Помоги проекту - поделись книгой:
Для многих специалистов было очевидно, что все эти запреты, рост уголовного преследования самогонщиков приведут к таким последствиям, как профессионализация самогоноварения, при которой органы внутренних дел не будут иметь доступа к этим лицам без существенного расширения их прав на вхождение в жилые помещения и т. д.; огромная затрата сил и средств милиции, т. е. расходование бюджета народа; увеличение числа осужденных.
Кроме того, как отмечено в цитированном постановлении, неправильные действия «привели к большим очередям, резкому росту самогоноварения, спекуляции спиртным, токсикомании и наркомании. Возникли трудности в торговле сахаром и кондитерскими изделиями». А это опять-таки породило спекуляцию, преступные нарушения правил торговли, должностные преступления, не говоря уже о естественном недовольстве населения и связанном с этим повышении социальной напряженности, конфликтности, агрессивности поведении. Как отмечалось, «заколебалась», пошла вверх динамика насильственной преступности, которая снижалась в 1985–1987 гг. Это вновь привело некоторых специалистов к необходимости ужесточения репрессий, тогда как основное внимание должно быть направлено на повышение роли социальных факторов, интеллектуализацию борьбы с преступностью.
Обращение к перипетиям борьбы с пьянством и алкоголизмом иллюстрирует ситуацию, когда очевиднейшим образом проявилась некомпетентность, а не объективные трудности. Негативные явления, которые получило общество, – наглядный результат деформации и мифологизации социально-правового, политического и экономического мышления.
Точно так же можно полагать, что объем внимания к проституции, преимущественная ориентация процессов социально-правового мышления на ее преодоление уголовно-правовыми и административно-правовыми средствами преувеличены. Напротив, здесь можно видеть не правовую, а нравственно-воспитательную проблему, но важно столкнуть эти подходы между собой, дать им возможность конкурировать, и так идти к решению проблемы. Альтернативность социально-правового мышления, основанная на плюрализме мнений, но не сводящаяся к нему, предполагает принципиальную необходимость выдвижения различных прогнозов, сценариев, программ решений внутри одного мыслительного процесса и одновременно допускает, признает и использует существование иных подходов в другом процессе или потоке социально-правового мышления.
Надо признать, что на уровне профессионального мышления, направленного на конкретные правоприменительные задачи, альтернативность теоретиками хорошо разработана, а практиками, несомненно, учитывается. В криминалистической (следственной, судебной) тактике – это принципиальная необходимость выдвижения версий. В теории судебных доказательств – это тезис о необходимости отыскивать не только обвинительные, но и оправдательные доказательства. В теории квалификации (правовой оценки) преступлений – это необходимость построения дерева целей и движения по вариантам возможных оценок. В. Н. Кудрявцев, который первым фундаментально разработал проблемы интеллектуальной деятельности по квалификации преступлений, специально анализировал ситуации, когда необходимо очертить круг вариантов уголовно-правовых норм, относящихся к данному случаю, обрисовать все факты, имеющие значение по делу, так как смысл квалификации состоит в том, чтобы на основе множества данных и возможных альтернатив прийти к одному вполне определенному решению. Он, в частности, писал: «Если возникают сомнения, имеет ли конкретный факт значение для квалификации или не имеет, то полезнее включить его в число сведений, необходимых для квалификации, учитывая, что он в дальнейшем всегда может быть исключен из этого перечня».[50]
А вот на уровне решения более общих социально-правовых задач дело обстоит гораздо хуже. Возможные варианты крупномасштабных решений прорабатываются слабо либо вообще игнорируются. А главное – даже у многих специалистов беззаветная защита одной-единственной идеи, одного предложения нередко является стереотипом интеллектуального поведения.
С этих позиций можно рассмотреть идею о введении в советский уголовный процесс так называемых народных представителей, что ранее было широко известно как суд присяжных. Мысль не новая и в принципе здравая. Но она заранее объявляется проявлением демократии в данной сфере, а все другие идеи – проявлением консерватизма. Эта стереотипная манера связывать правовую конструкцию с идеологическими ярлыками уже противостоит альтернативному подходу. Чего же тут спорить, если ты явный противник демократии? Зато остается в стороне вопрос, есть ли дела, по которым суд присяжных излишен, некомпетентен, возможно, предвзят. Не разрабатываются при этом и проблемы выбора такого варианта, который объединял бы преимущества суда присяжных, сводя к минимуму его недостатки. Между тем можно рассмотреть вопрос о передаче уголовных дел в подсудность межрайонным судам, которые рассматривали бы их на специальных сессиях и вышли бы из-под незаконного влияния по меньшей мере районных властей. Стоит проанализировать проблему повышения эффективности стадии предания суду, ограничения оснований к избранию мерой пресечения содержания под стражей и др.
Полнота социально-правового мышления находит свое проявление в следующих признаках: охвате всей проблемы в целом; ориентации на все ее варианты и альтернативы, т. е. в полноте определения предмета мышления; в полноте использования эмпирических и теоретических аргументов, т. е. того, что можно назвать доказательственной базой.
И вновь, когда речь идет о решении индивидуальных задач, дело обстоит в теории достаточно хорошо. Процессуалисты, чтобы обеспечить полноту мышления, вводят понятие предмета и пределов доказывания. По определению уголовно-процессуального закона (ст. 68 УПК РСФСР) – это обстоятельства, подлежащие доказыванию по уголовному делу.
