Француженки не заедают слезы шоколадом

– Видишь? – Эрве постучал костяшками пальцев по столу. – Ты сама решила не держаться до конца. А потом президент выступит с какой-нибудь чертовой речью о первой женщине, ставшей Meilleur Ouvrier de France, и о том, что мы должны открыть для женщин рабочие места, а в газетах и по телевизору поднимется шумиха, что мы, мужчины, занимаем в лучших кухнях все высокие посты и не даем ходу вам, женщинам.

Сара стиснула зубы и впилась в него взглядом.

– У меня есть право на собственное желание. Я не собираюсь становиться кем-то другим только для того, чтобы быть гордой представительницей всего женского пола.

Она устала становиться кем-то, чтобы гордо представлять семью, мать, иммигрантов… Крутой поворот в карьере и переезд в Париж были предприняты ею для того, чтобы следовать за своей мечтой.

Чтобы быть собой.

Черт, сейчас она почувствовала себя мерзко из-за того, что была собой. Ей захотелось нырнуть под стол, опустить голову на колени Патрика и не вставать долго-долго.

Она поднялась. Мужчины, нахмурившись, глядели на нее – все, кроме Патрика, который по-прежнему безучастно разглядывал свое пиво, будто его разум не допустил к себе весь предыдущий разговор, а позволил размышлять о более важных вещах.

– Калифорния, – с отвращением пробормотал Эрве, а Грегори и Ной покачали головами. Мартин выглядел лучше, будто мечтал о калифорнийских девочках на пляже. – Ты можешь добиться большего.

Правда? Неужели они действительно так считают?

Горячее зернышко веры, о которой Сара и не подозревала, зародилось в ней. Будто она проглотила что-то, но оно застряло в горле. Боясь, что оно успеет раствориться при следующих словах, она помахала рукой и направилась к выходу, надевая пальто, и ссутулилась, когда вышла на холод.

Дверь открылась у нее за спиной прежде, чем она успела сделать три шага по тротуару в предрассветной тишине. Когда Сара приехала в Париж, ее пугало возвращение домой в такой час, но постепенно она привыкла. Исключением были моменты, когда на пустой улице надо было разминуться с мужчиной подозрительного вида. В остальном же ей нравились ночные прогулки. Они приносили облегчение после трудного дня.

– Давай не будем рисковать, Сара. Ты можешь не успеть на последнюю электричку в метро. – Патрик догнал девушку и завладел ее рукой, не задумываясь, ведь за пять месяцев он приобрел на это право, командуя в кухнях. – Мы поймаем тебе такси.

– Обычно я хожу пешком.

– В самом деле? – Сара увидела, как на мгновение его губы сжались. Это было удивительно и невероятно. Наверное, ей просто показалось. – Одна в час ночи?

Она скрестила руки.

– Такси дорого для меня.

«Ты забыл, что я скромная практикантка? Даже плата за квартиру, такую крошечную, что можно обойти за пару шагов, слишком велика для меня».

– У меня есть деньги. – Он остановился на углу, не отпуская Сару, и поднял руку.

– Сама справлюсь, – сказала она с раздражением, когда подъехала машина. «Черт побери, я не щенок. Я могу позаботиться о себе. Хоть это я могу. Я окончила Калифорнийский технологический, знаешь ли».

Но что значили здесь ее институтские достижения? Ничего. Ведь она приняла решение идти по совершенно новому пути.

Патрик распахнул заднюю дверь и через спинку сиденья передал водителю купюру, будто Сара ничего не говорила. Затем взял ее за талию и втолкнул в машину в точности так, как оттолкнул от кастрюли с горячей карамелью. Сара свирепо взглянула на Патрика, а он смотрел на нее сверху вниз, придерживая дверь.

– Но зачем тебе маленькая кондитерская, Сара?

Она обхватила себя руками.

– Она будет моей, и только я буду решать, хороши ли мои торты и пирожные.

