Исповедь Цирцеи (СИ)

– Аглая… А почему вы, не дождавшись от нее ответа по телефону, не поехали к ней домой, а вместо этого сразу кинулись в полицию? – спросил вдруг следователь.

– Я? – тут Аглая смешалась. Да, всего сразу не учтешь, не продумаешь. А выглядит все со стороны действительно так, как будто она уже о чем-то если не знала, то догадывалась. – Даже не знаю, что вам сказать. Дома она бы мне на телефонный звонок ответила, так? Телефон-то не был отключен. Да и тревога у меня какая-то была с самого утра еще.

– И что, для этой тревоги у вас есть какие-то основания? Вашей подруге что кто-то пытался угрожать?

– Домогался ее хомяк один, – решилась на полуправду Аглая. – В годах уже, тучный, очень респектабельный на вид, но неприятный. Из богатых, даже личный шофер имеется. Но не спрашивайте, кто он, я не знаю. Я его только видела пару раз мельком, со стороны. Алка называла его Борисом. А еще она мне рассказала накануне, что недавно они здорово поругались на почве его притязаний. Характер у нее, я вам уже говорила…

– Да, помню, – кивнул Михайлов.

– Так вот, Алка не придала этому скандалу большого значения, а у меня, как только я о нем узнала, какой-то холодок в душе пробежал. Что она могла наговорить этому субъекту в пылу ссоры? Зная ее нрав, могу предположить, что очень многое. А он не произвел на меня впечатления человека, способного по божьим заповедям подставить вторую щеку. Было в нем что-то… ну очень недоброе.

И даже хуже того, подумалось Аглае, как только она вспомнила Бориса, вышедшего после трагедии к дверям позлорадствовать над Аллочкой. Она не видела его лица в темноте, но голос – голос выдал все.

– Есть ли у него большая собака, мне неизвестно, – предвосхищая следующий вопрос, сказала Аглая. – И описать вам его во всех деталях я вряд ли смогу, хотя, если нужно, попытаюсь это сделать.

– Нет, пока не нужно. Больше у вас никаких версий нет? Ничего не хотите добавить?

– Не знаю. Не сейчас. Надо подумать, может, что и вспомню, – Аглая одним глотком допила оставшийся сок. Посмотрела на следователя. – Мне, наверное, надо ее опознать? А может, это все-таки какая-то ошибка? – добавила она с надеждой. Совершенно искренне. Потому что, хоть и знала всю правду, а все еще оставалась в душе какая-то крохотная вера в возможное чудо.

Следователь покачал головой:

– Ошибки, к сожалению, нет. А в опознании нет необходимости. Для вас, я думаю, это стало бы страшным испытанием, но, к счастью, в ее сумочке нашлись документы. Личность ее по ним установили. Да и отпечатки пальцев Аллы Георгиевны имелись в нашей картотеке. Нам сейчас гораздо важнее установить ее контакты. Я начал с вас. Не только потому, что вы ей звонили – там были и другие неотвеченные звонки – а еще и потому, что среди документов у нее нашли фотографию, где вы вместе, в обнимку. Сопоставив ваше лицо на фото с изображением, установленным в телефоне на абонента, я пришел к выводу, что вы были в хороших отношениях. И теперь вижу, что не ошибся.

– Не ошиблись, – Аглая опустила голову, крепко стиснув обеими руками стакан. Слезы снова потекли по щекам.

– Аглая… вот, – следователь положил перед ней на стол карточку. – Если вспомните что-то важное прежде, чем мы с вами снова увидимся, звоните мне, хорошо?.. Может, вас проводить?

– Не надо, – в очередной раз всхлипнув, она мотнула головой. – Хочу пройтись одна.

Пройтись Аглая действительно хотела по празднично освещенной набережной, где, заглушая мерный рокот моря, звучала музыка, и гуляли веселые компании. Атмосфера летнего вечера с его томной праздностью могла успокоить натянутые Аглаиным нервы. Потом, она понимала это, надо будет позвонить шефу и договориться с ним о встрече, чтобы рассказать ему, что все пошло не так, как они ожидали. Но не прошла Аглая и половины пути, как шеф позвонил ей сам.

– Ты сейчас где? – спросил он. – Нам надо поговорить.

Аглая сказала ему, куда подъехать, после чего свернула с набережной на сосновую аллею. Тут народа было поменьше – в основном, сидели парочки на скамейках. Аглая торопливо прошла мимо них, полуприкрытых пушистыми пицундскими соснами, свернула на тропинку и перепрыгнула через выложенное плиткой русло небольшого ручейка, желая срезать путь. Но шеф уже ждал ее, стоя возле машины с потушенными фарами.

– Здрасьте, – кивнула ему Аглая. – Хотелось бы сказать «добрый вечер», да только не добрый он нисколечко.

– Это точно, – сказал шеф. – Садись в машину, – и первый, подавая ей пример, вернулся в салон. А как только Аглая заняла место рядом с ним, сразу приступил к делу: – Алку сегодня нашли.

– Вы-то откуда знаете? – спросила Аглая.

– Есть свои источники, – отмахнулся шеф. – А для тебя это, похоже, тоже не новость?

– Не новость, – подтвердила Аглая. – А вот для вас у меня новостей целая куча. Если бы вы не позвонили, я бы сама это сделала, только чуть позже. Ко мне на работу сегодня следователь приходил.

– Вот черт! – выругался шеф. – Я как раз хотел обсудить с тобой, что ты будешь ему рассказывать. Опоздал. И что ты ему там наговорила?

– Это как раз не самое главное, – заявила Аглая. – Куда важнее то, что я узнала от него. Им известно, что Аллочку на пустырь привезли уже после смерти, пытаясь обставить все как несчастный случай.

– Откуда известно? Уж не от тебя ли? – вскинув голову, шеф с подозрением уставился на Аглаю. Но ее его пристальный взгляд не смутил.

– Да вы столько ляпов, оказывается, наделали, что, надумай я все разболтать, меня бы уже и слушать не стали: незачем, – напустилась она на шефа. – Во-первых, машина. Могу вас обрадовать, у них есть отпечатки шин. Во-вторых, какой дурак Аллочку переодевал? Вы же ей лифчик умудрились надеть наизнанку! В-третьих, по не пострадавшей и почти не испачканной одежде они и без меня разобрались, что Аллочку после смерти переодели. В-четвертых, на пустыре вокруг нее не было ни кровинки, в то время как должно было быть… сами помните. В-пятых, опять же по отсутствию крови, было установлено, что рану на виске Аллочка тоже получила посмертно. А в-шестых, по оставленным на теле следам от зубов было сразу установлено, что ее атаковала никакая не стая, а одна большая собака. И она не потрудилась оставить после себя никаких следов возле тела, в то время как какие-то мужики вокруг натоптали, не поленились. Этого вам хватит? Потому что, может, и еще что-то есть, да только я упустила из вида. А вообще вы следователю для его полного счастья забыли только свою визитную карточку на пустыре уронить.

– Отпечатки шин, говоришь? Завтра же колеса сменю.

– Только эти спрячьте где-нибудь, а не пытайтесь продать, – посоветовала Аглая. – А то такая экономия может слишком дорого обойтись.

– Не держи меня за дурака, – огрызнулся шеф.

– Речь не о глупости, а о жадности, чем вы грешны, сами знаете. А между тем, раскошелиться теперь придется не только на колеса.

– Ты что, уж не шантажировать ли меня собираешься?! – воззрился он на нее.

– Можно сказать и так. Но я бы сказала, воззвать к вашей порядочности. Сколько бы Аллочку ни продержали в морге, а когда-то ее тело все-таки отдадут. И тогда ее нужно будет достойно похоронить. Кроме меня, у нее никого больше нет, так что я ее и заберу. А вот бремя расходов на похороны собираюсь возложить на вас. Надеюсь, вы не возражаете?

Шеф возражал в душе, по его лицу это было очень даже заметно. Но вслух произнес:

– Подумаю. Что-нибудь решим.

– И на том спасибо, – кивнула Аглая.

6.

Аллочку похоронили через два дня. Деньги шеф дал. Как позже узнала Аглая, скинулись так же и доктор, и Гена, и Эдик с Русланом. Но вот на похороны из всей этой компании никто, кроме Гены, не пришел. Он появился в морге, когда уже собирались выносить закрытый гроб – слишком долго Аллочка пролежала под летним южным солнцем. Молча кивнул Аглае, закутанной в черный шелковый палантин. И так же молча после короткого прощания встал у гроба, взявшись за одну из ручек. Если бы не он, Аглае, наверное, пришлось бы тоже нести гроб – из большого круга Аллочкиных знакомых она мало кому смогла дозвониться, так что пришли на похороны всего несколько человек. Малочисленность провожающих была очень заметна в большом прощальном зале морга. Но – что поделаешь! – из тех, чьи номера Аглая умудрилась добыть, кто-то не смог, кто-то не посчитал нужным прийти, а кто-то похоже просто не поверил в случившееся. Трудно поверить в то, что Аллочка, олицетворение жизни, ушла из нее в самом расцвете лет. Аглае до сих пор в это не верилось до конца. И любимого Аллочкиного мужчину пришлось в этом убеждать. Он пришел, выкроил время. Тоже нес гроб и бросил горсть земли в свежую могилу, ничем не выдавая своих чувств. А потом ушел с кладбища, не поехав на поминки. Поминки Аглая устроила в своем кафе. Все волновалась, что нескольких заказанных столиков может не хватить, но их хватило с лихвой, так что на свободные места Аглая пригласила своих коллег – они тоже знали Аллочку, которая нередко заходила сюда. Но постепенно все гости разошлись, и к вечеру за последним столиком остались только Гена с Аглаей.

– Вот и проводили мы Алку, – вздохнул он, за весь день едва проронивший несколько слов. – Жаль. Какая была девчонка! И как все нелепо вышло…

– Не трави душу, – вздохнула Аглая. – Я и без того не знаю, как у меня получилось пережить сегодняшний день.

Ничего не отвечая, Гена снова наполнил стопки. Выпили. Закусили. Помолчали. Не глядя друг на друга, но с полным осознанием того, что каждый из них прекрасно понимает другого.

– Хорошая ты девчонка, Айка, – сказал вдруг Гена. – Ты не подумай, я без всякой задней мысли это говорю. Просто хорошая. И если, мало ли, когда-нибудь тебе вдруг потребуется помощь, ты обращайся. Всем, чем смогу, помогу.

– Спасибо, – сказала Аглая. И, кинув на Гену быстрый взгляд, вдруг призналась. – Ты тоже, оказывается, гораздо лучше, чем я тебя представляла еще недавно. Даже побаивалась тебя, если честно.

– Ну, на то я и охранник, чтобы выглядеть устрашающе, – усмехнулся Геннадий.

– Да уж… – Аглая посмотрела на его большие грубые руки, лежащие на столе, и вдруг с пьяной решимостью спросила: – А правду говорят, что ты в тюрьме сидел?

– Правду, – ответил он, несколько обескураженный неожиданностью вопроса. – А что?

– Да нет, ничего, – Аглае стало неловко, и она взялась за графин, в котором еще плескалась прозрачная водка. – Прости за бестактность.

– Ну, за это-то! – Гена повел могучими плечами, снова усмехнулся. – Поверь, в жизни есть вещи куда похуже.

– Есть, – согласилась Аглая, нахмурившись. – И все же, прости еще раз. Чего спьяну не ляпнешь.

– Айка, я всегда предпочитал искренних говорунов двуликим молчунам.

– Почему двуликим? – удивилась Аглая.

– Да потому что молчаливый человек частенько хочет выглядеть совсем не таким, каков он на самом деле. Вот взять хотя бы сейчас тебя, например. По виду – само раскаяние в своей несдержанности. Но готов побиться об заклад, что при этом тебе очень даже хочется спросить, а за что именно я сидел.

– Ну, и за что же? – не стала отпираться Аглая.

– А если скажу, не сбежишь в панике из-за стола?

– За убийство, что ли? – догадалась Аглая.

Гена лишь кивнул в ответ, отобрав у нее инициативу и разливая по стопкам остатки водки.

– И… кого же ты? – не удержалась Аглая от очередного вопроса.

– Выродка, – коротко, но с чувством ответил Гена. – Старая история, Айка. И очень дрянная. Мне совсем не хочется ее вспоминать. И так не забывается, хоть с той поры девять лет минуло: семь отсидел, а два на свободе гуляю.

– Семь лет? Это за убийство? Я думала, за это больше дают, – с пьяной откровенностью удивилась Аглая.

– Может, и этого бы не дали, потому что с доказательствами было хило, – Гена не обиделся, угадав в Аглаином вопросе не любопытство, а искренний интерес к себе. – Но я оказался меж двух огней. Папаша того выродка, которого еще при рождении следовало придушить, настаивал, чтоб мне дали по полной, и даже пользовался для этого своими связями, какие-то рычаги нажимал. Но следователь мне попался честный мужик, и не купился на посулы с угрозами, а все сделал для того, чтобы я получил минимальный срок. Вот в итоге и вышло среднее арифметическое. Как я потом слышал, следователь за это поплатился, его в звании понизили, но пересматривать мое дело не стали, оставили все как есть. Быть может, потому что доказательств и в самом деле было кот наплакал, всего парочка косвенных зацепок. А вообще, скажу я тебе, Айка, нет в этом мире справедливости. Ни хрена нет! Один сплошной бордель.

– Ладно, Ген, не заводись, – Аглая успокаивающе похлопала его по руке. – Бордель, согласна. Но нам с тобой в нем еще жить и жить.

– Да кто его знает, долго ли? – пожал плечами Гена. – Алка вон… уже отмучилась.

– Можно сказать и так, – при упоминании о подруге Аглая судорожно вздохнула. – Аллочка наша, Аллочка.

– Не надо, Айка, успокойся, – Гена наклонился к ней через стол. – Хочешь, я еще чего-нибудь закажу?

– Нет, хватит, – Аглая покачала головой, отставила пустой графин в сторону. – Поздно уже. Мне пора домой.

– Тебя там ждут?

– Ждут. Брат. Еще одна жертва этого вселенского борделя, – почему-то Аглае вдруг очень захотелось рассказать Гене, что случилось с ее Ромкой несколько лет назад, но вместо этого она решительно поднялась из-за стола. Слегка пошатнулась, придержалась рукой за спинку стула. – Да, вовремя мы с тобой прервали застолье… Пожалуй, стоило даже чуть раньше закончить.

– Я провожу тебя, Айка, – Гена тоже поднялся. – До подъезда, хорошо?

– Ну, разве что до подъезда, – согласилась Аглая. – Ты уж извини заранее, но в гости я тебя пригласить сегодня не могу.

Да, если бы она явилась домой нетрезвой, снова поздно, и на этот раз еще и с приятелем, Ромка вряд ли воспринял бы это спокойно. Может, и не выразил своего недовольства вслух, но Аглая уже знала, что вскипел бы в душе, и пусть не сейчас, а позже высказал бы все, а еще хуже – промолчал, но продемонстрировал бы все, что накипело, своим поведением: напиваясь, отмалчиваясь, срываясь по пустякам. Для Аглаи это было хуже любого скандала. А что-либо объяснять или доказывать Ромке бесполезно, она знала это по богатому личному опыту. Оставалось лишь запастись терпением и ждать, пока минует гроза. Оттого-то Аглая и старалась не создавать прецедентов.

– Как скажешь, Айка, – ответил ей Гена. – Я, в общем, и сам уже настроен идти не по гостям, а домой. Хочу только убедиться в том, что ты благополучно добралась, да еще проветриться немного перед сном.

На том и порешили. Вышли из кафе. Гена, в отличие от Аглаи, твердо стоявший на ногах, поддерживал ее под руку. А она (сказывалось, наверное, напряжение прошедших дней) при почти ясной голове с трудом держалась прямо. Кружило. И неизвестно, как добралась бы домой, если б не Генина помощь. А так… Они неторопливо шли по набережной. Теплый ветер, периодически налетавший с моря, приятно освежал разгоряченные застольем лица. Вокруг беззаботно смеялись люди, популярные мелодии сменяли одна другую – в зависимости от того, мимо какого бара или танцплощадки проходили Гена с Аглаей. Над бухтой поднималась луна, огромная, оранжевая, какой она бывает только летней ночью, и сияющая дорожка протянулась от нее по черной воде от горизонта до самого берега. Потом кто-то разбил эту огненную дорожку, дурачась на водном мотоцикле. Судя по возмущенным крикам с берега и с пирса, это не понравилось многим романтично настроенным зрителям. Аглае тоже, хотя без Гениной помощи она вряд ли смогла бы вообще оценить эту красоту. Он шел рядом, непоколебимый, как скала, и его рука была для Аглаи надежной опорой, которая давала возможность не только уверенно идти вперед, но еще и оглядываться по сторонам. А он почти всю дорогу молчал. Аглая в этот вечер была не настроена на активное общение, и Гена это почувствовал. За это она испытывала к нему двойную благодарность, и ей с ним было очень уютно.

Дойдя до своего подъезда, Аглая признательно пожала Генину руку.

– Спасибо тебе за все. До встречи.

– До встречи, Айка, – кивнул Гена. – Не знаю, когда теперь увидимся, шеф хочет временно приостановить бои. Но увидимся – это точно, потому что совсем он их не отменит. Не те там бабки вертятся, чтобы даже смерть Алки что-либо могла изменить.

– Ты думаешь, он это из-за нее? – усомнилась Аглая. – Ой, вряд ли. Скорее всего, решил просто залечь на дно и выждать, пока будет идти следствие.

7.

Девять дней со дня Аллочкиной смерти Аглая отметила в одиночестве. Не стала затевать никаких застолий, просто сходила в церковь. Поставила свечку за подругу, а заодно – и за родителей с братом и бабушкой. И долго стояла перед распятием, глядя, как трепещет свечное пламя. Пыталась сосредоточиться, но слова молитвы не шли на ум. Горящие свечи упорно наводили на мысль о человеческой жизни. О том, что всякая свеча – это ее срок, а сама жизнь – тот же яркий золотой огонек. Горит, трепещет до своей поры. Кому-то дано выгореть до самого основания. А кто-то вдруг гаснет под внезапным, неведомо откуда налетевшим порывом. И на конце высокой свечи остается лишь почерневший дымящийся фитилек. Чей-то еще потлеет какое-то время, прежде чем окончательно остынуть, а чей-то и тлеть прекратит в мгновение ока. Как младший ее брат. Как Аллочка. Как…

Словно вторя Аглаиным мыслям, кто-то подошел и поставил перед распятием две зажженные свечи. Тяжело вздохнув и перекрестившись, Аглая пошла прочь.

На улице, едва черный шелк палантина соскользнул с ее головы, Аглаю окликнули.

– А, это вы? – не слишком любезно произнесла остановившаяся Аглая, увидев приближающегося к ней следователя.

– Я, – нисколько не смутился он. – Случайно увидел вас, когда вы в церковь входили. И решил тоже зайти. Во-первых, все равно хотел встретиться с вами, чтобы задать пару вопросов. Во-вторых, давно уже там не был, все недосуг. А так хоть свечки поставил за маму с бабушкой. А вы, насколько я понимаю, приходили сегодня поставить свечу за упокой Аллы Георгиевны?

– Да, – кивнула Аглая. – Сегодня девять дней.

– Уверены? – он бросил на нее быстрый взгляд. – Время смерти ведь установлено приблизительно.

– Я считаю с того дня, как она перестала отвечать на мои звонки, – не растерялась Аглая. – А вообще… Что у вас ко мне за вопросы?

– Задавай и сваливай побыстрее, да? – понимающе усмехнулся Михайлова.

– Нет, я бы не стала так откровенно грубить. Но вы должны и сами понимать, что я сейчас не настроена на долгие светские беседы.

– Вот и я примерно о том же, – кивнул он. – Ну что ж, давайте приступим к делу. Фамилия у вас очень редкая – Тарталатова.

– Редкая, – согласилась Аглая. Фамилия действительно была редкой, и всегда казалась Аглае смешной. Особенно после того, как в школе ее попытались дразнить «тортилой» и «тарталеткой». Нетрудно догадаться, что все эти попытки Ромка пресек на корню, особо назойливым шутникам расщедрившись на подзатыльники.

– Вот поэтому я сразу вспомнил, что где-то уже слышал ее. И не поленился залезть в наш архив.

– И что, долго ковырялись в пыли прошедших лет? Что вы там нашли, я даже не спрашиваю.

– Нет, не особенно долго. А нашел… Одно дело, о гибели практически целой семьи в автокатастрофе, было закрыто почти сразу, поскольку виновник этой аварии тоже погиб вместе со своими жертвами. Вы уж простите, что я вам напоминаю о таких вещах, но это же была ваша семья?

– Моя, – почти бесстрастно кивнула Аглая. – О втором деле можете не напоминать.

– Хотелось бы. Но со вторым делом все как раз не так просто обстоит. Роман Тарталатов, ваш брат, упорно утверждал, что попал в аварию по собственной вине. Но вот обстоятельства той аварии выяснить не удалось. Согласитесь, странно: мотоцикл цел, водитель абсолютно трезв, и, по утверждению всех знакомых, был прекрасным байкером. Можно сказать, от Бога. В архиве есть рассказ свидетеля о том, как однажды ваш брат спас выбежавшего на трассу двухлетнего ребенка, подхватив его на свой мотоцикл и успев проскочить с ним в сужающийся просвет между двумя машинами. Трюк, достойный каскадера. И чтобы такой человек почти на ровном месте, на пустой трассе…

– Люди даже в собственных квартирах, бывает, спотыкаются, если вы не в курсе, – мрачно сообщила Аглая. – Прямо посреди ковра. И что?

– Это ваша версия? Или позиция?

– Версий на этот счет у меня нет, как, похоже, и у вас. А что до позиции, то мне ничего другого просто не остается. Разве что обвинять в несостоятельности нашу полицию, не сумевшую выяснить всех деталей случившегося.

– Аглая… Прежде, чем обвинять нас, подумайте о том, что мы могли бы раскрыть гораздо больше, если бы те, кто мог нам помочь, не отказались бы этого сделать. Я говорю о вашем брате. Моя версия такова: он был за что-то намеренно искалечен, но предпочел оставить своих обидчиков безнаказанными. Скорее всего, испугался за вас. А это может означать лишь то, что попал он в не очень хорошую, я бы даже сказал – в совсем не хорошую компанию. Учитывая обстоятельства вашей жизни после гибели родителей и его отчаянный характер, он мог связаться с криминалом. Не потому, что имел преступные наклонности, а под давлением воображаемой им необходимости. Потом, быть может, попытался как-то обхитрить своих подельников, а в их обычно среде за такое сразу убивают. Его же просто пытались запугать, и надо сказать, попытка удалась. Из чего я заключил, что врожденная порядочность не позволила вашему брату участвовать в чем-то, что…

– Валентин Петрович! – Аглая, для которой этот разговор становился все более невыносимым, прервала его на полуслове. – Вы хотели поговорить со мной об Аллочке, а вместо этого ворошите прошлое! Да какое прошлое! И я не вижу в этом никакого толку, кроме, быть может, удовольствия, которое вам доставляет сам процесс…