Помоги проекту - поделись книгой:
– Планирую разогреть обед. Пять часов.
– Кто?!
– Муж! Мы еще не расписались, но заявление уже подали. Я развелась, и мы сразу поехали в другой ЗАГС. Он меня в машине ждал.
Катя рассказывала про своего нового мужа, как они встретились, познакомились, влюбились, встречались, как оба разводились, как сняли вот эту, крошечную, но свою, самую первую свою квартиру…
Жанна расспрашивала, как мужа зовут и как фамилия, где он работает, не остались ли у него дети в прежнем браке, и какой он по характеру, и даже спросила, какого он роста и какие у него глаза, а потом засмеялась и сказала:
– Да что я, в самом деле! Приходите в гости. Вот в эту субботу. В семь. А?
Так мило, так тепло, так дружески сказала, что Катя простила ей, что она звонит очень редко и только по делу.
– Спасибо! Обязательно придем.
– Ну вот и хорошо, – сказала Жанна. – Я за тебя рада. Ты прости, но мне твой Вадик никогда не нравился. И Андрею тоже. Он его терпеть не мог. И все наши его едва выносили.
– А… А почему? – запнувшись, спросила Катя
– Какой-то он
У Кати взмокла шея от стыда и досады. Она провела пальцем по затылку, от правого уха до левого. Облизала соленый палец и подумала, что нельзя быть такой обидчивой.
– А если в два слова? – тихо уточнила она.
– Робконький, зажатенький, но злобненький, – спокойно объяснила Жанна. – Все время спорит. К словам цепляется. Встревает в разговор, когда не спрашивают. Ноль без палочки, а лезет. Со своим особым мнением. Слава богу, ты его выперла.
«Значит, Жанна врала? Когда в прихожей весело кричала “О, привет, кто к нам пришел”? Когда чмокала Вадика в щеку? И Андрей, ее высоко взлетевший муж, он тоже врал, когда при встрече обнимал Вадика, за столом подливал ему вино, а потом, усевшись на диван перед столиком с коньяком, подолгу с ним беседовал о разных государственных материях? Зачем это лицемерие? А может быть, Жанна врет сейчас? – подумала Катя. – Поддержать меня хочет?»
Вдруг стало жалко Вадика. Почти до слез. Даже не его, а себя тогдашнюю. На секунду подумалось: эх, если бы! Но нет, не вернешь. Тем более что Жанна правду сказала, если уж совсем-пресовсем-рассовсем честно. Затхлый и злобный. Но очень любимый. Когда-то давно. Но забыть невозможно. Хотя уже пора.
Но что сказать в ответ?
«Сука ты лицемерная»? «Ты сто раз права»? «Спасибо за поддержку, но я в порядке, ай эм окей»?
Катя осторожно нажала отбой.
Ничего. Если Жанне нужно, пусть сама перезванивает.
27 сентября 2014 года
Три странных сна
приснились мне под утро.
1. Сестра Лиза.
Оказывается, у меня есть старшая сестра. Зовут Елизавета. Ей лет двадцать – потому что мне во сне лет шестнадцать, не более. Она высокая, стройная, ладная. Даже красивая – красотой 1960-х, когда были бардовские песни у костра, физики-лирики и все такое. Короткая стрижка – светло-русые волосы, высветленная челка, зеленые глаза, чуть курносый острый нос, конопушки на румяных обветренных щеках. Пышет здоровьем и силой, от нее пахнет женщиной – нет, не подмышками и не боже упаси чем, а исходит от нее особенный, ощутимый, тут же различаемый подростками нежный запах молодого созревшего тела.
Она злая, эта Лиза. Она кричит на нас с мамой. Говорит маме что-то обидное (не помню, что). Мама закрывает лицо ладонями, горестно качает головой. Мама кажется гораздо старше, чем была в то, приснившееся время – тогда, в середине 1960-х, ей было едва за сорок, а во сне ей как будто семьдесят или больше. Я любуюсь Лизой, как она громко и уверенно говорит, требует, наступает. У нее ситцевое в цветочек платье без рукавов. Когда она взмахивает рукой, я вижу ее темную подмышку и уголок топлено-молочного цвета груди, между подмышкой и краем бюстгальтера.