На более высоком уровне полнота социально-правового мышления обеспечивается, к сожалению, довольно слабо. Это проявляется в игнорировании ряда сторон решаемой задачи, причиной чего является либо их неосознанность, либо стремление фальсифицировать ход и результаты мышления, представить его в лучшем виде, порой исходя из благих побуждений. Вернемся к проблеме суда присяжных. Предположим, что такое решение принято. Но уголовный процесс, как бы критически не оценивать его состояние, представляет собой довольно монолитную систему. Поэтому изменение одного, тем более центрального, института просто обязывает решать целый ряд смежных проблем. Это проблемы отбора «народных представителей», изменения порядка их избрания, их ответственности. Возникнет необходимость изменить процедуру судебного заседания, рассмотреть вопрос о полномочиях и составе «государственного» суда. Должны стать иными отношения суда присяжных заседателей с вышестоящими судами. Возникает масса проблем, и они в общем виде осознаются наукой. Но в отдельных процессах социально-правового мышления такие проблемы игнорируются, а это создает иллюзию возможности получения легкого решения задачи, т. е. опасный миф, могущий привести либо к непродуманному решению, либо к неосновательным обвинениям противников такого решения.
В ряде случаев нарушения требования полноты социально-правового мышления менее осознанны, но не менее неприятны. Особенно наглядно это проявляется, когда в структуре проблемы игнорируются не только средства ее решения, но и последствия. В печати нередко поднимается проблема показателей деятельности милиции, неверный выбор которых приводит к укрытию преступлений от учета. Авторы публикаций ставят вопрос об искоренении фактов укрытия преступлений, объясняя их стремлением должностных лиц улучшить оценку своей работы. Но никто и никогда не объясняет, что соблюдение соответствующих правовых норм приведет к следующему:
а) к необходимости довольно основательно увеличить штаты, что в масштабе страны стоит очень недешево;
б) к росту судимости;
в) при сохранении нынешних штатов – к поверхностному ведению уголовно-правовой борьбы с преступностью и к отказу от работы на перспективу.
Все эти возражения в принципе можно игнорировать, настаивая на точном и неуклонном выполнении действующих норм. Можно вновь отказаться сузить задачи милиции. Такие решения, возможно, будут казаться оптимальными. Но ограничивать проблему, представлять ее в урезанном виде нельзя ни в коем случае.
Точно так же отдельные специалисты настойчиво пишут об ослаблении борьбы с хулиганством, имевшем место в стране. Утверждения такого рода обосновываются ссылкой на резкое снижение показателей регистрации этого преступления. Когда же говорится об активизации борьбы с хулиганством в 1983–1984 гг., то это опять-таки прослеживается и подтверждается главным образом на статистических материалах.
Такая позиция, конечно же, имеет право на существование, но вещи надо называть своими именами. Снижение статистики – значит меньше стали сажать в места лишения свободы; повышение статистики – больше. И действительно существовали указания о необходимости при совершении хулиганства избирать, как правило, меру наказания, связанную с лишением свободы. Отсюда нужно анализировать не рост или снижение статистики, а эффективность карательного воздействия, т. е. вещи, между собой далеко не совпадающие.
Перечень таких примеров можно продолжить. Проблема неотвратимости наказания рассматривалась отдельно от условий его осуществления, от реальных последствий планируемой и осуществляемой политики, а ведь комплексное рассмотрение проблемы совершенно меняет подход к ее решению, требует охвата всех сторон правоохранительной деятельности. Точно так же проблема введения новых уголовно-правовых запретов рассматривается без обращения к силам и средствам, необходимым для их воплощения. Говоря о необходимости привлечения к уголовной ответственности лиц, уклоняющихся от общественно полезного труда, забывают сказать о том, что они, как правило, не работают и в местах лишения свободы и т. д.
Требования доказательности, обоснованности, достоверности, открытости и проверяемости, историзма, способности к самообновлению относятся больше к гносеологической стороне социально-правового мышления.
Требование доказательности и обоснованности процесса социально-правового мышления, вероятно, является одним из наиболее существенных. Для уголовного процесса это аксиома, пренебрежение которой немедленно приводит к разного рода ошибкам и прямым нарушениям социалистической законности. На уровне более общих решений указанные требования реализовать весьма сложно, но значимость их очень высока.
Доказательность социально-правового мышления означает необходимость использования всей системы аргументации применительно ко всем прорабатываемым вариантам и альтернативам, причем сами эти доказательства должны быть безупречными. Надо признать, что в невыполнении данного требования субъекты социально-правового мышления виноваты далеко не всегда. Лишь в самое последнее время – в период развертывания гласности – возникли определенные, пока еще неполные возможности выполнения этого требования. Но необходимо многое сделать для их реализации. Предстоит научиться правильно использовать социальную статистику. Придется оценивать научные эмпирические данные, даже опубликованные в малодоступных работах. Общество должно иметь представление о затратах на органы внутренних дел, прокуратуры, суды, об эффективности труда заключенных. Особенно плохо обстоит дело с прогностическими данными.
Фактов мало, а без них социально-правовое мышление нередко лишается опоры. Практически то же самое можно сказать о доказательстве тех или иных выводов на основе экспериментальных данных. В принципе эксперименты в праве ставит сама жизнь. Законы принимаются, действуют, отменяются. Накапливается опыт, но учитывается он весьма слабо.
