Помоги проекту - поделись книгой:
Президент подписал указ, что в Сочи иногородний транспорт может попасть только по спецпропускам, с разрешения ФСБ, МВД и администрации. То есть и продукты, и алкоголь сюда завезти — огромная проблема. А своего в Сочи ничего нет. Оформлять все разрешения — такая головная боль, что многие просто решили не работать.
АНДРЕЙ
Мы хотим пожениться в Испании. И детей хотим, но, видимо, не в этой стране, если сейчас Мизулина примет этот закон. Мы уже подавали на вид на жительство в Испании, но там недавно изменили правила: раньше, чтобы его получить, достаточно было иметь недвижимость дороже 200 тысяч евро, теперь — не дешевле 400 тысяч, а такой у нас пока нет. Так что не вышло, и сейчас мы уже не уверены, что выйдет. Хочется получить вид на жительство в Европе, но жить нам пока нравится здесь.
РОМАН
Многие американские журналисты говорят, что мы легко можем просить политического убежища в Америке. Но пока не хочется.
АНДРЕЙ
Мы ориентируемся на европейские клубы, а не на местные. Я не очень часто езжу за границу, а хотелось бы бывать там почаще. В среднем, может, пять месяцев в году провожу в Европе.
РОМАН
Я езжу реже, чем Андрей, и еще Азию люблю. Мы никогда не отдыхаем вместе, потому что невозможно уехать обоим сразу и оставить бизнес. Если бы мы не работали вместе, то, может, и расстались бы. А так нам всегда есть, что обсудить, много общих тем. Нам не бывает скучно друг с другом.
АНДРЕЙ
И мы практически не ссоримся. Раньше еще бывало, когда все только начинали, строили — тогда спорили. А сейчас если и ругаемся, то только в шутку.
МАША И РУСЛАН
РУСЛАН
Я в 15 лет жестко заявил маме, что буду менять пол. Для нее это было катастрофой, хотя, конечно, не стало для нее новостью. Она всегда этого боялась: говорила мне, что есть такая категория людей, что я очень на них похож, что она не хотела бы, чтобы со мной произошло именно это, потому что это очень страшно и опасно. По телевизору говорили, что из-за гормонов ты проживешь максимум десять лет, умрешь молодым и больным. Это, естественно, очень далеко от правды. Как только я получил разрешение, я тут же сделал операцию. Мне тогда было 24 года. С тех пор прошло каких-то там пять лет. Жизнь кардинально поменялась. Я уже вообще не представляю себя другим человеком. Не представляю, что было бы со мной, если бы я этого не сделал, как бы я жил сейчас, как мне на самом деле было бы хреново, просто адово хреново.
МАША
Да, и на мне бы не женился. Что бы ты тогда делал?
РУСЛАН
Страдал бы. Плакал бы.
МАША
Ты бы, наверное, пошел в активисты и боролся за разрешение однополых браков.
РУСЛАН
Это да. Я себя лесбиянкой вообще не чувствовал. Я с детства чувствовал себя мальчиком. Хотя я не мог четко сказать, что я мальчик, потому что я знал, что я не мальчик. Я заглядывал себе в трусы и видел, что там не как у мальчиков. Это было моей тайной. Я не знал, что такие люди есть, но когда узнал — тут же себя обособил с этой группой людей. Я познакомился с ними в Уфе. До этого я жил в очень маленьком городе, интернета тогда не было, общаться на эту тему мне было не с кем. Наверное, я когда-то считал себя лесбиянкой, можно так сказать. Но мне не нравилось считать себя лесбиянкой. Я видел, что они совсем не такие, как я: им не хотелось менять пол, иметь бороду. Я же всегда об этом мечтал.
МАША
Я помню, как я в первый раз узнала. Для меня это вообще было просто откровением. У меня после этого была депрессия две недели. Я уезжала на каникулы к себе в деревню, и Руслан мне дал с собой письмо. Говорит: «Прочитаешь дома». Я открываю письмо, а там его фотография с бородой. Он нарисовал себе бороду. И написал: «Вот так я буду выглядеть», — как сейчас вот, ей-богу. Я посмотрела, у меня слезы. Я думаю: боже, что это? Что происходит? Я вообще не могла понять, что это все значит. Мы на тот момент встречались уже больше года — года полтора. Это был такой стресс, до сих пор помню. Я рыдала, у меня была депрессия, я просто не знала, что делать. Мне казалось, что это вообще сломает мне жизнь. Конечно, это из-за дефицита информации. Тем более что мы же были дети, нам по девятнадцать лет было. При этом я никогда себя лесбиянкой не ощущала. Где-то подсознательно я чувствовала, что я влюбилась не в девушку. В девушек я не влюблялась.
РУСЛАН
У нас не было такого — давай определим, кто ты. У нас просто были отношения.
МАША
У нас была любовь. Я рыдала, потому что боялась самого этого процесса. Что будет, что подумают люди, что подумает моя мама, что с ним будет в это время происходить? Мне было так хорошо эти полтора года. Все ровненько идет себе, мы живем, а тут вдруг раз — хочу бороду.
РУСЛАН
Очень важно представлять и видеть перед собой адекватный, красивый, успешный пример. Я знаю, что если сейчас посадить рядом со мной какого-нибудь пацана из провинции, я для него буду именно таким примером. Он посмотрит и скажет: «Я хочу быть как этот чувак. Он успешен, у него есть работа, квартира, машина, жена. У него все отлично!». У меня такого примера не было. Передо мной мелькали какие-то непонятные люди, которые то принимали гормоны, то не принимали — совершенно неадекватные. Фигачили гормоны, потому что считали себя мужиками, потом передумывали, страдали, обзаводились кучей каких-то проблем со здоровьем. A когда появился интернет, в моей жизни появился «FtM-переход» — самый известный российский форум на эту тему. Там были такие красивые мужчины. Причем был огромный контраст с их фотографиями до этого, которые они выкладывали.
МАША
Я на самом деле благодарна Руслану. Ему пришлось в эту среду влиться, а я полюбила его и влилась вместе с ним. Я узнала очень много людей, и это сделало меня очень терпимой. Я выросла в деревне. Дед у меня сталинист, бабушка — православная, и это такая дремучая смесь, мне казалось, что я одна такая, с кем это стряслось, что таких больше нет. Он тогда еще говорил о себе в женском роде. Я на самом деле перестроилась очень поздно, когда все уже обращались к нему в мужском роде, я все время ему писала что-то типа «Ты сделала», и он мне такой: «Я тебя прошу, бла-бла-бла», и я: «Ой, точно-точно». А сейчас уже, конечно, я даже плохо помню, как это все происходило — как будто всегда так и было.
Я долго не воспринимала его имя. Мне оно казалось каким-то дурацким; столько есть имен, зачем он выбрал именно это? Долго называла его студенческим прозвищем. Потом привыкла. Сейчас это уже, конечно, абсолютно родное имя.
РУСЛАН
Сами трансгендеры чаще всего пассивны в политическом смысле, потому что их активность заканчивается ровно тогда, когда они меняют все документы, социализируются в новом поле. Есть такая категория людей, которые, когда начинается разговор о транссексуалах, и они не знают, что ты сам транссексуал, высказываются об этом очень жестко: «Вот, эти трансы — они же ненормальные, психи, они поменяли пол». Очень часто такое слышу. Я спокойно к этому отношусь, потому что понимаю, что люди просто никогда с таким не сталкивались. И если я им говорю, что я сам — человек, который поменял пол, они совершенно не обособляют меня с тем навязанным образом. Но бывает и другая реакция, когда человек узнает, что ты трансгендер, и начинает относиться к тебе хуже.
МАША
Некоторые думают, что это какие-то зомби, монстры.
РУСЛАН
Да, что это какие-то уроды, у которых куча всяких пришитых штук, что они ненормальные, больные. И когда они понимают, что ты — тот самый человек, трансгендер, то я, конечно, не спрашиваю, что они при этом чувствуют, но я вижу, что человек не может тебя сопоставить с тем образом. И у него начинается когнитивный диссонанс. Он видит по телевизору какого-то дядю, который надел парик, и этот образ совсем не увязывается с симпатичным парнем, с которым он так хорошо общается.
Мои бабушка с дедушкой приняли новость офигенно. У них камень с души упал. Они-то всегда меня считали неадекватным, потому что я летал, как Тарзан, по лианам в деревне и с братом на мотоцикле катался. Они всегда на меня смотрели как на ненормального, а тут сразу же успокоились. И даже лучше стали ко мне относиться.
МАША
Если бы это были мои бабушка с дедушкой, так дед воскресил бы Сталина и замочил бы и тебя, и меня, и всех вокруг. А мама знает еще со студенчества. Когда мы стали встречаться, она об этом знала и нормально это восприняла. Она к этому адаптировалась.
РУСЛАН
Просто она очень хорошая. Она меня любила по-человечески. Теперь вот — моя теща. А на работе не знают. Это закрытая страница моей жизни. Так проще.
Нужно ли говорить об этом детям — это сложный вопрос, на самом деле. Мы обдумывали, расскажем мы или не расскажем, стоит или не стоит. Склоняемся к тому, что стоит. То есть изначально воспитывать своих детей в позиции терпимости, ЛГБТ-френдли — это правильно.
МАША
Да, однозначно. Я бы в любом случае воспитывала их такими.
РУСЛАН
Есть очень много таких семей на самом деле, которые растят детей, и дети вообще ничего не знают.
МАША
Я думаю, что, наверное, надо говорить об этом не в раннем детстве, а когда ребенок будет уже осознанно ко всему относиться, когда почва будет подготовлена. Тогда он будет готов узнать о папе.
У нас будут дети, и это будут счастливые дети.
МАША
Первое время после расставания мы долго не виделись. Года три, может быть. Потом стабильно встречались раз или два в год. Нам всегда было о чем поговорить. Вполне возможно, что если бы мы тогда не расстались, то сейчас не были бы вместе. Вполне возможно, что тогда мы уже все изжили бы. Нужно было набраться какого-то опыта, принять что-то в себе и друг в друге.
РУСЛАН
У нас тогда все было очень болезненно. Мы постоянно конфликтовали.
МАША
Мы еще долгое время не могли расстаться. Вроде бы расстались, потом снова вместе, это тянулось достаточно долго — почти год. Я до сих пор болезненно воспринимаю эти расставания. Мне все равно было тяжело все это время. Года три у меня была ужасная депрессия. Я уже даже не думала, что мы когда-нибудь будем вместе. Мне было уже спокойно. Но как-то все стремительно произошло. Я надеюсь, мы умрем в старости в один день.
РУСЛАН
У нас свадьбы-то как таковой не было. Мы посидели с родными, выпили шампанского в ресторане.
МАША
У меня было панковское платье. Желтая пачка и корсет. Мне просто хотелось пачку желтую. Все началось с этой пачки. Мы сначала не хотели свадьбы, потом я говорю: «Хочу вот эту пачку». Соответственно, если есть пачка, то надо и гостей позвать. Все там напились. Руслан не пьет, а я что-то заболела. Прямо в разгар свадьбы меня начинает знобить, я ничего есть не могу. В итоге все напились, радовались и гуляли, а мы с Русланом были оба трезвые. Но довольные, конечно, счастливые. Это было очень весело. И платье было клевое. Прям вообще — я так хотела эту пачку желтую! На самом деле я всегда была ненавистницей браков, всем доказывала, что брак мне не нужен, что мне и так хорошо, что это все какой-то отвратный бюрократический бред. Но когда Руслан мне написал: «Маруська, не хочешь ли ты стать моей женой?», — я, конечно, сказала, что нет, на фиг это мне нужно, но все равно не могла отказаться, конечно. У меня не было выбора.
ВОЛОДЯ И ДИМА
ДИМА
Я только приехал в Москву и был занят поиском жилья и работы. По специальности я инженер автоматизации, то есть проектирую автоматические системы управления, к примеру, на производстве или в офисных зданиях. Но в группе я не рассказал, что ищу работу. Мне казалось, что если скажу, то все подумают, что я пришел просить помощи, а я хотел справиться сам.
С Володей мы подружились сразу. Он дал мне свой телефон и пригласил на семинар для профсоюзов. Номер телефона я случайно потерял, но на мероприятие пришел. Володя подошел ко мне и сказал: «Ну что, пошли?». Мне было приятно, что он меня хотел ото всех оторвать, как будто мы сбегали. Потом мы гуляли по Москве. Помню, как в парке на лавочке сидел у него на коленях. Проходили какие-то люди, что-то говорили, а Володя мне сказал: «Не обращай внимания».
ВОЛОДЯ
Я сразу обратил внимание на Диму. Дал ему свой номер и позвал на семинар, который должен был состояться через две недели. Я тогда пришел на это мероприятие только с одной целью — найти его. Мы быстро сбежали и пошли гулять. Сначала мы бродили по Садовому кольцу, потом по Тверской, а потом доехали до Петровского парка, где Дима меня поцеловал. Это был мой первый в жизни настоящий поцелуй. И все.
Я точно понял, что он мне нужен. Я его везде искал. Он мне мерещился. Мне казалось, что если долго тянуть, то он обязательно куда-то пропадет. Поэтому я довольно быстро уговорил его жить вместе. За этот год мы только дважды расставались больше, чем на день. Нам очень повезло, что мы встретились. Конечно, тут есть и моя заслуга — я умею добиваться своей цели.
ДИМА
Я раньше не верил, что все может произойти так быстро. Сначала я не относился к нашим отношениям так серьезно, как Володя. Сейчас, конечно, иначе. Скучаю, когда ему приходится ночевать где-то еще.
Мне нравится, как Володя заботится обо мне. Очень люблю смотреть, как он работает. Люблю чувствовать, как прижимается ко мне ночью. И люблю его длинные волосы. Раньше он еще носил очки, как у Гарри Поттера.
В первый раз Володины родители увидели меня во время разговора по скайпу. Они его отчитывали за то, что он был не пострижен и растолстел. И вдруг появился я в халате желтого цвета, который Володе подарила его бабушка. Они только рассмеялись и сказали, что мы — два сапога пара.
ВОЛОДЯ
Дима очень стеснительный. По началу он даже смущался проявлять свои чувства на людях. Но его стеснительность, скорее, придает ему какую-то изюминку, вызывает желание заботиться о нем.
Бывает, что мы сталкиваемся с той или иной формой гомофобии, но не сказать, что это нас сильно мучает. И «закон Милонова» нас тоже особо не коснулся. Мы как ходили за руку, так и ходим. В нашем районе нас уже каждая собака знает.
Наверное, какие-то гей-пары могли бы посчитать нашу жизнь странной. Для нас важнее провести вечер в обнимку, смотря какой-нибудь сериал или обсуждая дела, чем пойти в гей-клуб танцевать.
Конечно, мы хотели бы детей, но не сейчас. Мне только 20. Может быть, лет через 10.
КСЕНИЯ МЕЩЕРЯКОВА
Мы познакомились с Лизой в Санкт-Петербурге в 1999 году. Мне было 24 года, ей на год больше. В Петербурге она работала над диссертацией, ее специальность — история Кавказа. Лиза армянка, из Ирана, но выросла в США, куда ее семья перебралась после революции 1979 года. Мы встретились в первую же неделю ее пребывания в городе, на дне рождения кого-то из друзей-художников в такой старой-старой мастерской.
Мы странно встретились, потому что мой друг-американец сказал мне, что Лиза лесбиянка. А я тогда еще не была готова к этому разговору, я сама себе еще ни в чем не призналась, не знала ни одной лесбиянки, поэтому немного избегала контактов с ними. Думаю, Лиза ушла с вечеринки с мыслью, что она мне не понравилась. А у меня было чувство, что что-то произошло. Вообще-то я вполне адекватный человек, но в тот вечер испугалась. Лиза была симпатичной, моего возраста, умница, и мне захотелось разобраться, что со мной происходит, что это на меня нашло. Так что я позвонила ей, мы встретились и просидели в кафе на Невском до утра. Самое смешное, что она говорила на английском, а я по-русски, и мы друг друга понимали, язык у нас был на слуху, но ни одна из нас не могла бегло говорить на другом языке.
Лиза тогда приехала в Петербург всего на два месяца, и очень скоро мы стали парой; мы были очень счастливы. Потом она уехала в Армению, продолжать работу, а я все это время путешествовала по России — почти весь следующий год. Потом Лиза вернулась в США, и мы полтора года не виделись; Питер стал казаться мне куда скучнее. Мы продолжали поддерживать отношения, перезванивались, но тогда это было очень дорого, в России еще не было телефонных карточек, и иногда довольно неудобно: Лизе по телефону было трудно понимать мой русский и наоборот. Потом она приехала на Новый год, в 2001 без наращения. Было так странно вдруг осознать: вот человек, который мне нужен.
Так у меня появилась идея (которую Лиза всячески поддерживала) продолжать учебу за границей. Я получила стипендию на изучение арт-терапии в Нью-Йорке. Отправилась в Нью-Йорк, а Лиза в это время была в Вашингтоне, заканчивала докторантуру, но потом она тоже приехала в Нью-Йорк и мы поселились вместе, сняли в Вест-Виллидж маленькую квартирку.
Тогда это еще не был такой фешенебельный район, бутиков было гораздо меньше. Мы жили совсем рядом с Marie’s Crisis — это кафе с живой музыкой, и магазином Kim’s Video, который теперь закрылся. До приезда в США я видела от силы пять фильмов про лесби, поэтому, пока мы там жили, я пересмотрела, наверное, все картины про ЛГБТ, которые были в Kim’s Video, там можно было взять кассету на ночь за полтора доллара. Этот мой опыт очень помог мне в подготовке фестиваля «Бок о бок» — я смогла сама составить документальную программу. В 2008 году, в год запуска, мы привезли Джона Кэмерона Митчелла, он показал свой фильм «Хедвиг и злосчастный дюйм». Полиция пыталась сорвать фестиваль, но он все равно прошел, пусть и полуподпольно. Я в тот год не поехала в Петербург, но в 2009 была, работала на фестивале. Я пять лет не приезжала в Россию: боялась, что меня не выпустят назад в США, чтобы быть с Лизой.
Нашим семьям понадобилось много времени, чтобы понять нас. Много времени и много труда. Но они проделали большой путь, за последний год много всего случилось. Как только я узнала, что Лиза беременна, что все это всерьез, стало ясно, что с прятками пора кончать. Все изменилось, когда в июне 2012-го появилась Софи. Они поняли: мы те, кто мы есть, Софи — наш ребенок, им придется смириться.
Лизина мама приехала после родов и помогала нам, моя мама приехала через год, на первый день рождения Софи. Моя мама относится к ней как к внучке, хотя ей это нелегко дается, но она решила, что это важно — рассказать своим родственникам, братьям и сестрам обо мне и моей семье. Еще маме важно, что Софи говорит по-русски, так как мама не знает английского. Мы общаемся по скайпу несколько раз в неделю, по утрам. Насчет Софи мы договорились так: дома я говорю с ней по-русски, Лиза по-армянски, а на людях мы говорим по-английски.
Мы поженились за месяц до рождения Софи. Я уже давным-давно жила в США, каких только виз у меня не было — и студенческие, и рабочие. Но положение мое оставалось шатким, каждый раз, когда я хотела поменять работу, возникали трудности. Да и во время работы стало вылезать то одно, то другое. Теперь, благодаря решению Верховного суда, все иначе. У меня твердая почва под ногами. Все бумаги в порядке. Я получила вид на жительство. Значит, можно выходить из подполья.
Знаете, как иногда нравится какой-то запах, а почему, объяснить не можешь? Или как не можешь жить без каких-то произведений искусства. С Лизой у меня так же. Она интеллектуалка, всем интересуется, мы постоянно с ней что-то обсуждаем. Ей интересно, какая я, какая у меня семья. Это она меня сюда притащила, не только в физическом смысле, а по-настоящему, действительно помогла мне здесь освоиться. Она очень глубокий человек. И нас всего двое. У нас нет бебиситтера, нет бабушек-дедушек в Нью-Йорке, которые могли бы присмотреть за Софи. А еще она — мой товарищ, который не бросил меня во время всех этих моих иммиграционных мытарств.
Поделиться книгой: