Муза тьмы [Темная богиня]

Поэт уже принял решение.

— Я же тебе сказал: я надеюсь вызвать Клинур, чтобы отправиться за нею в загадочное царство снов. Буду тебе очень благодарен, если покажешь, как это делается. Думаю, ты знаешь о колдовстве гораздо больше, чем хочешь показать. Но если ты против, я сам где-нибудь отыщу рецепт.

— Ты потратишь на это немало сил, — заметил Кейн. — Ладно, раз ты так решил — пусть будет по-твоему. Но учти, риск очень велик. Может, подождем, пока твой разум не прояснится?

— Я хочу попробовать как можно скорее, — заявил Опирос, старательно наполняя свою кружку. — Ну хорошо, подождем. Попробуем завтра?

— Завтра ночью, если пожелаешь, — согласился Кейн. — Ночь — время Клинур. Я все приготовлю.

— А где ты собираешься провести эксперимент? Мой дом сгодится?

Кейн покачал головой.

— Думаю, мы найдем что-нибудь получше. Атмосфера тайны — вещь чрезвычайно важная. Нужно уединенное место, где никто нам не помешает, где нет дурных эманаций. На сны сильно влияет окружение, в котором находится спящий. Добрый дух Энсельеса не благоприятствует видениям, которые ты ищешь. Нужно вызвать Клинур в Старом Городе. В каком-нибудь из святилищ, что до сих пор излучает оккультные флюиды, которые помогут тебе войти в контакт с музой мрака.

— Святилище Ваула? — предложил Опирос.

— Это воинственный бог с холодной и несколько прозаичной натурой, возразил Кейн. — Я же имел в виду святилище Шенан. Богиня Луны должна способствовать нашим начинаниям.

— Я не знал, что ее культ простирался так далеко на север. А где ее святилище?

— Я покажу тебе, — уклончиво пообещал Кейн и начал толковать о процветании культа Шенан во времена Старого Города.

Они беседовали до поздней ночи. Левардос ненадолго покинул их, чтобы выполнить какое-то поручение. Когда он вернулся, то стал о чем-то шептаться с Кейном. Опирос почувствовал усталость и начал зевать. Бессчетные кружки пива в конце концов притупили его истерзанные наркотиком чувства, изгнали из головы голоса и образы. Опирос неожиданно решил, что достаточно пьян.

— Ну ладно, я, пожалуй, пойду домой и немного отдохну, — заявил он, подавив зевоту. — А может, мне лучше сегодня не спать? Может, я должен терпеть как можно дольше, чтобы крепче заснуть завтра ночью?

— Нет, отдохни немного, — сказал Кейн. — Если все у нас получится, тебе не придется засыпать. Клинур сама проведет тебя через врата сна.

— Ну, значит, до вечера, — бросил поэт, неловко собирая свои листки.

Ониксовую фигурку он еще раньше завернул и спрятал за пояс.

— Подожди, я пойду с тобой, — сказал Кейн. Он кивнул своим людям, чтобы те собирались. — Если ты случайно наткнешься на Эбероса, тебе придется дорого заплатить за риск, которому ты его подверг…

Когда они вышли из «Таверны Станчека», близился рассвет. Небо было еще темным, однако звезды уже начинали бледнеть. Было холодно и очень тихо. После задымленной, душной атмосферы таверны свежий воздух пьянил, как крепленое вино.

Прохожие встречались редко. В этот час даже те, кто пренебрегал сном, улаживали свои дела за закрытыми дверьми.

И уж никак не ожидал Кейн, что в это время суток к нему пристанет нищенка.

Сначала они услышали в темноте ее рыдающие причитания, а затем — шаркающую походку. В слабом свете фонаря возник ее силуэт. Факел, который нес Хайган, высветил фигуру женщины.

— Эй, господин хороший, подай монетку бедной матери! Прошу тебя, грошик для матери и ее дитятка…

Нищенка оказалась не старой, хоть грязные лохмотья и изможденное лицо добавляли ей лет. Младенец, закутанный в тряпки и похожий на бесформенный узел, сосал грудь. Личико его было накрыто материнской шалью.

Хайган шагнул вперед, чтобы прогнать попрошайку, но, пораженный неистовым блеском ее глаз, решил пропустить женщину к Кейну.

