо, пытаясь испепелить Андре взглядом, но, встретив достойный отпор, подняла свою плотную бордовую салфетку с колен и бросила ее на стол.

– Надеюсь, Даша, он говорит не серьезно?!

– О чем именно? – растерянно спросила я. – О том, что поедет со мной в Москву, или о свадьбе?

– О свадьбе, конечно! Мы не слишком хорошо начали, если говорить о помолвке. Не слишком хорошо – мягко сказано. Нужно сделать так, чтобы свадьба была показательной.

– Хочешь, сделаем как Уильям? Наймем карету, заманим газетчиков, будем венчаться в Соборе Парижской Богоматери. Я, правда, не уверен, что так уж верю в бога, но кого это трогает в наши дни. Хочешь, сошьем Даше платье с подолом, который протянется по всем елисейским полям? – съязвил Андре.

– Не паясничай, пожалуйста, – сухо потребовала его мать, а я еле сдержалась, чтобы улыбнуться. Вот это и было то, что удерживало меня рядом с Андре раз за разом, несмотря на всё, что расталкивало нас в разные стороны. Ему было плевать на то, что думают другие. Мне – тоже. Я никогда не говорила об этом, я даже не пыталась никому навязывать свою точку зрения, я зарабатывала это право, уходя от мира в свою пещерку в Бибирево, замолкая, когда мне нечего было ответить. Андре насмехался над любыми попытками причесать его и впихнуть в заранее приготовленную для него роль. Я подумала: «Да Габриэль нужно молиться, чтобы мы решили пожениться в Москве! В этом случае она убережет себя и Париж от какого-нибудь немыслимого эпатажа. Но она будет молиться, чтобы свадьба не состоялась».

– Ты что, правда хочешь поехать в Москву со мной? – спросила я у Андре. Он невозмутимо поднес ко рту свою вилку с оливкой и стащил ее с вилки губами, явно намекая на совсем другие вещи. Я вздрогнула и попыталась подавить чувства. Вот то, что мне совершенно необходимо научиться делать, если я хочу выжить рядом с Андре. Или же научиться не скрывать их вообще.

– Ты ничего не ешь. Тебе не нравится мамин лионский повар? В принципе, я тоже не понимаю, чего такого особого в его стряпне. Та же трава, те же куски коров, – заметил Андре с видом профессионального ресторанного критика, смертельно уставшего от всех этих псевдо-новомодных штук.

– Ба! Кто критикует моего повара! – рассмеялась Габриэль. – Человек, готовый питаться одними только крок-месье!

– Ты не ответил на мой вопрос. – Я повернула голову и посмотрела на Андре, давая понять, что вовсе не собираюсь довольствоваться молчанием или едкими комментариями в адрес еды.

– Думаешь, я отпущу тебя куда-нибудь одну? – пожал плечами он. В этот момент в гостиной снова появилась женщина в униформе, которую я уже видела раньше, до пресс-конференции. Она молча собрала грязную посуду, заменила тарелки на чистые, принесла новые бокалы. Пока она занималась всем этим, Габриэль молчала и ждала. Ее словно поставили на паузу, она не собиралась обсуждать семейные дела в присутствии прислуги. Она обратилась к женщине по имени и на «вы», и я еще раз задумалась, как по-разному Габриэль и Марко используют эти особенности французского языка. Нам подали десерт – нечто белоснежное, посыпанное тончайшим слоем белой сахарной пудры, неописуемо красивое. Я бы не стала спорить с Габриэль по поводу выбора поваров. Десерт был бесподобен, и даже я, панически боящаяся выбрать не ту вилку или использовать столовые приборы не в той последовательности и заляпать при этом мое платье с сиреневыми и бирюзовыми цветами, – даже я не смогла удержаться и слопала десерт.

Если бы мы были дома у Андре, то, скорее всего, превратили бы этот десерт в увлекательную игру и ели его голыми прямо с наших тел, и никаких особенных проблем с выбором столового прибора не возникло бы. Кажется, Андре понял, о чем я думаю, потому что он посмотрел на меня с явным намеком, а затем его взгляд переместился ниже, прямо на мои губы.

– Ты вся в пудре, – сказал он и тут же расхохотался, когда я бросилась вытирать губы салфеткой.

– Он никогда не мог вести себя прилично, – «утешил» меня Марко. – Вернее, никогда не хотел.

– В это я скорее поверю, – согласилась я. – Но ведь вы его старший брат. Вы могли его научить, направить, наказать, в конце концов. Старшие братья для младших – настоящая власть. – Я дразнила Андре, это был мой ответ ему, и он отлично это понял.

– Вы тоже так считаете? – Марко развел руками в немой демонстрации бессилия. – Обычно старшие братья устраивают младшеньким «сладкую жизнь», но только не в нашем случае. Придумывать шалости, каверзы и прочие детские штучки – это всегда было привилегией Андре.

– То есть это он мазал вас зубной пастой? – хмыкнула я.

– Зубной пастой? – рассмеялся Марко. – Однажды, когда я спал, Андре связал мои штанины от пижамы снизу, так что я упал на пол, как только попытался встать. При этом пояс этих же самых штанов он привязал веревкой к раме кровати, так что, когда я упал, мои штаны не последовали за мной. Во всяком случае, не целиком.

– Какой кошмар! – Я приложила ладонь ко рту, пытаясь не смеяться. Впрочем, Марко сам хохотал.

– Так я и лежал, со спущенными штанами, связанными в области щиколоток, когда в комнату вошли мама, папа и, внимание, наш дворецкий. Потому что Андре сказал всем, что в дом пробрались воры. Хорошо хоть, на мне было белье.

– Я просто не верю своим ушам.

– Теперь, Даша, вы знаете обо мне всё! – и Марко поднял руки в знак капитуляции. – Как член этой сумасшедшей семейки, когда у вас появятся дети, помните, что генетика – это серьезно.

– А ты не хочешь выслушать мою версию? – рассмеялся Андре, но я только замотала головой.

– Да уж, дети-дети, – воскликнула Габриэль, ясно давая понять, что эта тема ей не нравится. – Даша́, дорогая, я что-то устала, был такой долгий день…. Ты не очень обидишься, если я все же вас покину? Я буквально с ног валюсь. Жаклин вам всё покажет.

Жаклин – женщина в униформе с совершенно непроницаемым выражением лица – снова появилась словно из ниоткуда и встала позади стула, где сидела Габриэль. Я никогда не имела прислуги и даже не представляла себе такое. Подруга моей мамы и ее первый советчик во всём – Шурочка – любила смотреть сериал «Аббатство Даунтон», ей нравилась церемонная неторопливость живущих в замке, нравилась строгая определенность ролей. Она говорила, что «и пальцем не пошевелила бы, если б могла», но, по мне, иметь прислугу в форменных ливреях – то же самое, как постоянно проходить тест на право зваться «леди-хозяйкой», постоянно доказывать, что ты на своем месте. Будто все эти потомственные дворяне – люди какого-то высшего сорта, которым по праву рождения не положено одевать себя самостоятельно. Но стоит усомниться в этом своем праве, как тут же окажется, что чистую салфетку подаешь уже ты, а не тебе.

Габриэль грациозно встала, промокнула губы поданной салфеткой и вышла из кухни – любая модель на подиуме позавидовала бы ее грации, ее прямой осанке, гордому развороту плеч и благородству походки. Габриэль представляла собой удивительное сочетание природной красоты, прекрасного воспитания, верного понимания своего места и положения в жизни. Она была рождена, чтобы быть камертоном, быть примером, идеальным образцом, с которым будут сравнивать других. И не в их пользу.

– Даша, вы не обидитесь, если я тоже поеду? – спросил Марко извиняющимся тоном.

– Нет-нет, конечно. Почему все спрашивают меня?

– Потому что все хотят, чтобы вы чувствовали себя как дома, – пояснил Марко, одновременно набирая номер телефона. Служба такси прислала машину буквально за пять минут. Габриэль не вышла, чтобы проводить Марко. Она исчезла в коридорах восточного крыла, дом затих. Жаклин появилась в дверях кухни-гостиной с явным намерением проводить в апартаменты, приготовленные к нашему приезду, но Андре попросил ее оставить нас.

– Я прекрасно знаю, куда маменька нас поместила. Туда, куда никак не доберутся объективы фотокамер. Не нужно нас провожать.

– Конечно, месье, – это была единственная фраза, которую Жаклин сказала за весь день и весь вечер. Я подумала, что, наверное, за умение молчать и появляться только в самые нужные моменты ее и наняли. А вовсе не за то, как хорошо она умеет мыть тарелки. Я даже думаю, что умею мыть тарелки не хуже. Учитывая, что делала это всю жизнь.

* * *

Сколько мы просидели на кухне, болтая о какой-то ерунде, я точно не помню. Было уже совсем темно, все разошлись, остались только мы с Андре – Жаклин спросила разрешения уйти во флигель, где она жила. Я и не знала, что тут имеется флигель. Однако участок был довольно приличным, и за садом, рядом с тем входом, через который мы попали в дом утром, находился дом для прислуги. Там же ночевал дворецкий.

– У нас не принято, чтобы прислуга оставалась в доме на ночь, – сказал Андре, поднимаясь со своего места. Его взгляд лениво скользил по мне, и я подумала – так и будет, когда мы проживем вместе лет двадцать. Его взгляд будет спокойным, его желания будут умеренными. Эта мысль показалась мне оскорбительной и успокаивающей одновременно. Что-то было восхитительно новым, неожиданным в самом допущении того, что мы можем провести вместе двадцать лет. До этого дня Андре был кем-то вроде героя из сказки или даже триллера: он мог меня пугать, мог привлекать, я хотела на него смотреть, мечтала оказаться в его руках, но не думала о будущем. Я словно смотрела фильм с нами в главных ролях и подозревала, что у такого фильма просто не может быть хорошего конца. Однако я продолжала его смотреть, не в силах оторвать от Андре глаз.

Оставим всё плохое в прошлом… Андре – с легкой сединой в волосах, с газетой в руке, в мягких тапках, со спокойным пресыщенным взглядом мужчины, обладавшим мною слишком много раз. Неужели это так уж невозможно?

– Почему так? – спросила я, прислушиваясь к тишине опустевшего дома.

– А ты не догадываешься? – удивился Андре, как бы между делом подцепляя из бара бутылку вина. – Чтобы не увидеть чего-нибудь совершенно неприличного. По сравнению с чем фотографии твоей стройной обнаженной фигурки в окне покажутся детскими шалостями.

– Шалости – это то, что ты любишь больше всего, – рассмеялась я, кивая на бутылку. – Собираешься меня споить?

С этими словами Андре подал мне руку, а в его глазах промелькнуло что-то такое, чему я не смогла дать названия, но что взволновало меня и заставило задаться вопросами, на которые мне никто не собирался давать ответы.

– Куда мы идем? – спросила я, хотя на самом деле хотела знать, что мы будем делать. Андре улыбнулся себе под нос, он не смотрел на меня, явно представляя меня – прямо сейчас – в другом месте, в других позах, в другом виде.

– Моя мать совершила с тобой невозможное, она умудрилась сделать так, что ты и в самом деле выглядишь такой….

– Невинной? – предположила я. Глядясь в зеркало, я и сама не могла поверить, сколь непохожей на себя можно сделать распутную, растленную женщину, используя только платья, кисточки и расчески.

– Не просто невинно, – вздохнул Андре, и в том, как трепетало его дыхание, чувствовалось нарастающее желание. – Ты выглядишь нетронутой. Ты выглядишь девственницей, моя птица, и это одновременно и восхитительно и очень болезненно для меня как для мужчины. Потому что лишний раз напоминает о том, что кто-то уже брал тебя до меня.

– Ну знаешь ли! – возмущенно фыркнула я. – Этого уже не исправить.

– Отчего же, – возразил он мне, заставляя подняться с места. Андре закружил меня, оглядывая мое платье, мое усталое лицо, мои полные страха и ожидания глаза. Как же прекрасно было не знать, что Андре готовит для тебя, не знать, что творится в его красивой голове, какие черти пляшут за спокойным взглядом темно-медовых глаз.

– Думаешь, можешь повернуть время вспять? Или использовать науку и восстановить уничтоженную девственность? – Я расхохоталась и сама испугалась, как мой смех отозвался эхом в пустом доме. Андре улыбался молча, и улыбка у него была нехорошая, обещающая самые разные вещи, обещающая, что я отвечу за всё. За каждое сказанное слово.

– Смеяться изволите, моя дорогая? Нет, мы не станем использовать чудеса пластической хирургии. Я не люблю имитировать оргазм, я люблю получать оргазм, и для тебя хочу того же. Есть вещи, которых ты еще не лишилась, есть места, в которых мы этого не делали. Я никогда не занимался с тобой любовью в доме своей матери. Ни с кем, если уж на то пошло.

– Ни с кем? – вытаращилась на него я. – Ты боишься своей матери?

– Нет, просто я слишком рано уехал от нее. Я не хотел жить здесь. Мне постоянно казалось, что меня пытаются подравнять, как материны кусты в саду. Я жил отдельно. Ну что же ты стоишь, моя девственная птица. Идем со мной. Я не обещаю, что буду нежен.

– Я бы не рассчитывала на это, – заверила его я. Голос вдруг охрип, и я невольно облизывала губы. Андре продолжал тихонько улыбаться. Он повел меня за собой к лестнице, держа мою руку очень высоко – так выводят на паркет партнершу для танца, словно демонстрируя ее зрителям. В другой руке он держал бутылку, открытую им и закрытую пробкой вручную, а также два бокала.

– Тебе не интересно, что у меня на уме? Ты не задаешь свои миллионы вопросов, не пытаешься заранее всё узнать. Почему? – спросил он, поднимаясь по лестнице. Я хмыкнула.

– Опыт. Я уже знаю, что даже если мне безумно интересно, что ты сделаешь со мной, ты всё равно этого не откроешь.

– Опыт – это не то слово, которое тебе сегодня понадобится. Тебе придется довериться мне. Черт, как же тебе идут эти невинные светлые платьица. – Андре не удержался, застыл ненадолго на лестнице, рассматривая меня. От его пристального взгляда у меня забилось сердце, и я невольно свела ноги вместе, коленка к коленке. Это насмешило его еще больше. Андре еще раз смерил меня взглядом, снизу доверху, а затем кивнул и отпустил мою руку.

– Иди наверх.

– Ты что, хочешь заглянуть мне под юбку?

– Я накуплю тебе сотни белых платьиц, чулок и гольфов и буду лишать тебя девственности каждый день – если тебе понравится.

– Мне будет больно? – спросила я, скорее следуя стереотипу, помня, что именно этот вопрос задают своим первым мужчинам все девушки. Я уже включалась в новую ролевую игру, не понимая, что Андре не из тех хищников, что играют в игры.

– Надеюсь, что да, – ответил он. – Впрочем, я сделаю всё возможное, чтобы боль не была сильной. Многое в твоих руках, птица. Ты должна доверять мне.

– Ты говоришь так, словно….

– Словно я серьезен? Словно это – не шутка?

– Да, – кивнула я, стараясь говорить спокойно и ровно. Я играла с огнем, и мне нравилось чувствовать, как мои щеки загораются, как горят мои ладони.

– Это не шутка. Ты даже не представляешь, насколько я в бешенстве, что ты, моя прелесть, и время украли у меня то, что я хотел бы иметь. Я хотел бы быть твоим первым и единственным, я хотел бы, чтобы ты была такой, какой я тебя сделал. Но ты непокорная птица, у которой на все есть собственное мнение. Что ж… Сегодня ты принадлежишь мне. Ты не споришь с этим, птица?

– Как тут поспоришь? Ты объявил об этом всему миру. То есть это сделала твоя мать. Ты же молчал, будто наследный принц, которого заставляют жениться.

– Я произвел на тебя такое впечатление? Это неправильно, я очень хочу на тебе жениться. Нам нужны свечи, – вдруг добавил Андре.

– Свечи? Как романтично! – воскликнула я.

– Потому что романтик – мое второе имя, – ухмыльнулся он. – Мне кажется, они должны найтись в одной из ванных комнат. Мать всегда и везде держит миллион разных свечей, словно боится, что в Париже кончится электричество. Сейчас ты пойдешь по коридору в этом своем сумасшедшем платьице и посмотришь сама. Ванная комната – третья дверь по коридору.

– Ты хочешь, чтобы я пошла одна? – удивилась я. Андре помедлил немного, а затем кивнул.

– Да, я хочу, чтобы ты сама пришла ко мне, держа в руках свечу. Ты пойдешь и поищешь свечу, мне все равно, какого она будет размера, все равно, какого цвета, но я хочу, чтобы тебе нравился ее запах. Ты меня поняла?

Я кивнула.

– А потом ты придешь ко мне. Я буду ждать тебя в спальне, моя девочка. Последняя дверь по коридору. Слева, не справа. Не ошибись. Справа – дверь в библиотеку. Впрочем, ты помнишь ее, я полагаю.

Я вздрогнула, так как понятия не имела, что библиотека, где я в свое время рассталась с Сережей, находится так близко. С другой стороны, это уже не имело никакого значения. Оставим все плохое в прошлом. Сегодня – никаких шуток. Андре хочет, чтобы я нашла для него свечу с хорошим запахом, этим-то я и занялась. Я пошла по коридору, зная, что Андре следит за мной, провожает меня внимательным взглядом, и этот взгляд прожигал на мне дыру, он проходил сквозь платье, как рентгеновский луч. Я чувствовала, как быстро становится влажно у меня между ног. Ему достаточно было только смотреть на меня… Так, третья дверь.

Я открыла ее – за ней действительно была ванная комната. Просторная и, кажется, крайне редко использовавшаяся. Такие вещи видны сразу. Никаких зубных щеток, кроме запечатанных в полиэтилен, никаких подтеков мыла под изящной бутылочкой с дозатором. Полотенца идеально чистые и сухие, никаких персональных вещей вроде таблеток, использованных бритв или баночек крема. В стеклянной вазочке – лепестки и парфюмерная отдушка. В шкафчике – чистота и пустота. На глянцевой поверхности идеально белой ванной – свечи. Андре был прав, свечей тут было предостаточно. Совсем маленькие, побольше, толстые и пузатые, даже квадратные. Они пахли восхитительно – все до единой, и поскольку никаких других критериев для выбора у меня не было, я сосредоточилась на запахах. Андре хотел, чтобы все было, как в первый раз, и я попыталась представить, что пришла в дом к мужчине – ко взрослому мужчине, которому я понравилась, который меня пожелал, и что я волнуюсь и боюсь. Боюсь боли, но еще больше боюсь разочаровать его, опытного, сильного, красивого так, что в его присутствии забываю дышать. Так и смотрю на него, распахнув рот.

И я гадаю, что он сделает со мной и останется ли он со мной после этого. И будет ли меня любить.