Помоги проекту - поделись книгой:
Раиса Николаевна ГОНЧАРОВА, заведующая родильным отделением буденновской больницы, пять дней провела в настоящем кошмаре. Ей было так же тяжело и страшно, как и другим заложникам. Но она еще должна была выполнять свои прямые обязанности: оказывала помощь больным и раненым, принимала роды, проводила операции. Мы встретились с ней после всего случившегося в Буденновске. Застать дома ее было очень тяжело — все эти дни она искала подходящее место для нового роддома. Встретила меня усталая, но не сломленная духом женщина. Вот ее рассказ:
— Ко мне в отделение позвонила акушерка Иванова — она в центре города живет. По-моему, около часа дня было: «На улицах чеченцы, убивают. Закрывайте роддом, а то придут, и позвоните куда-нибудь». Я, честно скажу, не поверила. Выстрелов мы не слышали. Думаю, наверное, кто-то пальнул, и началась паника. Про чеченцев у нас с самого начала войны говорили: мол, они в любой момент могут войти и устроят террор. А в том, что Буденновск не обойдут, не сомневались. Хотя бы из-за предприятия «Полимер».
Бросилась я в административный корпус — он на втором этаже. Секретарь успокаивает — ничего не знаю. Возвращаюсь через реанимацию, слышу, что хирургов вызывают в приемный покой. Обычно зовут анестезиологов. А тут… Значит, действительно что-то случилось. Хирурги уже бегут по коридору, я за ними. В приемном покое — раненые. Наши, буденновцы. Стонут. У кого рука прострелена, у кого ноги перебиты.
Наш замглавного Костюченко Петр Петрович уточняет: «Да, в городе чеченцы, стреляют везде. Готовьте операционную…»
А тут узнала, что в приемный покой три чеченца привезли своего раненого. Позвонила домой старшей акушерке Ольге Надеиной. Она в военном городке живет, где летчики. Дома была соседка. Она дала телефон командира полка. Сообщаю, что в больнице чеченцы: «Будем думать, примем меры».
Мы как думали: через несколько минут вертолеты сядут — за больницей большое поле. Охрану дадут, разберутся с бандитами. Однако ничего подобного не случилось. Где-то через час увидела: в больницу по улице Калинина ведут огромную толпу людей. Чеченцев в охране совсем мало, а людей очень много. Привели их — сначала расставили возле забора по одному, а потом рассадили возле здания. Вскоре подъехали чеченцы на КамАЗах и бензовозе.
Услышала, как во входную дверь застучали. У нас двери всегда закрыты: роддом же — такой порядок. Спустилась, открыла окошко для приема передач. Оказалось, наши медработники: понадобились лекарства заложникам. Рядом два боевика разгружали КамАЗ. Доставали оружие. Какое — не знаю. Много оружия. Разгружали долго. Я их спросила: «Нельзя ли тех, кому плохо, взять в роддом?» Чеченцы прикрикнули: «Уходи, закрой свое окно». Передала я врачам, что было: валокордин, настойку пустырника. Валидола не нашлось.
Поднялась к женщинам — к тем, что после родов, и распорядилась, чтобы каждой матери отдали ее ребенка. Так положено действовать в любой чрезвычайной ситуации. Объяснила все, что произошло. Попросила не поддаваться панике. Собрали матерей, беременных — перевели всех с первого этажа на второй.
В дверь стали бить прикладами, а потом из автоматов. Разбили стекла на первом этаже. Ворвались чеченцы — всего человек десять. А мы женщин спрятали в выписной комнате — она за перегородками, и ее не очень-то видно. Ни один ребенок не пикнул, ни одна женщина не вскрикнула. Представьте себе. А другие женщины стояли со мной. Плакали, причитали: «Мамочка, мама».
Поднялся к нам на этаж чеченец. Вышла навстречу, представилась: «Что вам надо? Не пугайте женщин и детей. Кроме них — никого нет». Попросил ключи от дверей, которые ведут в соседнее отделение. Сказала, что у меня их нет. «Тогда мы так выбьем». Разбежался и… ногой. А навстречу по коридору идут другие чеченцы, которые зашли в гинекологию и кардиологию. Чеченцы стояли по всей лестнице, поняла: захватили всю больницу.
Тут чеченец обратил внимание на выписную комнату. Потребовал ключи. Надо было выкручиваться. Объясняю: мол, комната не закрыта, в ней просто сидят перед процедурами.
Всего у нас было примерно сто человек: 30 детей, 28 родильниц, 16 беременных и 20 сотрудников.
Чеченец успокоил — мы никого не тронем, мы не будем делать то, что делают ваши солдаты. Разместились так: на первом этаже и в подвале — только чеченцы. На втором — беременные. На третьем — родильницы. На втором и третьем — по шесть чеченцев. Один совсем мальчишка — на вид лет десять. У него был автомат, весь заклеенный картинками из-под жвачек. Звали его Малыш. Другой был тоже паренек — лет шестнадцать. Еще двоих женщин видела. Одна — врач.
Чеченцы не сидели на месте. Постоянно ходили. Все двери заставили открыть. Были отдельные палаты, где они ели и спали. Но к нашим женщинам не заходили. Говорили, какие звери ваши сыновья и мужья. Они бы наших в роддоме убили. А требуем мы только одного — прекратить войну. Я спросила, что будет, если это требование не выполнят. Они ответили: «Вас убьют ваши же». «Но вас же, — говорю, — тоже убьют». «Умереть за газават — великая честь для чеченца, — ответили мне. — Ворвутся же солдаты сюда только тогда, когда нас уже не будет». Сказали еще, чтобы в подвал не ходили, не трогали шахту лифта — они заминированы.
Вечером началась стрельба. Это еще до штурма. Снаружи палили по роддому и повредили газовую трубу. В палатах стало невозможно дышать. Пришлось с согласия чеченцев срочно эвакуировать роддом. Перевела беременных в гинекологию — там теснотища, везде на корточках сидят люди. Побежала к Костюченко, стали звонить в город, чтобы перекрыли газ. Не сразу это горгаз сделал. Нам сначала даже отказывали — в городе, мол, жаловаться будут на перебои… Минут 20–30 уговаривали. Мы настаивали, какие жалобы, если в любую секунду может произойти взрыв.
Когда помещения проветрились, нам разрешили перевести женщин обратно. И только своих. Но мы прихватили еще шесть беременных, которые взяты были в заложники на улицах, и женщин с детьми, что по возрасту подходили.
В ту же ночь были роды. А свет не включишь. Стреляли с улицы. Хорошо, луна светила, да еще у хирурга маленькая лампочка имелась. Когда надо было в вену подключить раствор, он на короткое мгновение ее зажигал. Окна чеченцы не разрешали завешивать. Надо рожать — рожайте. Это же ваши будут стрелять. Так и рожала Лариса в темноте.
Роды были сложные, с кровотечением. Потребовалось переливание. А четыре флакона с кровью находились только в приемном покое. Пошла с сопровождающим. В приемном покое чеченцев было много. Они установили там крупнокалиберный пулемет. «Зачем кровь? Заложникам, больному? А… роженице. Тогда возьми».
Сделали переливание, но кровотечение не остановилось. Лариса напугана. И очень боялась за ребенка. А малыш родился отличный. 3.700 — мы его днем взвешивали. Рост — 52 сантиметра… Вынуждены были пойти на операцию. Обратилась к дежурному чеченцу: нужен свет. Он не запрещал. Но предупредил — на свет бьют снайперы. Привела анестезиологов. Еще раз спросила, не станут ли на свет стрелять сами чеченцы? Просила их предупредить.
Зажгли яркий свет. Конечно, страшно и, конечно, не по себе. Длилась операция больше двух часов. Прошла нормально — уже через сутки Лариса могла подниматься.
Следующий день прошел относительно спокойно. В переговорах. Из врачей составили группу: Костюченко, Скворцов, Правдин — они и выходили из больницы. На переговоры. Выстрелы, помню, были редкие. А вот с женщинами начались проблемы. Периодически возникали кровотечения, пропадало молоко, повышалась температура.
Ночью пришлось делать операцию еще одной женщине. У нее очень тяжелая судьба. Муж разбился — она сама беременная. И еще двухлетний малыш в городе у родственников. И она боялась. Плакала. Правда, не паниковала и слезы старалась скрыть. А кровотечение все сильнее.
Опять яркий свет, операция. Мы были, конечно, видны как на ладони. Закончилось все нормально.
