Приключения Эллери Квина (рассказы). Дом Брасса

Крейн выглядел сконфуженным.

— Ну, я понимаю, что это звучит малоправдоподобно, но полагаю, что здесь заговорила примитивная расовая ненависть… В газетах писали, что Спарго был жесток к африканским туземцам…

Эллери закрыл глаза, чтобы скрыть насмешливые искорки. Затем он повернулся к мисс Икторп, которая ерзала на стуле, нервно барабанила по своей чашке и проявляла другие признаки нетерпения.

— Переходим к нашей звезде. Какова ваша версия, мисс Икторп? Весь день вы пытались поведать нам вашу теорию. Мы слушаем.

Девушка поджала губы.

— Вы, ребята, считаете себя очень умными. И вы тоже, мистер Квин, вы особенно… О, я признаю, что Джон и Уолтер продемонстрировали признаки яркого интеллекта…

— Может быть, вы выскажетесь поподробнее, мисс Икторп?

Она вскинула голову:

— Безусловно. Часы вообще не имеют отношения к преступлению!

Парни разинули рты, а Эллери довольно потер руки:

— Отлично! Я с вами согласен. Пожалуйста, объяснитесь.

Карие глаза девушки заблестели, а щеки стали пунцовыми.

— Все очень просто! — воскликнула она. — Спарго прибыл из Чикаго всего за час до своей гибели. Он провел в Чикаго полторы недели. Значит, этот срок он жил по чикагскому времени. А так как чикагское время отстает на час от нью-йоркского, это означает, что никто не переводил стрелки назад, — когда Спарго упал, часы показывали десять двадцать, так как, прибыв в Нью-Йорк сегодня утром, он не удосужился перевести стрелки вперед!

Крейн что-то невнятно пробормотал, а Бэрроуз покраснел как рак. Эллери казался опечаленным.

— Боюсь, джентльмены, что лавры достанутся мисс Икторп. Пока что она права. У вас есть что-нибудь еще?

— Естественно. Я знаю убийцу, и это не жена Спарго и не горничная-мулатка, — с раздражением сказала девушка. — Мы все видели, что порошок на лице мертвого Спарго был наложен очень аккуратно. Судя по состоянию его щек и бритвенных принадлежностей в ванной, он побрился непосредственно перед убийством. А как мужчина накладывает порошок после бритья? Как это делаете вы, мистер Квин? — Она бросила на него нежный взгляд.

Эллери выглядел удивленным.

— Пальцами, разумеется, — ответил он.

Крейн и Бэрроуз кивнули.

— Вот именно! — ликующе воскликнула мисс Икторп. — И что происходит? Я знаю это благодаря своей наблюдательности, а кроме того, старина Ики бреется каждое утро, потом целует меня, и я все замечаю. Наложенный пальцами на еще влажные щеки порошок покрывает кожу полосами и пятнами, в одних местах более, а в других менее плотными. Теперь посмотрите на мое лицо! — Все трое повиновались с различной степенью одобрения. — Вы ведь не видите у меня на щеках полос пудры, верно? А почему? Потому что я — женщина, а женщина использует пуховку. Однако ни в спальне, ни в ванной Спарго пуховки не было!

Эллери улыбнулся — почти с облегчением.

— Значит, вы полагаете, мисс Икторп, что последним человеком, видевшим Спарго, — очевидно, его убийцей — была женщина, которая наблюдала за его бритьем, а потом, возможно с притворной лаской, достала свою пуховку и приложила ее к его лицу, чтобы сразу после этого проломить ему голову каменным молотком?

— В общем, да, хотя я не думала об этом с такой точки зрения… Но психология указывает на вполне определенную женщину, мистер Квин. Жене никогда не придет в голову подобная нежность, даже притворная. Другое дело — любовница. Я утверждаю, что Джейн Террилл, любовница Спарго, которую я посетила всего час назад и которая отрицает, что пудрила лицо Спарго, убила его!

Эллери со вздохом поднялся и бросил окурок в камин. Трое гостей выжидательно смотрели на него и друг на друга.

— Прежде всего, — начал он, — я хочу сделать комплимент мисс Икторп за ее глубокие знания поведения любовниц. — Девушка негодующе пискнула. — Но должен признать, что все трое проявили незаурядную изобретательность. Я удовлетворен больше, чем могу выразить. Думаю, у нас будет отличная группа. Вы прекрасно потрудились!

— Но, мистер Квин, — запротестовал Бэрроуз, — кто же из нас прав? Ведь каждый предложил свое решение.

Эллери махнул рукой.

— Кто прав? В каких-то деталях все. Главное, что вы умеете наблюдать и связывать, хотя и в зачаточной стадии, причину и следствие. Что же касается решения, то, к сожалению, все трое не правы!

Мисс Икторп стиснула маленький кулачок.

— Так я и знала, что вы это скажете! По-моему, вы ужасный человек! Я считаю, что была права.

— Вот, джентльмены, отличный пример женской психологии, — усмехнулся Эллери. — Теперь слушайте внимательно. Вы все не правы по той простой причине, что каждый из вас использовал только одну нить, один ключ, одну цепочку умозаключений, полностью игнорируя другие элементы проблемы. Вы, Джон, утверждаете, что убийца — жена Спарго, только потому, что в ее альбоме имеется фотография, из которой вырезан кружок с двумя лицами. То, что это может быть всего лишь совпадением, вам, очевидно, не приходило в голову.

Вы, Уолтер, подошли ближе к правде, когда верно определили горничную-мулатку как владелицу часов. Но предположим, Агата Робинс случайно уронила часы в комнате Спарго во время его первого пребывания в отеле, а он нашел их и взял с собой в Чикаго. То, что Спарго носил часы горничной, еще не делает ее убийцей.

Вы, мисс Икторп, объяснили историю с разницей во времени, но проглядели важный элемент. Ваше решение зависит от наличия в комнате Спарго пуховки. Желая верить, что ее не было на месте преступления, так как это соответствовало бы вашей теории, вы провели поверхностный осмотр помещения и быстро пришли к выводу, что пуховки там нет. Но она есть! Если бы вы обследовали крышечку от целлулоидного футлярчика кисточки для бритья, то обнаружили бы в ней круглую пуховку, которой фабриканты туалетных принадлежностей снабжают в наш изнеженный век мужские дорожные несессеры.

Мисс Икторп хранила смущенное молчание.

— Теперь что касается правильного решения, — продолжал Эллери, милосердно отводя взгляд. — Как ни странно, все вы назвали убийцей женщину. Однако мне после обследования места преступления стало ясно, что убийца должен быть мужчиной.

— Мужчиной?! — воскликнули все трое.

— Вот именно. Почему никто из вас не задумался о значении восьми пуговиц и двух металлических предметов? — Эллери улыбнулся. — Возможно, потому, что они опять же не соответствовали вашим предвзятым теориям. В правильном же решении должно соответствовать абсолютно все… Но довольно брюзжать. В следующий раз вы справитесь лучше.

В куче пепла, не являющегося ни угольным, ни древесным, ни бумажным, были найдены шесть маленьких плоских перламутровых пуговиц и две чуть большего размера. Они могли относиться только к одному предмету — мужской рубашке, где шесть маленьких пуговиц находятся спереди, а две более крупных — на манжетах. Источником пепла была сожженная ткань. Следовательно, кто-то сжег в камине мужскую рубашку, не подумав, что огонь пощадит пуговицы.

Рубашка предполагает наличие мужских галантерейных принадлежностей. Металлические предметы в форме треугольника и кружка, несомненно, остались от дешевого галстука-бабочки, который продается уже завязанным.

Все трое смотрели ему в рот, как ребятишки в детском саду.

— Вы, Крейн, обратили внимание, что кровь стерта с ладони окровавленной левой руки Спарго, как будто он схватил ею какой-то предмет. Однако ничего испачканного кровью обнаружено не было. Мужская рубашка и галстук были сожжены. Вывод: борясь с убийцей уже после того, как его ударили по голове, Спарго ухватился рукой за воротничок и галстук противника, испачкав их кровью. Это подтверждают и следы борьбы в комнате.

Что же должен был делать убийца, когда Спарго умер, а его собственные воротничок и галстук испачкались кровью? Убийца мог принадлежать к одной из трех категорий: абсолютно посторонних, постояльцев отеля или гостиничных служащих. Что же он сделал? Сжег свою рубашку и галстук. Но если преступник — посторонний, он мог поднять воротник пиджака, скрыв пятна на достаточное время, чтобы покинуть отель, — ему было незачем тратить драгоценное время на сожжение рубашки и галстука. Если он — один из постояльцев, то мог бы сделать то же самое, пока не доберется до своего номера. Значит, он должен быть служащим.

Подтверждение? Пожалуйста. В качестве служащего он был вынужден оставаться в отеле и на виду. Что же ему было делать? Переодеть рубашку и галстук. Он порылся в открытом саквояже убитого — вы видели, какой там беспорядок, — нашел все необходимое и переоделся. Оставлять свою рубашку было рискованно — по ней его легко могли выследить. Поэтому, ребята, сожжение было неизбежным…

Галстук? Вы помните, что, хотя на кровати Спарго был разложен вечерний костюм, галстука-бабочки не было ни там, ни в саквояже, ни вообще в комнате. Очевидно, преступник воспользовался галстуком от вечернего костюма, а свой сжег вместе с рубашкой.

Мисс Икторп вздохнула, а Крейн и Бэрроуз ошеломленно покачали головой.

— Итак, я знал, что убийца — мужчина, служащий отеля и что он носит рубашку Спарго и его черный или белый галстук-бабочку. Но все служащие носят серые костюмы и серые галстуки, как вы заметили, придя в «Фенуик». Кроме… — Эллери затянулся сигаретой, — кроме одного человека. Уверен, что вы обратили внимание на несоответствие в его облачении… Поэтому, когда вы отправились выполнять задания, я предложил отцу обыскать этого человека — он казался наиболее вероятным кандидатом. Ну, мы обнаружили на нем рубашку и галстук-бабочку с йоханнесбургскими ярлычками, как и на прочей одежде Спарго. Я знал, что мы найдем это доказательство, — так как Спарго провел целый год в Южной Африке, и большая часть его одежды была куплена там, можно было ожидать, что украденные рубашка и галстук того же происхождения.

— Выходит, дело было закончено, когда мы только к нему приступили, — печально промолвил Бэрроуз.

— Но кто?.. — недоуменно осведомился Крейн.

Эллери выпустил облачко дыма.

— Мы добились от него признания через три минуты. Много лет назад Спарго, уже тогда неисправимый донжуан, увел у этого человека жену, а потом бросил ее. Когда Спарго остановился в «Фенуике» две недели назад, обманутый муж узнал его и решил отомстить. Сейчас он в камере предварительного заключения. Это Уильямс — администратор отеля.

Последовала пауза. Бэрроуз тряхнул головой.

— Теперь я вижу, что мы должны еще многому научиться, — сказал он.

— Очевидно, этот курс придется мне по вкусу, — пробормотал Крейн.

Эллери пренебрежительно фыркнул, однако покосился на мисс Икторп, которой следовало бы внести свой вклад в одобрение наставника. Но мысли девушки блуждали далеко.

— Знаете, — промолвила она, и взгляд ее карих глаз слегка затуманился, — вы никогда не спрашивали, как мое имя, мистер Квин!

Повешенная акробатка

Давным-давно, в инкубационный период человечества, задолго до появления метро, небоскребов и журнала «Верайети», когда мегатерий[5] бродил по лесам, Бродвей пролегал сквозь припорошенные снегом глыбы ледникового периода, а первый мюзикл только обдумывался каким-нибудь вислоухим, низколобым и волосатым импресарио, появился указ: «Акробат будет первым».

Почему акробат должен быть первым, никто не объяснял, но то, что подобная честь была сомнительной для каждого участника программы, в том числе для акробата, не оставляло сомнений. Даже на заре шоу-бизнеса понимали, что первый будет последним по числу аплодисментов. Во все века, при дворе монархов и на театральных подмостках, именно акробата, как бы его ни называли — фигляром, шутом, гаером, Арлекином или Пульчинелло, — бросали первым из его коллег по представлению на растерзание жаждущей развлечений публике, дабы подогреть ее аппетит к более изысканным блюдам. Вплоть до наших дней чудеса мускулатуры начинают демонстрировать после заключительного аккорда увертюры, что свидетельствует о необычайной покорности всего акробатического племени.

Хуго Бринкерхоф ничего не знал о причудливых свойствах его профессии. Ему было известно лишь то, что его отец и мать работали акробатами в странствующей труппе в Германии, что он обладал сильными и гибкими мышцами и что самое большое удовольствие ему доставляет зрелище сверкающей трапеции. Его трапеции, его Майры и снисходительных аплодисментов публики от Сиэтла до Окичоби Бринкерхофу было более чем достаточно.

Хуго очень гордился Майрой — маленькой и ловкой красивой женщиной, проворной как кошка и с похожими на кошачьи сонными зелеными глазами. Он познакомился с ней в офисе импресарио Брегмена, и сердце за великолепно развитой грудной клеткой подсказало ему, что это его женщина и его судьба. Именно Майра дала новое имя номеру «Атлант и компания», когда они поженились между третьим и четвертым представлениями в Индианаполисе. Именно Майра дралась когтями и зубами за лучшую рекламу. Именно Майра задумала и усовершенствовала их головокружительный финальный трюк. Гибкая фигурка Майры, вращающаяся на трапеции, и ее сонная улыбка сделали «Атланта и компанию» «акробатическим дивертисментом, приветствуемым от Восточного до Западного побережья», заработав им хвалебный абзац в «Верайети» и приведя их вместе с другими звездами, поставляемыми Брегменом, на лучшие арены.

Бринкерхоф — могучий Атлант — гордился тем, что все влюблены в его Майру. Никто не мог устоять перед ней. Баритон, участвовавший в музыкальном номере в Бостоне, чечеточник в Буффало, танцор в Вашингтоне… Были и другие: Текс Кросби — «поющий ковбой», Великий Горди — последователь фокусника Гудини, Матрос Сэм — комик. Они неделями выступали вместе в одной программе, и все обожали зеленоглазую Майру, а большой Атлант снисходительно улыбался и трепетал от глупой гордости перед их восхищением. Разве его Майра не была самой прекрасной женщиной и акробаткой во всем мире?

Но теперь Майра была мертва…

* * *

Той теплой весенней ночью тревогу поднял сам Бринкерхоф. Было пять утра, а его Майра до сих пор не вернулась в их комнату в театральном пансионе на Сорок седьмой улице. Он задержался с женой после заключительного представления в театре «Метрополь» на Коламбас-Серкл, чтобы попробовать новый трюк. Закончив репетицию, Бринкерхоф быстро переоделся и расстался с женой в их общей гардеробной. Он должен был встретиться с Брегменом и обсудить с ним условия нового контракта. Однако, придя в пансион, Бринкерхоф не застал там Майру. Он поспешил назад в театр, но двери уже заперли на ночь. Хуго ждал всю долгую ночь…

— Очевидно, она просто пошла побродить, приятель, — зевнув, промолвил дежурный лейтенант в полицейском участке на Западной Сорок седьмой улице. — Идите домой и ложитесь спать.

Но Бринкерхоф продолжал взволнованно жестикулировать.

— Она никогда так не поступала, — настаивал он со своим ужасающим немецким акцентом. — Я звонил в театр, но там никто не отвечает. Пожалуйста, капитан, найдите ее!

— Ох уж эти немцы! — вздохнул лейтенант, обращаясь к стоящему поблизости детективу. — Ладно, Болди, посмотри, что там можно сделать. Если она торчит в каком-нибудь притоне, дай этому верзиле разок в челюсть.

Болди и побледневший от тревоги гигант отправились на поиски и обнаружили театр «Метрополь» запертым, как и говорил Бринкерхоф. Было почти шесть утра, начало светать, и Болди затащил Хуго в ночной ресторанчик выпить кофе. Они ждали у театра до семи, пока не явился швейцар, старый Перк, и не открыл им двери. Пройдя за кулисы в гардеробную «Атланта и компании», они нашли Майру висящей на одной из водопроводных труб с грязной старой веревкой, крепкой, как стальной трос, обвитой вокруг ее хорошенькой шейки.

Атлант сидел неподвижно, стиснув голову руками, и смотрел на висевшее тело жены, походя в своем молчаливом горе на древнескандинавского бога.

* * *

Когда мистер Эллери Квин пробрался сквозь оживленно болтающую толпу репортеров и детективов за кулисы и убедил сержанта Вели, находящегося за закрытой дверью гардеробной, что он в самом деле тот, за кого себя выдает, то обнаружил своего отца, инспектора Квина, в душной комнатке перед группой взволнованных артистов и служащих театра. Было только девять утра, и Эллери негодовал сквозь зубы на нечуткость убийцы, вынудившего его подняться так рано. Но ни огромный сержант, ни маленький инспектор не обратили ни малейшего внимания на его жалобы, которые сразу же прекратились, как только Эллери бросил взгляд на то, что все еще свисало с трубы.

Исполинская фигура Бринкерхофа громоздилась на стуле перед туалетным столиком его жены. Глаза его покраснели.

— Я все рассказал вам, — бормотал он. — Мы репетировали новый трюк. Потом я пошел на встречу с мистером Брегменом.

Толстый импресарио кивнул.

— Это все. Я не знаю, кто… почему…

Басом sotto voce[6] сержант Вели перечислил разрозненные факты. Эллери еще раз посмотрел на мертвую женщину. Мышцы ее бедер и ног напряглись в трупном окоченении под трико телесного цвета. Зеленые глаза были широко открыты. Тело чуть заметно покачивалось в жуткой пляске смерти.

Эллери окинул взглядом присутствующих. Болди, участковый детектив, даже покраснел от неожиданной популярности у репортеров. Высокий, худой мужчина, похожий на Гэри Купера[7] и скручивавший сигарету рядом с Брегменом, «поющий ковбой» Текс Кросби, прислонившись к грязной стене, с суровой неприязнью взирал на Великого Горди. У Горди были напомаженные черные усы, ястребиный нос, черные глаза и длинные, оливкового цвета пальцы. Под усталыми глазами комика Сэма темнели круги — он выглядел так, будто нуждался в выпивке. А вот Джо Келли, администратор, явно в ней не нуждался — от него пахло как от пивоваренного завода, и он бормотал себе под нос какую-то пьяную ругань.

— Сколько времени вы были женаты, Бринкерхоф? — спросил инспектор.

— Два года. Мы поженились в Индианаполисе, герр инспектор.

— До того ваша жена когда-нибудь была замужем?

— Nein.

— А вы раньше были женаты?

— Nein.

— У нее или у вас были какие-нибудь враги?

— Gott, nein![8]

— Вы с ней были счастливы?

— Как два голубка, — пробормотал Бринкерхоф.

Эллери приблизился к трупу и посмотрел вверх. Запястья и лодыжки с напряженными венами были стянуты испачканными губной помадой полотенцами. Ступни болтались на расстоянии ярда от пола. У одной из стен стояла старая стремянка — взобравшись на нее, можно было легко перебросить через водопроводную трубу веревку и подвесить на ней тело.

— Стремянку нашли у этой стены? — шепотом спросил Эллери у сержанта, остановившегося рядом и с интересом разглядывавшего труп.

— Да. Она обычно стоит у распределительного щита.

— Тогда это не самоубийство, — заявил Эллери. — По крайней мере, уже кое-что.

— У нее хорошенькая фигурка, — с одобрением произнес сержант.

— Ты просто упырь, Вели! Хорошенькая не фигурка, а проблема.

Грязная веревка словно заворожила Эллери. Она была дважды туго обмотана вокруг шеи убитой, скрывая кожу, как железное ожерелье женщин Убанги.[9] Под правым ухом виднелся крупный узел; еще один узел прикреплял веревку к трубе сверху.

— Откуда взялась эта веревка? — внезапно осведомился Эллери.

— Из старого сундука за кулисами. Он уже много лет стоит в бутафорской. Какой-то артист оставил его там. Хотите взглянуть?

— Верю вам на слово, сержант. Значит, в бутафорской?..

Отойдя к окну, Эллери снова посмотрел на присутствующих.

Бринкерхоф продолжал бормотать, как счастливы они были с Майрой и что он сделает с этим verfdammter Teufel,[10] который свернул ее хорошенькую шейку. Его кулачища судорожно сжимались и разжимались.