- Я в музыкальном магазине, - объяснила она.
Молчание.
- Декабрь.
Молчание.
- Ты знаешь, что рояли Bösendorfer называют Роллс-Ройсами среди роялей?
Молчание.
- Почти Рождество. А значит, почти его день рождения, Кинг.
Молчание. А затем...
- Я скажу ему пятьдесят или ничего, - сказал Кингсли. - Я знаю его. Он заплатит пятьдесят. В этот раз можешь оставить мою долю себе.
- Я знаю, что ты все еще любишь его.
- Я могу сказать то же самое и о тебе, - отозвался Кингсли.
В прошлом году между ней и Сореном, между Кингсли и Сореном была холодная война. Она не знала с чего началась эта война, но она знала, что хотела покончить с ней. Возможно это поможет. Даже если и нет, она все равно должна подарить Сорену рояль. Почему? Она не знала, разве что за исключением той причины, что озвучил Кингсли. Она все еще любила Сорена.
- Я дам тебе деньги авансом. Купишь ему рояль, - сказал Кингсли.
- Joyeux Noël, Кинг, - прошептала Нора.
- Счастливого Рождества, Элли.
Сатерлин повесила трубку и позвала владельца магазина.
- Говорите, у вас есть доставка?
- Да, есть, - сказал он, широкая улыбка отразилась на его худощавом лице.
- Католическая церковь "Пресвятое сердце" в Уэйкфилд. Оно пойдет в дом приходского священника, не в церковь. Вы должны будете проехать вокруг квартала. Дом находится на небольшом участке за деревьями. Вам следует записать. И оно должно быть доставлено двадцать первого декабря. Сделайте это после шести, иначе он будет на службе в церкви.
- Какой Рождественский подарок вы делаете, - сказал он, записывая детали.
- Ну..., - она поцеловала свои пальцы и прикоснулась к крышке рояля, как бы благословляя. - Вообще-то, на Рождество приходится и его день рождения.
В пятницу Нора села на самолет до Лас-Вегаса. Лимузин забрал ее в аэропорту и доставил к огромному особняку в Саммерлин, за пределами Вегаса. Кто-то из прислуги попытался взять у нее сумку с игрушками, но она отмахнулась от него, когда входила в дом.
На застекленной террасе, залитой солнечным светом ее встретил мужчина лет под сорок с темным загаром, красивым лицом и отчаянным взглядом.
- Госпожа Нора... - он взял ее руку и поцеловал. - Большая честь видеть Вас в моем доме.
- Нахер твою честь. Ты можешь сделать кое-что лучше, чем это, - сказала она без доли улыбки. - На пол.
Он упал на колени и поцеловал носок ее грязного сапога.
- Знаешь, Вик, - сказала она, вытащив стек из своей сумки с игрушками. - Я действительно ненавижу вас - мафиози. Вы ведете себя, как члены королевской семьи, но вы все всего лишь жалкие головорезы в дорогих костюмах. - Виктор не согласился с ней. Он был слишком занят, преклоняясь перед ее ступней своим языком. - Я так ненавижу мафию, что скорее всего, сотворю с тобой такое дерьмо, что тебе не понравится. Это будет аморально, неприлично, и, пожалуй, незаконно. И я даже не позволю трахнуть меня. Ни разу. А потом, знаешь, что я собираюсь сделать?
- Что, Госпожа? - спросил он, глядя на нее с пола хитрыми глазами.
- Покинуть этот твой сраный дом и забыть о твоем существовании. А сейчас, раздевайся.
Нора собиралась вернуться в Нью-Йорк двадцатого декабря. Она провела бессонную ночь в своей постели, раздумывая, правильно ли она поступит, если сделает это с мафиози. Виктор не был плохим. Он, как она, был невольным пособником мафии гораздо больше, чем того желал. Виктор не был виноват, что приходился сыном криминальному боссу, он сам заявил, что ненавидит то, чем занимается его отец.
- Да, ты ненавидишь грешника, - сказала она, вырезая бритвой знак доллара на его спине, - но ты любишь деньги этого грешника, не так ли?
- Я не мог отказаться от них, или мог? - спросил он, как если бы, она предложила ему положить деньги в ракету и отправить их на солнце. - Кто бы так сделал?
- Я знаю парня, который смог. - Сорен унаследовал огромное состояние своего отца-монстра и не оставил себе ни копейки. - Я бы позволила тебе встретиться с ним, но ты не заслуживаешь даже того, чтобы завязать его шнурки. Блять, богатенькая сучка, да ты даже не заслуживаешь того, чтобы завязать шнурки мне.
Она показала ему той ночью и на протяжении всей недели, как мало он заслуживает какого-либо милосердия, сострадания или доброты от нее. К концу недели он так был влюблен в Сатерлин, что предложил Норе еще пятьдесят тысяч, чтобы та осталась на Рождество. Выходя через парадную дверь его дома, даже не обернувшись, Нора сказала ему, чтобы тот засунул свои грязные деньги себе в задницу. Зная, каким больным придурком он был, вероятнее всего так он и сделал.
Следующим утром Нора позвонила в "Терменвокс" и убедилась, что рояль будет доставлен адресату. Они пообещали, что все будет сделано и она провела остаток дня, работая над своей новой книгой. Без Уеса рядом дом отдавал звенящей тишиной. Она поставила какую-то рождественскую музыку, но это не заполнило пустоту в доме. Надев пальто, она пошла на прогулку, но пустота отправилась с ней. Причина не в доме. Причина внутри нее самой.
В шесть вечера она надела пальто, взяла ключи и села в машину. Она поехала в Уэйкфилд и припарковалась через дорогу от католической церкви "Пресвятое сердце". Воспоминания нахлынули на нее так стремительно, что ей пришлось засунуть их подальше, чтобы не споткнуться о них.
Парковка была пустой, слава Богу. Никого вокруг, кто мог бы узнать ее, спросить, что она здесь делает. Нора ступила на тропу, выложенную булыжниками, и ведущую вниз сквозь деревья к дому священника. Ночью был снег, и тысяча следов осквернили свежевыпавший покров. Рояль прибыл по этому пути, когда его катили к дому. Ей бы хотелось быть там, чтобы увидеть лицо Сорена. Она подарила рояль анонимно, хотя знала, он догадался, что подарок пришел от нее. В конце концов, это она сломала педаль на его Steinway. Она вроде как задолжала ему новый рояль.
Пройдя до конца тропы, она остановилась и подняла голову. Из окон дома священника доносилась музыка. Подойдя ближе, Нора прислушалась. Да, музыка. Фортепианная музыка. Сорен был дома и играл на своем новом рояле. Она прижала ухо к деревянной двери. Сатерлин знала эту песню. Конечно, она знала ее. Она могла даже слышать слова песни в своей голове, по мере того как ноты просачивались сквозь дверь.
Нора хотела упасть на колени прямо там. Она хотела преклонить колени возле Сорена и положить голову на скамейку возле рояля, как она делала много лет назад. Он играл песню, потому что знал, она любила ее. И даже не подозревал, что она могла слышать его. Он играл в память о той ночи и всех рождественских ужинах, что они тайно провели вместе, каждый из которых был более священным, чем предыдущий.
Она могла постучать в дверь, и музыка бы прекратилась. Он бы подошел к двери, открыл ее и впустил ее, он бы бил ее так жестко, как ей нравилось, занимался бы любовью с ней всю ночь. Нора подняла руку и остановилась в двух дюймах от древесины. Она замерла. Сегодня был день рождения Сорена. Если она переступит порог этой ночью, то она знала, что подарит ему себя. Но не только на эту ночь, а навсегда. Она потеряет Уесли, если это сделает. Она потеряет жизнь, что строила для себя самой. Она даже потеряет свое имя.
Скандально известная Госпожа Нора снова превратится в Элеонор, если вернется к Сорену. Смогла бы она? Или он бы позволил ей остаться собой? Возможно, он бы разрешил ей оставить свое имя. Может быть, они нашли бы другой способ быть вместе. И может быть, в ее доме появятся волшебные эльфы и коронуют ее королевой Рождественских Фей. Милая фантазия, но Сорен уже говорил ей, когда и, если она вернется к нему, первым его приказом будет бросить работу у Кингсли. Она может быть с Сореном, или быть Госпожой Норой. Она не может быть обеими одновременно.
Нора не стала стучать; опустив руку, она сделала шаг назад. Но прежде чем уйти, Сатерлин протянула руку и нарисовала пальцем сердечко на окне.
- Счастливого Рождества, Сэр, - прошептала она в зимний ночной свежий воздух. - С днем рождения, любовь моя.
Отходя от дома священника, она выбрала другую дорогу. Нора пошла по нетронутой заснеженной земле, оставляя маленькие, хорошо знакомые следы позади себя. По крайней мере, он будет знать, что она была рядом. Иногда этого достаточно, чтобы преодолеть трудный день – знать, что кто-то был рядом.
Может, в один из этих дней ей надоест быть Госпожой Норой, и она вернется к нему, снова упадет на колени возле его ног. Возможно, однажды она бросит свою новую жизнь, что строила для себя и будет снова принадлежать ему. Но не сегодня. Она уже сделала ему подарок на рождество и день рождения в этом году. Он не получит ничего больше.
Нора потратила сорок минут на обратный путь к дому. Она сделала это из-за Рождества, даже если она его не отмечала. Когда-то, Рождество было страшным временем для ранних христиан, поэтому она скрывали сие торжество под знаменем язычников. А совсем ранние христиане вообще не праздновали Рождество, говорила она себе. В этом году она будет одним из них. Она просто пропустит Рождество, и это будет прекрасно.
Когда Нора остановилась на подъездной дорожке, то заметила в окне свет. Она что забыла выключить лампу, когда уходила?
Сатерлин открыла дверь и обнаружила парня, сидящего на полу в центе гостиной и упаковывающего подарок. Он был одет в джинсы и красно-зеленую клетчатую рубашку поверх белой футболки с V-образным вырезом. Рождественские огоньки на елке, такие яркие и блестящие, также освещали его светлые волосы в красный и зеленый.
- Черт побери, Уес! Что ты тут делаешь?
Уесли улыбнулся ей, и в доме неожиданно наступило лето, несмотря на то, что за спиной была зима.
- Я сказал маме и папе, что должен работать и смогу побыть дома только пару дней. Мы встретили Рождество вчера. Я вернулся после обеда.
- Но...
- Я знаю, твой отец давно умер, - сказал он немного смущенно. - И ты говорила, что давно не ладишь со своей матерью. Ты не отмечаешь Рождество со своими друзьями, как раньше... Мне просто не хотелось, чтобы ты была одна.
- Хорошо. Черт.
- Поскольку мне бы не хотелось быть лжецом, ты должна дать мне работу, - сказал Уес. - Убраться еще раз в твоем кабинете?
- Ты клялся, что больше не будешь чистить мой кабинет после прошлого раза.
- О, да, - сказал он, слегка покраснев. - Это было... своего рода психологической травмой.
- Я клянусь, что анальные пробки в нижнем ящике были не для меня. Мои в моей спальне. Те, что в моем кабинете были для моего клиента.
- От этого не становится лучше, Нор. И я даже не хочу знать, почему ты хранишь их рядом с запасными картриджами для принтера.
- Это нижний ящик. Конечно, я храню их там. Где ты хранишь свои анальные пробки?
- В моей заднице.
- И почему я не догадалось об этом?
Нора встала на колени рядом с устроенным Уесли беспорядком из оберточной бумаги, ленточек и бантиков.
- Так, никакой уборки в твоем кабинете. Что я еще могу для тебя сделать? - спросил Уес, приклеивая ленточку ко дну коробки.
Завернутая коробка выглядела до ужаса милой, хоть и в небрежной упаковке. Она бы могла научить его как правильно заворачивать подарки на этой неделе.
- Ты вернулся пораньше от своей семьи, чтобы провести Рождество со мной. Ты не должен ничего больше делать. Серьезно. Тебе даже не следовало делать и это.
- Мне нравится делать большие Рождественские подарки. Я не могу купить тебе новый автомобиль или дом, или еще что-нибудь, не то что бы ты нуждаешься в другой машине или доме. Но я могу подарить тебе себя на Рождество. Если ты хочешь меня. Ну, знаешь, мою компанию.
- Правильно, - сказала Нора. - Твою компанию.
Она уже представила из совместное Рождество. Катание на коньках. Покупка рождественских подарков. Поход на пьесу "Рождество Христово" вниз по улице Святого Луки. Он не просто подарил ей свою компанию на Рождество. Теперь она не была одна, он подарил ее собственное Рождество на Рождество.
- Ты должна сказать мне что я должен делать, иначе я получаюсь вруном.
- Говорить мужчинам что им делать - моя специальность, малыш. Иди и возьми свою гитару, - сказала она. - Ты можешь спеть за ужином. Мне нужна какая-нибудь рождественская музыка.
Уесли принес гитару и быстро настроил ее.
- Какие-нибудь пожелания? - спросил он, пробуя несколько аккордов.
- Все что угодно, на твой выбор.
- Все что угодно?
- Все что угодно, кроме "Святой ночи".
- Почему нет?
- Потому что она заставляет меня грустить.
Уес сощурился, глядя на нее и кивнул. Теперь он знал, что "она заставляет меня грустить" означает "она заставляет меня думать о Сорене". Это было последнее, чего он хотел сегодня.
- Не беспокойся. - Уесли улыбнулся ей, и вся печаль ушла. - Я даже не знаю, как ее играть. Как насчет этого?
Уес откинулся на спинку дивана и вытянул ноги. Нора положила подушку на его голени и опустила на нее голову, свернулась в клубок, как ребенок. В доме горели праздничные гирлянды, вечер за окном укрывал всё вокруг, слово черной простыней. Уес был с ней. И наконец-то, чувствовалась атмосфера Рождества. Уес начал играть "Тихую ночь".
И это было прекрасно.
Конец!