«Поверь, мои требования к совершенству беспощадны. По крайней мере, я всегда так думала».

– Что ты хочешь там делать?

Она моргнула, и на секунду промелькнула мечта, ослепляя ее.

– Работать с карамелью, – выдохнула она, и напряжение покинуло ее. – Торты, пирожные и все самое прекрасное. Из нее я буду делать необычайные украшения. Малыши будут получать их на дни рождения, женщины – наслаждаться ими на своих свадьбах. И взрослым, и детям будет казаться, что из этого мира они перенеслись прямо в сказку.

Он уставился на нее так, как если бы она упала с Луны, и Сара вспыхнула. Должно быть, он не мог поверить, что такая неуклюжая американка может работать с расплавленной массой, и с трудом удерживался, чтобы не поморщиться.

– С карамелью? – переспросил он. – Но… это же больно.

– И тебе бывает больно, – возразила она, поднимая подбородок и выдерживая взгляд Патрика. – Но ты же не перестаешь работать.

Он открыл рот… и закрыл. Подняв голую руку, он перевел взгляд со своей широкой, мозолистой ладони на ее руку в тонкой перчатке, на мгновение задумался и быстро опустил руку на дверь, будто вовсе не собирался говорить. В чем же дело? Он не может представить себе, что Сара трудится так же интенсивно, как и он? Чертов мачо французской кухни!

Но самое плохое заключалось в том, что она, кажется, до сих пор не научилась справляться с работой. И не могла возложить ответственность за это ни на кого, кроме себя.

– А зачем тебе ехать в Калифорнию?

Сара охватила руки пальцами и до боли сжала их.

– Там моя семья.

Сказав это вслух, она почувствовала тоску по дому, к которой примешивалось какое-то неясное беспокойство. Она боялась лишиться той точки опоры, которую обрела, когда наконец-то получила право делать что-то настоящее в кухнях – и поняла это. И еще боялась потерять ту уверенность в себе, которая помогала ей добираться до дома пешком по ночным парижским улицам.

– У тебя крепкие связи с ними?

Он, кажется, озадачен? Но почему? Он сам крепко связан со своим шефом и командой. Ему так и не удалось расстаться с ними, даже после победы в конкурсе Meilleurs Ouvriers de France.

Сара кивнула. Иногда она слишком привязана к семье, настолько, что не может двигаться или быть собой. Когда она во второй раз сошла с самолета в Париже и отправилась в Culinaire, то чувствовала себя такой гордой, что перехватывало дыхание. Пришлось прилагать усилия и дышать глубоко. Она даже удивлялась, как можно делать такие огромные вдохи.

Патрик нахмурился и немного наклонился вперед. На одну фантастическую секунду Саре подумалось, что он собирается проскользнуть в такси следом за ней, и ее сердце замерло. Впрочем, все ее тело замерло, сжались даже пальцы ног и мышцы между бедер. Он не мог сесть с нею в такси. Иначе все говорили бы об этом в баре, знали бы, что произошло, и если бы Патрик был в настроении для пустякового секса с ней, чтобы отдохнуть вечерком, то оказались бы правы.

Даже если она ненавидит его. Даже если он только что подрался из-за другой женщины.

Но Патрик обернулся, взглянул на бар и отступил со своей легкой ухмылкой.

– Bonne nuit[28], Sarabelle. – Он подмигнул. – Не волнуйся, если проснешься поздно из-за снов обо мне. Я тебя прикрою.

Он закрыл дверь такси и направился к бару.

Само собой разумеется, Патрик ей приснился, но потребность ненавидеть его разбудила ее рано утром и выгнала из кровати.

Глава 6

– Как, ты еще здесь? – следующим утром спросил Патрик Люка, когда остановился перед доской объявлений в кухнях. Семь тридцать, черт. Если они продолжат в том же духе, то будут начинать работу раньше булочников.