Обоснованность как требование, едва ли не смыкаясь с требованием доказательности, подчеркивает несколько иную сторону дела. Это требование выражается в необходимости делать правильные выводы из эмпирических фактов и обобщенных данных, давать правильные оценки фактам и связям между ними. Обоснованность должна включать и признание ограничений на вывод, на решение. Газета «Известия» 2 ноября 1988 г. опубликовала материалы о брифинге ГУВД Мосгорисполкома. Там сообщалось, что «руководство ГУВД обратилось с докладной в МВД СССР, в которой предлагаются меры, способные ограничить въезд в Москву лиц с сомнительными намерениями». Возникает только один вопрос: на какой правовой основе можно запретить въезд в Москву, оценивая намерения как сомнительные?
История правовой мысли полна таких примеров. В 1920-х годах статистика не была закрытой.[51] Факты были в общем известны. Но делались из них такие выводы, которые дорого обошлись стране. «В атмосфере негативного или во всяком случае сдержанного отношения к праву, сохранившегося в науке, общественном мнении, – писал С. С. Алексеев, – распространились идеи о скором «отмирании» права, о целесообразности замены его организационно-техническими средствами регулирования».[52] Обосновывалась необходимость внесудебного принуждения. Главную роль в беззакониях, конечно же, играло не пренебрежение обоснованием выводов, но и оно оказалось благодатной почвой для репрессий.
По-видимому, с этими требованиями тесно связано требование историзма мышления. Это очень сложное требование, проявляющееся именно на социальном уровне, но без соблюдения этого требования его реализация может привести только к негативным последствиям. Историзм социально-правового мышления, в частности, требует учитывать национальные традиции и обычаи, исходить из их социальной обусловленности. При этом, правильно осуждая националистические тенденции и подчеркивая их опасность, нужно внимательно относиться к национальным проблемам. И в связи с борьбой с преступностью следует осознать, что чаще всего их игнорирование, а не преувеличение, влечет напряженность, конфликтность, продуцирует агрессивное поведение.
С позиций историзма обеспечивается оценка поведения и определение ответственности индивида, учитываются возможности выбора человеком вариантов поведения, социальная и естественная обусловленность его действий. Историзм социально-правового мышления рассматривает место человека в настоящем и помещает его в будущее, анализируя, какие последствия для народа, для страны могут вызвать те или иные решения.
Внеисторическими, а быть может, просто демагогическими являются призывы ужесточать ответственность, лозунги типа «пусть земля горит под ногами», решения об организации исправительно-трудовых учреждений для выполнения экономических задач, пусть даже эти случаи будут чрезвычайно редкими. Криминализация населения, т. е. рост доли судимых в демографической структуре, во многом результат системы принимавшихся решений, итог деформированного, антиисторического мышления.
Требование самообновления отражает генеральную потребность в новом социально-правовом мышлении. Оно постоянно. Недостаточно одной перестройки, разового перехода на иную ступень. Мысль должна меняться вместе с действительностью, иначе она из прогрессивной силы превратится в реакционную. Отсюда потребность в постоянном самообновлении социально-правового мышления. У нас до сих пор сохраняется огромное количество стереотипов, от которых хотят избавиться экономисты, историки, социологи. Порой кажется, что спокойнее всех к сохранению стереотипов относятся юристы. И именно они больше всего склонны с ними считаться, особенно если эти стереотипы возникают и облекаются в форму права.
Что можно отнести к стереотипам социально-правового мышления, рассматривая предлагаемый перечень и как спорный, и как примерный? На наш взгляд, это вера в спасительное воздействие сурового наказания, призывы к его усилению; рассмотрение граждан главным образом и преимущественно в качестве объекта воздействия; более высокая оценка интересов ведомства (под видом интересов государства) по сравнению с интересами личности; доверие к аппарату и недоверие к отдельным лицам; двойственное отношение к закону, предполагающее почтение и фактическое игнорирование, и многое другое.
Наряду со стереотипами, которые требуют специального анализа, признаком старения социально-правового мышления является игнорирование новых достижений науки, изменений в экономике, наконец, просто нового языка общества. Стремление правоведов избежать смены форм в правоведении, новой терминологии обычно объясняют необходимостью защиты правовой чистоты мышления. Но кроется за этим, хотя, конечно, далеко не всегда, просто привычка к однажды усвоенным приемам и способам мыслительной деятельности.
Но главное в требовании историзма и самообновления – это, разумеется, способность к ориентации на социальные ценности, отвечающие интересам общества, осознанные им. В резолюции XIX партконференции «О правовой реформе» сказано: «Под углом зрения новых условий хозяйствования, гуманизации и демократизации общественной жизни, усиления профилактики правонарушений предстоит внести существенные изменения в законодательство о социалистической собственности… радикально пересмотреть уголовное, административное, процессуальное и исправительно-трудовое законодательства». Здесь нужно подчеркнуть: именно под углом зрения новых условий должно работать социально-правовое мышление, оно должно отражать настоящее в развитии общества и предвидеть будущее, а не выступать в качестве застав на дорогах, ведущих в это будущее.
Существенное значение имеют требования реалистичности и практической исполнимости социально-правового мышления, которые реализуются в учете механизма действия права, действительного состояния и возможностей борьбы с преступностью, ее ресурсоемкости, отношения граждан к проводимым мероприятиям. Одновременно эти требования предполагают подготовленность результатов социально-правового мышления к практическому использованию.
