Сумасшедшее воскресенье

Стелла подняла на него невидящие глаза.

– Моей лучшей подругой была Ева Гобел, – сказала она.

Джоэл вспомнил, как они с Майлзом говорили на студии два дня назад, увидел перед собой его отчаянное, печальное лицо. В страшном безмолвии смерти все встало на свои места. Он был единственным режиссером-американцем, соединившим в себе совесть художника с незаурядным характером. Зажатый в тисках киномашины, он расплачивался своим душевным здоровьем за то, что не шел на компромиссы, не сумел выработать в себе трезвый цинизм, не смог найти себе убежище, а если оно у него и было, то жалкое и ненадежное.

У парадной двери что-то стукнуло, потом она отворилась. В холле послышались шаги.

– Майлз! – пронзительно крикнула Стелла. – Это ты, Майлз? Это Майлз, Майлз!

На пороге появился рассыльный с телеграфа.

– Я не нашел звонка. Но вы тут разговаривали.

Телеграмма точно повторяла то, что передали по телефону. Стелла перечитывала ее снова и снова, будто хотела убедиться, что это какая-то страшная чушь, а Джоэл тем временем звонил по телефону. Все еще где-то веселились, и никого не было дома, но в конце концов он разыскал каких-то знакомых, потом заставил Стеллу выпить крепкого виски.

– Вы должны остаться, Джоэл, – шепнула она, словно в полусне. – Не уходите. Майлзу вы так нравились… он говорил, что вы… – Она содрогнулась всем телом. – Боже мой, если бы вы только знали, как мне одиноко! – Глаза ее закрылись. – Обнимите меня, Джоэл. У Майлза был такой же костюм. – Она резко выпрямилась. – Как подумаю, какой ужас он должен был испытать! Он так всего боялся.

Она помотала головой, потом вдруг сжала лицо Джоэла в ладонях и притянула к себе.

– Нет-нет, ты не уйдешь! Я ведь нравлюсь тебе – ты любишь меня… Любишь? Не звони никому. Завтра еще будет время. А сейчас останься, не уходи от меня!

Он смотрел на нее, не веря своим ушам, а потом вдруг все понял и ужаснулся. Быть может, сама того не сознавая, Стелла тщилась вернуть Майлза к жизни, сохраняя ту ситуацию, в которой он был главным действующим лицом, – ей словно казалось, что сознание его не угаснет, пока не исчезнет причина его тревоги. Это была безумная, мучительная попытка отсрочить ту минуту, когда придется смириться с реальностью его смерти.

Джоэл решительно взял трубку и позвонил доктору.

– Не надо, не надо, не звони никому! – закричала Стелла. – Иди ко мне, обними меня!

– Доктор Бейлз дома?

– Джоэл! – рыдала Стелла. – Я думала, что могу положиться на тебя. Ты так нравился Майлзу. Он ревновал меня к тебе… Джоэл, иди же ко мне!

…Значит, если он предаст Майлза, ей удастся сохранить иллюзию, что он жив… но ведь он погиб, его уже невозможно предать!

– …страшное потрясение. Только что. Не могли бы вы приехать сейчас же и привезти сиделку?

– Джоэл!

Теперь дверной звонок и телефон звонили беспрерывно, а к парадному уже подъезжали автомобили.

– Но ты не уйдешь! – молила Стелла. – Ведь ты останешься, скажи, что останешься!

– Нет, я не останусь, – ответил он. – Но я вернусь, если буду нужен.

На ступеньках крыльца Джоэл остановился. Дом теперь гудел и пульсировал жизнью, которая всегда трепещет вокруг смерти, как защитная завеса листвы, и в горле у Джоэла забилось глухое рыдание.

«Он был волшебником. Он сотворял чудо, к чему бы ни прикоснулся, – подумал он. – Он преобразил даже эту маленькую статисточку и сделал из нее подлинное произведение искусства».

Потом:

«Как будет не хватать его в этой пустыне… Уже не хватает!»

И потом, не без горечи:

«Я-то вернусь… я вернусь».