Призраки Припяти

— Приехали, головастик, вылезай!

— Уже? — с натугой зевнув, спросил я.

— Мы в деревне, в двадцати километрах от Припяти, — сообщил Лысый, оттесняя Леху. — Ты иди, помоги с Патриком. Как спалось, Нелюдь?! Комфортно было?

— Соседство монтировки сказалось, — проворчал я и попытался приподняться, но не смог. Затекшее тело не слушалось, багажник, хоть и просторный, был завален инструментами, канистрами с топливом и каким-то хламом.

— Видимо ты был с нею недостаточно нежен, — поучительно сказал Лысый и легко вынул меня из багажника, подхватив подмышки. — Знаешь, надоело мне все это ужасно. Всю черную работу приходится делать самому. С тобой возиться самому, от бандитов защищаться самому и еще раненных за собой таскать… Стой ты, куда заваливаешься!

Я поморщился от отчаянного, полного боли крика — Леха вытаскивал из машины Патрика.

— Совсем плох водила, — Лысый почесал толстую переносицу. — Пуля всегда дура, ее проделки уродливы. А уж когда из крупного калибра, так все всмятку и ткани и кости. Как он еще жив, ума не приложу. Ладно, черт с ним, добро пожаловать в деревню Прокофьево. Шесть домов, три коровы, один трактор.

— Сойдет, — я переступил с ноги на ногу и прикусил губу от боли. Черт возьми, лишения жизни, конечно, воспитывают в человеке несгибаемый дух, но я чертовски устал, что меня все время бьют! Езда в скрюченном состоянии в багажнике не дает отдыха и не прибавляет оптимизма в жизни. Более того, теперь я с удивлением понял, что дремота, завладевшая мной, была навязанной чем-то или кем-то, если бы моя воля не была подавлена, я бы лучше поразмыслил над сложившейся ситуацией, чем вот так бездарно растратил понапрасну время.

Меня замутило, когда передо мной проплыли две призрачные тени.

— Мои девочки — лучшие! — с гордостью сказал Лысый. — С ними не шути…

— Кто? — отступая на полшага, спросил я. — Ты ведь знаешь…

— А тебе все расскажи, да покажи, — рассердился Лысый. — Какая тебе разница, кто на нас напал! Думай о том, что ты должен сделать, а об остальном не беспокойся. Не твое это дело, Нелюдь. Ты сам жив, здоров, вот и молчи, нечего жаловаться!

— Кто?! — выйдя из себя, рявкнул я и Лысый, к моему удивлению, отшатнулся, оступился, споткнувшись о камень и рухнул задом на грязную дорогу. На лице его отразилось искреннее изумление, призраки шатнулись ко мне, но в наступление не перешли, так и застыли между нами.

Тут и подоспел Леха, сбил меня с ног, после чего с видимым удовольствием взялся пинать, приговаривая с чувством:

— Будешь знать, как хамить! Будешь знать…

Я заслонил локтями лицо, большее было выше моих сил.

— Хватит, Леша, — спокойно приказал Лысый, поднявшись. — Я разве просил тебя его бить? Не ссорился бы ты с ним, он ведь Нелюдь, еще вздумает отомстить. Эй, ты знаешь, что ты Нелюдь, а?

Я промолчал, потому что его вопрос не имел для меня никого смысла, а еще потому, что жутко болели ребра, и дышать стало неимоверно трудно. Потому что ненависть, переполнявшая меня, грозила вылиться в поток ругательств, которые показались бы Лысому и компании жалкими и неимоверно забавными. Придет время и я на деле им все докажу, чего сейчас по посту слова тратить?..

Глава 4. Сквозь прошлое

Он всегда так делал. Макар часто упрекал приемыша в том, что он обалдуй; Макар де приютил его, обогрел, накормил, а Дима все сторонится его. Мальчик старался один на один не называть Макара отцом, а при людях звал его папой лишь по несчастной необходимости. Впрочем, когда Макар тяжело заболел, он понял, что ошибался. Дима, будто совсем взрослый, взвалил на себя хозяйство, заботу о его жене и дочери. Он каждый вере подходил к нему, садился и горячая тяжесть сваливалась с груди уже немолодого Макара. Мальчишка обладал удивительным даром, и щедро растрачивая свои слабые, детские силы на него…

Через несколько дней, когда Макар начал оправляться от воспаления легких, от которого в деревнях и лечить то не умели, он удержал мальчугана за запястье и сказал:

— Не подходи ко мне больше.

Дима некоторое время смотрел на него мутными от усталости и изнеможения глазами, а потом глупо спросил:

— Но почему?

— Потому что ты мой сын, и я не хочу, чтобы ты умер. Я был неправ, когда ругал тебя. Да ты на себя посмотри! Ты же все силы на меня тратишь! А ну живо на кухню и поешь, а потом спать!

При этом он улыбнулся, а жена его оторвалась от вязания и вгляделась в приемыша глазами, полными благодарности и страха. Этот мальчик удержал ее мужа на белом свете, но по ночам он иногда принимался страшно кричать и звать свою мать, а с утра не помнил ничего из того, что ему снилось. Лишь одна Вовка не боялась его и все хватала за руку, когда мальчик начинал метаться в кровати…

Примерно через месяц после выздоровления хозяина, жизнь мальчика в теплой избе дядьки Макара кончилась. Ранним утром Макар разбудил Диму еще до сумерек и велел собраться, чтобы уезжать.

Они запрягли пегого мерина Сура в сани, собрали узелок с едой и самогоном, оделись тепло и поехали куда-то. Сур, выйдя за околицу, заупрямился, встал, как вкопанный, предчувствуя долгий путь, но Макар протянул его поперек хребта поводом, и мерин нехотя двинулся с места.

Их путешествие показалось Диме бесконечным, потому что стояли крепкий февральские морозы, мир вокруг казался однообразно белым, дыхание застывало в воздухе. Конь, пробираясь по глубокому снегу бездорожья, едва волочил ноги, все больше выбиваясь из сил. Мальчик грел руки в длинной шерсти Лиса и думал о Вовке. Ему было очень грустно расставаться с ней.

Они проезжали одну деревню за другой, останавливались на ночлег и отдых, но вскоре снова отправлялись дальше, оставляя за собой такой далекий и неправдоподобно уютный дом. Макар много пил с разными людьми в деревнях, а, прощаясь, всегда напоминал, ну… ты меня не видел.

Уже потом Дима понял, что путь до города занял что-то около недели вместе с тем днем, который путешественники провели у очередного друга Макара. Двинуться дальше не было никакой возможности — коню требовался отдых, да и Макару тоже, а, кроме того, на улице разыгралась жуткая метель так, что в двух метрах все тонуло в снежном, бешеном хороводе.

Но тогда для мальчика путь растянулся в долгие месяцы и Дима даже не смог радоваться, когда они, наконец, добрались до Малаховки. Его уже тогда гордо величали городом, но на самом деле это была большая деревня с десятком кирпичных пятиэтажек. Макар зашел в первый попавшийся магазин — маленькую бакалею, бедную, как и сама деревня. Полупустые прилавки покрывала пыль, цветок на низком подоконнике увял от холода. Диму Макар оставил у входа ждать и приглядывать за санями. Он долго разговаривал с хозяином магазина, а потом выглянул на улицу:

— Пес остается в санях, а ты, Димка, иди сюда…

И когда мальчик вошел в магазин, Макар сказал ему, указывая на пузатого, высокого мужчину в сером переднике:

— Вот, Дима. Ты умный парнишка, тебе нельзя больше у меня жить. Этот добрый человек согласился дать тебе работу. Будешь делать все, что он скажет. За это он будет кормить тебя и твоего пса и разрешит вам ночевать в магазине под прилавком.

Потом Макар вышел, и Дима как привязанный последовал за ним, потерянный и ничего не понимающий.

— Обо мне не вспоминай, — шепнул ему Макар на самое ухо, сгоняя пса с саней. — Никому не болтай о своем родстве. Ты же взрослый мальчик и понимаешь, что за тобой охотятся. Смотри, не зли хозяина, иначе окажешься в чужом городе совершенно один. В такие морозы тебе просто не выжить. Нож свой никому не показывай — отымут. Держись, сынок, я знаю, ты справишься. Если почуешь беду, если кто-то начнет тебя вдруг разыскивать, начнет называть знакомые имена — беги без оглядки. Постарайся наладить по городу связи, чтобы быть в курсе происходящего. Ну, давай!

Он взял под уздцы мерина и поворотил его, потом вскочил на сани и огрел животное концом поводьев. Мерин недовольно задрал голову и побежал вялой рысью, раскидывая неглубокий дорожный снег.

Дима долго стоял у входа в магазин, пока Макар не исчез из виду и потом еще долго, пытаясь понять, как же ему теперь быть. Он с Лисом остался совершенно один в чужом месте…

— Эй, парень, сюда поди, — грубо позвал хозяин бакалеи.

Мальчик, понурившись, поплелся к нему.

— На, — продавец протянул Диме кожаный намордник. — Одень на своего пса.

— Но он не кусается, — возмутился Дима.

— Одень немедленно и затяни потуже, я не хочу, чтобы в моем магазине была собака без намордника! — Взревел хозяин магазина.

— Но он будет охранять ваш магазин! — Дима сделал последнюю попытку спасти Лиса от неволи, но мужик так раздулся и покраснел, что он с неохотой все же надел на Лиса намордник. Пес обалдело смотрел на то, что с ним делают, а потом начал мотать мордой — ему не понравилось новшество.

А через секунду Дима пожалел о своей нерасторопности, потому что на его плечо опустилась короткая палка — отпиленный кусок рукоятки лопаты или косы. Удар дубинки свалил его на пол. Пес зарычал и бесстрашно бросился атаковать, но был отброшен точным ударом ботинка. Он вскочил и налетел снова, но получил страшный удар по голове…

— Вшивые щенки! — презрительно выплюнул мужчина. — Звать меня Хозяином, не мешкать, делать что скажу. За невыполнение — наказание; за непослушание — наказание; за наглость — наказание; за воровство — наказание. Попытаешься снять намордник псу — его пристрелю, тебе — наказание. Ты все понял?!

Он нагнулся и пренебрежительно сдернул с мальчика шапку и новенький шарфик, связанный ему на дорогу Вовкой.

— Это тебе не понадобиться, будешь закаляться. Понял, что я сказал?!

— Да, — растеряно отозвался Дима, пытаясь подняться.

— Да, Хозяин! — еще один удар пришелся поперек спины. — Понял, щенок?!

— Да, Хозяин! — на этот раз он не спешил подниматься, наученный горьким опытом.

Было не столько больно, сколько обидно. Непрошенные слезы сдавили горло, выжигая силы. Почему так?! Как мог дядька Макар отдать его в лапы этого чудовища?! Почему он уехал. Что теперь будет с ними? Лис тихо скулил, вряд ли он мог подняться после такого удара. Диме хотелось перегрызть Хозяину глотку, но он не мог. Оставалось ждать…

Мальчик не проронил ни одного лишнего слова. Хозяин велел ему вымыть пол — он вымыл; Хозяин велел отвести пса на задний двор — он выпросил для Лиса место в теплой подсобке. За эту просьбу Хозяин приказал мальчику вычистить выгребную туалетную яму и лишил его еды на три дня. Дима работал грузчиком и уборщиком, он бегал по поручениям и вызнавал цены в соседних магазинах, он мыл посуду и таскал воду. Слава богу, у Хозяина хватало ума кормить пса. Сам Дима ел один раз в день и то какие-то отбросы. Хозяин давал им с псом по миске — одна больше (для пса), другая меньше раза в два — чего-то мутного, с какими-то комьями, где угадывались и картофельные шкурки и греча и просо и геркулес. Псу в миску Хозяин неизменно добавлял тушенку, мальчику нет. Дима ни разу не поменял миски местами. Он никогда не жаловался и ничего для себя не просил.

Без шапки он очень быстро простудился и его стал постоянно мучить тяжелый кашель. Его веселость увяла, погребенная под гнетом повседневности и безысходности. Он был грязен и постоянно голоден.

Как-то сердобольная старуха, зашедшая в полупустую бакалею, дала мальчику яблоко со сморщенной шкуркой. Ничего вкуснее в преддверии весны он не ел. Это был, наверное, самый счастливый день той страшной зимы.

Потом пришла весна, и стало попроще. Во всяком случае, было не так холодно. Хозяин отрядил Диму копать огород под картошку и парники, но и кормить начал приличнее. Мальчик стал ходить не только за магазином, но и по хозяйству дома. Теперь он был предметом насмешек и злых шуток. Две дочери Хозяина забрасывали его камнями и смеялись всякий раз, когда он начинал мыть пол в избе, жена Хозяина норовила пнуть, а старший сын смотрел на него презрительно сверху вниз и этот взгляд был обиднее тысячи брошенных камней и колких слов.

Сначала Дима начал выпускать тайком Лиса, чтобы тот мог поохотиться и наесться, но после того, как Лис приволок зайца, на теле Димы прибавилось с десяток лишних шрамов от хворостины.

Мальчик жил у Хозяина долгие полтора года. Он рос и крепчал, суровые условия жизни и постоянный труд делали его твердым в поступках и выносливым, хотя иной давно бы уже сломался.

Однажды ночью он вылез из-под прилавка, где спал в обнимку с теплым Лисом. Пес был без намордника — ночью и во время еды Диме позволялось снимать намордник со своего друга. Пес взволнованно поднял голову.

Мы куда-то идем? — отчетливо отразилось в его глазах.

Дима открыл узкое окно в складском помещении и подсадил туда пса. На ночь их запирали, но небольшое окно, заставленное стеллажами, закрыть от худощавого мальчишки было невозможно. Хозяин не допускал возможности, что мальчик может решиться сбежать.

Бабье лето было в самом разгаре и, не смотря на осень, ночь была теплой, шумной и ясной. Черный купол неба выгнулся дугой, усеянный мириадами звезд и Дима, совсем забывший, что такое настоящая жизнь, замер с открытым ртом, вглядываясь в космическую безграничность. В этот момент ему казалось, что небо вот-вот обрушится ему на голову звездным дождем. Он был потрясен и захвачен ужасающе острым ощущением одиночества.

Пес убежал к дереву и что-то там тщательно вынюхивал, довольный ночной прогулкой. Его не волновали те страсти, которые сейчас бушевали в душе его хозяина.

Шепотом позвав Лиса, Дима пошел прочь от бакалеи в сторону центра деревни. Он с удивлением смотрел на то, как она разрослась за прожитый здесь год. Повсюду были стройки, грузовики, меся колесами глину, рычали моторами, фундаменты были подсвечены скудным светом, но и этого света хватало. Дима с изумлением узнал, что на стройках люди работают и ночью. Гремели трубы, грохотали бетонные плиты, скрипели краны, сыпались рои искр от сварочных аппаратов. Ничего подобного в своей жизни он конечно не видел. Он провел с пол часа, наблюдая за тем, как кропотливо и незаметно, но неотступно стоится жилой дом. Для него грандиозность происходящего было не передать словами.

Город жил. Дима вслушивался в звуки и привыкал. В деревне-то по ночам все спали, а тут… В подворотне пьяно смеялись, из динамиков доносилась приглушенная, однообразная музыка. Дима как зачарованный пошел на этот звук и оказался перед высоким крыльцом с мигающей голубым огоньком вывеской: Бар Белое Озеро. Около крыльца стояла большая нетрезвая компания, из-за приоткрытой двери бара слышалась та самая музыка, к которой прибавился монотонный говор десятков людей. Потом зазвенело разбитое стекло, кто-то загоготал.

Пес поднял голову и приглушенно заскулил, словно бы спрашивая. Дима прекрасно понял его — Лису не хотелось туда идти, не хотелось подходить к пьяными и подниматься в бар. Это казалось ему опасным.

— Можешь побыть тут, — смело предложил Дима псу и уверенно пошел вперед. Лис, тяжело вздохнув, последовал за ним…

— Деревня почти мертва, — задумчиво проговорил Лысый, оторвав меня от воспоминаний. — Молодежь подальше от Припяти бежит и некому их винить. Здесь не долго и из ума выжить.

Мы остались на улице совсем одни. Леха и водитель Игорь уволокли раненого Патрика в какую-то избу. — Но мы с тобой все изменим, после нашего подвига все будет по-другому.

Меня передернуло от отвращения.

— Размечтался, — хмуро процедил я и сплюнул кровавую слюну.

— Слышь, Нелюдь, тебе чего, совсем не больно?!

— С чего бы? — я осторожно поводил головой из стороны в сторону, пытаясь остановить вращение мира и избавиться от гула в ушах. Вместо этого меня затошнило.

— Да ты все молчишь… тебя бьют — ты молчишь, тебя режут — ты молчишь. Может, тебе и не больно вовсе? Прямо феномен какой-то. А я, знаешь ли, страсть как люблю изучать феномены. Вот и давай поизучаем твой.

Лысый достал нож, отнятый у меня еще давно Лехой и Семом, и хищно уставился на мне в лицо.

— Я так понимаю, — медленно пробормотал я, — что напоминать тебе о счастливом избавлении от неминуемой смерти на дне карьера бессмысленно…

— От чего ж?! — Лысый распрямился, убрал нож и хитро покосился на меня. — Ты все же оказался не полнейшим идиотом, как я думал. Если тебя к стенке ставить, ты вполне начинаешь усваивать уроки!

— Ты о чем?

— О том, что я тебя научу относиться к долгам серьезно. Научу выцарапывать их силой и убеждением!

— А пошел бы ты куда подальше, — выдохнул я и поднялся, скрипнув зубами.

— Патрик не жилец, часа через два сдохнет, как миленький. Бросить его… но нет, на ночь глядя мы в Припять не поедем. Не успеем, а уж когда там действительно опасно, так это ночью…

Лысый выпил залпом стакан самогона и даже не поморщился, откусил кусок репы и замер, вслушиваясь в душераздирающие стоны, доносившиеся с сеновала. Патрик так и не приходил в себя.

Мы остановились на ночь в крайней избе, Лысый немало заплатил хозяину и хозяйке — двум ворчливым старикам — чтобы дом оказался в нашем полном распоряжении со всем, что в нем есть.

— Значит, не вытянет… — я сделал осторожный глоток самогона, ощутив на разбитых губах нестерпимое жжение.

С меня сняли наручники в виде поблажки. Общее настроение был подавленным, Лысый люто злился из-за потерянного джипа.

— Что, если ночь перекантуется, бросишь его?

— Не, — Лысый стащил с себя свитер и бросил его на кровать. — Ща еще полстакана нагрею и пойду, пристрелю, чтоб не мучился. А то эти вопли нам выспаться не дадут. Не порядок.

— Мне его отдай? — предложил я.

— Да ни за что! Ты мне завтра живой и сильный нужен. Я же уже говорил тебе: прекрати думать о пустяках! Все, кроме оружия — не твоя забота.

— Я могу спасти его, ты же знаешь.

— Не всем суждено жить, — философски заключил Лысый и опрокинул еще стакан самогона. Его щеки раскраснелись и напряженное лицо расслабилось.

— Кто же дал тебе право решать за него? — спросил я утомленно.

— А тебе? — резко парировал Лысый. — Не каждый мечтает оказаться в вечных должниках, уж поверь мне. А попробуешь ему помочь, натравлю на тебя моих девочек, чтобы знал свое место. Понял?!

— Я понял лишь то, что ты та еще скотина!

— О! — Лысый картинно закатил глаза. — У нашего чудо-идеалиста рушатся основы мироздания. Человек убивал человека испокон веков. Не можешь спасти — убей! Разве не так гласит народное милосердие? Вот теперь ты ненавидишь меня и это хорошо! Потому что не все люди несут добро и счастье отдельным личностям. Есть тираны, несущие благо в массы! А такие идиоты как ты их осуждают…

— С другой стороны, — продолжал я, как ни в чем не бывало, — каждому человеку нужно непременно дать второй шанс…

— Ты не исправим! — покачал головой лысый и медленно вытянул из кобуры пистолет. — Пожелай мне удачи.