Но вдруг мне становится жалко маму, как она чуть не плачет, и я обнимаю маму и кричу Лизе: «Не смей маму обижать, ты, дрянь такая, сволочь, я тебе сейчас врежу! Заткнись!»
2. Пластиковая карточка.
В супермаркете на кассе даю карточку, кассирша ее сует в маленький терминал, я набираю пин-код, все в порядке, появляется надпись «вытащите карту» – я ее вытаскиваю, а она вся сломана, вся в трещинах, гнется и сыплется у меня в руке.
Жена говорит: «Ничего, главное, платеж прошел».
Я говорю: «Конечно, ничего! Пойду в банк, и мне ее заменят».
Ничего-то ничего, но всё равно обидно.
3. Да здравствует Сталин!
За окном шумят детские голоса. Различаю крики «Сталин! Сталин!». Просыпаюсь. Выглядываю.
Там во дворе целое детсадовское сборище – дети в шортиках, в красных пилотках, с бумажными цветами и с небольшими, как флажки, портретами Сталина на палочках. Кричат: «Слава великому Сталину».
Ну, думаю, ладно. Такой особый детский сад, бывает, у нас же свобода, в конце концов, – вот и сталинисты своим детишкам сталинский детсад оборудовали.
Я быстро одеваюсь и вдруг оказываюсь в банкетном зале.
Накрытый стол, бутылки-фрукты, хрустальная люстра. Вечерние платья, черные костюмы.
Это мой юбилей.
Люди – мужчины и женщины – поднимаются и произносят поздравительные тосты. Но всё время говорят не обо мне, а о Сталине. «Под руководством великого Сталина ваш талант рос и расцветал, и вы в своих сочинениях отражали образ вождя народов, руководствуясь принципами литературы, которые сформулировал великий Сталин», и все такое.
«Вот это да! – думаю. – Куда это я попал? Куда мы все попали? Дожили…»
Не математик
Давно это было. Саша Авдеев тогда был женат еще на своей первой жене. Однажды он пришел в одну компанию, в гости к одной девушке (вернее, к женщине, молодой даме, потому что она как раз недавно вышла замуж). У него с ней раньше была некоторая симпатия – но безо всякого. Так – выразительно переглядывались, долго прощались, сильно и даже нежно пожимая руки, но и всё, честное слово.
Вот. Саша Авдеев пришел к ней в гости один, без жены (с женой они были в постоянной ссоре). Народу человек десять или около того. Выпили. Потом танцы. Она пригласила Сашу. Танцуют в обнимку, и она вдруг спрашивает:
– А зачем ты на Гурко женился?
– Влюбился и женился, – говорит Саша.
– Она же дура и сука, – говорит она. – Я ее лучше тебя знаю.
– Не надо. Зачем ты так?
– Извини.
Еще потанцевали, она к нему прижимается и говорит:
– А ты мне всегда нравился… Как странно всё. И я видела, что тебе нравлюсь. А вот так вышло. Бред какой-то. Ты мне и сейчас нравишься. А я тебе? Только честно. Без балды, типа я женат, ты замужем, не будем портить себе жизнь, базар-вокзал… Просто честно сказать можешь – нравлюсь, нет?
– Нравишься, – говорит он.
– Ты меня хочешь? Честно только говори!
– Хочу.
– Вот прямо сейчас? – прижимается еще сильнее.
– А что, можно? – Саша даже засмеялся.
– Конечно. Я сейчас всех повыгоняю, и мы с тобой останемся.
– А как же Михалыч? – спросил Саша.
Михалыч – это ее муж Миша Михайлов, он тут же, в углу комнаты сидит на диване и с кем-то болтает, коньяк пьет.
– Да ну его! Это моя квартира, понимаешь? Моя, ничья больше! (у нее отец был очень важный товарищ, и подарил ей шикарный старый кооператив, три комнаты, центр, до метро два шага, потолки три двадцать).
– Ты что?
– А то. Сейчас я их выгоню на хер, и мы с тобой останемся.
Подтанцовывают к столу, она берет ложку и как застучит в тарелку.
Все вздрогнули, перестали танцевать. Кто-то встал с дивана. Кто-то из кухни прибежал, стоит в дверях.
– Ребята, – кричит, – ребята!
Саша сильно дернул ее за руку, зашептал:
– С ума сошла! Перестань! Стоп!
– Ребята, – кричит она, – почему не все танцуют? А ну-ка, танцы-шманцы-обжиманцы! – оттолкнула Сашу, кого-то другого закрутила, руки ему на плечи…
Потом Саша Авдеев рассказал это одному своему пожилому знакомому. Профессору, кстати. Чтоб он помог понять – что всё это значит?
– Это значит, что ты не математик, – сказал тот. – Несмотря на диплом.
– Что-что? – Саша не понял.
– Математик – это человек, которому интересно. Ин-те-рес-но! Это для него самое главное. Ему просто очень интересно, как всё происходит. Сделаем ряд преобразований и посмотрим, что получится. Безо всяких «зачем», «почему» и «что потом делать».
– Нет, ну а правда, если бы она стала всех выгонять, это же дикий скандал! – Саша даже руками всплеснул. – Хорошо, допустим, все ушли. Ну, мы с ней потрахались, а что потом? Что наутро будет? У нее муж, у меня жена… Зачем все это надо?
– Вот я и говорю, – сказал профессор. – Ты не математик.
Потом Саша Авдеев с ней встречался пару раз, в гостях. Привет-привет, как дела, все отлично… Нет, не математик.
Послесловие
Итак, женщина во время вечеринки в ее квартире говорит мужчине, что готова всех выгнать вон – и остаться с ним наедине, ибо давно влюблена в него. Мужчина в последний момент робеет. Просчитывает варианты. Отказывается.
Не орел! А она просто львица. Один-ноль в ее пользу.
А вот как он должен был отвечать:
– Не надо никого выгонять, – тихо говорит он. – Лучше давай отсюда сами удерем и поедем ко мне.
– К тебе? Куда? – удивлена она. – У тебя ведь жена дома!
– Есть местечко. Квартира друга. Пустая. Тут недалеко. В нашем полном распоряжении. Давай, я выйду к лифту, а ты быстро одевайся и выскальзывай тихонько…
И посмотреть, как она себя поведет.
Если (0,1 %) она выйдет к нему, то в крайнем случае ключ от квартиры товарища может вдруг потеряться; ну, а если она ему все-таки нравится и он в самом деле готов на небольшое приключение, – то снять номер на ночь, поискать другого товарища, и вообще тысяча вариантов, включая, извините, лестничную площадку на верхнем этаже.
Если же (99,9 %) она обернет дело в шутку, то есть ясно станет, что тут типичный эмоциональный шантаж и игра в адреналин, – то надо вздохнуть и серьезно-печально сказать: «Эх. А я ведь тебе поверил… – и докончить шепотом: – Потому что я люблю тебя».
Серьезный романтик! А она обманщица. Один-ноль в его пользу.
Мораль:
Если начинается манипуляция (она же, как говорят в народе, разводка) надо тут же становиться в активную позицию.
«Сыграем в картишки?» – «Давай-ка, что ли, в шахматы сразимся».
«С тебя причитается в честь диплома!» – «Кстати, у тебя ведь сын родился (книга вышла, в новую квартиру переехал) – надо обмыть!»
«Одолжи сотню тысяч до января!» – «Слушай, такое дело, я тут сильно поцапался со своей благоверной, нельзя ли у тебя пожить месячишко?»
Журналистка Евгения Коробкова рассказывает: «Мне периодически пишут в “Фейсбуке” какие-то люди с просьбой пожертвовать сколько-то там денег на лечение больных детей. Я с радостью соглашаюсь и спрашиваю, можно ли я подъеду с деньгами и съемочной группой Первого канала для подготовки сюжета. Что удивительно, у просящих деньги мгновенно исчезает страничка в “Фейсбуке”!»
Париж
Поделиться книгой: