Церковь Святителя Филиппа Митрополита Московского в Мещанской слободе

Помощь обездоленным приходила не столько от Церкви, сколько от простых мирян-прихожан. Поэтому принято выделять особый институт церковно-приходской помощи сиротам того времени – скудельницы. «Скудельницами» или «Убогими домами» наши древние предки называли кладбища, на которых хоронили умерших во время эпидемий, замерзших зимой, неизвестных странников. При скудельницах сооружались сторожки-домики, куда привозились брошенные дети. Занимались их призрением и воспитанием скудельники – старцы и старухи, которые специально подбирались и выполняли роль сторожей погоста и воспитателей. Содержались сироты в скудельницах за счет подаяний населения окрестных сел и деревень. Ежегодно в дни, когда Церковь поминает всех почивших христиан, на скудельницы из ближайших монастырей отправлялись крестные ходы.

Храм Хороса. Осень. Художник В. Б. Иванов

Народ приходил туда с гробами, одеждами и саванами для мертвых и погребал лежавшие там тела безвестных покойников. После этого нищим и сиротам раздавалась милостыня и принесённые съестные припасы (блины, пироги, калачи и др.). Таким образом, Скудельницы и Убогие дома были своеобразными детскими приютами и убежищами для одиноких стариков, где они могли получить заботу, кров и пищу.

Старообрядческие кресты-голбецы или голубцы на старинном кладбище

Со времен древнего Православия, существовавшего на Руси задолго до официально зафиксированного в историографии «крещения новгород-северским кн. Владимиром Красно Солнышко», традиции гуманного, сострадательного отношения к немощным и обездоленным людям, получили свое закрепление в различных формах милосердия, которые существовали на всех этапах дальнейшего развития российского общества и государства. Сначала попечение детей-сирот и стариков развивалось преимущественно в рамках религиозной благотворительности, к которой в XVII веке присоединяются светские государственные формы.

Поскольку для высокопоставленных чиновников России XVII–XIX веков Европа считалась законодателем в области просвещения и культуры, то недостатки казарменных европейских приютов были приняты как достоинства[2], хотя в Европе существовали более жестокие условия для детей-сирот. Западные хроники полны заметками о вопиющем бездушии к детям бедняков. Так в 1527 году один католический священник описывает ситуацию, на заре становления Италии, как в Риме можно было нередко увидеть картину, когда «отхожие места в городе оглашались криками выброшенных в них детей». Английский филантроп – Томас Корэм признавался, что открыл 1741 году первый детский приют в Лондоне, оттого что не выносил вида мертвых детей в канавах и навозных кучах. Однако и в конце XIX века мертвые малыши на улицах британской столицы были привычным зрелищем.

Дети-сироты на кладбище. В. Г. Перов. 1864 год

Столетиями в западной Европе детей живыми замуровывали в фундамент мостов, домов, крепостных стен. Считалось, что это – гарантия крепости и долговечности сооружения. Последний факт такого использования детей был зафиксирован в Германии в 1843 году, при строительстве очередного моста. Впрочем, в 2008 году на острове Джерси (Великобритания), в бывшем детском приюте, были обнаружены останки детей, заживо замурованных в стены.

О бездушном отношении к детям в Англии и Франции в XVIII–XIX веках повествуют такие бестселлеры как роман Виктора Гюго «Человек, который смеётся» и Чарльза Диккенса «Приключения Оливера Твиста». Однако настоящая жизнь была еще более жестокой, чем жизнеописание героев в романах. В середине XIX века в Великобритании родители получили право страховать жизнь своих детей в похоронных бюро. Сразу после этой новации по стране прокатилась волна убийств в бедных семьях. От младенцев до подростков. Ежегодная убыль детей выросла на 12 тысяч в год. Когда власть опомнилась и начались разбирательства, то оказалась, что причина детоубийств – страховая премия. Она на 3–4 фунта превышала страховой взнос. И ради получения прибыли родители стали убивать детей…

Американский романист и социолог Луи Адамик, как очевидец, описывает нравы в восточноевропейской деревне на рубеже XIX–XX веков. Там были «няньки для убийства»! К ним отправляли детей, чтобы не марать родительских рук. В позднее Средневековье и вплоть до XIX века в Германии и Италии насильственно кастрировали мальчиков с целью продажи в церковные хоры. Далеко не все проходили профотбор. Судьба отбракованных никого не беспокоила. В числе адвокатов для просвещенной Европы в вопросе детоубийства был даже Эммануил Кант. Своих детей у философа не было. Зато были взгляды в отношении чужих. Так он полагал, что два вида убийства не должны караться законом – на дуэли, поскольку задета воинская честь, и детоубийство, поскольку «внебрачный, появившийся на свет ребенок родится вне закона, а потому и вне защиты последнего. Он, словно запрещённый товар, прокрался в общество, так что последнее может игнорировать и его существование (так как он по справедливости и не должен был бы существовать), а, следовательно, может игнорировать и его уничтожение». Вот такая логика западного образца.

Складывавшаяся тысячелетиями на Руси парадигма помощи и поддержки нуждающихся представляет собой сложную совокупность исторических общественных форм защиты древних духовных учений и верований, традиций, древних обычаев и законов, индивидуальных действий и поступков. Исторические традиции и нравственные ценности русского народа, игравшие важную роль в его жизни и развитии на протяжении многих тысячелетий, не утратили своего значения и доселе. А может быть, сегодня они как никогда ранее нуждаются в распространении и защите.

Обучение детей в приюте. Гравюра Питера Брейгеля «Осел в школе». 1556 год. Германия

Речь идет не только о традициях заботы и сострадания к немощным и обездоленным, но о порядке правильного взаимодействия людей в русском обществе, заложенных еще в Славянский и Древнерусский период нашей истории. Когда очевидна истина, что за счет благополучия соседа или соседнего государства построить собственного благополучия нельзя. Эта память в нашем народе всё еще сохраняется, несмотря на всё усиливающееся распространение т. н. «западных ценностей», когда во всем мире становятся нормой безответственное отношение к работе, клевета, разврат, насилие, убийства, разжигание горячих точек на планете, распространение лжи, массового хищения общественных средств. Глобальное распространение таких явлений в мире ведет к укоренению лояльного отношения к нарушениям цивилизационных законов и к криминализации общественного сознания, когда для большинства становится целью достижение личного материального благосостояния любой ценой.

Существует также расхожее мнение среди верующих, что, мол, нарушать заповеди можно, только нужно потом «отмолить грехи», путем совершения неких ритуальных религиозных действий. Такой циничный подход к человеческому бытию является еще более опасным, поскольку ведет к распространению расчетливого и коварного поведения в отношениях между людьми. Когда большинством будет забыто, что единственной целью жизни человека является исправление в себе злого начала, тогда баланс между созданным Творцом «добром» и «злом» будет окончательно нарушен в пользу второго, и современная цивилизация исчезнет.

Очень жаль, что из московской топонимики исчезла память о древних Божедомских улицах, напоминавших о нравственных ценностях наших предков-славян. Они были переименованы в честь относительно новых персоналий (императрицы Екатерины II, цирковой династии Дуровых, писателя Достоевского), которые внесли, конечно, свой вклад в историю и культуру, но не такой большой, чтобы закрыть собой память о наших прапредках. Две улицы, которые вели к Убогому дому назывались Божедомками. В 1927 году улица Старая Божедомка была переименована в улицу Дурова. В 1954 году Новая Божедомка стала называться улицей Достоевского. Также переименован Божедомский переулок в улицу Делегатскую.

Такое отношение к русским древним духовно-нравственным и историческим ценностям сложилось, к сожалению, еще со времен Российской Империи. Родство наших императоров с западными королевскими династиями не позволяло им поступать наперекор желаниям родственников и пропагандировать древнюю историю и культуру Руси в полной мере, поскольку Европа в XVIII–XIX веках занималась созданием и распространением в мире историографии, в соответствие с которой Европа должна была утвердиться, как преемница «великой Римской империи» и родоначальница просвещения, науки и культуры на Евразийском континенте. А славянам была отведена роль варваров, у которых не было ни своей истории, ни законов, ни письменности. А тюркоязычные народы, издревле кочевавшие в степных районах Руси, составившие впоследствии со славянами единый русский этнос, были объявлены дикими кочевниками, которые постоянно воевали со славянами и брали их в полон, из-за чего в Европе славян стали назвать «рабами». Поэтому самоназвание «славянин» используется в европейских языках в значении «раб», как пример английское slave («слейв»), французское esclavе («эсклав»), испанское esclavo, португальское escravo («эскраво»), итальянское schiavo («скиаво») немецкое Sklave).

Церковь Иоанна Воина, что на Старых Убогих домах

Нашлись в Российской Империи ангажированные и оплаченные историки, которые зная о местах нахождения древних святилищ славян и староверов, транслировали эту информацию европейским заинтересованным кругам. Поэтому вначале был упразднен древний Воздвиженский монастырь на Старых убогих домах, главным храмом которого была церковь Воздвижения Креста на Божедомке с приделом Иоанна Воина. А потом уже, большевистские историки, получившие важные должности с условием продолжения уничтожения памятников древних тюрков и славян Руси, инициировали ликвидацию и разрушение оставшейся монастырской церкви Иоанна Воина на Божедомке.

Рядом с бывшими Старыми убогими домами шумит Екатерининский парк Мещанского района Москвы. Парк расположен между улицей Советской Армии, Олимпийским проспектом и Суворовской площадью. Он является памятником садово-паркового искусства. И действительно, там нет ничего, что могло бы напомнить посетителям о древнем духовном укладе предков, которые осуществляли на этом месте заветы древних священных писаний и выполняли нравственные законы в отношении ближних.

Привлекает внимание в парке часовня и памятник полководцу А. В. Суворову. Родился Суворов, коренной москвич, на Арбате, на углу с Серебряным переулком. Теперь почти забыто, что раньше этот переулок назывался Мануковым, по фамилии домовладельца, петербургского судьи Ф. Манукова. Когда его дочь вышла замуж за поручика Преображенского полка В. Суворова, он отдал свой арбатский дом ей в приданое, где и появился на свет величайший русский полководец.

Александр Васильевич был прихожанином церкви св. Феодора Студита у Никитских ворот, одной из старейших в Москве, находящейся близ храма Большое Вознесение. В 1775–1800 годах он жил неподалеку в своем родовом доме (№ 42) по Б. Никитской. На стене дома есть мемориальная доска с надписью: «Здесь жил Суворов», такая же скромная и гениальная, как и надгробная эпитафия на могиле полководца в Петербурге «Здесь лежит Суворов».

Суворовский мемориал в Екатериниском парке

В церкви Феодора Студита он сам читал Апостола и всегда особо поминал родителей, когда уезжал из Москвы. И мать, и вся родня Суворова была похоронена при этой церкви. А теперь при Студитском храме открыт музей А. В. Суворова.

Пожалуй, главные заслуги Суворов приобрел в походах против Турции, вассального государства, искусственно образованного на территориях древней Сирии, военная мощь которого веками создавалась и поддерживалась на деньги Англии. После первой турецкой войны Россия возвратила в 1774 году важные опорные пункты, ставшие со временем, крепостями, в устьях Днепра, Дона и в Керченском проливе. Благодаря всем этим приобретениям, Россия встала твердой ногой на Черном море. На карте Империи появляется новое государственно-административное образование – Новороссия, а Малороссия и Белороссия прирастают новыми землями. По итогам разделов Речи Посполитой, разрушившейся по собственной вине, Россия возвратила (причем абсолютно официально и без применения особой военной силы) Минскую, Волынскую, Подольскую, Виленскую, Ковенскую и Гродненскую губернии, часть Черной Руси, с территориями верхнего течения Припяти и западной части Волыни. На сегодняшний день практически все эти территории находятся в составе Украины.

Губернатор Новороссии князь Г. А. Потёмкин указывал на то, что Крым своим положением разрывает российскую границу, и его приобретение обеспечит господство России в Чёрном море. Он писал императрице Екатерине II, что Запад, проводя колониальный раздел мира, тем не менее обвинял Россию за то, что она стремилась выйти к естественным своим границам. Дальнейшими стараниями Александра Суворова и князя Г. А. Потемкина Крым и был присоединен к России в 1783 году.

Часовня Александра Невского и Иоанна Воина в Екатерининском парке

Из текста Манифеста Екатерины II от 8 апреля 1783 года «О принятии полуострова Крымского, острова Тамана и всей Кубанской стороны под Российскую державу» видно, что царица хорошо знала древнюю русскую историю, поскольку Крым она здесь называет бывшим российским: «…В прошедшую с Портой Оттоманскую войну, когда силы и победы оружия Нашего давали нам полное право оставить в пользу Нашу Крым, в руках наших бывший, Мы сим и другими пространными завоеваниями жертвовали тогда возобновлению доброго согласия и дружбы с Портою Оттоманскую, преобразив на тот конец народы татарские в область вольную и независимую, чтобы удалить навсегда случаи и способы к распрям и остуде, происходившим часто между Россиею и Портою в прежнем татар состоянии… Но ныне… по долгу предлежащего нам попечения о благе и величии Отечества, стараясь пользу и безопасность его утвердить, как равно полагая средством, навсегда отдаляющим неприятные причины, возмущающие вечный мир между империями Российскою и Оттоманскою заключенный, который мы навсегда сохранить искренне желаем, не меньше же и в замену и удовлетворение убытков Наших, решилися Мы взять под державу Нашу полуостров Крымский, остров Таман и всю Кубанскую сторону».

Издревле Москва славилась своими величественными храмами. Одним таким храмом является церковь святителя Филиппа, митрополита Московского, построенная на месте встречи его мощей при перенесении из Соловецкого монастыря в Успенский собор Московского Кремля 9 июля 1652 года. Она находится недалеко от центра Москвы, рядом со станцией метро «Проспект Мира», и на фоне серой громадины Олимпийского комплекса сияет как жемчужина необыкновенной красотой, притягивая взор удивительно легкой, светлой и нарядной архитектурой.

Церковь свт. Филиппа, митрополита Московского на 2‑й Мещанской ул., фото XIX века

Святитель Филипп, митрополит Московский, в миру Феодор, происходил из знатного боярского рода Колычевых, занимавших видное место в Боярской думе при дворе московских государей. Он родился в 1507 году. Его отец, Степан Иванович, «муж просвещенный и исполненный ратного духа», попечительно готовил сына к государственному служению. Благочестивая Варвара, мать Феодора, окончившая свои дни в иночестве с именем Варсонофия, сеяла в душе его семена искренней веры и глубокого благочестия. Юный Феодор Колычев прилежал к Священному Писанию и святоотеческим книгам, на которых зиждилось старинное русское просвещение, совершавшееся в Церкви и в духе Церкви. Великий князь Московский, Василий III Иоаннович, отец Иоанна Грозного, приблизил ко двору молодого Феодора, которого, однако, не манила придворная жизнь. Сознавая ее суетность и греховность, Феодор все глубже погружался в чтение книг и посещение храмов Божиих. Жизнь в Москве угнетала молодого подвижника, душа его жаждала иноческих подвигов и молитвенного уединения. Искренняя привязанность к нему юного княжича Иоанна, предвещавшая большое будущее на поприще государственного служения, не могла удержать в граде земном взыскующего Града Небесного.

Икона святителя Филиппа

В воскресный день, 5 июня 1537 года, в храме, за Божественной литургией, Феодору особенно запали в душу слова Спасителя: «Никто не может работать двум господам» (Мф. 6, 24), решившие его дальнейшую судьбу. Усердно помолившись Московским чудотворцам, он, не прощаясь с родными, тайно, в одежде простолюдина покинул Москву, и некоторое время укрывался от мира в деревне Хижи, близ Онежского озера, добывая пропитание пастушескими трудами. Жажда подвигов привела его в знаменитый Соловецкий монастырь на Белом море. Там он исполнял самые трудные послушания: рубил дрова, копал землю, работал на мельнице. После полутора лет искуса игумен Алексий, по желанию Феодора, постриг его, дав в иночестве имя Филипп и вручил в послушание старцу Ионе Шамину, собеседнику преподобного Александра Свирского († 1533; память 30 августа). Под руководством опытных старцев инок Филипп возрастает духовно, усиливает пост и молитву. Игумен Алексий посылает его на послушание в монастырскую кузницу, где святой Филипп с работой тяжелым молотом сочетает делание непрестанной молитвы. К началу службы в храме он всегда являлся первым и последним выходил из него. Трудился он и в хлебне, где смиренный подвижник был утешен небесным знамением. В обители показывали после образ Богоматери «Хлебенный», чрез который Заступница Небесная явила Свое благоволение смиренному Филиппу-хлебнику. По благословению игумена, святой Филипп некоторое время проводит в пустынном уединении, внимая себе и Богу.

Труды преподобных Зосимы и Германа на острове. Миниатюра из Жития преподобных Зосимы и Савватия Соловецких. Кон. XVI век. (ГИМ. Вахр. № 71. Л. 32. об.)

В 1546 году в Новгороде Великом архиепископ Феодосий посвятил Филиппа во игумена Соловецкой обители. Новопоставленный игумен старался всеми силами поднять духовное значение обители и ее основателей – преподобных Савватия и Зосимы Соловецких (память 27 сентября, 17 апреля). Он разыскал образ Божией Матери Одигитрии, принесенный на остров первоначальником Соловецким, преподобным Савватием, обрел каменный крест, стоявший когда-то перед келлией преподобного. Были найдены Псалтирь, принадлежавшая преподобному Зосиме († 1478), первому игумену Соловецкому, и ризы его, в которые с тех пор облачались игумены при службе в дни памяти чудотворца. Обитель духовно возрождалась. Для упорядочения жизни в монастыре был принят новый устав. Святой Филипп построил на Соловках два величественных храма – трапезный храм Успения Божией Матери, освященный в 1557 году, и Преображения Господня. Игумен сам работал как простой строитель, помогая класть стены Преображенского собора. Под северной папертью его он ископал себе могилу, рядом с могилой своего наставника, старца Ионы. Духовная жизнь в эти годы процветает в обители: учениками святого игумена Филиппа были и при нем подвизались среди братии преподобные Иоанн и Лонгин Яренгские (память 3 июля), Вассиан и Иона Пертоминские (память 12 июня).

Обитель преподобных Зосимы и Савватия, Соловецких Чудотворцев. Книжная миниатюра XVIII в.

Для тайных молитвенных подвигов святой Филипп часто удалялся на безмолвие в глухое пустынное место, за две версты от монастыря, получившее впоследствии название Филипповой пустыни.

Но Господь готовил святого угодника для иного служения и иного подвига. В Москве о соловецком отшельнике вспомнил любивший его когда-то в отроческие годы Иоанн Грозный. Царь надеялся, что найдет в святителе Филиппе верного сподвижника, духовника и советника, который по высоте монашеской жизни ничего общего не будет иметь с мятежным боярством. Святость митрополита, по мнению Грозного, должна была одним кротким духовным веянием укротить нечестие и злобу, гнездившуюся в Боярской думе. Выбор первосвятителя Русской Церкви казался ему наилучшим.

Филиппова пустынь

Святитель долго отказывался возложить на себя великое бремя предстоятеля Русской Церкви. Духовной близости с Иоанном он не чувствовал. Он пытался убедить царя уничтожить опричнину, Грозный же старался доказать ему ее государственную необходимость. Наконец, Грозный царь и святой митрополит пришли к уговору, чтобы святому Филиппу не вмешиваться в дела опричнины и государственного управления, не уходить с митрополии в случаях, если царь не сможет исполнить его пожеланий, быть опорой и советником царя, как были опорой московских государей прежние митрополиты. 25 июля 1566 года свершилось посвящение святого Филиппа на кафедру Московских Святителей, к сонму которых предстояло ему вскоре присоединиться.

Царь Иван IV Васильевич Грозный. Титулярник 1672 года

Иоанн Грозный, один из величайших и самых противоречивых исторических деятелей России, жил напряженной деятельной жизнью, был талантливым писателем и библиофилом, сам вмешивался в составление летописей (и сам внезапно оборвал нить московского летописания), вникал в тонкости монастырского устава, не раз думал об отречении от престола и монашестве. Каждый шаг государственного служения, все крутые меры, предпринятые им для коренной перестройки всей русской государственной и общественной жизни, Грозный стремился осмыслить как проявление Промысла Божия, как действие Божие в истории. Его излюбленными духовными образцами были святой Михаил Черниговский (память 20 сентября) и святой Феодор Черный (память 19 сентября), воины и деятели сложной противоречивой судьбы. Чем сильнее сгущалась тьма политических противоречий и измен вокруг Грозного, тем решительнее требовала его душа духовного очищения и искупления. Многие современные историки полагают, что душа царя была не столь грязна, как могло бы показаться на первый беглый и невдумчивый взгляд, она тоже страдала и искала покаяния. Но, к сожалению, сложная политическая ситуация в России, когда бояре массово стали принимать политическую сторону Европы, не давала царской душе проявлять лишь свои светлые стороны. Хотя, как мы помним из биографии Грозного царя, что грозным он становится во второй половине своего царствования. В первый же половине ничего не предвещало грозного правления, царь был весел, мудр и милостив к своим подданным.

Приговор Освященного собора об избрании в митрополиты свт. Филиппа

Но, тем не менее, именно тогда стали появились и широко распространяться в Европе многочисленные клеветнические памфлеты на русского царя и на русский народ. С. Ф. Платонов писал: «Выступление Грозного в борьбе за Балтийское поморье, появление русских войск у Рижского и Финского заливов и наемных московских каперов на Балтийском море поразило среднюю Европу. В Германии „московиты“ представлялись страшным врагом; опасность их нашествия расписывалась не только в официальных сношениях властей, но и в обширной летучей литературе листовок и брошюр. Принимались меры к тому, чтобы не допустить ни московитов к морю, ни европейцев в Москву и, разобщив Москву с центрами европейской культуры, воспрепятствовать ее политическому усилению. В этой агитации против Москвы и Грозного измышлялось много недостоверного о московских нравах и деспотизме Грозного, и серьезный историк должен всегда иметь в виду опасность повторить политическую клевету, принять ее за объективный исторический источник». Поэтому нет ничего удивительного в том, что сочинения того времени о России и Иоанне Грозном заполнены несуразностями и ложью, фактографическими ошибками и неверными датировками. «Творцами мифа о „тиране“ на русском престоле были такие одиозные личности, как изменник Курбский, инспирировавший вторжение на Русь 70 000 поляков и 60 000 крымских татар; протестантский пастор Одерборн и католик Гуаньино, написавшие свои пасквили далеко от места событий – в Польше и в Германии; папский нунций А. Поссевино, организатор польской агрессии против России; имперский шпион Штаден, советовавший императору Рудольфу, как лучше захватывать русские города и монастыри; ливонские ренегаты Таубе и Крузе, предавшие всех, кому служили; английский авантюрист Д. Горсей, которому совесть заменял кошелек с деньгами. Но все же каждый из них был современником описываемых событий и имел причины ненавидеть царя и клеветать на него»[3].