Радио Пустота

– Алло, это я, – гордо признался я.

– Да отвали ты, – грозно крикнула она, потом что – то упало и зашуршало, – извини это не тебе, – поправила она, – Джек постоянно лезет в ухо, ты же помнишь моего волчка?

– Мне грустно без тебя, знаешь, я все это время думал только о тебе. Моя то ушла от меня. На совсем. Как ты там, грустишь, думаешь, скучаешь? Как твой овощной бизнес? Вечная молодость? Как жизненный настрой? Как там лозунг дня. – «Давай в пятьдесят как в двадцать пять!!!»?

– Да пошел ты, – в том же тоне ответила она, – я тебе, тебе это говорю!

Трубку я отключил сам.

Остальным моим сказочным девушкам я звонить расхотел. Я пожал Сане руку и неспешно направился в парк. Здесь я нашел одинокую лавочку и прямо улегся на нее. Достал из кармана бутылку коньяка и отхлебнул с удовольствием. Звезды приветливо блестели на безоблачном небосводе.

– А звезды на небе такие блестящие, – громко выкрикнул я, – что не о чем и говорить.

На душе что – то творилось. Значит есть она еще, душа эта. Я аккуратно порылся в своей телефонной книге и понял что позвонить мне больше некому. Одни звонили только мне, узнавая, что скидку я сделать больше не могу, извинялись и больше не звонили. Другим пробовал набирать я, и узнавал о себе все то, что еще не знал. Она ушла, бывшие забыли, будущих нет. Мимо быстрым шагом проходила молоденькая девушка, зажав под мышкой маленькую скрипочку.

– Девушка, – пьяно заорал я, – дайте мне сой номер телефончика, я вам звонить буду.

Она испуганно обернулась и перешла на бег.

– Жаль, – раздосадовано решил я и отхлебнув коньяка с размаху зашвырнул телефон подальше в кусты.

Парк опустел. Мир опустел. Стало так тихо и безмятежно, что захотелось умереть. Вот так, прямо здесь на этой одинокой лавочке. А ведь возможно на ней свершались великие дела. Перочинный нож вырезал нежные женские имена. Влюбленные клялись друг другу в вечности. А возможно, эта лавочка и стоит здесь всю вечность. И Бог сначала создал эту лавочку, а потом уже все остальное. А может, он и есть, эта самая лавочка. Стоит тут в парке, а люди его ищут. И какую любовь может дать лавочка? Я смотрел в распахнутое небо и слезы почему – то сами собой покатились по моим щекам. Я умирал. Я прекрасно понимал что больше меня того, прежнего, больше не будет. Мне стало так одиноко и тоскливо, я скулил как щенок и наконец вырвал из себя всю мою правду:

– Полюбите меня кто нибудь, хоть за что нибудь! – Яростно выкрикнул я и зашвырнул следом и початую бутылку коньяка.

Глаза мои закрылись. Я еще раз всхлипнул и перевернувшись на бок, уснул пьяным сном.

Глава шестая. Герда

Был промозглый ноябрьский вечер. Люди на остановке толпились и теснили друг друга, пытаясь занять наиболее привлекательное место для удачного попадания в приближающийся трамвай. Трамвай шел подрагиваясь, и неторопливо шурша, и отстукивая что – то понятное только ему, оледенелому и одинокому. Людская масса засуетилась, и меня вынесло на самую обочину. Сзади теснили, трамвай тяжело приближался. Я закричал от испуга. Но все четно. Он приближался. Кто – то рьяно толкнул меня к нему в объятия, вероятно пытаясь выгадать для себя удобную позицию. И нога у меня соскользнула. Я полетел. Трамвая приближался. Последнее что я увидел, были испуганные глаза проводницы, затем, скрежет колес. Мне показалось, что небесный воитель точит свой волшебный меч, проводя им по огромному точильному камню. Такой звук и остался у меня в ушах. Но я сгруппировался и закричал. Я так сильно кричал, я так сильно хотел домой, я так сильно хотел жить.

Потом все кончилось. Я открыл глаза и увидел маму. Она гладила меня по волосам и плакала:

– Это чудо, что ты остался жив, – шептала она, – это чудо.

Я открыл глаза. Голова снова болела. Вдобавок, было очень холодно и болело все тело. Она сидела рядом на лавочке и гладила мои взъерошенные волосы. Наконец я понял что это был только сон и поднялся. Она держала в руках открытую бутылочку коньяка, такую маленькую, но такую привлекательную, что я просто молча отобрал ее и засадил без промедления.

– Знаешь, – начал я без знакомства, – в детстве я однажды попал под трамвай.

– Я знаю, – тихо ответила она и улыбнулась.

Я почему – то не удивился, тепло разлилось по ногам и рукам, – Знаешь, мне тогда сказали что в таких случаях умирают сто процентов, мол, я просто чудом остался жив, представляешь?

– Я знаю, – так же уверенно и улыбчиво ответила она.

– А мне иногда кажется, что я именно тогда и умер. Как то читал в одном научно популярном журнале, что человек совсем не замечает мгновение своей смерти. Представляешь, просто идет себе идет и бац, в какой – то момент он уже умер, а дальше идет уже другой человек. А в это время его уже похоронили, оплакали. Зарыли в деревянном ящичке и все. А я иду себе дальше, только другой, и все вокруг иллюзия. Вчерашний день остался в прошлой жизни, здравствуй новая. И сколько раз я умирал, или ты? Разве кто скажет?

– Я знаю, – тон у нее был деловой и сухой как у меня во рту. Только пахло приятно и дорого.

– А кто ты? – наконец спросил я и поежился от холода.

– Я Вика, меня Сергеич прислал. Сказал что – бы я присматривала за тобой. Что – бы ты капиталы свои не просрал. Понимаешь?

– Ты от него? – сказал я, и вспомнил про волшебную банковскую карту и странного типа с вечной улыбкой на лице.

– Да от него, – сухо ответила она и показала мне жестом, что – бы я поднимался, – нам пора.

– А кто он? – Так же сухо спросил я и поднялся с лавочки. Кости затрещали, и боль пронзила спину насквозь.

– Какая разница, – ответила Вика и пошла в сторону стоящего в стороне Мерседеса, – поехали я отогрею тебя.

– Уууу, – заурчал я, теперь я отчетливо разглядел мою новую благодетельницу. Она была не высокого роста, аккуратно уложенные черные волосы, стройная, юбка карандаш чуть выше колен, белая блузка с заманчивым вырезом, оголяющим краешек ядовито красного бюстгальтера. На плечи небрежно накинутый плащ, болотного цвета. Яркая апельсиновая сумка и такие же высокие туфли. Леди была что надо.

– Виииикааа, – прицедил я сквозь зубы, как дорогое красное вино.

– Что, – отозвалась она?

– Ты правда согреешь мою измотанную душу?

Я уселся на заднее сидение Мерина и приятно оценил весь надлежащий комфорт, – у нас что – то будет? – Нагло спросил я в лоб.

– У нас? – Интригующе спросила он, – да нет, у вас заказан номер в бане, там и отогреетесь, я же займусь делами.

Машина мягко тронулась, она отвернулась от меня и достав телефон начала копаться в нем. Шофер включил радио. Запела Сурганова….Ты не вернешься. Мне стало одиноко и пустота окутала мою больную голову. Мимо мелькали горящие витрины супермаркетов. Я набрался наглости и открыл дверцу на сидение. Здесь был небольшой ларчик. Я выбрал небольшую бутылочку с неизвестным содержимым, надеясь на то, что в такой приличной машине вряд ли будут возить настойку боярышника. Хрустнул крышечкой и одним махом высосал ее содержимое. Кажется это был бренди. А мы все ехали и ехали.

– Вы Герда, – уверенно сказал я.

– Я знакома с вашей классификацией, – ответила Вика, совсем не отрываясь от своего занятия, – Вы же всем женщинам что – то прилепляете. Да и ладно, меня предупредили. Кстати, почему именно Герда?

– Я замерзал в царстве снежной королевы, – ответил я, при этом оценивая еще одну маленькую бутылочку, – а ты пришла и спасла меня.

