Звезда по имени Виктор Цой

Тесть окинул взглядом эту живописную картину, молча переступил дерущихся товарищей и, проходя мимо моей невесты-жены, обронил: „Ничего страшного, в крайнем случае, сможешь и развестись“.

Кто бы знал, что эти слова тестя были пророческими…

Тесть подарил нам на свадьбу часы с кукушкой и хотел оплатить счет за свадебный ужин в кафе, а я, переполненный амбициями, наотрез отказался. А зря, с деньгами в то время была тоска зеленая. Еще помню очень прикольный, на мой взгляд, момент свадьбы.

В то время в каждом кафе исправно „служил“ какой-нибудь ансамбль лабухов, вечер за вечером услаждавших слух публики, в то время до отказа переполняющей любое питейное заведение, всякими шлягерами типа „Мадонна“ Серова, „Лаванда“ Ротару, „Листья желтые“ Паулса и т. д.

Такие же лабухи и то же самое играли и в вечер нашей свадьбы. Возбужденный веселым времяпровождением Игорь Семенов в какой-то момент встал, тряхнул своей львиной гривой и подошел к лабухам. О чем-то они пошептались, после чего лицо главного лабуха надменно вытянулось, губы скривились в мерзкой усмешке, но тем не менее он кивнул своим подельникам по группе, и они, отложив инструменты, отошли в сторону.

Игорь сел за рояль, придвинул к себе вокальный микрофон и с пылом-жаром грянул восхитительным голосом один из своих патетических рок-гимнов.

Во всем кабаке немедленно стихло. Мы находились на втором этаже, тишина установилась и на этаже внизу, все изумленно уставились на поющего монстра Игоря Семенова.

Игорь спел, грянул гром аплодисментов, а какая-та девушка подбежала к Игорю и вручила ему букетик цветов – полагаю, вытащенный из вазочек, кои украшали каждый столик.

И это еще не все! Все вокруг встали и стали рукоплескать. Игорек сразу растаял и уже приготовился дать полновесный акустический концерт, но местные лабухи, осознав, что им после этого уже будет не пережить унижения, резко вскочили, подбежали к Игорю, оттеснили его от рояля, схватили свои инструменты и уже через несколько секунд в зале загремело: „Позади крутой поворот, позади обманчивый лед…“ в любительской интерпретации.

Питерский повод

Читатель, которому хватило терпения дочитать до этого места, логично спросит: а какое все это отношение имеет к Виктору Цою? Имеет. Несмотря на то что ребята не смогли приехать ко мне на свадьбу, мы договорились, что они навестят и поздравят нас в Питере, куда мы с женой и моими питерскими друзьями уже на следующий день отправились на поезде.

По приезду в Ленинград мы созвонились с Марьяной и Виктором и договорились о встрече. Наш друг Володька Марков великодушно предоставил для встречи свою роскошную квартиру на набережной Мойки, где он проживал с мамой и папой. Я из Таллина привез несколько „вкусненьких“ бутылочек: эстонских наливочек, что-то типа бренди, ликер „Вана Таллинн“ – и в назначенный день приволок все к Володе. Туда же пришли и остальные питерские друзья, бывшие у нас на свадьбе.

Моя жена Оксана красиво порезала и разложила нехитрую закуску, расставила бутылочки… До прихода высоких гостей оставалось еще около 40 минут. Мои друзья голодными и страждущими взглядами окидывали закуску и выпивку, но я очень строго отгонял их от стола: „Это для Цоев!“

За 15 минут воспаленный мозг Дмитрия выдал тезис, против которого я не устоял: „Так ведь им будет самим неловко, когда они придут и увидят, что их так официально ждут. Надо создать неформальную атмосферу!“ – и с этими словами он стянул со стола бутылку коньяка.

Не успел я возмущенно высказать все, что я думаю, как в дверь позвонили и на пороге появились наши гости: Виктор и Марьяна Цой, а также, к большой радости, прекрасный человек, гитарист группы Юра Каспарян.

Мы прошли в комнату, расселись за столом, и, кстати, я получил очень ценный по тем временам подарок: прекрасный постер двойного альбома Red Wave („Красная волна“), который на днях выпустила Джоанна Стрингрей, американка, которая сначала потеряла голову от русского языка, а потом из-за Юры Каспаряна, став его женой.

Постер был шикарный, с массой интересных фото, любой фанат русского рока душу отдал бы за такой раритет. Оксана очень красиво оформила этот постер в деревянный багет, и он долгие годы висел на стенах по местам моего жительства.

И вот, если мы уже упомянули Джоанну, то в момент нашей посиделки оказалось, что Юра договорился с Джоанной о свидании и встреча должна была произойти очень скоро, совсем рядом от Вовкиной квартиры, на популярном месте для „стрелок“ – выходе из метро „Канал Грибоедова“. Тем не менее Юрий опаздывал, и поэтому он взял и позвонил Джоанне, что, мол, задерживается…

Несмотря на свою внешнюю незначительность, Каспарян, сам того не желая, совершил судьбоносный поступок в жизни Володи Маркова. Чтобы это понять, необходимо небольшое авторское отступление. Вообще-то фамилия Володи по отцу Вольфсон. Ну, Вы сами понимаете, что в застойные времена с подобной фамилией ни о какой юридической карьере, да и о чем-либо другом можно было только мечтать.

Володя одолжил фамилию у своей замечательной мамы и зазвучал вполне благонадежно: Владимир Марков – студент последнего курса знаменитой Юридической академии города Ленинграда. Мама – Марина Николаевна – больше всех на свете любила Володьку и поэтому поддерживала его во всем, уважала, терпела и привечала всех его друзей, включая самых непутевых и сомнительных.

Квартира у Вовки всегда была открыта для них, дом – хлебосольный и просторный и, как всякая квартира интеллигентных людей, забит книгами.

Кроме того, мама Володи была одним из самых чтимых, знаменитых и уважаемых преподавателей этой самой академии. В ее учениках были и Димка Медведь – будущий президент России Дмитрий Медведев, юрист и космонавт, депутат Юрий Батурин и многие другие известные люди.

Володькиного отца, фамилия которого не вызывала сомнения в его благородном происхождении, я за все годы никогда не видел. Он был суперзасекреченным конструктором каких-то не менее суперпуперновых подводных лодок и поэтому все свое время проводил в командировке, почему-то на Иссык-Куле.

Разумеется, домашний телефон суперзасекреченного конструктора суперзасекреченных подводных лодок прослушивался КГБ. И звонок по этому телефону американской гражданке, да еще с весьма сомнительной, по мнению совковых спецслужб, репутацией сразу же был зафиксирован и вызвал неадекватную реакцию.

Буквально через три дня Вовик отправился на распределение. Место в прокуратуре было давно за ним зарезервировано. Однако Вовке дали от ворот поворот, и он не получил в Питере места обычного юрисконсульта на каком-нибудь заводе.

Вовка с горя напился и махнул рукой на честолюбивые планы в отношении юридической карьеры. Вскоре он эмигрировал в Израиль, вернул себе отцовскую фамилию, но в конце 1990-х вернулся в Россию, в свой родной город на Неве, и ныне достойно продолжает семейные традиции: является известным специалистом в области гражданского и римского права, доцентом на кафедре одного из престижнейших питерских вузов, а также основателем Интернет-форума для самостоятельных путешественников, отец троих детей. Такое вот влияние оказала на судьбу Володи Маркова-Вольфсона, казалось бы, мимолетная вечеринка с группой „Кино“».[79]

Николай Мейнерт:

«Не так давно Наташа Васильева-Халл прислала мне изданный альбом фотографий „Кино“. Я вообще не знал о существовании фотографий „Кино“ у нас в Таллине, пока не увидел их в альбоме Наташи. Некоторые из них сделаны в Таллине, насколько помню, после концерта, организованного Марком Шлямовичем – 6 октября 1986 года. Очень хорошо, что фотографии сохранились, потому что в памяти осталось не так уж и много. Мне так вообще сложно что-то вспомнить, поскольку концерты Цоя („Кино“ и сольные) я видел многократно, и, к сожалению, конкретного мало помню. Помню, „Кино“ выступало в доме Братства Черноголовых. Шведское посольство рядом с ним, в соседнем здании, а этот зал-клуб действовал до недавнего времени. В силу некоторой оторванности от таллинских реалий я не знаю его статуса ныне, но еще недавно читал о дебатах по поводу возможной приватизации этого исторического здания. А концертов в то время там проходило много всяких, преимущественно камерных. И кое-кто из рок-групп тоже изредка появлялся… Где-то в моих архивах есть – по меньшей мере одно – письмо Виктора ко мне, когда он присылал свои записи для моей на тот момент в СССР уникальной радиопрограммы на Эстонском радио „Ритм-студия“. В Эстонии у нас все было проще…»[80]

Эдвард Литвинов:

«Я помню концерт Цоя, в Доме Братства Черноголовых… Меня тогда Коля Мейнерт туда пригласил. Помню, что сидел в первом ряду благодаря протекции. „Кино“ было явно необычно и непривычно для меня в смысле музыки… Это был первый и последний раз, когда я видел Цоя. Сейчас там шведское посольство. А что там тогда было, не помню. Но был маленький такой зальчик…»[81]

Георгий Гурьянов:

«Я не помню само выступление, сам концерт, но помню, как мы проводили там время, гуляли по Таллину. Я помню все, кроме момента выступления… Мне везде нравилось с ребятами. Даже в Киеве после Чернобыля. Как бы я там ни противился, но я получил большое удовольствие».[82]

Дмитрий Конрадт, фотограф Ленинградского рок-клуба:

«Я был фотографом ЛРК, фотографировал „Кино“ на концертах и в жизни, Цой часто обращался ко мне с просьбой сфотографировать группу, мы с ним встречались, я делал фотографии… Я ездил с „Кино“ на гастроли в Таллин, правда, фотографии оттуда получились не очень хорошими, было довольно темно, мы бродили по городу просто, и я фотографировал. Света тогда вообще было довольно мало и на концертах, поэтому получить качественные фото было очень сложно. К примеру, в рок-клубе был свой свет. Но он был очень плохой, и я пытался при съемке использовать свой».[83]

Николай Краснопевцев, в прошлом поклонник «Кино»:

«Мне было 17 лет, ездил я в Таллин, на концерт „Кино“, „писчал“ и „вересчал“ на этом концерте, фотоаппаратом „Зенит“ размахивал, за кулисы ходил и т. д. Я сейчас совсем не фанат „Кино“, но вспомнить-то об этом мне очень приятно… Но, надо сказать, что лично с Виктором я знаком не был, мелкий тогда еще был, только фотографировал немного, на концертах был на нескольких».[84]

О самом концерте в Таллине и его организации выше уже рассказано словами самого Марка, но можно кое-что добавить.

Например, фотограф Наташа Васильева вспоминала, как Цой едва не подрался с каким-то местным гопником в одном из пивбаров Таллина. Наташа особенно отметила в своих воспоминаниях, как смело и решительно (а главное – молча) Виктор осадил агрессивного персонажа. Кстати, восточное умение Цоя мгновенно превращаться из кажущейся совершенно безобидной бабочки в ядовитого скорпиона отмечали многие, очевидно, это было одной из черт, которые достались Виктору в наследство с корейскими корнями…

20 июня 1986 года. Киев. Концерт в Доме ученых. «Счетчик Гейгера»

Роман Альтер, музыкальный консультант фильма «Конец каникул», организатор почти всех последующих концертов «Кино» на Украине:

«Концерт в Доме ученых организовывал Шериф. Но привезли Цоя в Киев мы, а он только помог организовать сам концерт. Как раз это было в день рождения Цоя. Есть фотографии даже, где он с ромашками сидит… Мне они нравились больше всего, поэтому мы их и выбрали. „Кино“ в смысле.

Саша Шериф как-то узнал, что в Доме ученых можно провести какое-то мероприятие. Разумеется, ни о какой группе „Кино“ никто ничего не знал, и он как-то умудрился легко убедить директора пригласить перспективную молодежную группу. Зал Дома ученых забит был до отказа просто. Ученые, пришедшие на концерт, просто отвязались, размахивали галстуками и пиджаками… Была полная импровизация.

Шерифу тогда досталось. Во время концерта в зал ворвалась директор Дома ученых и, вытащив его за руку в коридор, потребовала немедленно прекратить „это безобразие“. Она сочла группу „Кино“ фашистами и назвала их песню „Перемен!“ настоящей диверсией… Шериф смог протянуть время в разборках с директрисой, и концерт благополучно был завершен».[85]

28–29 сентября 1986 года. Квартирный концерт в Ленинграде

28–29 сентября 1986 года в Ленинграде Виктор Цой вместе с Юрием Каспаряном сыграли небольшой квартирный концерт для немецких студентов, на улице Подводника Кузьмина. Сохранилось несколько не очень отчетливых фотографий, сделанных Виктором Морозовым, и небольшое воспоминание очевидца.

Из воспоминаний:

«Концерт проходил у меня на квартире в Ленинграде на улице Подводника Кузьмина, дом 1/2, осенью 1986 года, за день или за два до концерта в „Красном Октябре“. Играли Цой и Юра Каспарян, еще была Марина Смирнова, которая потом снималась в „Игле“, были какие-то немцы. Играли полтора часа, потом пили. Вход был 1 рубль и бутылка – кто что принесет. Фотограф на квартирнике был Виктор Морозов (он умер). После концерта, когда расходились, Цой продал несколько контрамарок на концерт по 50 копеек, у Юры было две, и он так отдал…»[86]

30 сентября 1986 года. «Кино» в Ленинграде. ДК «Красный Октябрь»

Дмитрий Защеринский:

«Первый концерт, на который я попал в моей жизни, был осенью. В петербургской осени есть время, период, когда достаточно рано темнеет (по сравнению с белыми ночами, когда не темнеет вообще), но еще достаточно тепло и комфортно, температура кружится вокруг 10 градусов. Концерт начинался в семь или восемь вечера. Место также было мне не известно. Это был ДК „Красный Октябрь“ на площади Добролюбова (города я тогда не знал, так как жил в Пушкине). Мы доехали до станции метро „Невский проспект“ и дальше ехали на троллейбусе несколько остановок, затем вышли и шли пешком, петляя по малознакомым узким улицам… Подошли к площади, на которой стоял Дом культуры. Уже на подходе стало понятно, что что-то изменилось: с нами, видимо, к той же цели шли другие молодые люди группами, парами и поодиночке, но все они отличались от обычных людей на улице, как строй солдат отличается от пешеходов… Все были веселыми, позитивными и необычно одетыми (потом это станет называться термином „неформально“). Одежда преобладала черных цветов и нетривиального дизайна разных стилей (учтите, что в моде того времени все было как на телевидении и в политической жизни). При подходе к ДК концентрация групп нарастала, а у самого входа в ДК творилось невообразимое: была толпа и давка на вход. С такой концентрацией людей можно было встретиться в те времена только в торговле, когда продавали какой-нибудь дефицит: бананы, сгущенку, гречневую кашу… Или в железнодорожных и авиакассах, где также не хватало билетов на юг и еще куда-нибудь. Мы отстояли давку, протолкались в двери в ДК (двустворчатой, но открытой только на одну створку – так, чтобы мог протиснуться только один человек). Позже я узнал, что это традиция. В дверях нас встретил кордон, состоявший из двух пожилых билетерш ДК, которые были насмерть перепуганы таким ажиотажным спросом на их помещение и видом прибывающих посетителей, каких-то администраторов зала, дружинников (была такая форма народной полиции), людей такого же вида, как и прибывающие, но с ответственными взглядами, относящимися к менеджменту концерта…

Мы вошли в фойе ДК, которое было заполнено такими же молодыми, энергичными, общающимися людьми, похожими, как на подбор, и главное, что бросалось в глаза, – живыми и органичными. Далее мы прошли в зал. Наши билеты были на 10 или 11 ряду прямо по центру, плотность людей в зале также была неестественной. Люди стояли и сидели на чем только можно (кроме самих кресел зала): на ступенях лестницы, амфитеатра, стояли у стен, стояли у сцены, перед первыми рядами… (Только потом я узнал, что на любой концерт того времени разными путями набивалось в 2–3 раза больше публики, чем сидячих мест в зале.) Но пока они все стояли вдоль стен либо сидели на ступенях. Среди этой публики (в основном молодой и разношерстно одетой) выделялась группа людей другого возраста – старше в среднем на 10–20 лет, классически одетых и сидевших прямо перед нашими местами. Время от времени к ним кто-то подходил или подбегал, что-то спрашивал, уточнял и уходил. Они были центром какого-то административного поклонения.

Как называется группа, на которую мы идем, и что она играет, я не знал (точнее, название мне приятель сказал, но оно для меня ничего не значило, просто слово, как слово банан, или морковь… Без ассоциаций…) Но атмосфера приближающегося действа на 180 градусов отличалась от атмосферы той жизни, в которой я жил и жило общество. Это завораживало. Начался концерт, при первом виде выходивших на сцену людей зал пришел в неистовство: крики, свист и выражение эмоций зашкаливали все виденное и слышанное ранее. Вышли солист, два гитариста и два ударника (что странно). С первыми аккордами зал стал подпевать, энергия свистков и шума приобрела направленный характер, каждую новую песню зал встречал овациями и овациями провожал, в зале творилось неистовство. Так начался первый концерт Ленинградского рок-клуба, на который я попал. На сцене была группа „Кино“.

Концерт продолжался, энергия зала пульсировала по нарастающей… Большая часть зала стояла, это было следствием того, что стояли люди перед сценой, они загораживали вид первым рядам, вставали те и так далее. Стояли в проходах. Группа играла все более любимые песни, темп и энергия которых нарастали. Группа стояла, как и зал, что придавало своеобразный визуальный дизайн. Дело в том, что „Кино“ выступало не только с двумя ударными установками (на второй, как выяснилось потом, играл Сергей Бугаев “Африка”), но и ударники стояли, это не встречалось больше ни у кого, однако придавало ритмам большую динамику, и „вертикальную архитектуру“.

Солист Виктор Цой пел без гитары, его движения были подчинены своеобразной пластике, одет он был также своеобразно: в черный комбинезон, перетянутый снаружи ремнем электросварщика, который имел два ряда застежек. В какой-то момент у соло-гитариста (Каспаряна) порвалась струна, и группа была вынуждена сделать перерыв. Музыканты ушли со сцены, в зале повисло безмолвие. Пауза продолжалась и затягивалась… Из-за кулис на сцену вышел солист, уже с гитарой. Его встретили овациями. Он немногословно сказал в микрофон, что порвалась струна и нужна пауза для ее замены, а пока он сыграет один. Он начал играть, зал стал подпевать каждое слово мелодичной песни. Так я в первый и единственный раз услышал исполнение песни, ставшей культовым произведением – „Алюминиевые огурцы“. Позже оказалось, что ни один концерт рок-клуба не был похож ни на какой другой, двух одинаковых не было, даже если группа давала концерты два дня подряд. Затем вышли музыканты, и концерт продолжился. В одном из ударников я узнал человека, несколько раз подходившего к нашим впереди сидящим соседям и говорившего, видимо, с самым главным человеком в возрасте из этой группы. Позже, через несколько лет, я узнал в этом человеке известного советского режиссера Сергея Соловьева, выпустившего фильм „Асса“, а в тот вечер так же, как и мы, первый раз пришедшего на концерт „Кино“ со своей творческой группой. Концерт закончился несколькими бисами, группа уходила, но ее вновь вызывали, весь зал стоял. Музыканты были мокрые от пота, такими же мокрыми были первые ряды стоящих и все, кто двигался в ритм. Овации и рукоплескания были неподдельными и живыми, сильно отличавшимися от оваций партийных съездов и пленумов, транслируемых в тот период по Центральному телевидению…»[87]

19 октября 1986 года. Концерт в ленинградском Дворце молодежи

19 октября 1986 года прошел концерт во Дворце молодежи, когда впервые на сцене с группой «Кино» появилась Джоанна Стингрей. Цой пел с ней песню «Двигайся, двигайся, танцуй со мной».

Марьяна Цой:

«Я совершенно от него этого не ожидала, стояла за кулисами (я обычно стою за кулисами, очень редко смотрю из зала, потому что у меня всегда ощущение, что что-то случится, а в зале столько народу, мне будет не выбраться). Джоанна попросила ее как-то представить. Цой взял микрофон – ну, думаю, сейчас скажет: „А вот Джоанна Стингрей“. А он вдруг взял и выдал, что, несмотря на недостижение соглашения между нашими странами в Рейкьявике (не знаю, как он это выговорил), мы хотим доказать, что мы хотим мира. Это была целая фраза, и это было невероятно!

Все просто замерли…»[88]

Джоанна Стингрей:

«Я была очень взволнована. Первоначально я должна была присоединиться к Борису и „Аквариуму“ на сцене рок-клуба, на концерте, но прямо перед концертом Коля Михайлов (директор рок-клуба) сказал Борису, что КГБ узнало, что я собираюсь петь, и что лучше не делать этого. Я не выходила на сцену, но подошел Цой и сказал: „Эй, Джо, мы даем концерт во Дворце молодежи, и я хочу, чтобы ты вышла и спела вместе с нами. Что они могут нам сделать? Мы покажем, как русские и американцы ладят, так что давайте просто сделаем это“.

Когда он вывел меня на сцену, я была так удивлена толпе зрителей, которые буквально сходили с ума… Это был один из самых захватывающих периодов в моей жизни».[89]

Необходимо отметить, что на концерте 19 октября в ЛДМ в составе «Кино» появился второй бас-гитарист Андрей Крисанов, талантливый художник, сотрудничавший помимо «Кино» с Сергеем Курехиным. Крисанов проиграл с «киношниками» почти год и стал автором обложки альбома «Группа крови».

25 октября 1986 года. Концерт в Кирове

25 октября 1986 года группа «Кино» выступила в Кирове, в рамках открытия местного рок-клуба и первого рок-фестиваля. Организатором данного концерта выступил Сергей “Джекки” Перминов (из группы «ЧП»). Первый вятский рок-фестиваль состоялся в ДК металлургов, где на тот момент работал Перминов, иногда замещая директора Людмилу Пикову. Изначально планировалось, что фестиваль посетит группа «Странные игры», но «Странные игры» приехать не смогли, и Виктор Сологуб предложил группу «Кино», и даже поехал вместе с ними. Вятские любители рок-н-ролла, ждавшие «Странные игры» или на худой конец «АукцЫон», большой компанией приехали на вокзал встречать ленинградских рокеров, и когда из вагона показались «киношники», многие из встречающих откровенно «скисли». «А-а-а-а… „Кино“… Здрасьте…»

Валерий Девяткин:

«Я знать не знал, что устраивается какой-то фестиваль, не видел никаких афиш и уж тем более не имел представления ни о каком Цое и „Кино“… И вот когда я зашел в зальчик, где все это должно было происходить, там уже выступало несколько команд. Играл „Шанс“ из ДК шинников, „Аттракцион“ из ДК строителей. Потом на сцену вышли „ЧП“: Перминов, Федяков, Пух, Быков и Кремлев. Это было потрясно: их музыка отличалась от официального рока тем, что имела большую энергию протеста, пусть даже не совсем оформленного и не совсем осознанного. Вся молодежь ринулась к сцене, все засвистели, замахали руками…

Тем временем „ЧП“ отыграли, на сцену вышел ведущий и объявил, что вместо групп „АукцЫон“ и „Странные игры“ выступит Виктор Цой и группа „Кино“ – встречайте!

А я еще в антракте бродил по коридорам ДК, заглядывал во все щели и двери. Открываю одну из дверей и вижу: сидят незнакомые тогда музыканты „ЧП“ и „Кино“. Рядом с ними могуче возвышается Вилен Агаев. Он удивленно спросил у меня: „А ты-то тут как оказался?“ – „А я пацифист“, – ответил я. „А-а-а-а…“ – понимающе произнес тот и вручил мне полстакана, которые я тут же без закуси выпил. Потом Агаев с волнением в голосе показал мне на один из углов гримерной: „Вон Цой!“ Мне же было абсолютно пофигу. Я не знал, кто это такой. Потом в дверях гримерной я не раз сталкивался с Цоем, но внимания на это практически не обращал… Цой был простым парнем, но чувствовалось, что он знает себе цену, что время и подтвердило.

Когда они заиграли, я поначалу подумал, что „ЧП“ получше будет, но смотрю: публика кричит, машет руками пуще прежнего… Все „киношники“ были в черных робах, и на спинах у них было написано: „Кино“. Музыканты совершенно не двигались по сцене, только Цой тихонько пританцовывал. Исполняли, помнится, „Тем, кто ложится спать, спокойного сна“.

На следующий день все было то же самое. Вот только в „Кино“ я воткнулся гораздо серьезнее. И тексты и музыка у Цоя были гораздо круче, чем у „ЧП“…»[90]

Сохранилось несколько ужасного качества фотографий – группа «Кино» в окружении Сергея Перминова, Виктора Сологуба и вятских любителей рока.

Виктор Сологуб, рок-музыкант:

«Ничего толком не помню. Только завтрак в гостинице и обратную дорогу, когда пьяный Витя с верхней полки упал. Потом мы с Гурьяновым в Москве разругались зачем-то. Молодые были, глупые! Потом помирились. Последние пару лет перед его смертью встречались и даже пару раз джемовали у него дома с винилом и моими машинками. Играли, импровизировали».[91]

Михаил Коковихин:

«Это был знаменитый сейшен! Помню, кагэбэшники (типа Юрия Исупова) в черной „Волге“ отслеживали наплыв „диссидюг“ вроде Леши Безденежных. Виктор Цой – тоже в черном – незабываемо пел: „Перемен! Мы ждем перемен!“»[92]

6 декабря 1986 года. Москва. Кафе «Метелица»

Открытое столкновение рокеров и власти произошло 6 декабря 1986 года в кафе «Метелица». Комсомол решил провести день творческой молодежи и выделил каждому жанру одно из центральных кафе на проспекте Калинина. Рокерам выставили неплохой аппарат от Намина, и хотя пропуска распределялись строго бюрократически, вся подпольная мафия пришла поглазеть на новый облик бывшего притона фарцов и наркоманов. Но до того, как Гарик Сукачев, Цой и другие возьмутся за гитары, предполагалась открытая дискуссия.

Однако пробравшийся вопреки воле организаторов концерта на сцену Святослав Задерий (представлявший уже тогда группу «Нате!») тоже исполнил две песни: «Шпиономания» и «Антиромантика» – после чего устроители концерта, запуганные дежурившими в зале сотрудниками КГБ, вырубили электричество выступавшей вслед за «Нате!» группе «Кино». В результате толпа зрителей распевала цоевскую «Электричку» под дробь ударных, не забыв при этом слегка настучать по голове электромонтеру-любителю, разбиравшемуся с проводами у пульта. По счастливой случайности Сергей Борисов, заплативший червонец швейцару, смог пронести в зал видеокамеру и сделать запись, которая дошла до поклонников – правда, в несколько урезанном виде.

Илья Смирнов:

«В кафе „Метелица“ на официальном комсомольском мероприятии Слава Задерий спел явную антисоветчину, власти спохватились и выключили электричество Цою».[93]

Сергей Борисов, фотограф:

«Я посещал много разных мест и выставок, таская с собой как фото-, так и видеокамеру. Я даже не в состоянии вспомнить сразу, где я тогда успел побывать. Но некоторые события помню отчетливо: например, выступление в „Валдае“, где была выставка и уже звучало слово „Асса“ – как заклинание или боевой клич. Тенденция у многих модных центровых мест была такова, чтобы впихнуть все самое новое и малоизвестное.

В „Метелице“ было запрещено снимать, и я был вынужден сдать сумку с камерой в гардероб. Там тоже был винегрет из Криса Кельми и Макаревича – это было уже не их время, но они об этом еще не знали – и были заявлены действительные герои этого времени: „Черный обелиск“ и „Кино“. Поэтому я, пользуясь советским организационным дебилизмом, вернулся в гардероб, взял сумку, вынул камеру в туалете и пошел снимать. Запрещали и обыскивали только на входе. Во время выступления „Кино“ администрация (с красными книжечками в кармане) после первой же песни попросила их покинуть сцену. Но Цой, не обращая на это внимания, запел „Электричку“. Менты отключили электричество, но они явно не понимали, с кем имеют дело: концерт продолжился в акустике. Зал стал скандировать вместе с Цоем: „Электричка везет меня туда, куда я не хочу“. Это произвело очень сильное впечатление. Менты вылезли на сцену и объявили, что концерт окончен по техническим причинам. Я не знаю точно, что подразумевалось под словом „Асса“, возможно, остальные тоже, но это что-то понеслось и стало сильно напрягать администрацию культурных мест».[94]

Георгий Гурьянов:

«Я помню прекрасно. Очень хорошо помню. Но поиграть там так и не удалось. Две-три песни и все».[95]

Юрий Каспарян:

«Этот концерт можно увидеть на YouTube. Мы смеялись, потому что это было уже то время, когда все стало можно, ну реально все это уже не преследовалось. Это, как Ахматова говорила про Пастернака вроде, „вон как нашего рыжего прижали, карьеру ему делают“.[96] Вот примерно так и у нас получилось. Такой героический угар. Я все понимаю, но просто реально уже все было можно, а тут какие-то запреты. В общем, у людей какие-то рефлексы сработали последние. Причем нам это и не нужно было в принципе. Обычный концерт был бы веселей. А тут получилось такое нечто с диссидентским налетом. А мы никогда не были диссидентами».[97]

25 декабря 1986 года. Ленинград. ЛРК

25 декабря Кинчев праздновал день рождения в Ленинградском рок-клубе. Как вспоминали очевидцы, сам юбиляр во время исполнения цоевского «Транквилизатора» танцевал в одном из проходов, чем жутко забавлял собравшуюся публику, не замедлившую к нему присоединиться.

Часть 3. 1987–1990

Март 1987 года. Дубна. ДК «Мир»

В марте 1987 года Цой с Каспаряном едут в город подмосковных физиков-ядерщиков Дубну, где Цой ранее уже бывал с Марьяной.

Сергей Попов:

«Хорошо помню этот прекрасный концерт. Виктор уже был в этом ДК, но один. С Каспаряном было еще лучше, он отличный гитарист – умный, изобретательный, тонкий».[98]

Сергей Муравьев:

«Вот на акустике мы как-то не особо рубились, насколько я помню. Но я тогда „Кино“ услышал раз в третий всего. И трезвый был. Сухой закон, все по талонам…»[99]

Сохранились прекрасные фотографии работы Игоря Бельведерского, которые впоследствии были использованы в оформлении диска с записью концерта в Дубне.

8 марта 1987 года. Концерт в Челябинске

8 марта 1987 года в восемь утра группа приехала в Челябинск (накануне они отыграли концерт в Миассе).

Когда «Москвич» белого цвета с группой «Кино» подъехал к зданию ЧПИ, ныне ЮУрГУ, возле входа уже собралась толпа фанатов. Чтобы попасть на концерт, поклонникам приходилось подпольно доставать билеты, это были праздничные открытки со специальной печатью.

За общением группы с фанатами пристально наблюдали представители местной комсомольской организации. Известно, что, когда кто-то из поклонников поставил бутылку пива на крышу машины, это чуть не стало поводом для отмены концерта.

«Компетентные органы» придрались к документам, которые у музыкантов были оформлены не так, как считали нужным в Челябинске. И гастроли решили запретить вообще, но, опасаясь реакции студентов, к главному корпусу политеха стянули чуть ли не весь гарнизон челябинской милиции во главе с областным начальством. Публика оказалась сильнее – после фактического разгрома зала концерт состоялся. Место проведения следующих двух концертов держали в строжайшей тайне. О них знали только свои. Цою устроили встречу с челябинскими педагогами, на которую, напугав учителей, все же пробрались многие любители рока. Последним стал квартирник в общежитии ЧелГУ.

Один из организаторов той самой встречи Дмитрий Филиппов рассказывал: после выступления в ЧПИ Цоя вместе с группой расположили в общежитии, где всю ночь напролет они пели песни.

«Цой очень любил пельмени, помню, ел он их с удовольствием, – делится воспоминаниями Дмитрий Филиппов. – Концерт проходил в холле на восьмом этаже. Тогда пришло очень много людей». По словам Дмитрия Филиппова, он тогда и не думал, что Виктор Цой может оказаться таким скромным и молчаливым. После концерта фанаты весело общались со звездой, и он без вопросов раздавал всем желающим автографы.

Третий концерт проходил в Доме учителя, ныне Творческом центре для детей «Автограф». Зрители были очень рады знакомству с ленинградской группой и Виктором Цоем. По воспоминаниям людей, перед группой сидел мальчик лет двенадцати и записывал все на катушечный магнитофон.

«К сожалению, мальчика уже не найти, – делится один из преподавателей. – А он мог стать счастливым обладателем уникальных записей».[100]

Юрий Каспарян:

«У меня замечательно отпечатался в памяти концерт в городе Челябинск. У нас был концерт в городе Миасс, и потом нас отвезли в соседний город – Челябинск. А там решили прикрутить краник и устроили заседание партбюро или заседание обкома. И часа два или три они решали, что делать, жестко тормозили концерт. От этого возникли какие-то трения с народными массами. Произошел разгром зала. В результате они согласились, нам как всегда было все равно… Хотя, во всяком случае для меня, это было свежо. Как Виктор отнесся к этому? Ну как к этому можно отнестись? Ну траблы какие-то. В тот моментик он что-то высказывал такое, конечно. Такие моменты происходили потому, что не было организации гастрольной деятельности совершенно, практики не было…»[101]

Георгий Гурьянов:

«Ну в Челябинске, я помню, там сломали двери и стулья. Такое было дело… Обычное. Ко мне, бандерлоги… Зал разгромили совсем. Вынесли двери вместе с коробкой. Это было в университете, по-моему, в актовом зале, огромные такие дубовые двери…»[102]

Игорь Тихомиров:

«Были выломаны двери. Руководство этого университета было в шоке. Студенты разрушили просто актовый зал».[103]

20 марта 1987 года. Симферополь

20 марта 1987 года Виктор Цой выступает в КЗ Симферопольского музыкального училища им. П. И. Чайковского.

Ирина Легкодух, актриса, писательница, киносценаристка:

«Это было, по-моему, в тот год, когда „Асса“ снималась. Витя жил в Ялте, в гостинице „Украина“, пошел снег, съемки остановили. И он сидит в гостишке без денег. Совершенно. И чахнет. Мы ему в Симферополе устроили творческую встречу. Чтоб деньги собрать. В музучилище (сейчас консерватория). Там сцена очень высокая и большая, для симфонических оркестров. Поэтому сделали так: для удобства и чтобы время сократить, я сидела в зале с микрофоном и читала записки, которые мне по рядам передавали, а Витя одиноко сидел на сцене, пел песни под гитару и отвечал на вопросы, которые я зачитывала. Называлось это „встреча со зрителями“, так как Цой за неделю просто никак не успевал подготовить полноценную программу и группы с ним не было. Меня поразило, что зал был битком набит, мы ведь даже толком рекламу не успели сделать, а на одного-единственного Цоя собрался огромный зал украинского театра. Виктор пел, отвечал на вопросы, я сидела в центре зала и фильтровала записки. Самый роскошный вопрос был такой: „Скажите, пожалуйста, что означает „у-у-у, транквилизатор“?“ Виктор, даже не задумываясь, ответил: „У-у-у – это бессмысленный набор звуков, а транквилизатор – это лекарство“.

Потом мы поехали к нам, и есть фотка – как раз, мне кажется, у меня дома, после этого концерта, потому что Витя в концертной рубашке и я с прической такой идиотской. Воспоминания от этого дня, конечно, светлые: мы же собрали за этот концерт почти 600 рублей, которые потом честно поделили. Я была тогда прямо очень популярная в Симферополе актриса, чем немилосердно и пользовалась, то есть какой угодно и где угодно могла концерт устроить, а Витя – восходящая рок-звезда из Питера. Мало того, на деньги эти мы устроили праздник жизни, а потом еще поехали в Ялту, где убедили все-таки Соловьева продолжать съемки „Ассы“, несмотря на снегопад. И правильно убедили – эта заснеженная Ялта создает всю странность и выразительность его фильма.

Возможно, среди каких-нибудь записей Цоя сохранилось такое шуточное произведение, издевательское, про мажоров. Это была такая тетрадь, от которой весь Коктебель угонялся. И мы в этот кодекс все вместе придумывали новые и новые параграфы. Витя носился с этой тетрадью, и, кажется, она у него и осталась. Он вроде бы потом такое произведение придумал – „Неоромантика“, или „Кодекс неоромантика“, или как-нибудь похоже. Что-то типа „…неоромантик не имеет права выходить из дому без спортивной сумки, из которой торчит теннисная ракетка „Вилсон“, неоромантик должен тонко разбираться как в марках женского, так и мужского нижнего белья и уметь на ощупь отличить фирму производителя…“ Мы этот трактат в Коктебеле придумывали, очень веселились. Витя записывал его, но не знаю, осталась ли эта запись. Есть еще и в Крыму, и в Москве несколько людей, которые тусили тогда с нами. Но я не знаю, были ли и сохранились ли у них еще какие-то фотки или материалы. Теоретически и у меня самой вроде бы где-то должны быть еще какие-то фотки Цоя или связанные с ним и записи какие-то рукописные или записочки там какие-нибудь. Но где они? Мы ведь тогда жили весело, не фотографировались так уж особо и архивов для истории не вели».[104]

Николай Кунцевич:

«В 1987 году Виктор приехал из Симферополя, где он давал сольный концерт в концертном зале музыкального училища, и мы увиделись в Ленинградском дворце молодежи летом на фестивале Ленинградского рок-клуба. Виктор передал мне привет от симферопольских ребят. О чем говорили с ним, я не помню, но отношение ко мне было доброжелательным. Впоследствии мы с ним виделись редко».[105]

24 апреля 1987 года. «Кино» в Ленинграде. ДК связи

28 апреля 1987 года группа «Кино» выступила с концертом в Ленинградском ДК работников связи.

Вадим Шестериков, фотограф:

«На этом концерте произошел такой случай: перед выходом на сцену Витя объяснял музыкантам задачу: „Первым выходит Гурьянов и начинает очень долго и монотонно бить по барабанам, затем подключается Игорь с басом, потом Юра, а под конец, когда всем уже надоест, выхожу я и мы начинаем „Транквилизатор“.

Из этого мало что получилось: Георгий уже на втором ударе развалил установку, и пришлось музыкантам выбегать на сцену, по новой устанавливать барабаны, а затем уже начинать песню. Но концерт все равно удался!»[106]

15 апреля 1987 года. Рига. Выступление «Кино» в составе «Поп-механики»

Весной, 15 апреля 1987 года, в ДК рижского Института инженеров гражданской авиации состоялся концерт курехинской «Поп-механики» (совместно с Westbam – Максимилианом Ленцем, одним из самых успешных и популярных диджеев Германии) при участии всех музыкантов группы «Кино».

Максимилиан Ленц, он же Westbam, основатель и владелец Low Spirit:

«Мы познакомились с Курехиным в Риге в 1987 году, где я наблюдал работу диджеев с кассетными записями. Сергей как раз в то время выступал в Латвии с „Поп-механикой“ и предложил мне выступить в роли диджея на концерте на следующий день. Я согласился. Наш концерт был записан на магнитную ленту, которую буквально до дыр заслушивали самые разные люди в Берлине… Проект с Курехиным оказался популярным в Германии благодаря передаче на телеканале Neue Deutche Welle, а также благодаря миксам, сделанным с этой рижской кассеты».[107]

Количество участников рижской записи просто не поддается описанию. Помимо Сергея Курехина, Максимилиана Ленца, Виктора Цоя, Юрия Каспаряна, Игоря Тихомирова, Георгия Гурьянова, Александра Ляпина, Сергея Бугаева и Тимура Новикова в них принимало участие еще более десятка человек, о многих из которых сейчас уже невозможно вспомнить. Было так много участников, что даже позабыли о Гаркуше, который читал текст во время концерта в Риге.

Концерт в Риге стал переломным для развития российской музыки того времени. Мало кто из нынешних клубных тусовщиков задумывался о том, когда в Петербурге впервые заговорили о техно. А произошло это как раз в 1987 году после упоминаемого рижского концерта.

Сергей Бугаев, художник, музыкант, шоумен:

«Рано или поздно надо было наводить мосты между западной и нашей музыкальной культурами. Во время нашей первой с Курехиным поездки за границу мы познакомились с DJ Westbam. После этой встречи мы начали притягивать берлинских диджеев в Санкт-Петербург. Так здесь открывалось новое движение».[108]

Африка оказался прав. Именно после этой встречи питерские рокеры действительно начали притягивать берлинских диджеев в Санкт-Петербург, и это сотрудничество родило совершенно новое течение.

Надо сказать, что технику микса в 80-е активно применял Курехин, но Сергей принадлежал к джазовой школе, к эпохе авангарда, а Westbam представлял нечто совершенно неизведанное. Питерским модникам, в частности Георгию Гурьянову и Виктору Цою, вид диджея за вертушками показался жутко забавным. Впоследствии Гурьянов вспоминал, как сильно радовался Цой. Кстати, по словам Гурьянова, лидер «Кино» был абсолютным адептом электроники, человеком ритма.

Георгий Гурьянов:

«Я с детства любил британскую культуру, изучал английский язык и дружил с английскими студентами, учившимися в Ленинграде. Было начало 86-го года, и одна очаровательная англичанка подарила мне кассету Jack Trax. Я не говорю про Kraftwerk или про всю „новую романтику“ – OMD, Duran Duran, Dead Or Alive. Вы помните Spin Me Around? Все истоки моего увлечения электронной музыкой здесь. Виктор Цой тоже очень увлекался танцевальной музыкой: ритм для него был всем. Я с полной уверенностью могу назвать его человеком электронной культуры, который не имеет ничего общего с упырями, рок-н-рольщиками, бородачами и прочими уродами. Они до сих пор пытаются отстоять свое право на Виктора, но Витя был со мной.

Итак, 1987 год. „Популярная механика“ в полном составе вместе с группой „Кино“ едет в Ригу. Мы тогда близко дружили с Курехиным и играли решительно все. Нас было человек 7–8 и несколько шоуменов. Гаркуши, кажется, не было. Из придурков участвовали только Бугаев и Тимур Новиков. Мы ехали на фестиваль авангардной музыки, а параллельно в городе проходила большая выставка современного искусства. Тогда возникло первое прямое пересечение искусства и современной музыки на территории бывшего СССР. И там я впервые увидел Westbam. В качестве гостя на выставке он выступает с мастер-классом: показывает и объясняет, что такое „record art“. Демонстрирует он это, сводя на двух проигрывателях Technics песню Boim Um Chak Kraftwerk с Santa Esmeralda. Все свои действия он предельно наукообразно комментирует, ведь Westbam – семи пядей во лбу, у него чуть ли не два высших образования и он происходит из очень культурной семьи. Его мама – достаточно знаменитый художник, которую я очень уважаю как живописца. Процесс микширования нас рассмешил. Нам это показалось жутко несерьезным делом, и я помню, как смеялся Виктор. Westbam сводил диаметрально разных исполнителей.

После выступления Westbam мы немедленно знакомимся, гуляем по рижским кабакам и экспромтом даем совместный концерт.

Я был, мягко сказать, под впечатлением. Та кассета, гастроли в Риге – я обожал эйсид-хаус. В конце 80-х я уже мечтал и жил только этим. Саму технику микширования уже тогда активно применял Курехин в „Поп-механике“, но Сергей руководствовался абсолютно другой идеологией, принадлежал другой школе, другой эпохе. Чекасин, Курехин – они были джазистами, импровизаторами. Итак, мы знакомимся с Максимилианом, дружим и выступаем экспромтом все вместе: „Кино“, „Поп-механика“ и Westbam. Дядя Westbam, его приемный отец Уильям Родгар, создал электронную империю техно-музыки в Берлине. Конечно, он не смог бы сделать этого без гения Максимилиана Ленца. Компания Low Spirit – вообще полусемейное предприятие. Dr. Motte – вдохновитель и организатор берлинского Loveparade – из другой семьи.

Кстати. Все думали, что Westbam означает неправильно произнесенное словосочетание „западный автобан“ или „западная задница“, но это не так. Псевдоним, разумеется, двусоставный. Он означает „Вестфалия Бамбаата“. Вестфалия – земля в Западной Германии, где он родился, а Бамбаата – дань его уважения Африке Бамбаате».[109]

Виктор Цой:

«Я вообще против термина „рок“ и не занимаюсь этим. Просто играю музыку, которая мне нравится».[110]

Через 14 лет совместное выступление «Поп-механики» и Максимилиана Ленца было издано как альбом «Popularnaja Mehanika Feat. Westbam – Live At Riga».

19 мая 1987 года. «Кино» в Москве. ЦПК им. Горького. Зеленый театр. Съемки финала «Ассы»

Перед съемкой финальной сцены фильма с выступлением группы «Кино» по замыслу режиссера был устроен небольшой разогревающий публику концерт. По многочисленным воспоминаниям, первой выступала группа «Вежливый отказ», затем – «Звуки Му». Поскольку музыка «Вежливого отказа» была достаточно специфична и часто прерывалась всевозможными перфомансами, поклонники «Кино», ждущие Цоя, недовольно свистели и выкрикивали: «Уходи-и-и!!! Оставь телефон – и иди-и-и!!!»

Когда же выступление «Вежливого отказа» закончилось под одобрительные вопли зрителей, не очень вежливо отказавших (в большинстве своем) этой группе в уважении и понимании их музыки, на сцену вышли «Звуки Му», которые уже тогда были культовой рок-группой. Публика оживилась и приняла Мамонова «на ура».

После выступления «Звуков Му» на сцене наконец появился долгожданный Виктор Цой, еще не раскрученный тогда по телевизору кумир молодежи, а «широко известная в узких кругах» поклонников советского рок-андеграунда звезда. При появлении Цоя на сцене восторженный рев зрителей достиг своего максимума. По воспоминаниям очевидцев, было очень забавно слышать из толпы крики типа «Цой – отец родной!» Молодежь, увидев Цоя, буквально впала в экстаз, и после того как группа «Кино» исполнила пару песен и прекратила играть, зал просто взорвался.

Вышедший на сцену Сергей Соловьев попытался объяснить зрителям, что снимается фильм, необходимо помочь снять небольшой эпизод, но уже практически неуправляемая толпа, мало знакомая с творчеством Соловьева и вообще плохо представляющая себе, кто он такой, ничего не слушала. Собравшиеся громко требовали, чтобы «толстый мужик убирался на хер и чтобы Витька продолжил свое выступление».

Наконец часть зрителей, видя, что Цой со сцены не уходит, решила все-таки немного успокоиться и прислушаться к тому, что говорит этот «странный толстый мужик». В образовавшейся между криков паузе Соловьев, сорвав голос, сумел объяснить собравшимся, что он режиссер, что он снимает сейчас свой новый фильм, что в данный момент ему нужно снять очень важный эпизод этого фильма, как раз с участием группы «Кино», и что он очень просит всех зрителей ему в этом помочь.

Поняв наконец, в чем дело, толпа вновь радостно загудела, причем ее радость мало смутило даже упоминание о фонограмме, под которую будет петь Цой. Тех же, кто недовольно засвистел, Соловьев успокоил тем, что после того как нужный ему эпизод будет снят, выступление группы «Кино» продолжится и все песни будут дальше опять исполняться вживую, без всяких фонограмм, поскольку под фонограмму надо только снять песню в этом эпизоде, а то вживую при киносъемке нельзя.

Появившиеся на сцене трое или четверо людей из съемочной группы начали разрывать вынесенные упаковки, доставать оттуда спичечные коробки и забрасывать эти коробки в первые ряды. Сквозь вновь усилившийся радостный рев толпы зрителей Соловьев с трудом пояснил, что горящие спички необходимы для сюжета и что поймавшие эти коробки должны передавать их дальше, чтобы досталось всем. Коробок со спичками было очень много, и, если судить по снятому эпизоду фильма, спички достались действительно практически всем зрителям.

Собравшиеся, проникнувшись столь высокой идеей помочь «важнейшему из искусств», принялись разбрасывать коробки со спичками во все стороны. Некоторые поджигали их прежде времени и горящими бросали в своих соседей, что вызывало в толпе панику.

Наконец все было готово, и началась съемка эпизода. Группа «Кино» начала играть (под фонограмму, как и предупредил Соловьев), Цой запел. Зрители в это время вовсю продолжали зажигать спички, поднимая их горящими над своими головами и заходясь в экстазе…

Когда съемка эпизода была завершена, музыканты исполнили еще несколько песен, нарушив при этом все графики, поставленные режиссером. Цой просто не мог подвести собравшуюся публику.

Юрий Шумило, продюсер, актер, журналист:

«Перед съемкой „Кино“ был разогрев. Внутри рокерской тусовки была своя непростая жизнь, были черные и белые, кого-то там считали лабухом. Помню, что они долго препирались по поводу присутствия на сцене негра Вити – Димки Шумилова – и Сережки Рыженко. Помню, что публика ждала БГ, а БГ не было. Съемочный процесс происходит определенным образом. И пока не готовы все службы, съемку начинать нельзя. Собралась многотысячная толпа, которая ждала концерта Цоя и которой совершенно невозможно было объяснить, что не готов свет, или операторский кран, или еще что-нибудь. Ее это совершенно не волнует. Она ждет, когда все это начнется. Поскольку тогда подобные события были чрезвычайно редки, набилось немыслимое количество народа, причем народа не очень договороспособного.

У меня было сто человек дружинников, те же любера в клетчатых штанах, только с повязками, и тридцать человек ментов. Я исходил из того, что у нас 990 посадочных мест и тридцати ментов из местного отделения вполне достаточно. А на место одной жопы садилось три. Скамейки ломались. Я был не готов. Это был вообще первый такой хеппенинг в Москве. Опыта не было ни у кого. Блюша, Саша Блюмин, вытащил большой короб со спичками и начал их раздавать. Пока был разогрев, пока снимали какие-то второстепенные планы, люди развлекали себя, как могли. Я как-то растерял своих сто дружинников – они сняли повязки и слились с толпой. Кому-то дали по голове. Потом, уже в конце, я видел, как один из моих стоял у сцены и бил кого-то молотком, свирепствовал, как все.

В итоге пришли тысяч 12–13 зрителей – неуправляемая толпа. Я носился с микрофоном, пытался навести какой-то порядок, но от меня ничего не зависело. Более того, любой мог дернуть меня за ногу и меня затоптали бы и не нашли. Началось буйство. Жгли дымовухи, у одной женщины загорелись волосы. Я сначала потушил ее, а потом просто взял за кадык и вырубил того, кто ее поджег. Когда был снят номер Цоя для фильма, я понял, что мы уже окончательно вывалились из светового режима, подошел к Вите и говорю: „Все сняли, хорошо, уезжаем“. Он: „Нет, я обещал допеть“. Я говорю: „Вить, сейчас люди погибнут, ты видишь, что происходит?“ – „Я им обещал, я буду петь“. Я говорю: „А если я тебе въ…у сейчас?“ – „Ну въ…и“. Я понял, что он готов драться. Скорее всего, весь разговор был слышен в микрофон, потому что, когда я обернулся назад, я понял, что все эти тысячи человек меня ненавидят. И это было так страшно – вот эта чаша с неконтролируемой толпой, с этими огнями, с этими горящими глазами. В меня полетели коробки спичек, кто-то кинул туфли, я увидел этого человека с молотком… Состояние было близко к безумию. Я подошел, выдернул какой-то шнур, кто-то меня обхватил, оторвал от земли и уволок со сцены. Это был Павел Тимофеевич Лебешев. Пока мы разбирались, на сцене спели еще пару песен и все закончилось. Потом за кулисами появился какой-то главный московский пожарник. Оказывается, люди, уходя, перевернули пожарную машину, просто уронили ее на бок…

Я до сих пор счастлив, что тогда никто не погиб, не покалечился, хотя я не уверен, может, что и было. Я оставался на передовой один, директор картины Вовка Дудин как-то посидел в ложе дирекции и свалил. Как администратор на площадке, я должен был после съемочного дня заполнять рапортички. Я с перепугу написал, что все было нормально, но рассказал, как все было на самом деле своей подруге – диспетчеру в студии. А она на следующий день доложила главному диспетчеру, что была такая беда. И понеслось: „Почему не доложили, были безобразия…“ Помню, что тот главный пожарный чуть ли не до драки спорил с каким-то комсомольским деятелем за право меня расстрелять.

Цой сильно изменился после нашей картины. У него во время съемок образовались отношения с Наташей Разлоговой, девушкой из хорошей семьи, сестрой кинокритика Кирилла Разлогова. Наташа работала у нас помрежем, то есть бегала, меняла кадры, номера, вела всю документацию помрежа. С ее двумя иностранными языками это, конечно, не соответствовало ее уровню. У меня было такое впечатление, что она наш фильм рассматривала с прицелом на какие-то изменения в личной жизни. Когда появился Цой, она очень сильное влияние на него оказала. У него, безусловно, был какой-то нечеловеческий, животный магнетизм и специальный поэтический дар, но Наташа дала ему какую-то широту, он буквально видоизменился под ее влиянием. Она была отчасти его менеджером, и, видимо, не без ее участия он связался с Айзеншписом. Его карьера начала развиваться, он стал собирать стадионы, начался чес на его имидже, на его имени. Завистники в рокерских кругах тут же заговорили, что Цой продался. Вот и шубу купил себе волчью… Было такое. Но Наташа его реально разнообразила, расширила кругозор. Может быть, я придумываю, но в альбомах, которые выходили после „Ассы“, я слышу Наташу, какие-то ее нотки, настроение, состояние».[111]

Георгий Гурьянов:

«Концерт для фильма „Асса“ в Зеленом театре… Ужасно раздражало, что он был вроде как для массовки, и, когда эти уроды сняли свое убогое кино, они взяли и выключили звук. Когда снимали этот фильм мудацкий, перед нами целый час „Звуки Му“ били по мозгам: дорвались до аудитории, которой никогда не видели. И вот играют и играют, играют и играют… Потом выключили звук. Цой, помню, никак на это не отреагировал. А я вот очень злился. Очень хотелось ударить по камере тяжелым предметом. С тех пор я возненавидел процесс киносъемки. Но этот пузырь, конечно, поганый… Соловьев… Так всех нае…ть, прощу прощения… А перед людьми кто отвечает? Цой? Я там был и все видел гораздо лучше многих. Полная тупость и безынициативность».[112]

Юрий Каспарян:

«Я мало что помню про „Ассу“. Помню выступление в Зеленом театре. Выкрик из зала, когда Соловьев подошел к микрофону: „Чем больше пузо – тем дальше от станка“».[113]

Александр Пигарев, фотограф:

«Сегодня я фотограф с многолетним стажем, если что. А начинал как рок-фотограф. Снимал много кого в свое время. Витя у меня почему-то не получался на фото. То пленка засветится, то с фотоаппаратом что-то происходило. Но у меня есть один кадр с Цоем, с премьеры фильма „Асса“. И это мой лучший кадр».[114]