Из реанимации врачей выселили: там расположились люди из группы Асланбека, как я поняла, заместителя Шамиля. В моем кабинете тоже чеченцы. Пели песни. Они узнали о том, что подписан договор о перемирии и его проект повезли в Москву. Мы тоже воспряли духом. И даже не сомневались: завтра пойдем домой. Легла отдохнуть. Устала страшно — до того две ночи не спала. Рядом прилегли две акушерки. Дочь Саша — она тоже была со мной. В больнице практику проходила. «Мама, слышишь, кричат „ура!“»? Акушерки подтвердили: действительно, кричат «ура!» Чеченцы спали. Только двое из них дежурили. Начинался штурм. Даже я поняла: кричали как будто специально, чтобы разбудить тех, кто спит. Это было без двух-трех минут пять. И потом — страшная стрельба. Били без перерыва несколько часов подряд. Мы сначала лежали на полу. Крикнули женщинам, чтобы накрылись одеялами или матрацами. Через палату летели пули, осколки от кафеля — могли крепко поранить. Огонь шквальный. Час, второй… Смерть летела к нам. Убило на моих глазах двоих женщин. Подползла к одной, а под ней мальчонка, и он кричит мне: «Тетенька, тетенька, я Сережка Максимов из села Прасковея…» Многих ранило. Мы уже думали о том, чтобы быстрее они атаковали. Чеченцы тоже стреляли и кричали: «Аллах акбар». Патронов не жалели.
В какой-то момент чеченцы стали кричать: вставайте к окнам! Иначе они всех перестреляют. Вставайте и кричите, чтобы не убивали. Мы подошли. Это было страшно. Огонь продолжался шквальный. Чеченцы сидели в этот момент в коридоре. В окнах всей больницы стояли люди. Кто взял простыню, кто полотенце, размахивали и умоляли не стрелять. Показывали детей.
Санитарку нашу Галину Петровну я попросила не подходить к окну, а носить воду. Представьте: жуткая жара, а мы кричали как минимум часа два. Хотелось пить, пересыхало горло.
Кто-то объявил, что приехали депутаты Госдумы.
Питания к тому времени не было — то, что хранилось в холодильниках, испортилось, поскольку электроэнергию отключили. Воды тоже практически не оставалось — трубопроводы прострелили. Все плохо. У детей появились гнойнички. И возник момент, когда началась паника. Женщины с детьми вышли из палат и стали кричать: мы пойдем на улицу, и никто не будет по нам стрелять.
Потом увидела, как к роддому идут БТРы, пожарные машины. Один из БТРов стал сбивать столбы. Стали ждать, когда появятся депутаты. Женщины кричали в окна: «Депутаты, спасите нас».
Подошла к чеченцу, спросила:
— Можно сама приведу сюда депутатов?
— Иди…
С сестрой из хирургии мы вышли на улицу. И — в сторону БТР. Дошли до половины пути. Вдруг солдат с БТРа закричал: «Стоять!» Только мы тронулись дальше, он опять: «Стоять!» Я крикнула, что чеченцы ждут депутатов. Молчание. «Где депутаты?» Снова тишина. Тут я вышла из себя и стала ругаться. Мол, мужики вы или нет… Ну много чего наговорила… Сестре поручила — иди к чеченцам и объясни: депутаты будут, когда освободят женщин и детей. На всякий случай крикнула солдатам: «Сейчас выйдут женщины».
Чеченцы предупредили, чтобы женщины, после того как выйдут, не разбегались, а стояли вместе.
Первой вынесли раненую из гинекологии. Потом пошли другие. Со стороны БТРа: «Стоять! Стройтесь в колонну по одному». Представьте трясущихся матерей, а им еще в колонну… Они выходили из роддома маленькими партиями. Последней, по-моему, шла беременная с ребенком трех лет.
Я вернулась в роддом. Надо было забрать еще одну раненую — с перебитыми руками. Во время штурма держала ребенка, когда пули попали в нее… Ребенка успели подхватить врачи. Он был весь в крови, но целехонек. И еще две операционные женщины оставались — их детей уже вынесли. Но чеченцы теперь не выпускали никого. Пошла к Шамилю, объяснила ему: остались еще матери. Он спросил: «А где же дети этих матерей?» Я отвечаю, что с детьми вышли другие женщины. Он стал кричать, что его обманули: договаривались отпустить только матерей с детьми…
…Появилась наконец делегация депутатов. В больнице раздались радостные крики.
