Тайна имения Велл

Далее он принялся рассказывать об уровне грунтовых вод. Вследствие того что уровень здесь высокий, эта земля – очень хорошая. Если послушать его, получалось, что жить здесь, имея собственный источник воды, – куда лучше, чем быть подключенным к водопроводу, из-за всех этих лимитов, дефицита водоподачи и водонапорных колонок, всего того, что свалилось на наши головы за последние два года.

– В любом случае, – махнув рукой на запад, туда, куда ветер гнал облака, сказал мужчина, – большинство синоптиков сходятся в том, что период засухи подошел к концу. Говорят, что зима должна побить все рекорды по влажности.

Мы поверили ему, потому что хотели верить.

Пыль висела в воздухе еще долго после того, как отъехал его красный внедорожник. Я достала с заднего сиденья нашего автомобиля сумку с сэндвичами и хрустящими картофельными чипсами, которые мы купили на автозаправочной станции. Мы уселись на привезенном с собой коврике. Люсьен, скрестив ноги по-турецки, сидел прямо. Марк никак не мог найти место своим длинным ногам, которые почти двадцать лет провели под письменным столом. Мы маленькими глотками осторожно пили из пластиковой бутылки воду, прислушиваясь к скучному блеянью овец и крикам дроздов, которые пытались нас отсюда прогнать. Вдруг, не сговариваясь, мы рассмеялись.

– Поверить не могу. – Потерев глаза, Марк посмотрел вверх так, словно всерьез опасался, будто бы окружающее может растаять как дым. – Ну что думаешь?

– Ты первый, – сказала я.

– Нет, ты.

– Бабушка Р! Ты первая.

– Не знаю, – произнесла я. – Просто невероятно… Здесь есть все, что мы искали.

– Да, все, – подтвердил Марк. – Земля молока и меда.

– И здесь красиво, – продолжила я. – Земля как раз такая, какую мы хотели. Пейзажи – просто неземные… А еще…

– А еще никто нас здесь не знает… не знает меня. Никаких больше косых взглядов в супермаркете. Никакого хихиканья детей в автобусе. Жизнь с чистого листа, Рут.

– Возможно, и так, – согласилась я.

– Думаешь, не стоит на это надеяться? – спросил Марк.

– Да. Нет. Не знаю.

Уж слишком захватывающим был этот край. Его красота производила на меня ошеломляющее впечатление. Сейчас мне необходимо было все спокойно обдумать. Поднявшись на ноги, я отошла от коврика и устремила взгляд на деревянные ворота, ведущие в поля. Если кто-то хочет найти убежище в сельской местности, лучше места не найти.

– Если… – начала я.

– Что если? – спросил Марк.

Его надежда жгла мне спину. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть ее на лице мужа. Я пересчитала все то, что потеряю, если мы сюда переедем. Не было ничего такого, что нельзя было заменить, либо такого, с чем нельзя было справиться. Работа… связи… Дружеские отношения казались достаточно сильными, чтобы преодолеть далекие расстояния… А потом я подумала о том, чего лишусь, если мы останемся в Лондоне. Я лишусь Марка и этого чудесного места.

– Я чувствую большую ответственность, – сказала я, глядя на внука, который, сидя на краю коврика, тыкал веточкой в муравья, бегущего по гравиевой дорожке. – Люсьен! А ты что думаешь?

– Я думаю, это самое чудесное место на свете.

В понедельник утром мы позвонили и назвали сумму немного ниже запрашиваемой цены. Словно в глубине души мы не верили, что мечта может оказаться явью.

– Согласен, – ответил агент по торговле недвижимостью.

Я сидела на ступеньках крыльца нашего дома. Мобильный телефон зажат в руке. В нос била вонь выхлопных газов автомобилей, раскаленных в городском зное. Над головой пролетел самолет, делая круг перед посадкой в Хитроу. Старик напротив, согнувшись, соскребал совочком с тротуара экскременты, оставленные его таксой, и складывал их в голубой полиэтиленовый пакет. Меня переполняло странное чувство утраты. Что сделано, то сделано. Ко времени, когда Марк вернулся домой, я справилась ради него со своими чувствами, и мы, словно новобрачные, подняли бокалы в честь нашего будущего. Мы вели себя как в прежние времена. Марк станцевал на кухне свой танец папочки. Мы напились до смешного. Имение сразу же сняли с продаж. На сайт загрузили сделанную в тот же день с помощью автоспуска нашу фотографию на зависть всем страдающим в предместьях Лондона. В ответ нас завалили поздравлениями.

– Надеюсь, вы устроите прощальную вечеринку, а то вдруг вы уже никогда не сможете здесь появиться, – написала одна соседка.

Мы прикололи фотографию возле тостера в нашей лондонской кухне в качестве напоминания. Потом она переехала вместе с нами, попала в рамку и оказалась на полукруглом столике в гостиной.

* * *

Я спустилась вниз и с опаской подошла к фотографии… взяла ее в руки, повернула к свету. Вначале был Велл.

Одна неделя. Одно лето. Одна ночь. Одной недели хватило на то, чтобы все мои благие намерения пошли прахом. Я собиралась быть сильной, собиралась бороться с ограничениями моей свободы, но на поверку оказалась лентяйкой, которая часами лежала, прислушиваясь ко всему вокруг. Одного лета хватило, чтобы наша мечта начала скручиваться по краям и покрываться пятнами, подобно сорванному первоцвету. Одной ночи хватило на то, чтобы разрушить много жизней.

Снаружи – пространство, теперь лишенное признаков жизнедеятельности людей. Внутри – предложение без расставленных знаков препинания. Никто не приходил. Никто не уходил. Ничего не происходило. Я назвала моих тюремщиков Аноним, Мальчишка и Третий. Им принадлежало настоящее время: записи, проверки, подписи на документах… Мне же оставалось прошлое и свинцовая тяжесть сослагательного наклонения в отношении того, что могло произойти, но чего не случилось.

Монотонность домашнего ареста засасывала. Я лежала на покрывале, превратившемся в мой саван, и думала, сколько времени еще протяну на этом свете. Я не писала. Музыка, подобно волнам прилива, накатывала на мое сознание. Для начала я поняла, почему, оказавшись в клетке, животные бегают из угла в угол. Сначала я ела пищу, которую мои тюремщики оставляли для меня на столе, но потом предпочла не вставать с кровати. Я перестала принимать прописанные мне лекарства. Я плыла день за днем по реке памяти. Иногда меня прибивало к берегу, и тогда дальний лучик разума говорил мне, что для того, чтобы жить, мне надо есть, но я гнала его прочь, отталкивалась от берега и неслась по течению прошлого.

Вчера я видела местную газету, оставленную одним из моих тюремщиков. «Добро пожаловать, жрица Велл!» – гласил заголовок. На фотографии были изображены женщины с розами. Они стояли вдоль Ленфордской дороги, а мимо проезжал белый тюремный автофургон. Я внимательно разглядывала их лица. Никого из сестер среди них не было. У нас выдался один спокойный год, прежде чем Велл впервые попал на газетные полосы. Первый год на новом месте.

Мы продали наш дом неожиданно легко супружеской паре, которая, подобно нам, была полна планов на будущее. Вот только они были вдвое моложе нас. Моя меланхолия помнит холмы, а сама я помню то лето… Последнее наше Рождество в старом доме мы провели вместе с Энджи. Нам говорили, что она сейчас лечится в «хорошем месте», если, конечно, подобные места вообще можно назвать хорошими. Мы подарили Люсьену голубой велосипед и сказали, что возьмем его с собой в Велл, чтобы внук мог кататься на нем, когда будет нас навещать. Сейчас этот велосипед ржавеет в амбаре, если, конечно, полиция не изъяла его в качестве улики во время дознания. Последнее Рождество… Последний день семестра… Последний рабочий день… А затем пошли глупые «последние». Последний книжный клуб… Последний вечер с едой на вынос из «Балти Хауз» перед телевизором, по которому передавали десятичасовые новости. Мы сидели в гостиной, которая была свидетельницей множества событий в нашей жизни. Последняя ночь в «Георге и драконе». Много выпивки и истерического смеха. Со мной увязались девочки. А как же по-другому? Что я без них буду делать? А еще… Последняя непристойная надпись краской на двери нашего гаража. Последние заголовки местных газет… Последние косые взгляды, брошенные в очереди перед кассой. Качели и карусели.

Пока мы готовились к переезду на новое место, пришлось пересортировать двадцать лет нашей совместной жизни. Начали с книг. Марк невзлюбил юридическую литературу. Романы, о которых я рассказывала на уроках в школе и которые прежде казались мне выдающимися, теперь потускнели в моих глазах, превратившись во вполне тривиальное чтиво. Мы избавились от путеводителей по тем местам, где бывали в отпуске вместе с Энджи. По Монако она путешествовала в сумке-кенгуру, по Гранаде – в детской складной коляске, по Норвегии – в детском сиденье на велосипеде. По Риму… В Риме ее уже не было с нами. Были книги о том, как усыновлять чужих детей. Мы так и не рискнули пойти на это. Были книги, посвященные тому, как воспитывать трудных подростков. В этом мы не преуспели. Были книги о том, как сохранить брак. С этим, слава богу, мы справились. Я показала Марку обложку книги, когда он спускался с чердака, неся в руках доску для буги-серфинга и изъеденный молью спальный мешок.

– Оставить? – рассмеялась я.

– Мы столько пережили, Бог свидетель, и все еще вместе. В мусорное ведро.

Будучи еще совсем молоденькой, я подрабатывала на каникулах официанткой в отеле. Я научилась распознавать супружеские пары, которым наконец-то удавалось вовремя закончить работу, найти приходящую няню, раздобыть деньги, зарезервировать столик и провести ночь вместе. Они сидели за одним из столь ценимых столиков для двоих, смотрели на знаменитый вид, открывающийся на ущелье, переживая в себе все то, через что им пришлось пройти на протяжении дня, и совсем не понимая, как же им вести себя друг с другом. Их руки соприкасались, лежа на белой скатерти. Жалкое самоуспокоение. Как будто бы они все еще любят друг друга. Про себя я поздравила нас. Я заклеила коробки скотчем, а черные полиэтиленовые мешки отнесла на свалку. Мы уже забронировали наш столик на двоих.

Мы переезжали на новое место в первый день самого свирепого месяца. Энджи и Люсьен должны были приехать к нам утром, чтобы попрощаться.

Я проверила мой мобильник.

– Она не приедет. На Энджи ни в чем нельзя положиться. Успокойся. Нам надо ехать.

Марк, сидя за рулем, барабанил по нему пальцами. Завернутые в полиэтилен ящики уже были погружены в автофургоны, а я все еще стояла, словно пластмассовая фигурка в пустом кукольном домике.

– Подождем две минутки, – попросила я.

Когда я уезжала… когда мы уезжали, я все время смотрела назад. Энджи так и не появилась. На улице никого не было, как будто кто-то стер всю нашу жизнь со школьной доски.

Вечером, когда грузчики уехали, а мы переделали все, что смогли, на новом месте в первый день, Марк сделал мне два подарка. Первым подарком была стеклянная цапля. Невероятно хрупкая вещица. Клюв у цапли был острым, как сосулька. Шея представляла собой нечто невообразимо тонкое. Вторым подарком была бутылка шампанского. Ее подарили нам несколько лет назад в Лондоне. Мы решили, что разопьем шампанское на серебряную годовщину нашей свадьбы.

– Не кажется ли тебе, что мы немного спешим? В прошлом месяце минуло двадцать два года, – рассмеявшись, произнесла я.

– А кому какое дело? У нас уже не будет большей причины для праздника, чем сейчас.

Я вытерла руки о кофту.

– Обычная бутылка шипучей гадости сейчас может разорить банк, а эта стоит целого состояния. Я уже не говорю о том, что одета неподобающе.

– Ты понятия не имеешь, как сексуально выглядит твоя попа в запыленных легинсах. Об очаровании распущенных волос я даже упоминать не буду, – заявил муж, выуживая два пивных стакана из коробки.

– Не говоря уже о неумышленной легкой небритости на щеках, – парировала я.

В джинсах и мешковатой футболке муж смотрелся ничего себе так. Со всей этой грязью на одежде Марк уже мог смело обращаться, без риска быть выгнанным за помощью в благотворительный магазин.

– Выйдем во двор, – предложил он.

Дочь не прислала даже текстового сообщения.

Я опустила руку с зажатым в ней мобильником прежде, чем Марк увидел, чем я занимаюсь.

Он поставил стаканы на столбик ограды под дубом и выстрелил пробкой. От хлопка вылетающей пробки ягнята испуганно бросились наутек по холодному склону холма.

– За нас! – провозгласил Марк.

– И за Велл!

Под открытым небом было холодно, поэтому шампанское мы допивали уже в кровати. Так мы делали, когда только-только влюбились друг в друга. Внезапно все встало на свои места, и я поверила в то, что все плохое осталось позади, а будущее, подобно заставке на экране моего компьютера, будет наполнено красотой, голубизной и зеленью. Я обняла моего вновь обретенного, обновленного мужа Марка…

А мобильник сообщил, что никаких новых сообщений не приходило.

Это был лучший год из прожитых нами в Велл. Еще в Лондоне, строя планы на будущее, мы договорились, что не будем спешить, а станем наслаждаться нашей идиллией, потихоньку всему учась. Тейлоры, семья фермеров, о которой говорил нам агент, была прочно связана пуповиной с незнакомым нам сельским миром. Эти люди щедро снабжали нас сельскохозяйственным инвентарем и дельными советами. Наших первых ягнят мы приобрели у Тома Тейлора. Они, стуча копытцами по настилу, спустились вниз и разбрелись по полю. Окружающая красота произвела на них, кажется, такое же ошеломляющее впечатление, как и на нас в первый наш приезд сюда. Я настолько была очарована их невинным видом, что едва не забыла закрыть вовремя ворота. Марк, лучше знакомый с офисной спецификой, чем с автоприцепами, с трудом поставил запоры на место. В те дни мы скучали по большому городу и его улицам. А затем у нас появился Брю, красивый щенок, один из выводка бордер-колли, принадлежавшей Тому. Он стал нашим психотерапевтом с той минуты, как, вторгнувшись в нашу жизнь, сжевал мои перчатки, и до того момента, как погиб, а вместе с ним исчезла вся его целительная сила.

Я бы ни за что не призналась в этом даже самой себе, но в Лондоне бывали времена, когда при виде Энджи на пороге нашего дома мне хотелось задернуть занавески и притвориться, что дома никого нет. Теперь же, в Велле, имей я государственный флаг Великобритании, я бы подняла его на флагштоке нашего замка, а также приказала бы моей страже настежь открывать ворота при приближении дочери.

Наконец Энджи приехала и осталась на несколько недель погостить. Том научил Люсьена кормить осиротевших ягнят из бутылочки, крепко держа ее обеими руками, пока ягненок сильно дергает за соску. А еще внук обожал загонять кур на ночь в курятник. Довольно долгое и уморительное времяпрепровождение. По-моему, мы хлопали в ладоши куда чаще, чем птицы своими крыльями. Мы приобрели кур, выращенных в клетках, поэтому их следовало держать в тепле. К сожалению, предыдущий опыт тюремного заключения сделал их совсем неприспособленными к жизни на свободе. Однако они решительно выступали против того, чтобы их запирали, плохо неслись, но в общем это было весело.

Каждое утро Марк становился с чашкой кофе на пороге дома, показывал на дальние холмы и повторял, словно мантру:

– Никого на многие мили вокруг.

Отсутствие привычного круга общения не тяготило Энджи. Во-первых, у нее был Люсьен, а дети во всем мире являются лучшим поводом завязать разговор. Во-вторых, если ты знакома хотя бы с одним дилером, то, кажется, везде сможешь найти знакомых. Это мне довелось, страдая, делать первые неверные шаги, завязывая знакомства с местным обществом. Йогой здесь занимались две дородные женщины, которые работали на почте в Ленфорде, и португалка, прислуга в большом доме, что стоял на берегу реки. Клуб любителей кино находился в помещении, в котором обычно проводились собрания членов общины. Продегустировать вина можно было на местном винограднике, чей урожай, один среди немногих в стране, кажется, особо не пострадал из-за отсутствия обильных дождей.

– Всему свое время, – говорил Марк всякий раз, когда я теряла надежду обзавестись новыми друзьями с помощью этих малых шагов.

Одним из таких малых шагов было приглашение от лорда и леди Дональдсон отобедать у них в Кудекомб-холле. Это было сродни ритуалу оценивания новичков. Мы же отчаянно нуждались в том, чтобы нас приняли. После бесконечного нытья за длинным обеденным столом о состоянии садоводства в засушливое лето и о том, как ужасно трудно поить сейчас лошадей, разговор зашел о приближающемся бале ленфордских охотников на лис.

Его светлость повернулся к Марку:

– А с кем вы ходите на охоту?

– С женой и собакой, – ответил Марк и, встретившись со мной взглядом, подмигнул.

Остальные гости нервно рассмеялись, приняв, разумеется, его слова за шутку.

– Надо будет рассказать об этом на Фейсбуке, – сказала я, когда всю дорогу домой мы то и дело заходились в смехе от всплесков безудержной веселости. – Уверен, что лорд Д. не сидит в интернете.

Мы завели на Фейсбуке страницу и назвали ее «Велл – имение Ардингли». Сделали мы это потому, что не хотели терять контакт со всеми, кто остался в Лондоне, а в столицу нам удавалось вырваться куда реже, чем мы первоначально надеялись. Наш семейный альбом с фотографиями также можно было бы назвать «Экскурсия в рай», хотя на Адама и Еву мы уж точно похожи не были. Никто из нас не смог бы поднять брикет сена, но мы постепенно росли как ввысь, так и вширь, формируясь индивидуально и как супружеская пара. Я обратила на это внимание однажды, когда поставила Люсьена у косяка кухонной двери и, сделав карандашом отметку, написала дату. Потом я сравнила его теперешний рост с тем, каким внук был в ту первую ночь, которую провел на ферме. Ради смеха я поставила Марка на то же место и придавила его отросшие волосы «Руководством огородника».

– Марк вырос? – спросил Люсьен.

– Да.

– Почему ты так считаешь?

– Потому что теперь мне приходится вставать на цыпочки, когда я хочу его поцеловать. А еще у твоего деда изменился цвет. – Видя озадаченность Люсьена, я пояснила: – В Лондоне его кожа казалась мне немного желтоватой.

– А теперь он загорел, как я, – сказал Люсьен.

Умения, однако, не приобретались с такой же скоростью, с какой нарастали мускулы и темнела от загара кожа. Марк, например, понятия не имел, как давать задний ход с автоприцепом, хотя в юго-западном Лондоне считался признанным королем парковки. Муж заснял, как на меня напал поросенок величиной с небольшого пуделя. Наша полнейшая некомпетентность проявилась во всей красе во время сборки теплицы. В общих чертах это было похоже на то, как собираешь мебель, только детали были побольше. Марк напортачил по полной.

– Не стой здесь и не смейся. Посмотри, что я из-за тебя наделал!

Муж вытащил кровоточащий палец изо рта, стараясь, чтобы капли не упали на белую футболку.

– Черт побери! Я думала, что ты закрепил раму.

– Нет. И другой рамы у нас не будет. Рама стоит денег. Когда дело касается финансов, у меня создается впечатление, что ты живешь в Нетландии[5].

В конце-то концов мы со всем справились. Окна, правда, так нормально и не открывались, поэтому пришлось соорудить замысловатую систему, при которой дверь оставалась приоткрытой, но дикие кролики внутрь теплицы проникнуть не могли. Да и вся конструкция прочностью не отличалась. Мы выставили в интернете фотографии, где мы преисполнены триумфа и объединились в победе, а также фотографии наших первых горшков для рассады и саму рассаду. Мы не стали останавливаться на ссорах и скандалах, предшествовавших всему этому, ограничившись остроумными комментариями: «Из-за теплицы пыль стояла столбом, но в понедельник Марк, как всегда, на своем рабочем месте». Многие лайкнули наши фотографии, но, несмотря на все благие намерения мужа, наши друзья все реже и реже приезжали к нам, ссылаясь на дороговизну поездок. Наша связь со старым миром все более сводилась к сердитым электронным сообщениям, в которых друзья сетовали на цену за пинту пива в нашем старом лондонском пабе и нестерпимую вонь канализации на улицах в ответ на наши самоуничижительные рассказы о неправильно выбранном машинном масле для цепной пилы и несъедобном супе из крапивы. Со временем становилось все более неудобным хвастаться нашими достижениями, поэтому мы старались никак не проявлять своего самодовольства. Если общаешься по интернету, добиться этого легко. Надо выбирать факты и делать так, чтобы вещи казались немного не такими, какими они являются на самом деле.

Постепенно мы исследовали прилегающую местность. Дети имения Велл пустились в далекое странствие, покинув свою маменьку и каждый раз описывая все большие и большие круги. Мы покупали столбики для ограды на складе пиломатериалов на другой стороне Ленфорда, а саженцы для живой изгороди, которую намеревались высадить, – в питомнике, который всеми силами боролся за свое выживание. Однажды мы увидели на почте объявление фермера, организовавшего большую распродажу. Мы поехали по главной дороге и купили у него пилораму и небольшую почвофрезу. Он оказался милым стариком и, протяжно произнося звуки, рассказал, как тщетно пытается свести концы с концами теперь, когда все такое дорогое. Ему пришлось избавиться от молочного стада. Со счетчиком воды содержание коров обходилось ему в кругленькую сумму. Когда мы возвращались по дороге, ведущей от его фермы, мы жалели старика, но в то же время рассматривали его неудачу и наш успех как естественное явление. Нас переполнял энтузиазм, а в кузове нашего «лендровера» лежали новые игрушки.

– Давай поедем по другой дороге, – предложил Марк.

Мы свернули на старую дорогу, которая медленно, но неуклонно взбиралась вверх. По бокам высились темные хвойные деревья Монтфордского леса. Марк затормозил у заброшенного участка для пикников. Выцветшие карты с проложенными маршрутами для пеших прогулок и старый календарь мероприятий свидетельствовали, что туристический бизнес переживает не лучшие времена. Мы в своем невежестве и эгоизме только радовались в те дни безлюдью.

– Я вот подумал… Может, заберемся на вершину? Оттуда мы сможем увидеть Велл, – предложил Марк.

Подъем занял больше времени, чем мы предполагали. Брю бежал впереди, мелькая среди стволов лиственниц. Он явно за кем-то охотился. Мы шли, держась за руки. Сначала мы немного этого стеснялись. Помню, я думала о том, что в фильмах люди именно так и поступают. Разговаривать не хотелось. Стояла тишина. Грунт под ногами был очень мягким. Мы вдыхали аромат хвои… заметили след лисы, который она оставила ночью, перебегая через тропинку… услышали хлопанье крыльев потревоженного нами сарыча… Наконец мы вышли из страдающего от засухи леса на голую вершину холма. Перед нами раскинулась величественная панорама мира, простирающегося по другую сторону от долины. Все было расцвечено тысячами оттенков золотого и коричневого, словно уже наступила осень. Мы стояли в обители богов и пытались сориентироваться на местности, выискивая внизу крошечные приметы ландшафта, по которым смогли бы найти нашу ферму. Крутая излучина реки Ленн, где она, сделав разворот у озера Таннерс, течет в обратном направлении… Знаменитая белая церковь в Ньюсворте в лучах заката… Оттуда мы проследили линию дороги, которая тянулась через лоскутное одеяло полей, ферм и сараев, до тех пор, пока не заметили фруктовые сады в долине вокруг старой фермы, специализирующейся на производстве сидра. Выше находился Велл.

– А это значит, что мы сейчас находимся выше и к востоку, – заметила я.

Несколько минут мы потратили на то, что показывали друг другу знакомые очертания… Вот это, должно быть, амбар… А вон там Первое поле… Потом мы поняли, что ошиблись. То, что мы видели, находилось ближе, чем Велл… В конечном счете мы отыскали наши владения, отыскали не благодаря одинокой трубе, высившейся над контурами крыши, не благодаря удивительной красоте одиноко стоящего дуба, а потому, что Велл сверкал сочной зеленью подобно изумруду, пришпиленному на груди танцующей пожилой леди.

– Кому нужны друзья и соседи, если весь мир принадлежит тебе, – сказал Марк.

Мы, по крайней мере, вполне довольствовались тем, что имели. Со временем мы все больше влюблялись в наш новый дом и друг в друга. Местные все реже приглашали нас к себе в гости, а мы все реже покидали пределы нашей фермы. Однажды Марк рассмеялся, когда я поскользнулась в грязи, возвращаясь из курятника. «Не нужно все яйца носить в одной корзине», – сказал он мне тогда. Муж был прав, совершенно прав, вот только ни я, ни он не знали, до какой же степени он прав. Не только куры отнимали наше время. Огород также оказался куда более перспективным начинанием, чем желание стать частью местной общины. Люсьен предпочитал слушать на ночь сказку о волшебном горшочке с овсяной кашей, потому что мы сказали, что в нашем саду закопан такой вот горшочек. Не важно, сколько мы из него получаем, остается не меньше. Свекла листовая, бобы, зеленый горошек, цукини, которые желтели и вырастали до огромным размеров, потому что не хватало времени, чтобы их приготовить, и ртов, чтобы съесть. Подобно детям мы радовались миру, в котором очутились, и широко распахивали окна каждое утро, обещая друг другу, что никогда не станем принимать это чудо за данность.

Наша овощная корзина даже завоевала в конце августа третье место на Миддлтонской сельскохозяйственной выставке.

– Неплохо для городских, – в шутку заявила я Мартину, чья земля находилась к югу от нашей.

– Думаю, у вас есть собственные секреты успеха.

– Какие такие секреты?

– Ну… Не знаю, чем вы удобряете почву… Уверен в одном: это удобрение в магазинах графства не продается.

Негодование по поводу успеха новичков было вполне искренним. Как я вскоре обнаружила, выставка была испорчена бесконечными жалобами на засуху. Молочный отдел представлял собой жалкое зрелище, хотя оставались еще овцы, эксмурские пони и прочие породы, привыкшие добывать себе пропитание среди кустарника и вересковых пустошей. Теперь они становились особенно популярными. Люди говорили, что эта выставка не задалась. В ней участвовало гораздо меньше народу. Шутки звучали какие-то безрадостные. Посетители тратили мало денег у шатра, где торговали пивом.