– Интересно, – сказала она, даже не приподняв глаз, – как бы это звучало в радио эфире?

Мне словно передернуло током, – Блин, мне же на работу нужно!

– Не парься, я провела твое увольнение вчерашним днем, так что там, про Герду?

Я расслабился, меня несло неведомым мне потоком необыкновенной силы, куда? Я пока не знал. Не хотел знать. Пусть все будет, так, как и будет, подумал я и начал:

– Я встретил ее случайно. Хотя, для того что – бы встретить такую женщину, нужно поддаться искушению другой. Возможно, я пошел за ней просто по наитию. Она так же просто прошла мимо и прошептала.

– Я буду любить тебя просто за твои глаза.

И мне стало так тепло. Я впервые поверил. И пошел. И мен было плевать куда и зачем я должен был идти. Лишь бы идти следом за ней. Я даже не заметил того леденящего ветра, что обжигал мои щеки. Мои ноги вязли в грязном снеге, я падал и подымался. Но шел, шел за ней. Рассветы сменялись с плачущими закатами. Мы переходили реки и болота, все шли и шла. Она не говорила не слова. Но я верил, я знал что она настоящая. Она моя. Будь даже она смертью. Не страшно, когда веришь, когда доверяешь.

Но, в один день или мгновение, я потерял ее. Я прилег от усталости. Я правда устал. Она скрылась из виду, а я улегся прямо в снег. Закутался им и закрыл глаза. В голове заговорили голоса. Одни кричали мне, ты замерзнешь здесь навсегда. Другие, молча кивали головами. Мне было тепло. Я решил для себя, что немного отдохну и догоню ее, обязательно догоню. Как вдруг, по моим волосам прошлась чья – то теплая рука. Я открыл глаза. Вот теперь и можно сказать, ее я встретил случайно. Это была она, моя Герда. Она, босиком, по осколкам ледяной пустыни, шла все это время за мной. Моя маленькая девочка. Она так сильно поранила свои замерзшие ножки. Я обнял ее и заплакал.

– Очень обворожительно, – прервала мое повествование Вика, – а потом она взяла такого сильного, его, и понесла на своих слабых плечах в новую жизнь, так?

– Пошло, – отозвался я, – между прочим мужчина то же человек.

– Приехали, мужчина, – властно заявила она, – не парься, просто погрейся, а я заеду через час. У нас самолет.

– Не парься? – смешливо переспросил я, – а как же плоцкие утехи?

– Чеши давай, – улыбнулась она, – я тебе не секс эскорт, а ответственный секретарь.

Я вышел из Мерседеса, прихватив парочку бутылочек, и небрежно бросил через плечо, – Можно я буду называть тебя Гердой?

– Можно, – ответила Вика, – через час буду.

В легкой турецкой бане было тепло и уютно. Весь антураж выглядел как забытый совецкими партизанами блиндаж, где то на границе с Финляндией. Все просто, лаконично и по делу. Полок, каменка… и все.

Я даже разглядел суровые лица этих людей. Как будто сквозь время смотрели на меня партизанские бледно – серые глаза.

– Что тут делаешь? – Грозно, но боязливо спросил один из них. При этом поправил за пазухой топор и нежно погладил маузер на поясе.

– Парюсь, – спокойно ответил я.

– Немец? – В таком же тоне спросил другой.

– А як жжешь? – Попытался сострить я, но увидев промелькнувшую чертовщину в его взгляде, осекся, – Нет конечно!

– Почему, конечно? – Сурово спросил третий и аккуратно достал красные атласные корочки, – аусвайс есть?

Я понял всю трудность своего положения:

– Дяденьки партизанствующие, не губите почем за зря. Я же свой, то есть ваш, советский в доску. Бля буду!

– Брешет, – констатировал тот, что с маузером, – по всему видно что не наш.

– Или финн беглый, или румын, – подтвердил второй.

– Агент Абвера, – скромно сказал третий, и все трое достали оружие.

– Как же это вы распознали? – Раздухарился я.

– Расстрелять!

– Да у меня дед на втором белорусском, знаете… да вы что мужики, да что родненькие?! Да я вам денег дам!

Партизаны переглянулись. Зашептали, убрали свои пуколки и вынесли вердикт:

– Сколько денег с собой?

– У меня вот, и я протянул одному из них золотую карту. Он повертел ею в воздухе и аккуратно вложил в свои красные корочки.

– Банкомат нужно найти, – строго сказал он тому, что с топором за пазухой и подал знак на выход.

– Фу, – выдохнул я, – спасибо граждане коррумпированные душегубы.

– А, кстати, – обернулся один из них, достал гранату и бросил ее на каменку, – с легким паром.

Грохнуло так, что уши заложило. Я открыл глаза. В дверь сильно стучали. Я опять уснул.

– Ваше время закончилось, – орали с той стороны. Я приоткрыл дверь и увидел того самого партизана. Внимательно оглядел его, и не обнаружив топора и маузера, мотнул в ответ головой, мол сейчас буду. С выпивкой нужно было заканчивать.

Я наспех проверил карту. Она лежала на месте. Я облегченно выдохнул, умылся холодной водой и начал одеваться.

– Это вам передали, – крикнул из за двери банщик – партизан, и просунул в приоткрытый створ какой то пакет.

Я развернул его и обнаружил черный костюм, рубашку, галстук и туфли.

– Пошла вода горячая, – усмехнулся я и бросил свое шмутье в сторону.

Через час я уже сидел в уютном кресле лайнера. Аккуратно оценивая весь блеск и изыск бизнес класса.

– Ему кефир, – строго произнесла Герда, когда милая стюардесса попыталась что – то предложить.

– Что – то еще? – спросила стюардесса.

– Секса и яду, – грустно попросил я.

– Нам ничего не нужно, – так же строго отрезала Герда.

Самолет загудел и поплелся по взлетке. Я сидел у иллюминатора и с наслаждением разглядывал удаляющиеся огоньки аэропорта. Наконец лайнер вздрогнул и начал подьем. Дыхание у меня перехватило. Я быстро посмотрел на Герду, но она не подавала и тени испуга или сомнения. Мне стало спокойнее и я снова начал смотреть в иллюминатор. Домики становились все меньше и меньше. Огни расползались в длинные змейки. Змейки собирались в огненные потоки и образовывали реки и речушки. Вдруг, среди всего этого великолепия, я представил себя. Такого маленького, на такой огромной земле. Вдруг я подумал, а ведь раньше нам в школе говорили что земля огромная и круглая. Но этого вряд ли достаточно, что – бы понять. А вот если увидеть, то и понять можно вполне. Понять, что мир не ограничивается тем, что ты видишь каждый день перед глазами. Это не твой двор, и не твой район, и не твой город. Мир, это… мир. И как же бог видит меня с такой большой высоты, в таком огромном мире? Я вот, думал я, с такой небольшой высоты и себя бы не увидел. Не удивительно что мы так живем. Бог то нас просто не видит.

– О чем думаешь, выдумщик – философ? – Спокойно спросила Герда и погладила мою взъерошенную шевелюру.

– Куда мы летим? – Спросил я и жалобно проводил взглядом тележку с напитками.

– Нам вина, – сжалилась моя девочка и, передав мне два бокала, улыбнулась.

– Фу, – скорчил я гримасу недовольство, – я как – то не очень, – и отодвинул свой бокал в сторону.

– Девушка у вас жигулевское есть? – Крикнула она в проход, – господин миллионер привык закидываться отечественным не фильтрованным.

– В тех кругах, где я имел возможность общаться, – нарочито осведомил ее, я, – этот моветон считается не вполне интелегентным!

– Че?! – С провинциальным говором спросила она и рассмеялась, – Пивасяндра притаранить че ли? Потом к телачам? Или, как там в вашем окраинном Кембридже выражоввыются? Пивко? Пивасик? Семки, шаурмяшная, палисосец. Да?

– Да, – гордо сознался я, и весело запел, – и на цыганском факультете, образование получил, в натуре!