— Кейн! Да неужто это в самом деле ты? — подходя ближе, вкрадчиво воскликнула нищенка. — Ох, Кейн, ты ведь не пожалеешь денег, поможешь матери и бедному больному малютке? Он пока еще не умирает с голоду, но, если я не найду денег на хлеб и мясо, ему придется отправиться в лучший мир…

Ее бледное лицо показалось Кейну знакомым, однако он не смог припомнить, где и когда встречал эту женщину.

— Отчего ты просишь ночью, когда на улице нет людей? — буркнул он, ткнув в нее пальцем.

— Днем я теряюсь в толпе. Кроме того, порядочным людям неприятно видеть меня на улицах, — пожаловалась она. — У стражников нет сострадания к бедной матери и ее сыночку.

Ее окутывал тяжелый смрад не нищеты, а смерти. Пальцы Кейна нашарили мелкую монету, но неожиданный каприз заставил его сунуть в костлявую руку женщины золотой. Это позволит ей запастись едой и одеждой на несколько месяцев…

— Да хранит тебя Троэллет, — благословила его попрошайка, судорожно сжимая монету, словно хотела раздавить ее. Придвинувшись к Кейну еще ближе, она понизила голос:

— За поворотом в переулке ждут восемь мужчин. У двоих арбалеты. Они говорили о тебе.

Она проскользнула мимо Кейна, тихонько напевая что-то ребенку и перекладывая его так, чтобы он мог сосать другую грудь. Младенец вскрикнул, но не заплакал. Кейн услышал беспокойный шелест, напоминающий хлопанье крыльев, мать тихо запела сыну. Постепенно ее песня растаяла в ночи.

— Странно, — заметил Опирос, — благословила она тебя именем демона.

— Она говорила о засаде, — заметил Левардос, стоявший достаточно близко, чтобы все слышать. — Может, нужно вернуться, захватить побольше людей или пойти другой дорогой. Этот сукин сын Эберос, чтоб его черти взяли, подкарауливает нас на улице, которая ведет к дому Опироса.

— Я тоже так думаю, — согласился Кейн. — Но если это не Эберос. хотел бы я знать, кто на такое решился… Нет, не будем терять времени, возвращаясь за подмогой. Если они увидели наши факелы, то, когда мы повернем назад, они могут заподозрить что-то и сменить место. Раз мы знаем, что нас ждут, ловушка может обернуться против них.

— Они превосходят нас числом, к тому же у них арбалеты, — заметил Вебр.

— Я плачу тебе не за то, чтобы слушать, как ты играешь на дудке, — отрезал Кейн.

Хайган положил руку брату на плечо.

— Не волнуйся, братишка. Я специально выберу тебе в противники кого-нибудь поменьше!

Вебр оскалился и оттолкнул его.

— Позаботься лучше о своем факеле!

— Уймитесь! — рявкнул Кейн. — Нельзя стоять на месте, они могут заподозрить что-нибудь. Слушайте! Я зайду с тыла и займусь арбалетчиками. Вы не спеша следуйте до поворота. Идите с факелом, чтобы они видели приближающийся свет. Остановитесь, прежде чем я вас увижу; Опирос, ты крикни, что уронил статуэтку, и все вернитесь, освещая дорогу и делая вид, что ищете. Это даст мне время, чтобы успеть зайти в переулок с другой стороны. А когда я закричу, быстро бегите ко мне.

Видя, что они все поняли, Кейн исчез во мраке. Бежал он необыкновенно быстро и бесшумно.

— Он видит ночью, словно кот, — заметил Левардос, когда Кейн скрылся.

Энгельсе строился без определенного плана. Извилистые аллеи соседствовали с кривыми улочками. В этом запутанном лабиринте там и сям попадались островки городских усадеб. Уловить какую-то закономерность было невозможно.

Район, где они находились, был отведен под магазины и небольшие квартиры, зачастую объединенные между собой, — небольшие здания с центральным внутренним двором. Закоулок, где прятались враги, выходил именно в такой внутренний дворик — уединенный, грязный, с кучами отбросов, маленьким огородиком и загородкой для домашних животных.

Кейн, не раздумывая, выбрал самую короткую дорогу — вокруг домов. На первый взгляд казалось, что он действует безрассудно, однако все его чувства обострились, и он готов был мгновенно отреагировать на малейший признак опасности. Бежал он быстро и беззвучно, держась глубокой тени вдоль стен. Сюда не проникал даже тусклый свет звезд. Кейн рисковал больше всех, но он не мог доверить это задание никому из своих людей. Он тихо пофыркивал, словно подкрадывающийся хищник. Голубые огоньки гнева горели в его глазах — глазах прирожденного убийцы.

Неожиданно Кейн остановился перед закрытой дверью одного из домов, вспомнив, что тот пустует уже несколько месяцев. Тяжелая щеколда предназначалась скорее для защиты от обезумевших жильцов, чем от грабителей, так как интерьер дома не представлял никакой ценности. Взломать дверь оказалось несложно — достаточно было надавить разок хорошенько, чтобы вырвать с мясом замок. Но тогда не обошлось бы без шума, а в городе царило молчание. Кейн достал из-за отворота сапога тонкий нож. Через минуту дверь была открыта. Он толкнул ее и осторожно вошел в пустой магазин. Его встретили тишина и мягкий ковер пыли.

Крадучись, он пересек торговый зал. Следующая дверь вела во двор. Она оказалась заперта, и тяжелый деревянный брус пришлось снимать с петель, скрежет был оглушительный, но вряд ли этот звук мог насторожить тех, кто поджидал Кейна и Опироса в переулке. Думая об ожидающих его арбалетчиках, Кейн не спеша приоткрыл дверь, ведущую во дворик; приоткрыл настолько, чтобы протиснуться наружу. Невидимая стрела не вонзилась в его тело. Довольный тем, что двор завален мусорными кучами, Кейн выскользнул и, пригибаясь к земле, внимательно огляделся. Нет, во дворе никто не прятался. Быстро, не обращая внимания на темноту и препятствия, он перебежал через двор.

Свернув в переулок, Кейн удвоил внимание. Он уже различал неясные силуэты, скучившиеся в противоположном конце переулка, всего метрах в двадцати от него.

По крайней мере двое бандитов смотрели в его сторону, но не замечали крадущейся фигуры. Сверхъестественная способность видеть в темноте позволила Кейну рассмотреть двух бродяг со взведенными арбалетами. Их внимание было сосредоточено на людях Кейна, голоса которых приближались. Но в любой миг они могли почуять смерть, подкрадывающуюся к ним сзади.

Кейн вытащил из сапогов ножи — два плоских лезвия — и примерился к броску. Его левая рука молниеносно метнулась вперед, словно атакующая кобра; почти в ту же секунду правая последовала за ней с такой же смертоносной точностью.

Затаившимся неприятелям показалось, что за спиной у них появился призрак-убийца. Предсмертный вскрик. Ножи попали в цели. Двое арбалетчиков зашатались и рухнули на землю. Стрелы с железными наконечниками ударили в мостовую, выбив снопы искр.

С диким криком Кейн левой рукой выхватил меч и выскочил в переулок. Его враги ждали в темноте. Перед ними мелькнула фигура нападавшего. Сверкнула сталь, послышался звук ударов — и один из противников рухнул с рассеченной грудью, не увидев даже лица своего убийцы.

Кто-то вытащил фонарь, укрытый за камнями. Его блеск на мгновение всех ослепил. Затем пятеро застигнутых врасплох убийц увидели своего единственного противника. Однако прежде чем они поняли, кто на них напал, вращающийся клинок пробил горло еще одному воину. Осталось четверо.

С оружием наперевес они двинулись на Кейна. Приблизившийся первым потерял меч вместе с рукой и с воплями убежал, забрызгав кровью мостовую. После этого Кейн скрестил стальной клинок с более опытным противником. Ему приходилось наносить удары с лихорадочной быстротой, чтобы успевать отбиваться от атак двух оставшихся убийц. Кейн отражал их атаки ножом, который держал в правой руке, и ловко избегал отчаянных выпадов.

Но вот, наконец, в переулок вбежали его люди. Левардос быстро справился с одним из нападавших. Одновременно с этим Кейн вонзил меч в сердце другого наемника. Последний из нападавших убежал во двор.

Вебр и Хайган поспешили вслед за ним. Послышался шум переворачиваемых мусорных баков, затем крики агонии — и братья вернулись с довольными лицами.

— Не думаю, чтобы вы оставили его в живых… Вряд ли я смогу теперь задавать ему вопросы… — перевел дух Кейн.

Братья переглянулись и расхохотались.

— Не переживай, Кейн, — произнес Левардос, держа факел над лицом убитого им мужчины. — Это — вальданец, он ушел от «Станчека» вместе с Эберосом.

Кейн нахмурил брови.

— Ах, сукин сын. На свое золото он нанял стаю грязных крыс! Догадывался небось, что Опирос будет возвращаться не один… Ладно же, боюсь, это не последняя наша встреча!..

Глава 4. ЗА ГРАНЬЮ СНА

Сумерки уже сгущались, когда они подъехали к Старому Городу. Вслед за Опиросом ехала Сетеоль. Высокий воротник прикрывал синяки на ее шее. Опирос не вполне понимал, зачем она отправилась с ним. Когда вчера под утро он вернулся во дворец, девушка подскочила к нему с кулаками, ругаясь на чем свет стоит и царапаясь, пока, с трудом удерживая ее в пьяных объятиях, Опирос не рассказал ей о ночном приключении. И все-таки он надеялся, что настоящей причиной, по которой она сопровождала его в этом походе, было отнюдь не желание увидеть, как в результате безнравственных экспериментов он отправится к праотцам…

У Кейна было скверное настроение. Он послал своих людей на поиски Эбероса еще до рассвета, однако они не обнаружили и следа ученика алхимика. На всякий случай, кроме Левардоса, Вебра и Хайгана, он взял ее собой еще Хефа и остроносого карманника по имени Боулус. Интересно, предпримет ли Эберос еще одну попытку отобрать статуэтку? Или же он — что более правдоподобно — уже сбежал из города? Неизвестно… Кейн все же надеялся, что ученик алхимика не решится на такой дерзкий шаг.

Разгоряченный атмосферой приключения, Опирос был на редкость разговорчив и, в конце концов, сумел рассеять мрачное настроение Кейна. Поэт говорил о том, как надеется на встречу с музой, о желании познать неведомые чудеса страны снов, и Кейн постепенно проникся его энтузиазмом. Отворить врата сна. Кейн тоже чувствовал притягательность подобных опытов. Конечно же, это было рискованно, в высшей степени рискованно, но разве настоящие приключения бывают безопасными?

Можно ли вообще говорить о приключениях, если нет опасностей? Покой — это скука, скука — это застой, а застой — все равно что смерть… Кейн слушал поэта, поддакивал, делился собственными соображениями. Когда показались поросшие зеленью стены Старого Города, Кейн был окончательно убежден в необходимости эксперимента и задумчиво разглядывал ониксовую фигурку.

— Опять эта проклятая тень! — неожиданно заметила Сетеоль.

— Тень? — удивился Опирос.

— Опять промелькнула, — сказала она недовольно. — Видишь, как наши тени вытянулись в одну линию? — показала она рукой.

— Ну, значит, кто-то отогнал их… Но где же святилище Шенан?

— Уже близко — чуть в сторону от основной массы руин.

Старый Город излучал своеобразное призрачное очарование; древние стены, постепенно рассыпающиеся в пыль вместе с таинственными воспоминаниями, дышали меланхолическим спокойствием. Город впечатлял, особенно по сравнению со своим разваливающимся потомком — Энсельесом Дома в Старом Городе были в основном деревянными, и теперь от них остались только отвалы земли, покрытые саваном бурьяна, — позабытые лесные могилы. Попадающаяся изредка сиротливая каменная стена или обломок скульптуры указывали местоположение какой-нибудь старинной постройки. Однако вдоль трудноразличимых улиц куда чаще встречались лишь заросшие углубления — фундаменты давно обвалившихся домов. Попадались и места, где стены зданий Старого Города упорно сопротивлялись действию времени и тянулись вверх — уставшие, но не сдавшиеся. Тьма, казалось, выползала из этих разрушающихся остовов, из зияющих входов, слепых окон и смешивалась с густеющими лесными тенями.

— Здесь, — объявил Кейн и направил коня в самые густые и дремучие заросли.

Недавний дождь увлажнил лес, и продираться меж деревьев было довольно неприятно — бока коней и ноги всадников вымокли. Замшелое каменное строение уединенно стояло среди сплетающихся ветвями деревьев. Растительности на стенах почти не было. Сохранились колонны и арки в южном стиле; в святилище кое-где уцелела куполообразная кровля. Благодаря глубокой тени, царящей внутри, здесь не разрослась зелень, уничтожившая большую часть руин Старого Города. Пол был засыпан кусками отвалившейся штукатурки, обломками каменных стен и скульптур — следами прошедших веков. Когда полумрак сомкнулся над развалинами святилища, мягкие кожаные портьеры, гирляндами свешивавшиеся с высоких сводчатых потолков, зашуршали, как тысячи крыльев, под дуновениями ветра, вырывавшегося из щелей в потрескавшихся стенах.