Здесь всегда актуальны проблемы связи правовой науки и практики с жизнью, проблемы внедрения достижений науки в практику, распространения положительного опыта, милосердия, гуманизма, выражающих нравственную основу социально-правового мышления. Мерой ценности, и это нужно повторять постоянно, является человек, его благополучие, качество его жизни в обществе. Вне благополучия, социальной и правовой защищенности человека невозможно благополучное и эффективное общество. Человек, разумеется, субстрат общественных отношений, но и общественные отношения – зеркало положения человека. Поэтому первым этико-нравственным требованием к социально-правовому мышлению следует считать обязательность осознания его позитивных и негативных возможностей, опасности его извращения, принятия неверных решений.
Конечно, еще М. Е. Салтыков-Щедрин отмечал, что указы не для того пишут, чтобы их выполнять. Велик разрыв между словом и делом и в наше время. Во многих случаях это приводит к «бездушному» мышлению, когда не рассчитывается связь между предлагаемыми решениями и благополучием человека.
Но это нарушение природы социально-правового мышления. Субъект социально-правового мышления должен осознавать, что он имеет дело не с шахматными фигурами, а с живыми людьми. Часто этому препятствуют бездумье, бюрократические правила игры, стереотипы мышления, использующего маскирующие, пустые, а то и лживые словесные штампы.
Иногда это относится и к весьма распространенным ситуациям. Скажем, отдельные юристы настаивают на более широком применении уголовного наказания, именуя это «двойной превенцией», т. е. необходимостью предупреждать убийства расширением уголовной ответственности за хулиганство. Звучит это неплохо, если не вдумываться в то, что такая политика приведет к новым тысячам заключенных, к новым несчастьям для их семей, к последующему неизбежному росту повторной преступности.
Нарушением этических норм в социально-правовом мышлении может быть и уклонение от него, податливость чужому влиянию, и, напротив, стремление подавить самостоятельность других людей. Общество на современном этапе его развития все в большей степени обращается к гуманистическим ценностям. Это находит свое отражение и в правовой реформе, и в становлении правового государства.
Несомненно, соблюдение соответствующих требований к социально-правовому мышлению – предпосылка углубления концепций, теорий, гипотез и т. д.
Средства социально-правового мышления
Изучение динамики социально-правового мышления, его процессуальной стороны приводит нас к необходимости выяснить, в каких формах и с помощью каких средств движется мысль, как происходит переход от проблемной ситуации к выводу, решению.
Философы, психологи, специалисты по логике применяют различные понятия для обозначения движения мысли.[53] Иногда, правда, у юриста может сложиться впечатление, что должным образом эта часть понятийного аппарата в упомянутых науках не разработана. Слишком легко идут переходы от мышления к сознанию; недостаточно полно описано содержание используемых понятий.
По-видимому, несколько больше сделано, хотя и в сравнительно узкой области, науковедами, которые рассматривают статус отдельных результатов научного мышления: концепций, теорий, гипотез и т. д.
В чем смысл постановки вопроса о средствах социально-правового мышления? Выше шла речь о том, что социально-правовое мышление должно быть продуктивным и поддаваться проверке как истинное и достоверное. А это обязывает выделять в нем вербализованные, т. е. облеченные в слова, элементы, которые нужны как субъекту, решающему задачи, чтобы наделить исходным значением имеющуюся информацию и перейти к другому этапу, так и субъектам, контролирующим ход ее решения. Назовем эти элементы средствами социально-правового мышления, с тем чтобы впоследствии «разукрупнить» этот термин.
Советская правовая наука уделяет известное внимание средствам юридического мышления. В уголовном процессе эта проблема поставлена особенно остро, разрешена наиболее глубоко и постоянно привлекает к себе интерес. Специалисты подчеркивают, что одним из важнейших разделов теории уголовно-процессуальной деятельности является учение о доказательствах. Написано очень много работ о понятиях судебных доказательств, их видах, процедуре получения. Но ведь что такое доказательство и в специальном, и в общепринятом значении? Это аргумент, средство достижения истины, получения того или иного вывода. Так и пишется, что доказательства являются средством установления фактов, имеющих значение для дела. Но и процесс доказывания не исчерпывается доказательствами. Он выражается, опредмечивается в формулировке обвинения, связан с оценкой тех или иных выводов в том же обвинении, в постановлении о прекращении уголовного дела и т. п.
Широко используются логические законы решения задач на квалификацию, т. е. правовую оценку поступков человека. Много внимания уделяется моделированию социальных процессов и индивидуального поведения, использованию гипотез или в применении к конкретному случаю версий – одной из излюбленных тем правоведов, занимающихся вопросами уголовного процесса и криминалистики.
Но как и во всех остальных случаях анализа и осуществления мыслительных процессов здесь есть определенные пробелы. Средства мышления изучаются лишь применительно к профессиональной мыслительной деятельности, хотя социально-правовое мышление, как известно, не сводится к этому. Подход к средствам и приемам мыслительной деятельности, социально-правового мышления нуждается нередко в уточнении как с позиций развивающегося обществознания, так и с учетом новых условий решения задач на использование права.
Теперь несколько слов о классификации средств социально-правового мышления. Она опирается на анализ вербализованных решений социально-правовых задач, процесса их обсуждения, особенно когда излагаются различные мнения о возможных решениях, даются их варианты.
На наш взгляд, классификация средств социально-правового мышления должна отражать его уровни (социальное, групповое, индивидуальное мышление) и выражать как его различные стороны, так и различные функции. В практических целях поэтому есть смысл выделить три группы средств:
а) обеспечивающие необходимые процедуры мышления – процедурные средства;
б) обеспечивающие продвижение к выводу – содержательные средства, или доказательства;
в) закрепляющие результаты мышления – обозначающие средства.
Рассмотрим вначале процедурные средства социально-правового мышления. Использование этих средств обеспечивает истинность мышления, соответствие порядка решения задачи некоторым объективным или субъективным правилам.
Хорошим примером процедурных средств мышления может служить формальная логика. Получение понятия, суждения, умозаключения – это определенное накопление информации, а согласованное применение этих понятий с признанием некоего общего языка – аргумент принимаемого решения. Напомним пример: в уголовном праве существует институт освобождения от уголовной ответственности. Против него высказаны возражения, состоящие в том, что такого рода освобождение в ряде случаев осуществляется без вынесения обвинительного приговора судом, а только постановлением следователя. Это противоречит понятию презумпции невиновности, поскольку предполагается, что освободить от ответственности за совершение преступления – значит предварительно до суда и без суда признать человека совершившим так называемое деяние, содержащее признаки преступления, т. е. по существу виновным. Следовательно, сопоставление понятия презумпции невиновности и понятия освобождения от уголовной ответственности выявляет противоречие между ними, а поэтому рассматривается как очень серьезный аргумент в пользу поиска такого решения задачи, которое позволит найти выход из данной ситуации.
К процедурным средствам мышления относится также широко применяемое правоведами моделирование, в частности, выдвижение версий. Широко используются в социально-правовом мышлении такого рода средства, как алгоритмы, программы, методики. Об этих средствах социально-правового мышления целесообразно подробно говорить при описании решения отдельных мыслительных задач.
В общем же можно отметить следующее. Во-первых, алгоритмы, программы, методики при всем различии этих понятий отражают стремление к упорядоченности, последовательности и стройности мыслительной деятельности, или ее природу. В сущности, правовые нормы, как это отметил Ю. В. Кудрявцев, представляют собой программу поведения. «Стержнем правового воздействия на поведение людей, – пишет автор, – является нормирование человеческой деятельности».[54] Что же удивительного в том, что социально-правовое мышление, ориентируясь на выдачу программы поведения, само осуществляется программно?
Во-вторых, существует огромный перепад между степенью жесткости названных процедурных средств: от общей ориентации до настоящей системной разработки. Так, в криминалистике раньше широко применялась семичленная формула расследования преступления, описывающая вопросы: кто, где, когда, с какой целью и т. д. Сейчас уже начинают использоваться компьютерные программы расследования уголовных дел, например разработанные С. Цветковым на примере расследования квартирных краж.
Наконец, каждое из этих средств обеспечивает контроль за решением задачи. Пропуск этапа, игнорирование приема указывают на потенциальную ошибку.
Правовая наука все же довольно убедительно показывает, что практически на всех уровнях социально-правового мышления ошибки возникают там, где по тем или иным причинам, осознанно или нет пренебрегают процедурными средствами мыслительной деятельности.
Именно поэтому в сфере борьбы с преступностью процедурные средства социально-правового мышления не просто широко применяются, но и тяготеют к приобретению нормативности. Они облекаются в форму процессуальных и технологических правил, выполнение которых рассматривается как гарантия правильного решения и в ряде случаев обеспечивается принудительной силой государства. Особенно ярко это проявляется при осуществлении правоприменительного мышления, при решении индивидуальных уголовно-правовых задач, находя свое выражение в существовании уголовно-процессуальных норм, содержащих различного рода правила решения мыслительных задач. Такого же рода правила содержатся и в уголовном законе, например, заслуживающие специального рассмотрения и очень важные правила квалификации преступлений и индивидуализации наказаний.
Распространенный вид процедурных средств – это тактические и иные рекомендации, приобретающие иногда большой регулятивный потенциал. Правила осмотра места происшествия, связанного с постоянным принятием предварительных решений о так называемой относимости и допустимости доказательств, лишь в общем виде сформулированы в ст. 179 УПК РСФСР и соответствующих статьях УПК других союзных республик. На их основе методические рекомендации дают детальный порядок проведения этого следственного действия, образуя специфическую программу решения мыслительных задач.
Социально-правовая мыслительная деятельность, влекущая принятие общих решений в сфере уголовной политики, правотворческих и правоорганизационных решений, в меньшей степени использует процедурные средства. Тем не менее существует самый общий, подвергающийся суровой критике, но все-таки некоторый порядок разработки проектов и принятия уголовных законов. Издано довольно много ведомственных рекомендаций по реализации уголовного закона, обеспечению поступления необходимой информации, разработке и принятию планов профилактики, которые в определенном порядке утверждаются местными органами власти.
Значимость процедурных средств социально-правового мышления, тенденции его тяготения к нормативности и здесь проявляются в стремлении разработать программы принятия решений, нормативно определить их содержание и структуру (перечень решаемых вопросов, необходимые элементы и признаки решения и т. д.).
«Комсомольская правда» от 3 ноября 1988 г. опубликовала материал о сессии Верховного Совета СССР, на которой утверждались Указы Президиума Верховного Совета СССР от 28 июля 1988 г. о порядке организации и проведения собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций в СССР и об обязанностях и правах внутренних войск МВД СССР при охране общественного порядка. Это чрезвычайно важные нормативные акты, и газета задала резонные вопросы: 1. «Можно ли за короткий срок всесторонне рассмотреть документы, оказавшиеся в центре столь бурных общественных споров?» 2. «Что если бы на сессии выступили, скажем, независимые эксперты-специалисты и изложили свои “про” и “контра”?» 3. «Депутаты “не услышали” очень серьезных возражений. Какую истину можно отыскать в такой полемике?» И четвертый вопрос касался обеспечения тайны голосования, подсчета голосов и т. д.
Вопросы эти обсуждались на Съезде народных депутатов СССР. Постановлено внести на рассмотрение II Съезда проект Регламента Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР. По-видимому, они включат в себя представление фиксированных данных, использование приемов обеспечения анализа альтернативных проектов и т. д. Без этого грамотно принимать решения очень трудно.
В этом отношении кое-что сделано для разработки планов и программ профилактики преступлений. Подготовлены многочисленные методические рекомендации, определяющие содержание данных, которые подлежат обязательному установлению, круг участников планирования, процедурные требования к потенциалу различных профилактических мер и т. д. К сожалению, практическое использование рекомендуемых приемов оставляет желать большего. Но тем не менее тенденция к использованию демократических и продуктивных процедурных средств социально-правового мышления в сфере борьбы с преступностью представляется весьма значимой.
Содержательные средства социально-правового мышления, на наш взгляд, включают: исходные положения, принципы, постулаты, парадигмы, доктрины, концепции, научные гипотезы, теории, выводы, утверждения, обобщения, социальные (криминологические, уголовно-правовые и иные) факты, эмпирическую информацию. Особое значение здесь имеет правовая информация: тексты уголовных и иных законов, подзаконные акты, судебная практика. Нетрудно видеть, что, как и процедурные средства, содержательные средства мышления в конечном счете представляют собой инструменты решения мыслительных задач на использование права в сфере борьбы с преступностью. И можно позволить себе, во всяком случае, временно, пренебречь разницей между гипотезой и выводом, концепцией и теорией, рекомендацией и обобщением при необходимости соотнести их с конкретными задачами (как это было оговорено и по отношению к процедурным средствам).
Подчеркнем общее в данной группе мыслительных средств и постараемся указать на их роль. Прежде всего признание так или иначе упорядоченного блока информации средством мышления отражает тот факт, что эта информация, в чем бы она ни состояла, выражена в такой форме, которая соответствует известным правилам, получена с соблюдением такого рода правил и имеет некоторую прогностическую, опережающую познавательную ценность.
Это касается всех содержательных средств социально-правового мышления, в частности доктрин, концепций, теорий, гипотез, обобщенной и эмпирической информации. Все они имеют некоторый статус и могут быть охарактеризованы по их информационной емкости и функциям. Хорошо известно, что науковедение придает существенное значение разграничению зрелой научной теории от конгломерата знаний. Да и у юристов одним из излюбленных сюжетов является признание или непризнание той или иной области знания самостоятельной наукой (много, в частности, споров велось об уголовной политике, теории профилактики преступлений, криминологии в целом).[55] Все эти обсуждения не случайны. Признание тех или иных блоков информации элементом теории связывает с ним некие возможности, некие ожидания.
Далее, каждое содержательное средство социально-правового мышления имеет некоторую меняющуюся в контексте, но все же существующую истинность, ценность, аргументационную силу, определенное значение, которые организуют, программируют мыслительную деятельность, воздействуют на ее ход, тем самым обеспечивая, хотя и не до конца, суверенность, истинность, эффективность ее результатов.
Разграничение и разъяснение названных свойств содержательных средств социально-правового мышления можно провести на примере. Информация о правиле, содержащаяся в уголовно-правовой норме, устанавливающей ответственность за спекуляцию, отражает в первую очередь то обстоятельство, что это правило нормативно закреплено законом, существует действительно, а затем раскрывает значение этого правила, расшифровывая, что понимается под образующей спекуляцию скупкой и перепродажей товаров или иных предметов с целью наживы (ст. 154 УК РСФСР).
К содержательным средствам социально-правового мышления относится также обобщенная и эмпирическая информация – материал, который перерабатывается в процессе решения правовой задачи. Информация в данном случае представляет собой особый
Общая классификация информации отражает объект социально-правового мышления и конкретизируется применительно к решению отдельных социально-правовых мыслительных задач. Напомним, что здесь можно выделить: данные о социально-экономических процессах, отражающих их влияние на преступность и процессы борьбы с нею (данные о социальной среде); данные о самой преступности, характеризующие ее прошлое, настоящее и возможное будущее; данные о процессах борьбы с преступностью, прежде всего состояние законодательства, принятые методы и способы деятельности, компетенция участников борьбы с преступностью, результаты и последствия проводимых мер воздействия на преступность, в особенности мер ответственности, применяемых к лицам, совершившим преступления.[57]
Говоря об использовании такой информации, возьмем, к примеру, две разноуровневые задачи: профилактику массовых драк подростков и молодежи; квалификацию преступления. Какая информация нужна в каждом из этих случаев? Очевидно, некоторые данные необходимы наверняка, о других можно спорить. Остановимся на несомненно нужных, начав с первой задачи.
Здесь прежде всего требуются данные о драках, в частности их масштабах, о группах подростков, в них участвующих, о последствиях, продолжительности и т. д. Вроде бы все это ясно. Однако очень часто данными такого рода пренебрегают либо используют сведения непроверенные, сомнительные, преувеличенные. А ведь от масштаба и характера событий зависит реакция на них. Далее, необходимо иметь сведения о демографической структуре населения региона, занятости подростков, характере экономики, состоянии досуговой сферы, потреблении алкоголя и т. д. Наконец, должно быть известно, какие меры уже принимались. Все эти и другие данные еще не программируют решение задачи, не определяют содержание выводов о путях ее решения, но они являются средством получения выводов.
Вторая задача требует иной информации. Нужны сведения о происшедшем уголовном событии, т. е. о действиях лица, установленных или нет; данные о законе, которым установлена ответственность за такого рода действия; данные о судебной практике по применению уголовного закона. Как будто бы меньше информации будет использовано при решении индивидуально-правовой задачи, но эта информация должна быть очень конкретной, да и требования к ее точности резко возрастают.
Значимость эмпирической информации как средства решения социально-правовых задач все больше раскрывается на этапе расширения гласности и демократизации общества. Пока ситуация такова, что сообщение для всеобщего сведения данных того или иного характера уже само по себе меняет подход общества к социально-правовым проблемам. Сообщения на XIX Всесоюзной партийной конференции об уровне концентрации исправительно-трудовых учреждений в Коми АССР, данные о масштабах использования труда осужденных, об обстановке в местах лишения свободы, о численности лиц, ранее судимых, их сосредоточении в отдельных регионах страны, о числе лиц, осуждаемых к лишению свободы, могут совершенно изменить наши представления о том, как обществу следует преодолевать такое явление, как преступность.
Но такие данные должны быть точными и давать реальное представление о реальных процессах. В противном случае возможно запугивание общества, провокация принятия незаконных мер под известным лозунгом решительной борьбы с преступностью.
Обозначающие средства социально-правового мышления включают понятийный аппарат, правовые дефиниции, юридические конструкции, тексты правовых актов, научные тексты и т. д. Правоведы уделяют огромное внимание их анализу и применению при разработке законодательных актов, принятии управленческих решений, толковании действующего закона и во многих других случаях. Значительный интерес в этом плане представляют исследования обозначающих средств в уголовном процессе, уголовном праве.[58]
В ряде отношений обозначающие и содержательные средства совпадают, но и различия между ними существенны. Обозначающие средства обеспечивают необходимую форму социально-правового мышления, устанавливают общий язык, образуют знаковую систему, функционирующую в обществе. К ним предъявляются самостоятельные, иногда противоречащие друг другу, требования однозначности, информативности, понятности и др. По-видимому, если социально-правовое мышление будет игнорировать обозначающие средства, его эффективность резко снизится. Попробуем показать это на примерах.
В ст. 170 УК РСФСР 1961 г. говорится о злоупотреблении властью или служебным положением как об умышленном использовании должностным лицом своего служебного положения вопреки интересам службы, если оно совершено из корыстной или иной личной заинтересованности и причинило существенный вред государственным или общественным интересам, либо охраняемым законом правам и интересам граждан. Но что такое личная заинтересованность? Она правильно как будто толкуется как личные побуждения, противоречащие интересам службы. Но само это толкование показывает, что обозначающий оборот «личная заинтересованность» ничего не прибавляет к смыслу закона, ибо вне личной заинтересованности, личных побуждений сделать ничего нельзя. Зато этот оборот иногда позволяет давать произвольную оценку действиям, совершенным и в своих, и в служебных интересах, что вполне естественно. Далее, в нормативных актах и в литературе очень широко применяется понятие «нетрудовые доходы». В этом случае как будто тоже ясно, о чем идет речь. И все же попытка использовать это понятие в праве влечет многие трудности, ибо экономически оно определенным не является. А по существу юристы его заменяют понятиями «запрещенные», «противоправные» доходы.
В то же время совершенствование обозначающих средств повышает эффективность социально-правового мышления и практики. Специалисты в области уголовного процесса вели поистине отчаянную борьбу за то, чтобы было дано законодательное определение презумпции невиновности. И после принятия Конституции СССР 1977 г., по мнению В. М. Савицкого, «уже никому не приходит в голову отрицать действие презумпции невиновности», согласно которой никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а также подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в соответствии с законом (ст. 160).[59]
До сих пор речь шла о средствах социально-правового мышления, которые можно условно назвать социально одобряемыми. Конечно, и они могут быть сформулированы и обозначены неверно, могут оказаться изначально ложными либо устаревшими. Но и в самом существовании и необходимости названных средств мышления никакого сомнения, разумеется, быть не может. Однако внимания заслуживают применяемые в деформированном или ложном социально-правовом мышлении и неодобряемые, сомнительные средства. Это устаревшие стереотипы, догмы, предрассудки, вымышленная информация, слухи, сплетни и другие проявления ложного, принципиально неистинного и неэффективного знания.
Социологи и психологи уделяют мало внимания этим элементам общественного сознания. Да иное было бы удивительным: ведь длительное время господствовала ориентация на монолитность общественного сознания, а все отличающееся от одобряемого единства рассматривалось как подлежащая искоренению случайность.
Между тем ложные средства юридического мышления оказывали весьма сильное негативное воздействие на поведение людей, на режим законности, состояние правопорядка. Догмы политической экономии, социологии, правовой науки, непроверенные суждения, искаженные представления о потребностях, поведенческих нормах порождали избыточную репрессию, одновременно примиряя граждан с правовой незащищенностью. «Мышление “сверху вниз”, – пишет в «Комсомольской правде» журналист А. Быстров, – благословлено принципом демократического централизма, вписанного в наши судьбы полвека назад вождем. Демократия для красного словца, зато централизм – не влезай, убьет».[60] Сказано, может быть, и излишне остро, но проблема затронута реальная.
Сейчас, в условиях перестройки общественных наук, разумеется, нужно не только вспоминать прежние подходы, но и, опираясь на накопленные знания, анализировать социально-правовое мышление как реальность во всей его противоречивости. Известно, в частности, что в прессе и в устной речи стало широко применяться понятие «телефонное право». Оно передает тот факт, что средством решения правовых мыслительных задач, следствием принятия решений являются внеправовые указания руководства или иных лиц, имеющих ту или иную власть, просьбы, советы. Телефонное или подобное ему право регулирует процесс сращивания преступников с государственными органами, деформирует практику, подрывает законность.
Поэтому необходимо нейтрализовать ложные, деформированные средства социально-правового мышления. Попытка их анализа позволяет выделить две группы таких средств:
1) неосознаваемые как деформированные, как ложные;
2) осознанные ложные средства, используемые с целью защиты тех или иных интересов в ущерб режиму законности и состоянию правопорядка.
К
О содержании этих средств деформированного мышления уже говорилось. Здесь подчеркнем, что их нейтрализация связана с общими процессами перестройки, прежде всего повышением социальной активности в сфере борьбы с преступностью, ответственности за ее состояние, формированием нового политического и экономического мышления, преодолением экстремистских подходов к социальной жизни, ориентацией на общечеловеческие ценности, на различение добра и зла, на милосердие и терпимость.
Примерами осознанных ложных средств можно считать распространявшиеся ранее утверждения о постоянном снижении преступности; некоторые описания положения дел в местах лишения свободы, создающие впечатление о легкости отбытия такого наказания; приводившиеся иногда характеристики так называемой стабильности приговоров; фальсифицированные сообщения о доказанности обвинения в совершении преступлений и некоторые другие.
Нейтрализация этих средств наталкивается, если не на сопротивление, то на равнодушие. Поэтому важно повысить этико-нравственные и правовые требования к предлагаемым решениям и выводам. Сознательная ложь, приводящая к тяжким нарушениям прав и законных интересов общества и личности, манипулирование своими профессиональными возможностями, использование иных подобных средств должны встречать суровое осуждение общества.
Одним из путей решения этой задачи могло бы быть подробное изучение теории и практики использования отдельных средств социально-правового мышления. Оно требует, конечно же, многих усилий. Поэтому далее остановимся лишь на исходных положениях социально-правового мышления, поскольку именно они, пожалуй, играют самую важную роль.
Исходные положения социально-правового мышления
Исходные положения социально-правового мышления – это средства получения важнейшей информации, на основе которой полностью или частично решается мыслительная задача. Своим содержанием и функциями исходные положения включают социально-правовое мышление в систему общественного сознания, как бы задают, предопределяют его содержание, его познавательно-решающие возможности, отражая существующие в обществе опорную систему ценностей в сфере действия права, суждения о правом и неправом, справедливом и несправедливом, желаемом и отрицаемом, нравственном и безнравственном.
Исходные положения социально-правового мышления, таким образом, влияя на саму мыслительную деятельность, сами (равно как право, правовая политика и практика), по существу, формируются всем состоянием общества, его политической и экономической системой, мировоззрением, политическим, экономическим мышлением, искусством, традициями, всем содержанием социальной практики, поведением людей на производстве, в быту и проч. Поэтому необходимо оценивать истинность и позитивную преобразующую силу исходных положений социально-правового мышления, исходя из действительных закономерностей социализма, но одновременно учитывая и последствия длительного господства административно-командной системы, деформаций социализма, атмосферы беззаконий, несбывшиеся надежды и невыполненные обещания. Будучи по своей сущности в тенденции истинными, исходные положения во многих случаях способны выступать в качестве ложных утверждений, стереотипов, не отражающих реальность, могут деформировать мышление. Достаточно вспомнить постулат Сталина об усилении классовой борьбы по мере построения социализма, лозунги типа «Если враг не сдается, его уничтожают» и др. В истории случалось и так, что правильные исходные положения оказывались лишь средством маскировки принятых способов решения мыслительных задач. Лозунг «Кадры решают все» отнюдь не мешал репрессиям. Постулат воспитательного воздействия наказания известен каждому юристу, но он не всегда заставляет администрацию исправительно-трудовых учреждений вставать на защиту одних осужденных от произвола других.
Какова же роль исходных положений социально-правового мышления? По своему назначению они обеспечивают эффективность социально-правового мышления как в целом, так и на отдельных его этапах, дают возможность найти правильный подход к решению задачи, получить необходимую информацию и прийти к верному выводу.
Это значение исходных положений для любого типа мышления, во всяком случае рационального, в общем-то очевидно. Философы подчеркивают обычно известное положение о том, что не решив общих вопросов, нельзя браться за частные. Но и на практике даже в бытовом (в данном случае – юридически значимом) поведении авторитет человека, не знающего, чего он хочет, меняющего свои взгляды и решения без серьезных к тому причин, стоит обычно невысоко.
Исходные положения социально-правового мышления позволяют при решении социально-правовых задач опираться на общечеловеческие интересы и традиции, быт народов и социальных групп, сложившуюся историческую обстановку. В любой социальной группе существовали и существуют свои представления о чести, о той системе общественных требований, соблюдение которых люди иногда ставили выше ценности собственной жизни. Дуэли, самосожжение раскольников, уход в революцию, да и менее яркие поступки опирались на глубинные, не всегда осознаваемые идеи о ценности личности, о праве на самостоятельность, об отношениях с государством, о путях защиты своего достоинства. И хотя современное социально-правовое мышление приемлет далеко не все взгляды и представления прежних времен, по-видимому, с порога отрицать их регулирующий характер невозможно. Напротив, лучшие традиции народа должны быть осмыслены и предметнее вплетены в социально-правовую мыслительную деятельность.
Поделиться книгой: