13 историй из жизни Конькова (Рассказы)

Каждый день мы заходили в магазин и проверяли, не купил ли кто-нибудь нашу драгоценность. Мы даже решили не брать в школьном буфете пирожков с повидлом, чтоб побыстрей накопить денег на своего «шмелика», как мы прозвали моторчик.

А пока мы с Валькой и Гарькой готовили для «шмелика» судно. Сначала мы хотели, чтобы это был трехпалубный электроход. Такой, какие ходят у пас по Волге. А потом передумали и решили — пусть, будет тримаран. То есть судно с тремя корпусами, соединенными между собой. Мы про такие в журнале «Юный техник» читали. Если два корпуса, то судно называется катамаран, если три — тримаран. А в одной лаборатории построили даже семимаран.

Нас трое, и у нашего корабля будет тройной корпус, прочный и устойчивый, которому не страшны самые большие штормы, — решили мы. — Даже девятый вал, как на картине Айвазовского, не страшен. Эту картину мы видели в музее, когда ходили туда всем классом.

Мы договорились: каждый из нас делает по корпусу, а потом их соединим.

Гарька сразу сказал, что построит парусник. Он старинными кораблями интересуется. Вызовут его, например, на уроке истории отвечать про водный путь из варяг в греки. Он скажет два слова — откуда и куда купцы-путешественники вышли, и тут же начинает про устройство кораблей. Какие паруса, какие борта, сколько гребцов с каждой стороны. Потом — какие украшения делались на носу, какие надстройки на корме. Учительница слушает, слушает, потом говорит:

— Я боюсь, Смоляков, греки не дождутся наших варягов с товарами. Навигация закончится.

— Да что вы, Татьяна Ивановна! — Гарька обижается. — У них скорость, знаете, какая высокая была! Они ведь выбирали для своих судов мореный дуб, для весел — ясень, а для парусов… — опять его не остановишь…

Мы с Валькой Трофимовым интересуемся конструкциями более современными.

Мне, например, больше всего нравится рассматривать всякие схемы и чертежи по электронике. Хочется настоящего робота построить.

Мама говорит, что у меня богатое воображение. А папа, что воображение — это хорошо, но при этом в каждом деле надо иметь добротную теоретическую базу. Это он намекает на то, что я пока никак не исправлю тройку по математике…

…Но я хотел про наш тримаран рассказать.

Значит, Гарька Смоляков стал строить свою часть как бригантину. А мы с Валькой оба решили, что у нас будут подводные лодки. Мы даже поспорили, потому что он заявил, что первый захотел строить подлодку, а я — что я. Сначала немножко поспорили, а потом незаметно совсем поссорились и перестали рассказывать друг другу, как идет строительство. Или, как сказал мой папа, «перестали обмениваться информацией». И еще он сказал, что вряд ли из этого выйдет что-нибудь хорошее.

Я, конечно, сам переживал, что у нас так получилось. Но когда папа сказал, что «вряд ли выйдет что-нибудь хорошее», я обиделся. Наверное, он думает, что раз у Вальки старший брат ходит в Дом пионеров в судомодельный кружок, то мне надо всеми силами за Вальку держаться и во всем его слушаться. А я как-нибудь сам обойдусь, и моя подлодочка выйдет не хуже, чем в судомодельном! Чтобы она устойчивее была и, как настоящая, почти не выступала из воды — только кусочек палубы и рубка, — я решил для своей подлодки выплавить свинцовый балласт. Корпус я сделал тоже надежным, увесистым и дополнительно пробил гвоздиками. Опробовать корпус в воде я, правда, не стал, все равно он не один ходить будет, а в тримаране.

И вот наступил день, когда Гарька, наш главный казначей, сказал, что денег накопилось достаточно. В понедельник мы пошли в «Культтовары» и высыпали на прилавок целую кучу пятаков и гривенников.

И старший продавец т. Сковородникова не просто завернула нам коробку с моторчиком в бумажку, а положила в пакетик. Есть такие, наверное, для самых любимых покупателей. Там всякие товары нарисованы и разные ласковые слова — «К вашим услугам!», «Заходите, мы вам рады» и так далее.

Мотор мы укрепили на Валькиной подлодке, потому что она получилась самой большой. Смолякова бригантину и мою подлодку присоединили к Валькиной легонькими рейками. Получилось ничего себе. Все мальчишки и даже взрослые прохожие обращали на нас внимание, когда мы тащили свое сооружение к фонтану-плескательнице во дворе Валькиного дома.

Там, конечно, уже никто не плескался, потому что осень. На воде плавали желтые листья и какие-то размокшие бумажки. Но все равно испытания провести было можно.

Не успели мы спустить свой тримаран на воду, как на края плескательницы уже навалилось десятка полтора ребят. Все обсуждали достоинства нашего сооружения и давали разные советы. Даже самые маленькие норовили протиснуться поближе к воде. Один толстяк хотел пролезть между ног у Гарьки, но застрял.

…Тримаран стоял на воде, как готовый подняться и взлететь лебедь.

Передняя часть его слегка приподнималась, словно у судна на подводных крыльях, а винт слабо просвечивал сквозь мутную воду.

Я хотел немножко раздвинуть вокруг суденышка плавающие бумажки и листья, но ребята закричали, что так еще лучше, пускай тримаран сам их разгонит на ходу.

Да, нечего сказать, это был приятный момент!

Вот сейчас мы присоединим к электрической батарейке контактный проводок и… Вот сейчас… Валька уже приготовился врубить ток, но Смоляков все еще копался в своей бригантине, проверял паруса и всякие веревочки, которые он называл такелажем.

То ли дело моя или Валькина подлодки, гладенькие, почти без всяких выступов и щелей. Я даже для надежности промазал места, где рубка лодки соединялась с корпусом, пластилином.

Наше с Валькой терпение уже готово было лопнуть, когда Смолячок наконец сказал, что и у него все готово.

…Как он рванулся, как он дернулся и мелко-мелко задрожал, наш тримаранчик, когда маленький, но сильный моторчик-«шмелик» завертелся и винт вспенил воду за кормой.

— Ур-ра! — заорал кто-то из мальчишек, чуть не перевалившись за борт плескательницы. — Ур-р-ра!

Маленькие волны побежали по воде, закачались листья и бумажки. А тримаран… Тримаран стоял, дрожал и… ни на сантиметр не двинулся с места.

Ребята потянули руки к тримарану, чтобы подтолкнуть его, но мы не разрешили.

Валька сам подтолкнул его легонько, а я стоял и чувствовал, как в кончики моих холодных пальцев вонзаются какие-то тонкие иголочки.

Тримаран тихонечко поплыл, и снова кто-то из ребят попытался крикнуть «ура», но замолчал. Стало тихо-тихо, только моторчик жужжал. Но, мне казалось, уже не так весело, как раньше.

Наш корабль проплыл еще немножко и снова стал останавливаться. Валька еще раз подтолкнул, но даже его длинные руки едва-едва доставали до кормы тримарана.

И он уже не казался мне лебедем, готовым подняться в воздух, наш тримаран. Он, может быть, еще и был похож на птицу, но раненую, которая хочет, а не может взлететь. И только сердце бьется у нее в груди часто-часто.

Потом тримаран закружился на месте, но все видели, что это от ветра, попавшего в паруса, которые нелепо торчали с одной стороны суденышка, как поломанное и вздыбленное крыло. А потом… Потом тримаран стал оседать на правый борт, где была моя, самая тяжелая, подводная лодка, в трюм которой я так добросовестно, не пожалев, набил свинца.

Смотреть на это было уже совсем невозможно. И так стало ясно, что маленькому моторчику не сдвинуть громоздкой, расплющенной, как сковородка, неуклюжей громадины. И весь наш тримаран напоминал, наверное, больше всего не лебедя, а телегу из басни Крылова, в которую этого лебедя запрягли вместе с раком и щукой. Потому что каждый из нас думал, строя свой корпус, только о себе и не думал о товарищах.

Мы поняли это, даже не глядя друг на друга и ничего не говоря, и ребята тоже, конечно, поняли. Они стали молча расходиться, спасибо им хотя бы за это. Только несмышленые малыши еще что-то пищали и просили кораблик, но их тоже ребята побыстрей разогнали.

Мы молча подогнали несчастный тримаран к борту плескательницы палками и торопливо понесли в ближайший, Валькин, подъезд. Наверное, Вальке и Смолянку так же, как и мне, на какую-то минуту захотелось бросить эту пудовую, тяжелую, как танк, раскоряку или со злости тут же поломать ее.

Но ведь он-то ни в чем не был виноват, наш тримаран…

Званые гости

Субботу я люблю больше всех дней недели. Даже больше, чем воскресенье. Воскресенье, конечно, замечательный день: полный мешок удовольствий, и мама не кричит в форточку в самый разгар хоккейного матча: «За уроки пора». Но в воскресенье к вечеру обязательно вспомнишь про понедельник, в который контрольную будут раздавать: учителя почему-то все контрольные и диктанты стараются в воскресенье проверять. И настроение портится.

Но в этот раз, когда я пришел в субботу из школы, мама сразу заметила, что я сегодня какой-то не такой.

— Что-то ты слишком сосредоточенный, — говорит. — И обедать не хочешь.

Обедать мне в самом деле не хотелось. Еще бы. Я в один присест два «Мишки на севере» съел и «Красной шапочкой» закусил. Даже губы слиплись.

Конфеты, это, конечно, неплохо. Но с них-то все и началось. Их притащила в класс Светка Воробьева. Целый кулек. У нас такая традиция еще с первого класса. У кого день рождения, тот конфетами всех угощает. Когда мы первоклассниками были, конфеты обычно мамы или бабушки раздавали. Принесут и разложат на партах. А сейчас мы сами взрослые. Даже приятно: подойдешь так степенно к имениннику, конфетку из пакета вынешь, поздравишь. Кого особенно уважаешь, по спине или по шее легонечко стукнешь, для полноты чувства. В общем, приятная традиция.

Но Светка Воробьева на этот раз нам еще один сюрприз преподнесла. Она ничего, конечно, человек, не ябеда и не пискуха, хотя и девчонка. Но когда она на переменке отвела меня в сторонку и пригласила в воскресенье на день рождения к себе домой, я ее «Красной шапочкой» чуть не подавился. Я ничего такого не предполагал. К ребятам в гости — это еще бывало у меня. Но к девчонке! Чего я там делать буду? У Воробьевых, наверное, дома только и говорят про отметки. Светка — отличница, родители у нее какие-то научные работники, а папа так даже чуть ли не профессор.

Я стал оглядываться, чтобы узнать, кого хоть она еще приглашает.

Но Светка ждать не стала. Деловая такая.

— В общем, жду тебя завтра в пять часов. — отошла.

А я гляжу, Славка Портнов уже хихикает. Слышал, значит. Но он не долго веселился. Светланка его тоже пригласила. И еще Ромку Жукова и Трофимова Вальку.

Трофимова — это всего удивительней. Наша Людмила Тимофеевна, учительница, когда очень уж на нас рассердится за что-нибудь, всегда Светку и Трофимова двумя полюсами называет.

— Опять, — говорит, — у нас на Южном полюсе похолодало. — Значит, снова Валька что-то натворил. А сидит он на своей последней парте прямо под большой картой и затылком как раз в Южный полюс упирается.

— Ты хоть бы сидел как следует, Трофимов, — Людмила Тимофеевна говорит. — Смотри — уже от локтей две дырки на стене, а Антарктида из белой совсем серой стала, всю протер.

Но Вальку так просто не прошибешь.

— Я, — говорит, — просто не умещаюсь за партой, Людмила Тимофеевна. Руки-ноги очень быстро растут.

— Если б еще и голова! — вздохнет Людмила Тимофеевна и засмеется.

У Трофимыча, действительно, что руки, что ноги. Он нам всегда на перемене демонстрирует. Поднимет локоть: «Подвешивайся, мелюзга». И запросто человека от пола отрывает. Даже двоих может. А на физкультуре, на прыжках, ему всегда козла повыше поднимают. А то и прыгать не надо. Просто так перешагнет, и все.

И от Светкиного приглашения Валька ничуть не растерялся. Мой, говорит, сюрприз всегда со мной. Я под стол подлезу и вместе с вами со всеми этот стол по комнате протащу. Вот смеху будет. А вы, мелюзга, думайте, думайте. На званый вечер принято с сюрпризами приходить.

Мы с Ромкой и Славкой стали думать, какие сюрпризы принесем. Но ничего сразу не придумали. Решили дома додумать.

Но мама мне тоже мало помогла. Даже наоборот.

— Я, — говорит, — рада за тебя и за себя. Наконец-то ради такого случая как следует почистишь ботинки и погладишь брюки. В такой дом, как у Светы, нельзя неряхой явиться.

Снова про этот дом! Прямо не удовольствие, а одни переживания.

— А «сюрприз», — мама продолжает, — надо своими руками сделать. В магазине купить каждый может, это не интересно. Интересно — своими руками.

Как будто я сам про это не знаю. Не в первый раз слышу. Но маме хорошо говорить, она все умеет, а я только недавно в кружок «Умелые руки» записался.

Подарю Светке ее портрет, решил я. У меня выжигательный прибор есть, и я выжгу этот портрет на фанерке и лобзиком выпилю. Я уже выжигал и выпиливал разных зверей — льва, обезьянку и курицу. Светка, конечно, не лев и не курица, но все равно — одушевленное существо.

Только ведь для портрета образец нужен. Фотография, например.

Я стал звонить Вальке Трофимову.

— Вальк, у тебя Светкина фотография есть?

— Еще чего! — Валька даже развеселился. — Под стеклом и в рамке над кроватью висит!

Другим ребятам я после этого и звонить не стал. По памяти, решил, сделаю.

Я закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и стал вспоминать, какая она, Светка. Вот так всю помню, а какие детали для портрета нужны — никак. Две косы есть, вспомнил. Но как их лобзиком выпилить? Они тонюсенькие, оборвутся. Еще пятно чернильное на пальце. Как только эта Светка умудряется даже шариковой ручкой пальцы мазать? Наверное, потому, что очень старается. Но руки тоже на портрете не уместятся. Вот воротничок — это можно. Его я хорошо помню, потому что он мне нравится. В такой мелкий-мелкий рубчик весь и с зубчиками. Как бумажная тарелочка у самых лучших конфет, которые в коробках продают. Светкина голова в этом воротничке тоже как конфетка. Воротничок можно красиво выпилить. А шею? Ну, шея — она и есть шея: у всех одинаковая. Глаза вот — разные. У меня круглые, у Ромки Жукова — длинные. А какие у Светки? Помню, что такие… как магнитные. Когда на тебя глядит, прямо как притягивает. А какого цвета, не помню. Я немножко из-за этого расстроился, но потом успокоился: все равно, когда выжигаешь, одним цветом выходит.

Я взял карандаш и стал рисовать эскиз. Сначала все хорошо получалось. Воротник прямо точь-в-точь. И брови широкие, черные, настоящие соболиные. Я, правда, никогда не видел, какие у соболя брови, но раз говорят, значит, знают.

Только нос никак у меня не хотел получаться. Я мучился, мучился и решил, что лучше сделаю Светкин портрет в профиль. Так даже лучше, красиво звучит — «в профиль». И воротник останется.

Но потом я вспомнил, как Валька Трофимов говорил, что сюрприз должен быть веселым. А Светка в профиль какая-то у меня грустная получилась. И я еще раз все переделал. Нос выпилил насколько фанерки хватило, во всю ее длину. На кончике носа дырку просверлил и привязал на длинной нитке колечко. Получилась замечательная штучка. Подкидываешь это колечко и цепляешь на нос. Вырабатывается глазомер и точность руки. Пусть Светка вырабатывает.

Маме тоже игрушка понравилась. Светланку она, правда, не узнала, симпатичная, говорит, баба-яга получилась. Теперь не забудь про брюки и ботинки, и ты готов. И еще, говорит, тебе Слава Портнов уже несколько раз звонил, но ты так увлекся, что даже не слышал.

Я сразу помчался к Славке. Он стоял в длинном фартуке на кухне и раскатывал скалкой тесто.

Но я не удивился, потому что у Славки в семье все наоборот. Мама у него работает шофером, на такси, а отец — кондитером на бисквитной фабрике. И у Славки тоже прямо настоящий кондитерский талант.

Я пожал ему локоть, потому что руки у Славки были в муке, и отщипнул кусочек теста.

Ничего не скажешь, сюрприз у Славки получался — пальчики оближешь. Славка решил напечь Светке пряничных пятерок, целый мешок пятерок. Только делал он их неумело, катал тесто тонкими колбасками а потом выгибал из них цифры. Но такие пятерки в духовке расплывались, не поймешь, не то пятерка, не то двойка. Я сразу внес рационализаторское предложение. Согнул из тонкой жести форму, и такие отметочки пошли — одна прелесть.

— Вот бы так табель себе испечь, — размечтался я, пробуя за Светкино здоровье одну пятерку за другой, пока Славка не перепугался, что так я весь сюрприз съем, и не остановил меня.

Мы раскрасили большой бумажный пакет фломастером, сложили туда Славины изделия и завязали ленточкой.

Теперь можно было спокойно отправляться в гости.

На другой день ровно в четыре часа мы собрались у Воробьевых, чистенькие, нарядные, любо-дорого смотреть. Девчонки, конечно, уже были в сборе, выбежали в прихожую нас встречать.

Валька Трофимов, как и обещал, развеселил всех прямо с порога. Он тоже принес здоровенный пакет, перевязанный ленточкой, и небрежно, одной левой, протянул Светланке. Но когда она взяла его в руки, то сразу ойкнула и, согнувшись пополам, бухнула подарок об пол. Пакет порвался, и оттуда выкатилась здоровенная гиря. На ручке у нее был привязан крошечный плюшевый заяц. Зайца Валька прицепил имениннице на платье, как брошку, а с гирей стал показывать силовые номера.

Вообще Валька вел себя абсолютно непринужденно, сыпал остротами, и девчонки ахали и пересмеивались от удовольствия.

День рождения начался интересно, тем более что Светкины родители сами ушли в гости. Валька, как и обещал, подлез под стол с угощениями и пронес его по комнате. Одна бутылка с лимонадом, правда, упала и разбила какую-то вазочку, но Светка сказала, что это ничего, посуда бьется к счастью.

Моя игрушка тоже всем понравилась, хотя глазомер у девчонок оказался не очень. И Славкины пряничные пятерки понравились, их тут же съели.

Один Ромка Жуков, как приклеенный, сидел на стуле и то и дело хватался за сердце.

— Ты не заболел, Рома? — озабоченно спрашивала Светка, как внимательная хозяйка, и придвигала Ромке самые вкусные вещи. Но он даже ел одной рукой, а другую не отнимал от груди. Потом он вдруг заметил, что в комнату вошла собака — такая малюсенькая собачонка, смотреть нечего. А Ромка сразу забеспокоился и ноги подобрал.

— Она не кусается, ты не бойся, — девчонки запищали.

— Я-то не боюсь, — буркнул Ромка, — а вот он…

А собачонка, ее Чарлик зовут, как вошла, так сразу к Ромке, и не отходит. Как прилипла к нему. На задние лапы встала и все к карману тянется.

— Ты ее можешь убрать? — Ромка умоляюще поглядел на Светку. — Запереть куда-нибудь?

— Пожалуйста, — обиженно пожала Светка плечами, — если ты так хочешь.

Она потащила упирающегося Чарлика в ванную, а мы все накинулись на Ромку с его непонятными фокусами.

— Да не боюсь я этого вашего Чарлика, еще чего, — рассердился Ромка. — Но он мне весь сюрприз чуть не испортил. — И Ромка осторожно вытащил из-за пазухи… живого мышонка… Белого и мокрого, так он вспотел у Ромки под пиджаком.

Мышонок деловито уселся на Ромкиной ладони и начал уморительно тереть передними лапами голову и уши. Его черные глазки блестели, как бисер, а длинные усы смешно топорщились в разные стороны.

Девчонки загалдели, запищали, одни кричали: «Прелесть какая!» — другие, наоборот: «Ой, мамочка, держите его, боюсь!» Валька Трофимов в этой суматохе сунул кому-то из девчонок за шиворот конфету в холодной целлофановой обертке, ее приняли за мышь, и кутерьма получилась еще больше.