Если нет

Сиртаки

Когда вы перекроете нам скудные рубли,Мы станем жить без роялти, на то,что сберегли.Когда вы запретите работу нашу всю,Мы выедем из сити и станем жить в лесу.А вы, как подобает клирику, отнимете у наспечать —Тогда мы перейдем на лирику и будемвслух кричать.А вы нам запретите лирику, когда вамнадоест, —Тогда мы перейдем на мимику, мы перейдемна жест!Вот так они всегда, всегда они —на гребне, на волне:Им кажется, что мы в нокдауне, —а мы еще вполне!Среди неутомимой злобности, прямой,как ход ладьи,Всегда себе отыщем области, где можнобыть людьми.Пусть это даже будут лекции, лазаньяи кутья,Пусть это даже будут секции вязаньяи шитья,Хотя все это поношение и ваш немолчныйскрип —Источник самоутешения: когда б не вы б,то мы б…Как много бы всего мы сделали, к усладеушей и глаз,Когда бы мы от вас не бегали, не зналивообще о вас!Хотя иные ваши келари завоют, толькотронь,Что мы бы ничего не сделали, когда бне ваша вонь.Тогда вы нас совсем притиснете, как делаетвесь восток,А мы, хотя и будем при смерти, начнемсвистеть в свисток.А вы тогда уже поймете, что вышел вамоблом,И просто нас тогда убьете – а мы тогдапомрем.И сразу вы тогда отменитесь, посколькумир суров,Изменитесь и обесценитесь, как дырыбез сыров,И все, что выше перечислено – и почва,и народ, —Все сделается так бессмысленно, что Богего сотрет.

Шаири

Будто вся родня на даче;будто долго и усталоЕду к ним на электричкес августовского вокзала;Город розовый и пыльный,вечер пятницы, закат.Пригляжусь – никто не видит,или видят, но молчат.Между тем уже вполнеба или большечем вполнебаЧто-то тянется такое, то ли сверх,а то ли недо,Что-то больше всех опасок,заслоняющее свет,Адских контуров и красок,для которых слова нет.Но ни паники всеобщей, ни заминки,даже краткой,Только изредка посмотрят в ту же сторонуукрадкой —И опять глаза отводят, пряча жуткоена дне,Все торопятся уехать – тоже, может быть,к родне.Ну а может, в самом деле,лишь один я это вижу —Эти всполохи и всплески,эту бешеную жижу?Я в последнюю неделю, в эту тяжкуюжаруЯвь от сна не отличаю,мыслей всё не соберу.Но привычно двери пшикнут,и потянутся, ведомы,Проводов неутомимыхспуски плавные, подъемы,Вспоминаться будут сноваи заглядывать в окноПолустанки сплошь на – ово, или – ское,или – но.Но среди родных названийвдруг проглянет неродное —То ли что-то ременное,то ли что-то коренное;Чья-то девочка заплачет,средь народа не видна,Лошадь белая проскачетвдруг, без всадника, одна.Но потом опять все мирно:липы ветками качают,Бабки с внуками выходяти родителей встречают,Едут потные родные —сумки белые в руках —Погулять на выходные,покопаться в парниках.И меня вот так же встретяткилометре на тридцатом,Мы пойдем на свой участокпод алеющим закатом,А плывущий стороноютот, другой, ужасный цветБуду чувствовать спиною,но оглядываться – нет.Впрочем, может, он казался,но смешался и растекся?Здесь не верится в такое.Запах астры, запах флокса.Чай по ходу разговора. Чашки жаркие бока.Вся дорожка вдоль заборав белых звездах табака.Новостей дурацких детскихговорливая лавина.Черноплодка и малина,облепиха, клещевина.Все свежо, пахуче, мокрои другим не может стать:Чай допьем, закроем окна,на веранде ляжем спать.И выходишь в сад притихший,где трава пожухла жутко,И стараешься не видеть,как кусты к забору жмутся,Как вступает лакримозав айне кляйне нахт мюзикИ распарывает небо ослепительный язык.

«Но образ России трехслоен…»

…Но образ России трехслоен(Обычай химер!),И это не волхв и не воин,А вот, например.Представим не крупный, не мелкий,А средней рукиКупеческий город на стрелкеРеки и Реки.Пейзаж его строгий и слезный —Хоть гни, хоть ломай.Не раз его вырезал ГрозныйИ выжег Мамай.Менял он названия дважды —Туда и сюда,А климат по-прежнему влажный:Вода и вода.Теперь он живет в запустенье,Что год – то пустей:Засохшая ветка на стеблеТорговых путей.Зимою там горы сугробовИ прочих проблем,И книжная лавка для снобовВ них тонет совсем.Там много сгоревших строений,Больших пустырей,Бессмысленных злобных старений —Что год, то старей,От мала, увы, до велика,Чтоб Бога бесить,Там два предсказуемых ликаУмеют носить:Безвыходной кроткой печалиИ дикости злой.Они, как сказал я в начале, —Поверхностный слой.Но девушка с местных окраинС прозрачным лицом,Чей облик как будто изваянАнтичным резцом,Собой искупает с избыткомИсторию всю —С пристрастьем к пожарам, и пыткам,И слезным сю-сю.Красавица, миру на диво, —Сказал бы поэт,Который тут прожил тоскливоЧетырнадцать лет.Все знает она, все умеет,И кротко глядит,И в лавке для снобов имеетБессрочный кредит.И все эти взятья Казаней,Иван и орда,Недавняя смена названийТуда и сюда,Метания спившихся ссыльных,Дворы и белье —В каких-то последних усильяхРодили ее.В каких-то немыслимых корчах,Грызя кулачки…Но образ еще не закончен,Хотя и почти.Я к ней прибегу паладином,Я всё ей отдам,Я жизнь положу к ее длиннымИ бледным ногам.Она меня походя сунетВ чудовищный рот,Потом прожует меня, плюнетИ дальше пойдет.

Если нет

На горизонте розовый и серыйНедвижный лайнер, смутный, как рассвет.Я на него гляжу с тоской и верой,А может быть, его там вовсе нет.Таким я вижу розовый и серый,Морской, рассветный цвет небытия,В котором всё измерят верной мерой —По крайней мере в это верю я.В конце времен – неблизком или близком,На горизонте дымно-заревомПусть василиск возляжет с василиском,Но агнец перестанет спать со львом.Не то что кара-кара портит нравы, —Не ад с котлами – это скучный бред, —Но просто мы поймем, что были правы.А если нет —Что ж, если нет, то снова быть неправым,Гордиться не победой, а винойСочту финалом менее слащавымИ более логичным, чем иной.Не выправит горбатого могила,Не ототрет родимое пятно.Со мною только так всегда и былоИ быть должно.В эпоху византийца Юлиана,Отступничества долгие года, —Так просто быть в составе миллиона,Решившего, что это навсегда!Пока ликуют псы и скоморохи,Как знать, что отречение Петра —Не суть эпохи, а петля эпохи,И, может быть, последняя петля?Последнее свидетельство – отступник,Уловка мирового скорняка.Так птицы возвращаются на сутки,Чтоб улететь уже наверняка,И эти все сегодняшние лажи —Не сделавшийся явным ход планет,Не глас народа, не секунда даже.Но если нет —Я все равно сказал бы, умирая,Что лучше так, что это правый суд,Что ни к чему искать земного рая —Что значит рай, по крайней мере тут?Смешно мечтать при гибнущем режиме,Что лилия взметнется из гнилья.Сгнием и сгинем. Это заслужилиИ вы, и я.Я знаю мира тайное лекало,И вся его заржавленная жесть,Вся плоть его мне чаще намекалаНа то, что нет, а не на то, что есть.Вся радуга павлинья, вся Кампанья,Вся смертная, цветущая бурда —Не будет ни суда, ни оправданья.Но если да —То эта незаслуженная милостьКак раз и есть основа всех основ,Которая сквозила или сниласьИ плакать заставляла после сновНад каждою мучительной химерой,За всем моим бессильем и тоской —Цвет милосердья, розовый и серый,Рассвет морской.