Стоит ли сомневаться, что теперь он стал фотографировать куда чаще? Но если бы кто-то посмотрел на его фотографии, неминуемо спросил бы: и зачем такое снимать?! Брусчатка, старая садовая скамейка, мусорный бак и даже уличный туалет.
Город изобиловал туалетами. И некоторые сооружения имели весьма оригинальный дизайн, являясь своего рода достопримечательностью целого района. Но Ален снимал простейшие конструкции из листового железа, выкрашенные в зеленый успокаивающий цвет. Они походили на пляжную будочку для переодевания, которая оставляет видными ноги, но предоставляя прохожему самому догадываться, что же скрывается за полоской жести.
Фотографировал Ален и людей. И где же он находил такие экземпляры? Уличная шпана, курильщики опиума, оборванные босяки. Однажды даже Ален, сам того не зная, сфотографировал мертвого, лежащего посреди тротуара. Принял его за спящего клошара. Как видно, и прохожие посчитали так же, так как прошло довольно много времени, пока возле трупа остановился один прохожий, другой… А потом набежала толпа. Падки парижане на зрелища.
Фотографировал Ален, не скрываясь, даже снимая крупным планом.
Частенько он ловил в объектив счастливых влюбленных во время свидания. Они так уж точно ничего и никого не замечали вокруг. Но когда Ален предлагал им снимки – охотно их покупали.
4
Парочка сидела вдалеке, но Алену удалось сделать несколько снимков. Лица мужчины, правда, не было видно – только мощный затылок, шляпа-канотье и краешек тщательно выбритой щеки. Мужчина явно был не из бедных.
С недавнего времени Ален стал замечать, что за столиком Полин частенько появляется один и тот же мужчина. И Полин смотрела на него влюбленными глазами. Как же счастье преображает человека! Полин казалась не просто хорошенькой, а настоящей красавицей. Иногда парочка не могла удержаться от быстрого мимолетного поцелуя.
Ален в душе порадовался за Полин: неужели она дождалась своего счастья!
Под прицелом его объектива бывали, конечно, и другие посетители кафе, как актеры, так и зрители.
Ален даже изменил своему любимому столику, перебравшись вглубь зала. Отсюда ему легче было поймать удачный момент и сделать неожиданный кадр. Поскольку он был давнишним завсегдатаем, ему ничего не стоило пройти за кулисы и сфотографировать даже то, что не предназначено для посторонних глаз из-за своей обыденности. Это могла оказаться и отдыхающая стриптизерша, даже не подумавшая скрыть наготу; и танцовщица, наспех штопающая свой сценический костюм; и балерина, с облегчением сбрасывающая пуанты. Никому в голову не приходило запретить Алену съемку – на него просто не обращали внимания.
И, конечно же, чаще всех в объектив попадала Одетта. Оди в шляпке, Оди без шляпки. Оди в шубке, Оди с лисой. Оди во время выступления, Оди за столиком кафе. Оди веселая, Оди грустная. Попадала в кадр и Жюли, и другие артисты кафе. Но только не Жожо!
Однажды Оди, желая привлечь внимание Алена, подсела к нему за столик и начала теребить рукав его куртки своими розовыми пальчиками. Ален от радости вознесся в поднебесье, мечтая, чтобы эта минута растянулась в вечность.
А потом с небес грохнулся на землю: Оди просила незаметно сфотографировать Жожо.
Первым порывом было выкрикнуть: «Ни за что!». Но Алену удалось подавить в себе негодование и не выдать своего возмущения.
– Хорошо, я постараюсь, – сказал он смиренно. Но в голове у него мелькнул план, как очернить соперника.
Первоначально Ален хотел сфотографировать Жожо вместе с какой-нибудь из его многочисленных пассий. Но потом Ален справедливо решил, что это будет уж слишком топорная месть и решил поступить умнее.
Несколько дней Ален старался поймать объективом нужный ему кадр. И таки ему удалось улучить такой момент! Снимок получился бесподобный – но не лестный для Жожо.
Когда Ален принес готовую фотографию, Оди благоговейно взяла ее в руки, посмотрела. Сначала у нее глаза округлились от изумления, а потом… Потом она не удержалась и прыснула от смеха.
– Ах, хитрец! – осуждающе проговорила Оди. – Нельзя быть таким злюкой!
Ален внутренне ликовал: ему удалось показать на фотографии истинное лицо Жожо, самую его сущность. Фото запечатлело нахального, похотливого ловеласа, который, казалось, бесстыдно и без всякого смущения раздевал девушку глазами.
Вздумай Ален писать Сатира, – ленивого, распутного, проводящего время в пьянстве и охоте за Нимфами – лучшей натуры не найти.
Оди вряд ли изменила свое отношение к Жожо. Но с подобной просьбой к Алену больше не обращалась.
Зато однажды к нему обратилась Жюли:
– Ален, дружочек. Сделай мне фотографию… Такую, пикантную. Понимаешь?
Ален согласился не без мучительных колебаний. Дело в том, что тут он ступал на тонкий лед – в то время изготовление фото с обнаженными, даже если слегка, а не полностью, женщинами строго карались законом.
И речь шла даже не об откровенно крамольных снимках, а о таких, которые только намекают на заключенную в женщине тайную притягательную силу.
Но тяжело запретить то, что приносит прибыль: эротические фотографии пользовались среди мужского населения колоссальной популярностью и покупались из-под полы за приличные деньги.
Такие кадры приносили немалый доход и начинающим фотографам, которые, не претендуя на известность, творили под вымышленными именами.
После настойчивых уговоров Ален согласился на просьбу Жюли, но с условием, что композицию снимка он выберет сам.
Снимок получился потрясающий! Жюли сидела на кровати вполоборота к зрителю и снимала кружевной пеньюар. Он уже соскользнул с одного плеча. Но Ален добился такого напряжения, даже возбуждения своей фотографией, что, казалось, подожди зритель долю секунды – и пеньюар упадет, представив взору пока еще скрытую полупрозрачным пологом наготу, а сама девушка обернется и посмотрит с любовным призывом на зрителя.
– Ален, ты колдун! – восхищенно воскликнула Жюли и бережно опустила фотографию в свою сумочку. Нельзя сказать, что это признание было неприятно Алену. Он все чаще слышал похвалу своим фотографиям.
Пока не отдал Полин фотографии с ее визави.
Ален заметил, что знакомый мужчина в канотье частенько оказывается за столом с Полин. И разговор их длится дольше, чем потребовалось бы для того, чтобы сговориться о цене. Но лица мужчины Ален никогда не видел.
Тот роковой день не задался с самого утра.
Ален увидел, что Полин пока что сидит одна и решил отдать ей фотографии. Полин обрадовалась. Заметно было, что она не против разговора с Аленом, так что он подсел к ней за столик.
– Вы прекрасно выглядите последнее время! – дежурный комплимент, который зачастую обозначает прямо противоположное, сегодня по отношению к Полин как никогда отвечал действительности. – Вы прямо лучитесь счастьем!
Полин зарделась.
– Что такое? Вы влюблены? Неужели я попал в точку? – сымитировал изумление Ален. В душе он был рад за Полин.
– И любима. Но только это секрет! Я только Вам, как другу.
– Прекрасно! Я буду приглашен на свадьбу?
От Алена не укрылось, что Полин несколько смутилась:
– Мы об этом пока не говорили.
Почувствовав сама, что ответ звучит не убедительно, она поспешно добавила:
– Но ведь это говорит о том, что мужчина тщательно взвешивает свои слова, верно ведь?
Влюбленные слепы только в отношении себя. Ален почувствовал, что поторопился обрадоваться за Полин. Но попробуйте у женщины отнять ее заблуждения в отношении любимого!
Ален предпочел откланяться и вернуться за свой столик.
Спустя какое-то время знакомое канотье опять возникло возле Полин. И опять спиной к Алену. Полин прямо сияла. Она достала из сумочки фотографии и показала своему спутнику.
И тут улыбка на ее лице мгновенно завяла, как будто на цветок кто-то дохнул морозным воздухом.
Ален не слышал разговора, но по жестикуляции мог догадаться, что мужчина резко отчитывает Полин. Она взглядом показала на Алена. Ее спутник резко встал и решительно направился к Алену. Наконец-то Ален его рассмотрел.
Господь всемогущий! Это был Бернард.
У Алена пересохло в горле, и вспотели ладони.
– Ба, знакомые лица! – Бернард был удивлен не меньше Алена, но только удивление вызвало совсем другое чувство: мстительное злорадство.
– Слушай, ты! Тритон болотный! Чтобы я тебя с твоей жестянкой никогда не видел! Подсматривать научился? Больше не способен ни на что?!
Бернард не разучился метить в самое больное место.
– Вмазать бы тебе! Да мараться неохота! – продолжал он издеваться.
Но в драку все же не полез. Сплюнул на пол и отправился к выходу.
Недостатка в зрителях не было. Не известно, вступился бы кто-нибудь за Алена в случае драки. Но эта сценка имела продолжение, хотя уже и без Бернарда.
На передний план вышел возбужденный Жожо, которому Оди без всякого злого умысла показала его портрет. И сейчас Жожо держал в руках именно этот снимок, явно намереваясь «разобраться» с автором.
– Ничтожество! Мнишь себя великим мастером?! Вот чего стоят твои фотографии! Вот! Вот! – Жожо с озлоблением разорвал свою фотографию на четыре части и швырнул их в лицо Алену.
Для одного дня было слишком. Ален в бешенстве скрипнул зубами. Все прошлые обиды ударили в голову. Он наклонился, чтобы подобрать обрывки, и с ненавистью выдохнул одну фразу: «Чтоб вас так же, как мои фотографии!..».
Щелк! – и случилось то, что случается гораздо чаще, чем нам кажется: заказ был принят. А судьба самого Алена, мгновение поколебавшись, из всего пространства вариантов выбрала более короткий путь.
5
– А если он вышибет мозги своей женушке?
– Это вряд ли. Хотя, готов побиться об заклад, многие приходят сюда каждый день только потому, что боятся проморгать такое событие.
– А как же! Хорошая приманка для публики. Не зря же наш хозяин согласился на двойной гонорар, только бы они согласились продлить ангажемент!
– Говорят, он демонстрировал свое умение даже перед монархами!
– Я специально сажусь в первом ряду, чтобы видеть его лицо. Он боится, смертельно боится! С него пот льет градом во время выступления!
– Он боится?! А что тогда говорить о его жене?! Ведь это она каждый вечер рискует головой?
Такое оживление вызвал Эйра Пайн, американский циркач из Чикаго, который в паре со своей женой каждый вечер разыгрывал смертельно опасный трюк Вильгельма Телля. Только стрелял он не из лука, а из револьвера.
Эйра сразу полюбился и работникам кафе, и завсегдатаям. Он был компанейским парнем, не зазнавала, готов был выпить сухого вина с любым посетителем кафе – более крепких напитков он не пил. Никто не видел его в унынье – белозубая улыбка никогда не исчезала с его лица. Смеяться – это их стиль.
Жена была много моложе и очень красивая. Заметно было, что Эйра ее обожает. Жена, похоже, относилась к Эйре гораздо прохладней. По крайней мере, праздная публика кафе не преминула заметить, что Эйра любил держать свою жену за руку. А она при малейшей возможности старалась ладошку высвободить.
С револьвером Эйра Пайн практически не расставался, так как не упускал возможность потренироваться, если предоставлялась такая возможность.
Поэтому он и не опасался забредать в самые бедные округи Парижа, в которые и местные парижане старались не соваться.
Эйре понадобилась афиша – и ему дружно указали на Алена. Ален начал было путано объяснять, что для работы ему нужна фотография, что у него такая техника рисования, что… Но Эйра прервал его, не дослушав:
– Так что от нас требуется? Сфотографироваться? Да хоть сейчас!
И пошел за кулисы поискать жену. Любят американцы простоту и ясность.
Вскоре они вышли уже в сценических костюмах. Эйра заложил левую руку за спину, театрально прищурился и направил дуло револьвера на свою жену, имитируя выстрел. Ален поторопился сделать один – два снимка. Он, в отличие от зрителей, не был в восторге от такого опасного аттракциона.
– А когда будет готова афиша? – поинтересовался Эйра с самой сердечной улыбкой.
– У меня, к счастью, сейчас нет других заказов – постараюсь закончить побыстрее.
– Да нет, я не тороплю, – добродушно пробасил Эйра, по-дружески хлопнув Алена по плечу. – Просто интересуюсь. Есть у меня такая слабость – любопытен я немного. А можно как-нибудь заглянуть к Вам в мастерскую? Слава парижских художников и до нас докатилась!
Ален смутился:
– Боюсь, мне до международной славы слишком далеко.
– Не надо себя недооценивать! Публика – она такая капризная дама. Сегодня ее одно интересует, а завтра – глядишь! – уже совершенно другое. Так я как-нибудь загляну?
Ален не брался за кисть с того памятного вечера, когда повздорил с Жожо и Бернардом.
Бернард больше в кафе не появлялся. Ален опасался, что Полин тоже покинет это кафе. Но нет, по прошествии нескольких дней он снова увидел Полин на обычном месте. Поборов конфузливость, Ален подошел к ней, чтобы извинится.
– Оставьте, Ален! Какие извинения? Я сама виновата – сама придумала себе сказку и сама в нее поверила. А Бернард вобщем-то и не обещал мне ничего. Он живет за счет какой-то богатой англичанки. Она на шесть лет старше, замужества не требует, так как сама замужем. Зато безропотно оплачивает все его счета, помогает организовывать художественные выставки. Я видела некоторые работы Бернарда – он очень, очень талантлив! Грешно было бы лишать его такой поддержки. А его благодетельница безумно ревнива. Вот Бернард и выбрал себе подругу в другом округе. А тут фотографии! Ну и взбеленился же он!
Полин рассказывала об этом без надрыва, с какой-то светлой грустью. Пожалуй, в глубине души она всегда понимала, что эта любовная история вряд ли будет иметь счастливый конец.
– А фотографии я сохранила! – сказала Полин, дотронувшись рукой в черной кружевной перчатке до локтя Алена. Увидев, что Ален краснеет, Полин убрала руку. – Они замечательные! На них я такая счастливая, какой вряд ли еще буду… И все же Бернард любил меня!
Пожалуй, только женщины обладают феноменальной способностью сохранять свои иллюзии. Отнимите у любви иллюзию – и вы лишите ее пищи. Только вряд ли вам это удастся.
Кто был начисто лишен иллюзий, так это Жюли. Она четко знала, чего хотела от мужчины, и никаким сантиментам не позволяла изменить основную цель своих поисков – удовлетворить свою гордыню и алчность.
Похоже, она таки вытянула счастливый билетик. В последнее время ее видели исключительно в обществе одного мужчины. Это был румынский князь. По крайней мере, так он представлялся при знакомстве. Правда, за спиной шептались, что князь спекулировал абсентом и художественными полотнами. Но это были всего лишь досужие домыслы, ничем не подкрепленные. Из таких, которые неизменно плодятся вокруг более или менее знаменитых персон. Но деньги у него водились, это правда. И из Парижа князь готов был прихватить парижанку, чтобы превратить ее в княгиню. Держался князь со старомодным достоинством. Любил важничать, рассказывая о своих знаменитых пращурах; кичился достижениями предков – на военных фронтах и любовной ниве.
Кто-то из завсегдатаев потехи ради поинтересовался у князя, не дальний ли он родственник легендарному Дракуле. Но чувство юмора не принадлежало к добродетелям князя: он совершенно серьезно сказал: «Нет, не имею чести» и церемонно поклонился.
Жюли изо всех сил играла роль светской дамы, что вызывало легкую усмешку у всех, кто ее хорошо знал. О прошлой интрижке с Жожо Жюли не только молчала, а убила бы всякого, чей язык посмел бы произнести такую крамолу в присутствии князя.
Невольно роман Жюли повлиял и на отношения Оди с Жожо.
В отношениях с Жожо у Алена поначалу оставалась некоторая прохлада, но с каждым днем отчуждение становилась все меньше и меньше. Да еще и не известно, кто от этого инцидента выиграл, а кто проиграл. Оди считала невинно оскорбленным Жожо и была с ним особенно нежна. Ален стал подмечать на ее лице следы отрешенной мечтательности и какой-то отчаянной решимости. А вот Алена Оди стала немного сторониться. И делиться своими девичьими секретами перестала.
Ален страдал. Он готов был униженно просить любимую: «Не можешь любить – не люби! Но только не гони».
А вот Жожо ходил гоголем и был явно в прекрасном расположении духа. Опять не скупился на дружеские реплики в адрес Алена, как будто и не замечая его холодной враждебности.
И однажды, покидая после работы кафе, он не преминул заявить Алену следующее:
– Эй, приятель! Я сегодня жду в гости необыкновенную девушку!