Уставшая от любви

– И что же Вадим?

Из спальни я уже перебралась в кухню, чтобы можно было спокойно разговаривать с подругой.

– Вадим, как всегда, один, – хохотнула она. – И спрашивал о тебе. Смотри, Натка, отобью.

– Как можно отбить то, что мне не принадлежит? Забирай.

– Послушай, ты все равно сейчас одна…

– Да почему ты так решила?

– Я твоего муженька, что ли, не знаю? Пока круг почета по всем клубам и тусовкам не сделает, домой не вернется. Время детское. Даже если предположить невозможное, что он вернется домой, это будет глубокой ночью, а то и под утро, ты сама рассказывала. Позвонишь ему и скажешь, что ночуешь у меня. Он проверять не станет, не такой человек. Зато ты вместо того, чтобы грустить, повеселишься от души. Ты же знаешь, у Машки собираются только наши. И о тебе все спрашивают. – Она перешла на шепот: – Ты не представляешь, как тебя все любят, как восторгаются твоими ресторанами! Даже те, кому не по карману твое меню…

В этом была вся Катя. Обязательно скажет правду в глаза. Но цены ценами, а настроение мое действительно было хуже некуда. Я вспомнила веселую формулу Жорж Санд о лучшей гигиене души и тела и решила отправиться к Машке.

– Я приеду, – сказала я, чувствуя, как волна радости в предвкушении встречи со школьными друзьями накатила на меня. – Что привезти?

– Да себя привези! – воскликнула радостно Катя. – Народ, Натка приедет!

И телефон отключился. Должно быть, Катька на радостях нажала случайно на кнопку.

Я вернулась в спальню, чтобы посмотреть, как там Сережа.

Как же сладко он спал. И как красив был во сне, даже в полумраке лунной голубоватой ночи. Я едва удержалась – хотелось поставить печать своих губ на объекте личной собственности. Или нет, мне тогда хотелось поцеловать его, как целуют красивую вещь, картину, цветок.

Сейчас я жалею, что так и не сделала этого, не прикоснулась. Он остался в моей памяти таким – спящим нецелованным ангелом, свернувшимся под одеялом.

Я сняла пижаму, надела черные брюки, красную тунику из кашемира и сандалии на невысоком каблуке. К ним полагалась большая красная сумка, куда я сложила все мелочи для ночного пикника плюс легкие сигареты – я держу их для компаний или на случай особого настроения, потому что сама курю мало. Собрала корзинку с водкой, жареными перепелками, сыром, ветчиной, положила коробку норвежской маринованной селедки, еще кое-что по мелочи из деликатесов. Потом вышла из дома, тихонько притворив за собой дверь, чтобы не разбудить мужа, спустилась на лифте в гараж и выехала со двора в ночную Москву.

Москва, сверкающая, огромная, величественная и манящая, какой я ее люблю, обняла меня своими пустынными улицами и проспектами и долго не выпускала, заставляя то мчаться на огромной скорости, то петлять по улочкам, пока, наконец, я не вырвалась на просторы Подмосковья. Темно-синее небо проглотило меня вместе с машиной, в которой надрывался страстный Джо Кокер. Он, этот музыкант от бога, и вдохновил меня на эту ночную прогулку, заставил сердце биться быстрее и пробудил задремавшее было чувство. Я думала о Сергее, и по щекам текли теплые слезы.

Глупо отпираться – я ехала на встречу с друзьями, чтобы увидеть другую, нормальную жизнь. Надеялась с ними и среди них найти ответ на мучившие меня вопросы.

Я въехала в лес, опустила окна, и в салон хлынул прохладный хвойный воздух. Где-то здесь моя веселящаяся компания, ведь я довольно хорошо помнила дорогу к Машкиному загородному дому. Но кругом было тихо, все вокруг спало. Даже лес уснул. Окна домов в проулке, куда я выбралась, тоже не светились.

Куда все подевались? Я набрала Катю.

– Где же ты? – прокричала она в трубку, стараясь перекрыть музыку.

– Как где? Я уже в Ковригине. Но здесь тишина, никого нет.

– Наташа, дорогая, что ты вдруг в Ковригине делаешь?

– Разве Машка не в Ковригине живет? – Мне показалось, что волосы на голове зашевелились змейками. Мне стало не по себе, словно я схожу с ума и медленно осознаю это. – Машка Щукина, да?

– Да, конечно, только она давно уже свой дом в Ковригине продала и купила в Улитине.

– А почему же ты мне ничего не сказала? И что мне теперь делать?

– Даже не знаю, дорогая. От Ковригина до Улитина километров сто тридцать. Ох, Натка, это я во всем виновата, честное слово. Я аж протрезвела, все равно что не пила. Но откуда мне было знать, что ты не в курсе? Вадик, представляешь?

Я отключила телефон, развернулась и поехала в сторону трассы. Подумаешь, сто тридцать километров. Я люблю дорогу, люблю скорость, люблю ночную езду, когда во всем мире существуем только я и моя машина.

Жаль, конечно, что так все получилось. Когда я приеду, все будут окончательно пьяными или такими веселыми, что и не узнают меня.

Я вежливо попросила Джо Кокера удалиться, и в салоне зазвучал Моцарт, «Волшебная флейта». Уж не знаю почему, но ария Царицы Ночи снова выжала из глаза слезу. Становлюсь без меры чувствительной или у меня окончательно расшатаны нервы.

Я решила сама позвонить Вадиму Сажину.

– Что, путешественница, куда тебя занесло? – Я услышала родной голос и улыбнулась.

– Вадик, я скоро буду. Надеюсь, вы еще не уснете к тому времени.

Он молчал, а я слушала гитарные переборы.

– Машка играет? Господи, как же давно я вас не видела!

– Ждем-с, – отозвался он. И другим, почти интимным тоном добавил: – Я тебя жду.

3

– Мы ждали тебя, как праздник. Да-да, правда! Никто особенно и не пил, так, сидели, разговаривали, пели под гитару. Машка была в ударе, она пела свои песни, такие душевные, что мы почти плакали. Она очень талантливая, Машка. И красивая.

Катя вдруг замолчала, как человек, который сказал что-то бестактное.

– Катя, ты чего? Конечно, Машка красивая.

Мы продолжали вспоминать ту ночь. Должно быть, в то самое время, когда мы там, в Улитине, пили и пели, кто-то приступил к расправе с Сережей. Или он сам проснулся и поехал куда-то, чтобы встретиться с тем, кто по какой-то причине пожелал ему смерти.

– Честно говоря, я не ожидала, что ты, моя дорогая подружка, так быстро позволишь увести себя на второй этаж.

Я до сих пор недоумевала, как это Катя решилась переспать с нашим общим другом Валей Трушиным.

– Да он мне такие стихи читал, такие слова на ухо говорил… Сама не знаю, как мы оказались в кровати. Все это помнится смутно. Меня теперь другое беспокоит.

Катя бросила на меня многозначительный взгляд.

– В каком смысле другое?

– Думаю, ты все правильно поняла.

Но я как раз ничего не поняла. Разве что логика подсказала, что может случиться после ночи с мужчиной.

– Ты что, залетела?

Это была совершенно абсурдная, на мой взгляд, версия, но она кивнула и посмотрела на меня виновато.

– Катя, я не верю своим ушам. Ты, сама серьезность, осторожность и аккуратность!

– Вот поэтому. Я же не собиралась ни с кем спать, потому и не подготовилась.

– И что ты намерена делать?

– Аборт, что же еще? Зачем мне ребенок? Я не замужем, и мне приходится самой зарабатывать на жизнь.

– Катя, пожалуйста, не говори так. Ты знаешь, я готова отдать тебе целый ресторан, только бы ты и ребенок ни в чем не нуждались!

Я говорила это вполне искренне: уж для кого-кого, а для Катьки мне вообще ничего не было жалко. Она мой самый близкий и любимый человек. В сущности, ближе Сережи, хотя сравнивать их не имеет смысла – это параллельные ряды отношений, которые никогда бы не пересеклись. Но наша с ней дружба – святое.

Другое дело, что Катя никогда бы не приняла от меня ничего в подарок. Сколько раз я предлагала ей долю в бизнесе, объясняла, что мне самой будет спокойнее, если я буду знать, что часть ресторанов принадлежит ей. Но она категорически отказывалась. Я понимала ее: она не желает быть никому обязанной, даже мне, самой близкой подруге. Однако завещание я составила таким образом, чтобы все мое имущество досталось ей. Она ничего об этом не знала, не знал и Сережа. При всей своей любви к нему я не могла рисковать ресторанами и слишком хорошо представляла, что станет с моими «Мопра» и «Консуэло» после моей смерти. Сережа продаст их по дешевке, и из них сделают обычные московские кабаки. Слишком много сил и средств я потратила на них, чтобы вот так довериться моему алчному и беспринципному мужу.

До сих пор не могу разобраться в своих чувствах. Да, я безумно его любила, готова была сделать все, чтобы он только был счастлив, чтобы ни в чем не нуждался. Но мой мозг, пусть и пораженный вирусом страсти, все же функционировал и не давал мне превратиться в полную дуру. Когда-нибудь я непременно сказала бы ему об этом завещании. Я даже представляла себе его реакцию. Думаю, он врезал бы мне. Он такой, просто почти никто не знает его таким. Меня он, конечно, не бил, но я знаю о судьбе его первой жены: мой сыщик без труда разыскал ее где-то под Оренбургом, куда Сережа ее отправил, как в ссылку. Вот ее-то он, молодой нервный артист из Подольска, отиравшийся в павильонах «Мосфильма» в надежде быть замеченным, поколачивал. Он даже вырвал ей как-то клок волос, и рана потом долго не заживала. Тогда ему не везло, он никак не мог найти себя, много пил, ходил по дешевым шлюхам, а досаду вымещал на влюбленной в него юной жене Тане Куликовой. Кто знает, может, он ее и прибил бы окончательно, если бы его не заметили в массовке, не пригласили на пробы исторического фильма, где он сыграл небольшую роль подлеца, циничного и коварного слуги. Кто поручится, что он не сыграл в этом фильме самого себя?

Какого труда мне стоило уговорить Катю взять денег у меня, а не в банке, чтобы открыть собственное кафе. Конечно, я надеялась, что она согласится принять эти деньги в дар, но просчиталась: Катя исправно каждый месяц переводила сумму в покрытие долга на мой счет, и ничего я поделать с этим не могла. В этом вся Катя. Единственное, что она готова была принять, – мои советы, как обустроить кафе. И еще она не отказалась дружить с моими поставщиками, которые делали ей – по моей, конечно, просьбе – немалые скидки.

И вот теперь эта беременность.

– Послушай, откуда ты знаешь, что беременна, если прошло всего десять дней? Может, это просто задержка?

– Блюю, – кротко ответила она, опустив голову. – И это ведь не первая моя беременность. Ты знаешь, у меня дважды были выкидыши.

– Катя, давай оставим ребеночка, – взмолилась я. – Если ты не чувствуешь в себе силы растить его, отдай его мне.

Я уже видела колыбельку с качающимся в ней младенцем, и сердце мое позабыло даже об исчезновении Сережи – так я была счастлива.

– Не знаю, я подумаю. Мне тоже не хочется убивать. – У нее дрогнул голос. – Думаешь, я не хочу ребенка? Просто мне страшно.

– А Валя? Как он относится к тебе?

– Да откуда мне знать? Так, перепихнулись по пьяни.

– Не говори так! Валя хороший. И не женатый к тому же.

– То-то и оно, что не женатый. А почему? Ему за тридцать.

– Так не за пятьдесят же. Просто не встретил свою судьбу. А может, как раз теперь и встретил! Он раньше оказывал тебе знаки внимания?

– Не знаю, не замечала как-то. Да и вообще, Ната, ты посмотри на меня: кто на меня на трезвую голову польстится? Как в том анекдоте: я столько не выпью…

Она улыбнулась краешком губ. А мне так захотелось ее обнять, прижать к себе, успокоить.

– Обещай, что пока ты ничего делать не станешь.

– Хорошо. Но что-то подсказывает мне, что я снова скину.

– А это мы еще посмотрим. Завтра же поедем к моему гинекологу и начнем действовать. И потом, надо же быть уверенной, что это действительно беременность.

Уже на последних словах я снова словно вошла босиком в ледяную воду – вспомнила Сережу. Следователь Мишин, которому я щедро приплачивала, чтобы он занимался делом моего мужа круглосуточно, приехал за нами и отвез в морг.

К счастью, убитый выстрелом в сердце мужчина не был Сережей. Но пока мы с Катей курили на свежем воздухе, к моргу подъехала машина, из которой вышла молодая женщина, растрепанная, с опухшим от слез лицом. Ее поддерживал пожилой мужчина, лицо которого выражало боль. Они вошли в морг, и почти сразу же оттуда, из одного из открытых и невидимых нам окон, раздался душераздирающий женский вопль…

– Поедем отсюда, – сказала Катя.

– Дождемся Мишина. Он же сказал, что есть кое-какая информация.

Мишин, среднего роста молодой мужчина с умными глазами и быстрыми движениями, вышел из дверей морга бледный.

– Скажите, Мишин, из-за чего вы там застряли? – спросила Катя, переживая за меня. – Не очень-то приятно вас тут дожидаться.

– Извините. Работа. Надо было оформить опознание. Эта женщина, вы, думаю, ее слышали, тоже разыскивала мужа, и это дело, – он кивнул головой в сторону морга, откуда продолжали доноситься звуки женской истерики, – тоже мое.

Мы поехали в следственный комитет. Мишин по дороге сказал, что на нашей даче в Лобаново в саду кое-что нашли, что может как-то пролить свет на расследование. Заинтриговал нас с Катей.

Однако в его кабинете со мной случился настоящий шок. Хотя я изо всех сил старалась не показывать вида, что взволнована, что у меня паника.

Мишин рассыпал по столу фотографии, и первое мое впечатление было – порно. Какие-то голые тела, лиц не видно…

И только при ближайшем рассмотрении я вдруг поняла, что это за фотографии. Я почувствовала, как щеки мои запылали. Нет, это были не копии тех фотографий, что приносил мне в своем клюве мой сыщик, где были изображены мой муж Сережа и его любовницы. Все было куда круче и страшнее: это была я с мужчиной. Не с Сережей.

– Что вы можете рассказать об этих фото? – спросил меня Мишин скучным тоном.

Катя, которой было позволено находиться рядом, тоже внимательно просматривала фотографии. Она, к счастью, не проронила ни звука.

– Получается, что за мной следили, – сказала я после паузы, соображая, как следует себя вести, тем более что судьба сделала мне такой роскошный подарок – лица мужчины невозможно было разглядеть!