Вечером опять штурм, опять стреляли. Но, правда, не пять часов — меньше. В роддом пришли еще дети. Откуда — не знаю. Мы кричали в окна солдатам, чтобы не стреляли. Они были совсем близко. Те в ответ: «Не будем…» — «Спасибо…».
Чеченцы в последние два дня не стреляли вовсе. Ночью разрешили вывести еще детей. Потом? Что потом, не помню…
Этот репортаж я веду из милицейского пункта дагестанского Хасавюрта, куда меня сопровождали два боевика-автоматчика. Наша автоколонна в 7 утра местного времени вчера прибыла в этот город. Сейчас могу точно назвать число людей, сопровождающих боевиков. Это 16 журналистов различных газет и агентств, в том числе зарубежных, 8 депутатов Госдумы и 127 заложников.
На городской площади в этот час идет бурный митинг — боевиков встретили как героев. В Чечню мы должны были ехать через Моздок — Грозный — Ведено. Но на границе с Осетией местные жители встали стеной, и маршрут пришлось менять. Несколько часов колонна кружила по Ставрополью, пока наконец мы не прибыли в Дагестан.
После сумятицы с переменой маршрута среди боевиков возникло напряжение, они обвинили Правительство в невыполнении условий соглашения. В пути корреспондент радио «Свободы» сумел по космической связи связаться с помощником Черномырдина, и депутат Госдумы Рыбаков смог с ним побеседовать. После этого обстановка успокоилась, и мы продолжили движение к Чечне.
По словам Басаева, конечный маршрут боевиков — чеченское село Ведено. Когда туда приедем, сказать сейчас затруднительно. Из Ведено связаться с редакцией, видимо, не сумею, село разрушено, и связи оттуда нет.
— Саша, привет тебе и всем коллегам от коллектива «Российских вестей!»
— Спасибо! Убегаю, меня уводят.
— Саша, еще вопрос: когда боевики отпустят остальных заложников? Ты спрашивал об этом Басаева?
— Да, он говорит, что сразу, как приедем на место. Ну, до свидания!
В 15 часов московского времени снова вышел на связь Александр Рябушев. Колонна все еще не двинулась из Хасавюрта. Ш. Басаев через нашего корреспондента передал требование письменно гарантировать безопасность боевиков при проезде по территории Чечни. В этом случае в 12 километрах от границы, в селе Зандак Басаев выпустит всех заложников. Мы передали это сообщение помощникам главы Правительства.
Станислав Сергеевич Говорухин — известный кинорежиссер и политик, депутат Государственной Думы, лидер Демократической партии России, председатель комиссии по расследованию причин и обстоятельств возникновения кризисной ситуации в Чеченской Республике. Его художественная лента «Место встречи изменить нельзя» до сих пор популярна, любима народом, а документальные фильмы «Так жить нельзя», «Россия, которую мы потеряли» и «Великая криминальная революция» наделали много шума в обществе. Сегодня Станислав Сергеевич анализирует первопричины произошедшей трагедии в Буденновске.
Слово Станиславу Говорухину.
— Буденновску предшествовала большая история. Вообще, надо было ожидать, что одними угрозами они не ограничатся. Выжитые из Чечни боевики, конечно, будут переносить действия на территорию России. Причем, скорее всего, не на Москву, потому что здесь богатая, хорошо сидящая, получающая очень много денег чеченская диаспора не позволит для себя подобный «дискомфорт», да и дудаевцы своих подставлять не будут. Ясно, что нечто подобное должно было случиться, но меня другое поразило: приехав в Буденновск, эта команда остановилась сначала у отделения милиции, большинство сотрудников были на покосе, тех же, кто оставался, перестреляли (7 человек). Затем двинулись на площадь к зданию администрации и начали косить из автоматов женщин, детей, всех, кто попал в поле зрения. Стоящий там же Дворец пионеров, просто так, ради того, чтобы он загорелся, расстреляли из гранатометов. Вытащив людей из администрации и сняв с них обувь, погнали к больнице. По дороге хватали всех, кто попадется, стреляли по проезжающим машинам, убивали водителей… Все это очень походило на месть за Самашки. Если так, то в какой-то степени даже можно понять этих жутких бандитов, ибо они прочли в некоторых газетах, что российские войска вошли в Самашки и повесили 30 детей на околице, а 11-летней девочке отрезали голову, мало того, бросали гранаты в подвалы, где прятались женщины и дети.