«Прекрасное – результат самоконтроля» – этот лозунг главенствовал на доске объявлений. Еще бы, любимое высказывание Люка. Насвистывая себе под нос, Патрик вытащил распечатку найденной в Интернете фотографии и прикрепил ее рядом с другими, висевшими на доске объявлений. Все они представляли собой встречи Люка и Саммер, на которых делали свои состояния папарацци. На новой фотографии была снята драка Люка и Патрика. Ухмыляющийся Патрик и свирепый дикарь Люк, а позади них – благодаря фотошопу – смутным очертанием виднелось великолепное лицо Саммер Кори.

Из-за того, что Патрик чересчур побаловал себя пивом после того, как Сара покинула бар вчера вечером, он сам не понял, как сделал большую ставку на то, сколько времени ему понадобится, чтобы вывести из себя Люка и заставить его содрать с доски растущую коллекцию фотографий Люк – Саммер.

– Поговорю-ка я с Саммер, – покачал головой Патрик. – Нельзя же вселить в человека надежду, уволив тебя, а затем запросто все отменить. Ведь у меня уже давно готово собственное меню для этого ресторана, разработанное до мельчайших подробностей.

– Ты мог бы просто отравить меня, – сухо сказал Люк. – Упрости ситуацию.

Патрик сделал вид, что серьезно обдумывает это предложение, и покачал головой.

– Нет, намного веселее попасть на вершину, ничего не делая, – заключил он твердо. – Да, кстати, ты смотрел на нашу владелицу отеля в последнее время? Или ты на самом деле слишком высокомерен, чтобы хоть немного повернуть голову?

После таких слов Люк, конечно же, повернул голову и посмотрел на Патрика так, что Сара невольно дотронулась до своей шеи, будто должна была удостовериться, что ее голова все еще на плечах. Да уж, лучше пусть он так смотрит на шею Патрика, чем на ее. Шея же Патрика выдерживала режущий взгляд Люка столько раз, что Патрик лишь рассмеялся, не отводя своего взгляда от доски.

Но уголком глаза он заметил движение и понял, кто это, даже прежде, чем повернул голову. Значит, вчерашняя рекомендация увидеть его во сне не сработала. В очередной раз.

– Sarabelle! – воскликнул он радостно. – Ты не смогла уснуть, потому что опять скучала по мне? Ты же знаешь, что не должна быть здесь еще час.

Она прошла мимо него и подошла к доске со списком заданий на сегодня, игнорируя Патрика так решительно, как только могла, и это начинало его доставать. Почему она это делает, черт побери? Раньше она реагировала на каждое его слово. Иногда слегка краснела. И этим причиняла ему страдание. Но то, что она игнорировала его, мучило Патрика еще больше.

Тридцать пять дней. Кто угодно сможет выдержать еще тридцать пять дней, ведь верно?

– Полагаю, ты все же хорошо позавтракала, – сказал Патрик ее спине, добавив в голос твердости, и с удовлетворением увидел, как от его слов поднялись волосы у нее на затылке.

Значит, это еще срабатывает.

Она не ответила – а зачем отвечать?

– Сара. – Он понизил голос и увидел, как по ней пробежала почти незаметная дрожь. Это заставило его подумать, что, если бы он сказал Саре тем же самым командным голосом: «Сара, раздвинь ноги», – то она просто легла бы на спину на ближайшем мраморном столе и сделала это.

Он выдохнул сквозь зубы.

– Займись гранатами, Сара, – приказал он и направился к рабочему месту Люка.

Где – о боже мой! – тот колдовал над еще одним вариантом сердца. Своего чертова сердца! В этот раз нечто золотое и размягченное находилось в хрупкой клетке, сделанной из шоколада, и все могли видеть его. И этого человека считают образцом для подражания? Что за хрень?

Неужели для него десерты Phénix, с их темным пламенем и страстными, пылающими угольками, не были достаточно хороши? Очевидно, Люку казалось, что когда он сделал Phénix, то не слишком сильно поразил людей тем, насколько уязвим и страстен был он внутри, под своей невозмутимой, железной внешностью. И поэтому на сей раз он как бы погрузил в себя руки еще глубже и вырвал свое настоящее сердце, а потом превратил его в волшебный, нежный, покрытый золотом тающий мусс и выставил на всеобщее обозрение.

Чтобы люди съедали его вилкой. И что удивительно, Люку почему-то казалось, что выдержать такое будет проще, легче и безопаснее, чем пофлиртовать с женщиной, которую любит.

Патрик любил Люка, но иногда чувствовал холодную дрожь, будто любил старшего брата, который опять и опять прыгает из самолета – только без парашюта!

Но, если любишь того, кому нравится совершать самоубийство, это не значит, что и сам ты должен делать это, твердо напомнил себе Патрик. Он не заключал с Люком никаких дурацких договоров. И как обычно бывает, когда в детстве нет ни одного нормального образца для подражания, Патрику пришлось самому строить свою жизнь.

Он приготовил блюдо из перемежающихся слоев мягкого сладкого сыра и персиков, продолжая искоса наблюдать за экспериментами Люка – на самом-то деле Патрику надо было просто разогреть руки, а кроме того, кто-то должен следить, чтобы практикантка была жива и накормлена. Ну не заковывать же ее в цепи и кормить насильно? Такое могло бы прийти в голову только полному идиоту.

Он тонко нарезал листья мяты, поместил их между кусочками персиков, сбрызнул все темной струйкой выпаренного соуса из бальзамического уксуса[29], затем украсил персиковым coulis[30] и наконец по красивой дуге расположил мяту – именно там, где надо. Теперь было достигнуто совершенство. Белки и витамины в одной привлекательной упаковке. Достаточно ли соблазнительно? Патрик взглянул на поднос с карамельными дугами и завитками, которые Сара сделала накануне. Он не любил, когда она работала с карамелью, и боялся за нее – расплавленный сахар причиняет боль, – но раз Люк поручил эту операцию ей, Сара должна была справляться сама. Впрочем, в их чертовой жизни всегда присутствует боль. Они ведь повара. Поэтому Патрик не стал ограждать Сару от сложностей профессии и едва успел остановить себя.

А вчера он узнал, что это и было ее любимым занятием. Работа с карамелью, с благоговением сказала она, и лицо ее засветилось. Сказка.

Патрик добавил дугу из золотистой карамели, и маленький завтрак стал веселым, жизнерадостным, многообещающим. С отсутствующим видом Патрик подтолкнул его к Саре, и тарелка оказалась прямо перед ней, когда она разрезала гранат.

– Пришлось поработать. – Патрик зевнул. – Но что ты думаешь об ароматах? Надо было взять базилик вместо мяты? Или и то и другое? Мне нужно услышать замечания и предложения.

Пальцы Сары были пурпурными, а брызги сока на лице – будто кроваво-красные веснушки. И что теперь Патрику делать – представить, будто она просто соседская девушка с капельками-веснушками на щеках, или же поцелуями собрать их?

Она кинула на него прямой непостижимый взгляд черных, немного раскосых глаз и провела рукой под одним из них, оставив на изящной скуле окрашенную соком граната полосу, похожую на боевую раскраску. «Не вздумай стирать сок с ее лица, ублюдок. Не переходи границ дозволенного. Она сама умеет вытирать свои чертовы щеки, и нечего тебе учить ее, как это делать».

Так и не сказав ни слова, Сара положила гранат, взяла маленькую серебряную ложку, которую Патрик протянул ей, и зачерпнула кусочек десерта. Патрик прислонился к соседнему столу и сжал ладонями его край, когда ложка проскользнула в ее рот. Патрик коснулся языком задней стороны зубов и двигал им, пока она жевала. Проглотив, Сара наклонила голову, оценивая ароматы, и выражение ее лица стало мягче, будто десерт ей понравился. Патрик же продолжал ворочать языком, прижимая пальцы к нижней стороне мраморного прилавка, пока волна возбуждения не прошла. Он снова мог дышать.

– Мне понравилось, – сказала она… нехотя, и Патрик почувствовал отчаяние. Почему она говорит с ним все неохотнее? Она же никогда не сопротивлялась ему – всегда делала то, что он говорил, и, о боже, какие фантазии возникали у него из-за этого! Но теперь она отгораживалась. Все больше, и больше, и больше.

Она не провожала его взглядом, когда в столовой он ставил йогурт ей на поднос, а ее лицо не меняло выражения от его поддразниваний. Он шутил с официантами или другими поварами, которые громко смеялись над его остротами, но не видел, чтобы ее взгляд искрился и сиял, потому что она старалась не отвлекаться от своей работы. Сразу после той чертовой драки с Люком все стало очень плохо – Сара настолько перестала замечать Патрика, что он даже начал сомневаться в собственном существовании. Будто стал призраком, пытающимся привлечь внимание живых.

Возможно, он погубил себя в ее глазах, когда ввязался в драку с ее супергероем Люком, который получил массу удовольствия. Да и Патрик тоже, черт возьми, наслаждался битвой, но теперь начинал спрашивать себя, не сделал ли он очень большую ошибку.

Вчера вечером Сара даже не прикоснулась к купленному им пиву, черт побери. У Патрика появилось неприятное ощущение в животе, ставшее еще одним поводом выпить после того, как она уехала (а их у него и без того было слишком много). Да еще когда он проводил Сару и вернулся в бар, то его ждало не выпитое ею холодное пиво, и его пришлось выпить, иначе оно бы согрелось…

– Но не так, как оргазм? – решил пошутить Патрик.

Люк поднял голову и, прищурившись, угрожающе посмотрел на него.

«Да мне просто нравится заставлять ее произносить слово «оргазм» – понятно? Мне нравится, когда она так говорит, особое чувство расползается по всей моей коже и на оставшуюся часть дня лишает меня чертова рассудка. Иди на хрен, Люк. Не похоже, что ты и сам в здравом уме.

И на самом деле я не домогаюсь ее. Если бы она попросила меня остановиться, то я бы сразу… я бы стал действовать иначе».

– Десерт… вкусный и осязаемый, в противоположность оргазму, – медленно и совершенно серьезно проговорила она, будто твердой рукой спокойно отвела от себя его фривольность и пресекла ее в один момент. Конечно, если бы он стал действовать иначе, – накормил бы ее, взял за руку и повел, – то она уступила бы и сделала все, что ему угодно.

И все же она каким-то образом никогда не позволяла ему выходить сухим из воды. Ему это было чрезвычайно неприятно – ведь власть была у него, и он всегда рассчитывал, что ему все сойдет с рук. «Патрик, ты гребаный ублюдок. Putain d’enculé, va»[31].

– Мне понравилось, – повторила Сара.

– Хм. – Патрик смотрел на маленький завтрак, не зная, что и думать. Наверное, нет нужды в том, чтобы в каждом ее завтраке был спрятан оргазм. Как, скажем, нет необходимости каждое утро пить шампанское. Но все же…

– Вы с Люком с чем-то экспериментируете?

Патрик лишь пожал плечами. Он не собирался признаваться, что сделал этот завтрак специально для нее.

Не хотел, чтобы она неправильно расценила его поведение.

Например, что он подкатывает к практикантке, мечта которой зависит от работы здесь.

Она уже говорила, что, как только он обучит ее основам, необходимым для исполнения ее мечты, она уедет обратно в Калифорнию. Даже если не успеет научиться работать должным образом.

– Если да, то я сделала бы сыр более мягким и легким, – сказала она и мгновенно вспыхнула так, как не краснела даже при упоминании оргазма, и опустила глаза.