Кейн соскочил с коня и приказал своим людям разобрать каменный завал у входа. Возбужденный поэт рванулся вперед. Сетеоль со сдержанным любопытством шла за ним. Широкая юбка, доходившая до щиколоток, хлопала по высоким сапогам для верховой езды.

Кейн зажег пару факелов и присоединился к ним. Пока его люди прокладывали путь через каменную осыпь, он рассказывал историю святилища, иногда поднимая факел, чтобы показать любопытные архитектурные детали. Опирос снова казался обеспокоенным и удивленным оттого, что Кейн так запросто и небрежно рассуждает о руинах…

Лунный свет уже разлился жидким серебром на стылых камнях, когда Кейн закончил рассказ. Половодье лунного сияния вливалось через высокие узкие окна и трещины в стенах, скапливалось в глубоком бассейне рядом с алтарем; в огромном круглом отверстии в крыше мерцало ночное небо, к которому жрицы минувших веков обращали свои монотонные напевы. В некоторых местах, где не было мусора, влажные каменные плиты еще хранили следы странных мозаик.

По знаку Кейна Левардос расставил снаружи посты. Кейн хорошо платил своим людям, и если шеф решил потратить ночь на безбожные прихоти полоумного поэта что ж, это его дело. А их дело — поджидать Эбероса, если он следует за ними с очередной шайкой наемников. Ученик алхимика мог избежать гнева Кейна, и люди Кейна не имели ничего против этого, но если что — их мечи были наготове.

Кейн обернулся к поэту.

— Все в порядке? — спросил он полуутвердительно.

Энтузиазм Опироса не уменьшился.

— Я готов, если ты готов, Кейн. Место и в самом деде замечательное! Тут такая атмосфера. Проклятье, сколько раз я пытался передать нечто подобное в стихах! Какие сны витают вокруг! Кейн, если только муза придет ко мне этой ночью… Я чувствую, что смогу… смогу обрести вдохновение, которое так долго искал! Сегодня моя душа могла бы исторгнуть не только «Вихри ночи», но и сотни других вещей!

Горькая усмешка исказила лицо Кейна.

— Ну что ж, как знаешь, — проронил он. Затем протянул руку:

— Статуэтку!

Опирос отдал ему фигурку.

— И что, никаких истлевших фолиантов? Никаких столбов дыма? Никаких магических знаков?

Это была скорее бравада, чем ирония.

— Я же говорил: вызвать музу — простое колдовство, — ответил спокойно Кейн. — Мне нужна только капля твоей крови.

Сетеоль с удивлением внимательно следила за ними. Кейн отвел поэта в озерцо лунного света. Здесь, у забытого алтаря из безупречно обработанного камня он произнес необходимые заклинания.

Опиросу казалось, что ритмичный речитатив Кейна эхом отражается от древних стен. Заклятия Кейна действовали гипнотически. Стены святилища словно отдалились, свет луны и тень сплелись в единый вихрь бесформенных образов.

Опирос лег рядом со статуэткой из оникса на холодный камень. Физические ощущения отделились от сознания, Рядом с ним уже не было фигурки, вырезанной из оникса. Статуэтка расплылась, начала неожиданно расти в размерах — или это он уменьшался? Поэт чувствовал, как все движется, как кружится голова… Теперь рядом с ним лежала сама тьма — не черная фигура, а средоточие черноты. Тень музы Тьмы.

Она шевельнулась. Клинур лениво повернулась к поэту, увидела его, и ее повернутое в профиль лицо расплылось в улыбке. О, жестокое равнодушие ее улыбки!.. Муза поманила рукой. Опирос придвинулся к ней, его руки сомкнулись вокруг эбеново-черной фигуры. И его руки стали порождением тьмы — все его тело стало теперь тьмой. Их тела сплелись в любовном объятии. Приблизился миг экстаза, головокружительный и невыносимый. Затем тьма исчезла. Тело Опироса вновь стало материальным. Он обнимал девушку несказанной красоты, с нежной кожей, с улыбкой на полуоткрытых губах, с глазами, полными бездонной мудрости.

И вдруг она вырвалась из его объятий, держа его за руки, заставила поэта подняться и повела его за собой.

Только тогда Опирос разглядел маску холодной жестокости на ее лице…

…Сетеоль тяжело дышала. Мерцающая туманность, которая на мгновение затмила лунный свет у алтаря, внезапно рассеялась, как призрачное видение. Там, где раньше лежали Опирос и темная статуэтка, сейчас был лишь голый камень.

— Ты где? — позвала она. — Где он? — Сетеоль повернулась к Кейну.