Что должен делать чеченец, прочтя такое?
Взять автомат и пойти убивать каждого русского. Они почти не скрывают этого: вы убиваете наших детей, людей; мы — ваших. Для них русские дети — не дети. Мне рассказывали, что когда мы договорились о том, чтобы Шамиль Басаев выпустил 30 ребятишек, то он подогнал рефрижератор, где лежали трупы, и начал туда грузить детей, и они, даже навидавшись всего в больнице, испугались, стали кричать от страха. Помимо того, что они так бесчеловечны, повторяю, ими руководила месть. И плясать надо от Самашек, а может, и еще раньше.
Самашки… Мы занимались событиями в них полтора месяца, и я могу уже восстановить картину произошедшего почти до секунд. Еще раньше я делал доклад на парламенте по Самашкам и сказал, что все написанное в прессе — ложь, жуткое преувеличение, хотя тогда я и говорил на основании фактов, но во многом опирался на свою интуицию. У меня не было твердых доказательств, кроме самого главного — моего сердца, которое мне говорило: такого быть не может! Сегодня я имею все доказательства, что не только подобного, красочно расписанного злодейства наших солдат в газетах не было, а совсем наоборот. Войска в количестве 250 человек вместе с ОМОНом, приданным каждой штурмовой группе по 6–7 бойцов (понесшим самые большие потери, ибо замыкали группы), после долгих переговоров со старейшинами, после отодвигания сроков штурма, чтобы дать возможность выйти мирным жителям, наконец вошли в Самашки в 16.00. Это большое село — в нем более 2000 домов.
К 18.00 вышли на исходный рубеж, откуда расходились все улицы села (задача же состояла в том, чтобы прочесать их все до конца). Наши думали, что это будет, как прогулка и по Шали, без сопротивления, ведь старейшины убедили их в отсутствии там боевиков. В 18.30, перед наступлением темноты, в центре села все 250 человек попали в страшную засаду. Это был бой почище Сталинграда: группы были разбиты — остались единицы, которые и держали всю ночь круговую оборону. Вот что такое Самашки на самом деле, вот что такое карательная операция! Потери — гигантские: убитых и раненых — около 70 человек из 250, остальные почти все контуженные. Вооружение боевиков было таким же, как у российских войск: те же гранатометы «Муха», те же ДШК (крупнокалиберные пулеметы), огнеметы и автоматы. Даже одеты они были так же.
Мы провели парламентские слушания на тему Самашек, куда пригласили Ковалева, жителей села, солдат, участвовавших в этом бою, множество экспертов, которые объяснили нашим «миротворцам» элементарные вещи, типа «это не мина, какими рушили дома, а хвостовое оперение осветительного снаряда», что обгоревшие косточки, которые жители Самашек выдают за останки своих родственников, скорее всего, кости наших солдат — «до такого состояния человек может обгореть только в танке или бронетранспортере, где взрывается боекомплект…». И так далее… Об ампулах промедола и говорить нечего, без них солдат не может в атаке, потому что каждому раненому их вкалывают, ибо это единственное антишоковое средство. Про мародерство сегодня уже и чеченцы не говорят — это все выдуманная чушь, ведь даже если бы наши солдаты брали что-то, где бы они все награбленное хранили? Поджигать дома бензином — у них и бензина нет, потому что БТР работает на солярке. Единственное, правда, «мародерство» — брали иногда одеяло или покрывало, чтобы положить раненого. То есть ни одного доказательства того, что наплели газеты и наши «миротворцы», мы не нашли. Доказательство обратного — да, в частности, — засада, и, наконец, нам представили через Сергея Ковалева список якобы убитых мирных жителей, составленный сельчанами. Цифра потерь (поначалу было — 500, затем — 300, потом — 200) вылилась в итоге в некруглое число — 92 человека.
Все равно, конечно, ужасно. Но можно ли верить и этой цифре? Я лично не верю. Списочек составлен наспех, непродуманно. В нем нет ни одного ребенка! (А как же рассказы о 30 повешенных детях? Об отрезанной у девочки голове? О гранатах, которые бросались в подвалы, где прятались женщины и дети?) Хорошо, а где раненые? Если столько погибло, должны быть и раненые. По опыту войн их должно быть вдвое-втрое больше. У нас же нет ни одного. И если я в своем докладе о Самашках говорил, что цифра, названная «миротворцами» — 300 человек, явно преувеличена и, скорее всего, надо будет отнять «0» от нее. За это подвергся просто страшному гневу с их стороны. Но дело-то не в данной кровавой арифметике, важно другое — выдумано все! Зачем, спрашивается, это делается? Вот теперь, после Буденновска, объяснимо. Чтобы продолжать напряжение, нагнетать эскалацию войны, перенести ее на территорию России, раздробить и, в итоге, погубить Россию. Теперь все понятно.
Вызывает недоумение другое: как могут СМИ так вести себя? Ведь некоторые газеты, получается, выступили в роли убийц. После того, как они наплели про Самашки, был объявлен мораторий, во время которого погибло огромное количество российских солдат и ранено множество. Ибо чеченец, услыша или прочтя такое, обязан взять автомат и, повторяю, пойти убивать русских. Это просто газеты-убийцы!
«Известия» — абсолютная гадость, за такую ложь их судить надо, так же как и «Комсомольская правда», «Московские новости», «Московский комсомолец». Можно ли так врать? Всегда в любой лжи есть доля правды, а здесь, получается, нет никакой доли. Можно, у нас сейчас можно все. Другой случай, точно такой же, который прошел незамеченным, его народ «скушал», как любую другую «дезу». После чего стали возможны «откровения» репортеров по Самашкам. Это случай об Ассиновской…
В начале февраля с.г. высокопоставленный человек из соседней республики рассказал, что в Ассиновской казачки хотели, чтобы вошли российские войска, а сейчас, когда они вошли, то изнасиловали не только чеченок, но и их. Услышав это, я из Грозного полетел туда. Мне дали две статьи, одну — в «МК», другую — в «Комсомолке», почти одинаковые, суть которых: в Ассиновскую вошли наши войска, изнасиловали всех женщин, невзирая на национальность, в том числе 15-летнюю Малику всем взводом, убивали пленных и сбрасывали их с вертолетов.
Прилетев туда, мы с помощником пошли по селу, расспрашивая буквально каждого жителя, и ничего не подтвердилось. Спрашиваем русских, те горько усмехаются: «Да вы что? Ничего подобного!» Спрашиваем чеченок, те тоже смеются: «Как можно? Нет!» На вопрос, где живет Малика, все в один голос утверждают, что нет такой. У чеченцев-стариков тоже к войскам не было претензий. Все это у нас записано, запротоколировано и снято на пленку. Ведь сколько жизней наших солдат на совести тех журналистов, которые писали заведомую ложь! Вот я вам и говорю: газеты-убийцы! Ведь пока разберутся, что это неправда, дело будет сделано. И оно сделано — погибло огромное количество людей, появился Буденновск, по всей загранице волна от Самашек прошла крутая, до сих пор кричат, перебивая друг друга, радиостанции: «Русские — варвары!» Вот что такое Буденновск! Он обязан был возникнуть, и во многом вина за него лежит на СМИ, которые нам преподносили эту войну совсем по-другому: российские солдаты — мерзавцы, они все время держат под прицелом мирное село, а чеченцы встречают смерть, как невесту, ибо свобода для них — превыше всего. Именно журналисты разжигали межнациональную ненависть, и это самый страшный противник, с которым мы столкнулись в этой войне. Пострашнее чеченцев, с ними-то все-таки можно договориться. Они храбрые воины, что там говорить. Их особо даже обвинять нельзя за их действия, но никак нельзя объяснить действия продажных журналистов, своими лживыми опусами стреляющих в спины нашим солдатам, которые только честно и мужественно исполняют свой долг.
Когда следователь майор юстиции Игорь Чайкин прибыл на место происшествия и стал опрашивать свидетелей, вокруг него собралось много народу. Да вы что, на Сашу дело завели? Его награждать надо! Если бы не он, мы все в заложниках оказались бы. Мы ему жизнью обязаны…
С трудом удалось Чайкину успокоить людей. Он объяснил, что по факту применения оружия проводится служебное расследование. Так положено. Никто Александра Овсяникова ни в чем обвинять не собирается.
Однако через некоторое время на стол Чайкину все равно легло официальное заявление от жителей города Буденновска, проживающих по Ленинской улице, в доме 60:
«Убедительно просим Вас обратить внимание на героический поступок жителя нашего дома лейтенанта милиции Овсяникова Александра Викторовича, который 14 июня во время террористического акта, совершенного чеченцами в нашем городе, рискуя жизнью, отвлек на себя нападавших чеченцев, убив при этом одного из них и ранив другого…»
Саша заметно волнуется, видимо, заново переживает недавние события. Работает он оперуполномоченным отдела по борьбе с экономическими преступлениями в местном линейном ОВД. 14 июня, в тот роковой день, он пришел домой на обед. С улицы донеслись выстрелы. Попробовал позвонить в отдел, связи не было.
Быстро переоделся в милицейскую форму (на службе был в этот день в «гражданке»), взял пистолет, вышел на улицу. Возле угла дома отпрянул назад: по Пушкинской улице наискось, по газонам, через кусты, мчалась машина с выбитыми стеклами. В ней сидели вооруженные люди.
Бандиты заметили человека в форме. В его сторону ударило сразу несколько очередей.
Из подъездов и окон дома выскакивали и высовывались любопытные: что происходит?
Из показаний Виталия ЛАЛОВА:
«Я услышал стрельбу и увидел Овсяникова Александра, бежавшего вдоль нашего дома с пистолетом в руке. Он кричал людям, чтобы они прятались…»
С другой стороны дома к нему уже бежал, паля из автомата, чеченец. Овсяникову ничего не оставалось, как заскочить в подъезд. «Выйду на крышу, переберусь в другой подъезд, постараюсь незаметно выбраться из него, и — в отдел», — мелькнуло в голове.
Отстреливаясь, добежал до пятого этажа. Но люк на крышу был закрыт на огромный замок.
Из показаний Беллы ЛАЛОВОЙ:
«Мы услышали стрельбу в нашем подъезде. На автоматные выстрелы отвечали редкие пистолетные».
Из показаний Виталия ЛАЛОВА:
«Я насчитал в различных местах лестничной площадки (в основном между 4-м и 5-м этажами) 11 пистолетных гильз, которые впоследствии передал милиции».
Преследователи были уверены, что милиционер от них никуда не денется. Поднимались осторожно и не спеша, стреляли, не жалея патронов, вверх, в лестничный проем.
Овсяников, отстреливаясь, ловил на мушку мелькавших внизу боевиков-чеченцев. Считал патроны. Когда понял, что их осталось немного, решил выждать и стрелять наверняка. Сломать замок было нечем.
Видимо, чеченцы подумали, что патронов у него больше нет. Один из них спокойно поднялся по лестнице на площадку между 4-м и 5-м этажами. Овсяников выстрелил, целясь чуть выше бронежилета…
Из показаний Беллы ЛАЛОВОЙ:
«…Мы услышали звук скатывающегося по ступенькам тела, громкие ругательства и проклятья…»
После выстрела Овсяников упал на пол и быстро перекатился к противоположной стене. Теперь лестничный марш, по которому поднимался второй чеченец, оказался прямо под ним.
Чеченец поднимался осторожно. Пройдя несколько ступенек, оглянулся. Милиционер выстрелил. Пуля попала боевику в голову, и он, уже без криков и ругательств, покатился вниз вслед за первым.
Саша сбежал на два этажа ниже и тут заметил, что дверь одной квартиры пробита пулями. Толкнул ее плечом.
Из показаний Беллы ЛАЛОВОЙ:
«…Раздался резкий удар в дверь, и к нам в квартиру вбежал житель нашего дома лейтенант милиции Овсяников Александр Викторович, в руке которого был пистолет. Он крикнул, что свой, что убил чеченца. Через наш балкон он перебрался на соседний…»
Ему не сразу открыли дверь напуганные выстрелами жена и мать. Убедившись, что с ними и с детьми все в порядке, Саша ушел. Он еще не знал, что в это самое время рядом с домом чеченцы застрелили его отца…
Из показаний Виталия ЛАЛОВА:
Поделиться книгой: