Возвышенное

Но сейчас он совершенно точно в здравом уме. Он помнит, как взял куртку, перед тем как выйти, он обут. Уверен, что говорит осмысленно. Когда оглядывается по сторонам, он не видит ничего ненормального: карабкающихся по его телу пауков или падающих с неба звезд. Просто девушка с каштановыми волосами выглядит, как блондинка, которая заявляет, что она призрак, а еще она ощущается, как горячий электро-заряд.

Ну точно. Спятил.

– И почему я не задумался об этом раньше?

– Задумался о чем?

Он машет рукой над головой.

– Ты блондинка, а Джей говорит, что шатенка. А твои глаза? О боже. Что происходит?

– Мои глаза? Волосы? – Люси наклоняется, пытаясь поймать его взгляд. – Ты видишь меня по-другому?

Он холодно пожимает плечами. Чувствуя, словно в его груди пробежал табун взбесившихся лошадей.

– Ты видишь меня по-другому, и это не испугало тебя раньше?

– Раньше нет, – стонет он. – Кажется, я просто не задумывался над этим. Я вообще не хочу об этом думать.

– О чем?

– Ни о чем. Забудь, – он проводит рукой по волосам.

– Что ты почувствовал от моего прикосновения? – более настойчиво спрашивает она.

– Эм-м. Словно… – он покачивает головой, пытаясь найти подходящее слово. – Как энергия… Или вибрация…

Она снова протягивает свою руку. Он смотрит на нее в упор и, кажется, что проходит целая вечность, прежде чем он подходит ближе, тяжело дыша, и принимает ее. От ее прикосновения сквозь него проносится небольшой щелчок и снова превращается в тепло и вибрацию. Его голос дрожит, когда он говорит:

– Как энергия, эфир. Хм…

Эта вибрация заполняет его настолько стремительно, что он чувствует себя дезориентированным. Он снова выпускает ее руку и отходит, отряхивая руки об себя, будто вытирая от воды.

– Это безумие, Люси. Просто безумие.

Она делает шаг к нему, он тут же отходит назад, нуждаясь в пространстве, чтобы дышать. Кажется, что весь воздух ушел из легких, когда она встала так близко. Словно читая его мысли, она натягивает рукава своей блузки, пряча руки.

После долгой паузы любопытство берет над ним верх. Он тянется к ней, берет ее за рукав и притягивает к себе. Кончиками пальцев проводит по ее ладони, прежде чем повернуть ее руку и прижать к своей. Покалывающая энергия переходит в восхитительное тепло и под конец в странную глубокую ноющую боль. Он видит ее силуэт, но не может сомкнуть руку вокруг ее руки. Когда он сжимает сильнее, ее энергия отражает его прикосновения.

Неужели это все его воображение?

– Это дико, – выдыхает он. Она отступает, словно его прикосновения приносят ей боль. – Ты в порядке?

– Да, – отвечает она. – Все это – как-то слишком. Твоя кожа на ощупь такая горячая и… живая? Это немного подавляет меня.

Колин морщится, отпускает ее руку и бормочет извинения.

– Меня словно не существовало, и вот внезапно я оказалась на той тропинке. – объясняет она. – А какое было на мне платье? В мелкий цветочек? И на ногах сандалии, как у маленькой девочки? – она затихает, а он смотрит и ждет. – Кажется, меня в нем похоронили.

Он понимает, что она боится. Ее глаза глубокого фиолетового цвета с красноватыми металлическими крапинками. В них надежда и страх, но ему кажется, что страха все же больше. Колин зажмуривается. Он может читать настроение в ее глазах.

– Колин, ты в порядке?

Он прижимает нижнюю часть ладони ко лбу и бормочет что-то, ни да, ни нет. И он определенно не в порядке.

Она подходит ближе.

– Когда увидела тебя, у меня было чувство, что я должна была тебя найти, и я понимаю, как странно и пугающе все это звучит. Поэтому я и убежала.

– Я почти побежал за тобой, – бормочет он, и сразу же жалеет, что не сделал этого. Этот разговор похож на бег сломя голову в темноте и с резкими поворотами. Он не знает, как тут ориентироваться.

– После первого дня я чувствовала, что меня тянуло в эту школу. Я сидела на улице и… – краем глаза он видел, как она смотрела на него. – Знаешь, когда задерживаешь дыхание, и все вокруг становится таким напряженным, сдавливающим, и ты задумываешься, сможет ли это сжечь все внутри. Я имею в виду, что кислород не проходит в легкие, а углекислый газ не выходит, но при этом внутри все жжет, понимаешь?

Его глаза изумленно распахиваются, и он слегка кивает. Он прекрасно понимает, о чем она.

– Видеть тебя – это словно иметь возможность выдохнуть и вдохнуть снова, – она изучает его выражение лица. – Знаю, это звучит немного неубедительно, но когда я с тобой – даже если все остальное не имеет смысла – я рада, что вернулась.

Она сказала слишком много всего, и Колин не знает, как сказать ей, что это невозможно, будто она мертва, и весь этот разговор – просто плод его воображения. Но с другой стороны, если это только у него в голове, почему ему так неловко от ее слов, – все это может быть правда. И как ему сопротивляться этому безумию, ведь его мама не смогла это сделать.

Скорее всего, ее депрессия после смерти его сестры была настолько глубока, что она несколько дней не ела и не двигалась. И в конце она настаивала на том, что видела свою мертвую дочь, ходящую вокруг кампуса, и это лишило ее рассудка, после чего она скинула всю свою семью на машине с моста.

Он смотрел на нее, не отрываясь, и казалось, что его сейчас стошнит. Ее глаза кажутся фиолетовыми с переливами жидкого металлика. Только он видит ее со светлыми волосами. Она говорит ему, что вернулась из могилы, и только ради него.

– Я… Мне надо… Это просто безумие. Кажется, я с сошел с ума. Я совершенн… Прости, но мне надо…

– Пожалуйста, Колин, поверь мне. Я бы никогда…

Он встает, обрывая ее на полуслове, напряженно разворачивается и уходит в общежитие так быстро, как только может.

Глава 9

ОНА

Она смотрит, как уходит Колин, и почти чувствует его бешеную реакцию. Воздух кажется остывающим при каждом его шаге, но она все еще ощущает его горячее прикосновение к руке. Этот разговор оказался одновременно и лучше, и хуже, нежели она ожидала. Лучше, потому что она на самом деле была в состоянии все объяснить. Хуже, потому что он ушел, выглядя и думая так, будто она все это придумала.

Люси встает и кутается в толстовку Колина. Она закрывает глаза и вдыхает его запах, оставшийся на ткани. Что она еще может сделать, кроме как ждать? Она не может винить его за панику или страх, так ясно написанные на его лице. Только так она сможет завоевать его доверие, чтобы он увидел, что все, чего она хочет, – это быть рядом с ним.

Оглянувшись еще раз, она возвращается к своему сараю.

Следующим утром она сидит у статуи Святой Осанны, обхватив колени и плотно прижав их к груди. Она привыкла к странности статуи. Единственное, что она чувствует сейчас, – это то, насколько она неуместна в этом живом мире. Рано вставшие студенты идут сквозь холод, разговаривают, смеются и едят. Расслабленные и толком не проснувшиеся. Один с пылающим румянцем на щеках, другой со спутанными рыжими волосами, а третий с гладкой, цвета эбенового дерева кожей. Несмотря на это, Люси поражена, насколько мало они отличаются друг от друга. Пространство вокруг каждого из них ощущается вялым и пустым.

Люси думает, что Колин должен ненавидеть такую погоду: влажную, с изморосью. Станет ли он и в дождь ездить на своем велосипеде, перепрыгивая через препятствия вопреки всем законам гравитации? Ей хотелось бы увидеть его во время этого – растворенного в том, что он любит.

Как только солнце достигает крыш домов, появляется Колин. Он выходит из-за угла, направляясь на утреннюю смену в Итан Холл. Длинные ноги, большие шаги, растрепанные нестриженые волосы. Он откидывает прядь со лба, смотрит на часы, прежде чем перейти на бег. Люси ныряет обратно в тень, натянув на голову капюшон толстовки. В отличие от любого другого студента этой школы, пространство вокруг Колина более полное, будто осязаемое. Воздух рядом с ним искажен, как при нагревании, он скручивается внутрь, желая быть как можно ближе к нему. Как и она.

– Доброе утро, – говорит она в холод, надеясь, что тот передаст сообщение Колину.

Глава 10

ОН

– А я раньше говорил тебе, какая ты клевая, Дот? – спрашивает Джей с набитым ртом и со второй тарелкой гренок перед собой. Они сидят за дальним столиком, наблюдая, как Дот и другие повара готовят завтрак для сотен студентов, потоком вливающихся сюда. Тут они могут поесть в тишине, ну и стащить лишний кусочек бекона.

Но сегодня утром Колин ковыряется в своем завтраке.

– Если я такая клевая, то почему мне всегда приходится убирать за тобой тарелки? – глядя на него из-за плеча, спрашивает она.

Джей сразу же меняет тему:

– Ты куда-то собираешься после работы?

Дот подходит к Колину сзади, ставит пакет с апельсиновым соком на стол и, вернувшись обратно к огромной сковороде, переворачивает как минимум семнадцать гренок одним махом.

– Ага, я иду на турнир по покеру в Спокане. В прошлый мой выход мне выпал роял-флэш. И это основная задача на сегодня, – она улыбается и немного пританцовывает, нарезая апельсины.

– Дот, знаешь, мне не очень нравится мысль, что ты будешь за рулем по дороге туда, – сказал Джей.

– Я тебя умоляю, – издевается она. – Мое зрение куда лучше твоего, мальчик. Я же видела некоторых девочек, с которыми ты встречался, – она делает кавычки пальцами на слове «встречался».

– Ты променяешь нас на поздний завтрак со старушками? Знаешь, Дот, это обидно. Вот был бы я лет на десять старше… – поддразнивает Джей, поигрывая бровями.

– Джей, ты такой жуткий, – Колин и без этого чувствует себя отвратительно. Он не спал всю ночь. Даже боялся закрыть глаза, чтобы не увидеть еще что-нибудь, подтверждающее его безумие. Он безнадежен.

Дот снова наполняет тарелку Джея и вытирает руки о свой фартук с надписью «Не жарь без меня».

– Ты же знаешь, я сойду с ума, если не выберусь отсюда.

Все молчат, и Колин чувствует, что они оба смотрят на него, ждут его реакцию на слова Дот. Колин – сирота, который не имеет ни малейшего представления, что будет дальше, и который, вероятно, никогда не уедет из этого крохотного городка.

Меняя тему, он спрашивает первое, что приходит в голову:

– Дот, а ты видела Ходоков? – и тут же жалеет об этом.

Она перестает резать, и нож зависает в воздухе. За стенкой Колин слышит шаги студентов, входящих в столовую. Наконец она, пожав плечами, отвечает:

– Думаю, нет, но иногда… Иногда я в этом не уверена.

Потребовалось пара секунд, чтобы ее слова дошли до Колина, и он понял их смысл.

– Ты думаешь, они существуют?

Она оборачивается, указывая на него лопаткой.

– Ты снова о маме? Ты же знаешь, я любила ее, как свою дочь.

Джей сидит молча, у него вдруг возобновился интерес к его гренкам. Он почти все знал о Колине. И он прекрасно знал историю смерти его семьи, и насколько сильно Колин ненавидел говорить на эту тему.

– Я просто хотел знать, – бормочет Колин.

Она отворачивается и молча переворачивает еще больше гренок, но потом все же отвечает:

– Иногда мне кажется, что они среди нас, и, может быть, мы просто не хотим их замечать.

Джей смеется, думая, что Дот пошутила. Но не Колин.

– Я сумасшедшая старушка, но в этом вопросе я абсолютно уверена.

– Что ты имеешь в виду? – Колин начинает отрывать от углов школьной газеты тонкие полоски, стараясь выглядеть, будто они обсуждаю саму обычную тему. Будто он не ловит каждое ее слово. – Ты веришь в эти истории?

– Я не знаю, мы все слышали истории о военном, сидящем на скамейке, или о девочке, исчезающей в лесу, – она немного косится на него, продолжая: – Газеты любят говорить о том, что это место необычное. Построенное на месте захоронения детей. О пожаре в первую неделю после открытия. Мы все знаем, что люди видели много странного, и не раз. Кто-то четче, чем остальные, – быстро добавляет она. – Кто теперь знает, что реально, а что нет.

Колин смотрит себе в тарелку.

– Думаешь, они повсюду? Призраки, духи и все такое? Не только в нашей школе?

– Может, не повсюду, но уж точно поблизости. Так люди говорят.

Колин спрашивает себя: неужели ему показался ее странный взгляд в окно в сторону озера.

– Если ты сама не видела, откуда же тебе знать? – встревает в разговор Джей. – Некоторые вещи, что я слышал, просто безумны. Ты должен быть полным приду… – он замолкает, быстро разглядывая выражение лица Колина, перед тем как набить рот гренками.

– Если ты думаешь, что этот мир не полон всякого, сложного для понимания, Джей, тогда ты слишком тупой, чтобы даже пользоваться вилкой, – тихий смех Дот смягчает ее слова.

Колин чувствует себя немного неуверенным, словно все его внутренности раскисли. Он и сам не знает, какой из вариантов хуже: что он сошел с ума или что истории, окружающие его всю жизнь, – правда. Что Люси на самом деле мертва.

– Как думаешь, почему они здесь? – тихо спрашивает он.

Замявшись, она оглядывается через плечо и приподнимает бровь.

– Малыш, ты слишком серьезно говоришь об этом, – повернувшись обратно и не ответив, она начинает нарезать большую миску сушеной клюквы. Комнату наполняет резкий свежий запах. – Кто знает? Может, чтобы приглядывать за нами, – пожав плечами, предполагает она. – Или встретить нас, чтобы мы были рядом со знакомыми, когда умрем. – она высыпает всю миску в миксер. – Или, может, они просто застряли. Возможно, им нужно что-то завершить.

– Завершить – это что-то типа мести? – спрашивает Колин.

– Ну если они злые, тогда точно можно с легкостью говорить и об этом. Я всегда думала, что мир по ту сторону неразбавленный: либо плохой, либо хороший. Наша жизнь серая, смешанная, а после смерти все или черное, или белое.

Она начинает замешивать тесто и раскатывать его по размеру часов Колина, ведя себя так, будто это один из самых привычных дней в жизни. Каждое ее движение кажется значимым, словно он до этого не замечал весь ее жизненный опыт.

– Спасибо, Дот.

– За что? За мои поэтические рассуждения о мертвых?

– Я имею в виду, пока ты не обсуждаешь горячего баристу из кофейни или преимущества ананасов в твоей сексуальной жизни, у нас все нормально.

– Я стараюсь, – она показывает на шкаф над столом. – Достань мои формы для выпечки.