Ищу комиссара

Шабалин обладал поразительной способностью быть на «ты» почти со всеми, кто проживал в девяти леспромхозовских поселках, обслуживаемых райотделом. Во всяком случае, за те полтора месяца, что Редозубов прослужил в милиции, он твердо уяснил, что при нем Шабалин обращался на «вы» только к прокурору, к начальнику райотдела и к замполиту. Была, правда, еще переходная прослойка людей, с которыми Шабалин, в зависимости от обстоятельств, разговаривал то на «вы», то на «ты», более склоняясь, однако, к последнему варианту.

Липатия Львовича Ветцеля, заведующего пошивочной мастерской КБО, с которым Шабалин только что разговаривал по телефону, знал весь район, и не столько за его золотые руки, ибо он давно уже, за редкими исключениями, никому не шил, сколько за его ставшую притчей во языцех, доходящую, по мнению многих, до абсурда вежливость. Ветцель (и Редозубов был тому свидетелем) говорил «вы» не только юным ученицам своей мастерской, но и пяти-семилетним мальчикам и девочкам, которых приводили заказчики-родители. Кажется, в лексиконе этого человека вообще не было слова «ты». Соответственно, трудно было предположить, чтобы нашелся в районе человек, который решился бы сказать «ты» этому благообразному, всегда аккуратно одетому седому старику, которого раз пять уже провожали на пенсию и столько же раз просили вернуться обратно… Положив трубку, Шабалин с минуту, как бы впервые, разглядывал висевшую на стене напротив его стола контрольную карту, пестрящую множеством разноцветных пластиковых прямоугольничков на магнитных присосках, затем, коротко вздохнув, посмотрел на стажера. Тот встал, ожидая указании. Но в это время открылась дверь, и в кабинет вошли двое.

— Ага! — сказал Шабалин. — Как раз кстати! Сядь пока, — предложил Редозубову. — А то бьемся тут вдвоем, как рыба об лед!

Один из вошедших, невысокий, крепко сбитый молодой человек, с пышущими румянцем щеками, в новенькой, отглаженной, топорщившейся еще на нем форме, грохнув сапогами, шагнул к столу и, вскинув руку к козырьку и четко приставив ногу, доложил:

— Товарищ лейтенант! Участковый инспектор младший лейтенант Федорец прибыл из командировки! Задание…

— Здорово! — перебил Шабалин, вставая из-за стола и протягивая участковому руку. — Все нормально?

— Так точно! Разрешите доложить…

— Потом, потом доложишь, — сказал Шабалин. — Ну, что там? — тут же обратился к другому вошедшему, тоже невысокому, но, в отличие от первого, худощавому, даже щуплому старшему лейтенанту по фамилии Костик. — Кража?

— Да нет, — ответил тот. — Ничего там и не было, на том складе… ящики пустые… Мальчишки, видать, доску выломали.

— Чей склад?

— Да не склад, сарай просто… ремстройуправления. Окурков гора внутри. Ясно, что пацаны. Надо пожарной охране сказать, пусть уберут, что ли, этот сарай, раз им никто не пользуется. Загорится еще.

— Можно и пожарной охране, — согласился Шабалин. — Но надо и самим там поработать. Неблагополучно в том кутке. Там, по-видимому, группа создалась. Пока шалят, а дождемся краж! Это Косинцева зона?

— Его. Надо детской комнате заняться.

— На детскую комнату надейся, — сказал Шабалин, — а сам не плошай! Косинцев из конвоя вернется, пусть поработает… Так. — Шабалин помолчал, обвел взглядом присутствующих и, обращаясь к участковому, приказал:

— Ты вот что, поднимись к Але, там у тебя заявлений скопилось, разберись. По командировке после обеда отчитаешься, мне сейчас некогда. Ясно?

— Так точно. Разрешите идти?

— Давай.

Младший лейтенант вышел.

— Хороший парень, — сказал Костик.

— Да, неплохой, — безразлично подтвердил Шабалин. — Ну, а ты, Николай Михайлович, сходи-ка сейчас к бабке, потолкуй.

Костик вздохнул, взял со стула дело, которое положил туда Редозубов, раскрыл, внимательно всмотрелся в фотографию и, как бы рассуждая сам с собою, ни к кому не адресуясь, произнес:

— А стоит ли?

— Стоит, — убежденно сказал Шабалин. — Я бы сам к ней сходил, — подчеркнул он важность мероприятия, — но мне сейчас к замполиту. Вызывал. — Он помолчал, ожидая, что Костик поинтересуется причиной вызова. Но Костик ничего не спросил. — А с бабкой потолковать надо.

Никого другого из подчиненных Шабалин не стал бы просить, чтобы тот куда-то сходил и что-то сделал, и уж тем более никому другому не стал бы объяснять, почему он сам не может туда сходить. Но со старшим инспектором уголовного розыска Костиком у Шабалина были свои, особые отношения. Даже и не потому, что Костик старше по возрасту, по стажу службы, по званию (ему вот-вот должны были присвоить капитана). С этим Шабалин не особенно считался. Все было гораздо сложнее.

Когда полгода назад начальник ОУР майор Собко уходил на пенсию, никто в отделе не сомневался, что на его место назначат Костика. В крайнем случае, полагали некоторые, пришлют начальника со стороны. Шабалина же, бывшего в то время даже и не старшим, а просто инспектором, никто в расчет не брал. Однако произошло следующее. В то время, когда Собко сдавал дела, Костик сдавал государственные экзамены в Омской школе милиции. Дела временно принял Шабалин. В отсутствие Костика, исполняя обязанности начальника отделения, Шабалин раскрыл как-то сразу ряд серьезных преступлений, причем три из них «висели» с прошлого года, а одно— убийство — вообще было пятилетней давности. Что еще более важно — все это отнюдь не выглядело случайностью: и до этого Шабалин два последних года выдавал стопроцентную раскрываемость на обслуживаемой территории.

Но было другое немаловажное обстоятельство: по убийству, раскрытому Шабалиным, ранее работал Костик. И уже мало кого интересовал тот факт, что раскрытие, в сущности, подготовил именно он, что лишь задержка с исполнением одного поручения помешала Костику довести дело. Да если б кто-то и обратил внимание на этот факт, он все равно потонул бы в массе других, не вызывавших сомнения, примеров бурной и, главное, результативной деятельности Шабалина.

Таким образом, по приезде Костика с дипломом об окончании высшей школы перед руководством отдела встала альтернатива: либо оставить начальником ОУР уже показавшего себя (за короткий срок!) в новой должности Шабалина, либо назначить предположительно намечавшегося на эту должность Костика. Выбор осложнялся тем, что голоса двух заместителей резко разделились: зам. по оперативной работе капитан Чиладзе со всей кавказской горячностью ратовал за Шабалина; замполит столь же решительно был настроен в пользу Костика.

Что же касается начальника райотдела капитана Волохина, то он, будучи новым человеком в РОВД, решил не торопить события. Распорядившись пока оставить все как было, он в то же время не спешил с представлением в УВД об утверждении Шабалина в новой должности. Шабалин оставался исполняющим обязанности начальника ОУР, а Костик — по-прежнему старшим инспектором. Припять такое решение Волохину было тем легче, что не был еще окончательно согласован вопрос о том, не пригласить ли вообще на эту должность «человека со стороны». По опыту Волохин знал, что порой именно такой вариант является наилучшим разрешением проблемы.

Волохин не ошибся. Ожидаемого некоторыми (в частности, Чиладзе) межвластия в отделении уголовного розыска не произошло. Шабалин твердой рукой держал бразды правления. Воли и самообладания ему было не занимать. Костик же продолжал проявлять себя в должности старшего инспектора с лучшей стороны. Однако, несмотря на то, что Волохин не торопил события, бесконечно такое продолжаться не могло. Все понимали, что рано или поздно утверждение начальника ОУР состоится. В силу этих обстоятельств и сложились особые отношения между исполняющим обязанности начальника ОУР Шабалиным и старшим инспектором уголовного розыска Костиком.

— Ну что же, — после некоторого раздумья сказал Костик и положил обратно на стул дело адмнадзора, — надо так надо… Только… может, начальству вначале доложим?

— О чем доложим? — спросил Шабалин. — Надо проверить, а потом докладывать. Доложить никогда не поздно. Костик пожал плечами и молча вышел.

4

С той минуты, когда Шабалин заявил во всеуслышание, на весь отдел, что квартирную кражу по улице Карла Маркса раскрыл стажер уголовного розыска, Редозубова не покидало чувство неловкости. И сейчас, сидя рядом с шофером в желтом милицейском «газике», Редозубов невольно возвращался мыслями к этой краже, стараясь понять и объективно оценить свой вклад в раскрытие этого преступления.

В тот день Редозубов (опять же впервые) был назначен дежурным инспектором ОУР в составе оперативной группы, однако, как это случается в сравнительно небольших отделах, «группы» как таковой не существовало: вписанный в Книгу нарядов следователь Андреев находился в соседнем, леспромхозовском поселке, работая по одному из своих дел, по которому, как выражаются следователи, «горели сроки»; единственный эксперт-криминалист Шлыков лежал дома после операции; обслуживавший эту улицу младший лейтенант Мирюгин изучал современные проблемы профилактики на окружном совещании участковых инспекторов; Люшков со своим Джульбарсом выступал в области на каких-то собачьих соревнованиях.

Таким образом, когда около семи вечера поступило сообщение о краже, на происшествие смогли выехать лишь Редозубов и задержавшийся в отделе заместитель начальника по оперативной работе капитан Чиладзе.

Восьмиквартирный деревянный двухэтажный дом, к которому они подъехали на дежурной машине, стоял за железнодорожным переездом, последним в ряду таких же домов, почти вплотную примыкая к лесу. Именно со стороны леса, очевидно, еще днем, когда все жильцы (в большинстве своем летчики и работники наземных служб аэропорта) были на службе, преступник (или преступники) выставил стекло и проник в двухкомнатную квартиру на первом этаже.

Потерпевшие — далеко не старый, но начинающий уже полнеть и лысеть вертолетчик, сдержанно и толково отвечавший на вопросы, и его жена, выглядевшая значительно старше своих тридцати пяти из-за чрезмерной косметики, видимо, искренне желали помочь милиции, но сказать самого главного: что же пропало, кроме немецкого магнитофона фирмы «Телефункен», не могли.

Понять их было нетрудно: в квартире царил такой разгром, что нечего было и пытаться немедленно перечислить все, что исчезло. Впрочем, как вскоре выяснилось, преступники к погрому никакого отношения не имели. Сдержанный вертолетчик вскользь заметил, что подобное состояние жилья для него не является чем-то необычным, так что, если бы не выставленное стекло и не пропажа стоявшего на видном месте «Телефункена», он бы вообще не догадался, что в квартире кто-то побывал.

Его жена, категорически возражавшая против такой оценки ее хозяйских способностей, в спешке заявила, что пропали ее водительские права и ключи от «Волги».

Однако то и другое вскоре нашлось на одном из вращающихся кресел под грудой смятого белья.

— Может, у Игоря что-нибудь?.. — нерешительно произнес сдержанный вертолетчик, кивнув на дверь в комнату сына, который, как не без гордости пояснила жена, отдыхал в Артеке.

Редозубов шагнул в дверь и, пораженный, остановился. Вся комната была завалена книгами, моделями самолетов и вертолетов всех систем, частью еще недостроенных, различными режущими, сверлящими, паяющими инструментами, радиодеталями, трансформаторами, лампами, катушками, — и огромным количеством разбросанных поверх всего этого долгоиграющих дисков.

— У Игоря всегда так! — безнадежно сказала жена вертолетчика, окончательно отчаявшись найти хотя бы еще одну вещь, ставшую добычей воров.

— A-а… где проигрыватель? — спросил Редозубов и оглянулся на Чиладзе. Тот одобрительно кивнул: вопрос правильный.

Вертолетчик, деловито насупившись, прошел в комнату сына, окинул ее взглядом, приподнял край ковра в дальнем углу, под которым что-то лежало (там оказался ящик со слесарными инструментами), заглянул под стол, за шкаф и, наконец, сообщил:

— Проигрывателя нет.

Но Редозубов его сообщением не удовлетворился. Встав на колени, он заглянул под кровать и, протянув руку, извлек покрытый пылью и паутиной стереофонический проигрыватель. Там же оказались колонка, усилитель, футбольный мяч, хоккейная перчатка и пылесос «Буран».

— Ах! — воскликнула жена вертолетчика. — Да я его неделю уже ищу!

— Послушайте, дорогие! — сказал Чиладзе. — Может, у вас и «Телефункен» где-нибудь тут… затолкан?..

— Вообще-то магнитофоном пользуется наш сын, — сказала жена вертолетчика, — но позавчера мы его случайно нашли на кухне… и перенесли в комнату. Я хотела с воспитательной целью послушать записи сына.

— Послушали? — полюбопытствовал Чиладзе.

— Видите ли…

— Нет… — отвел глаза вертолетчик. — Шнур не могли найти.

— А от батарей он работает? — спросил Редозубов.

— Да, работает и от батарей, но они давно сели.

Тщательные поиски, в которых приняли участие все четверо, положительного результата не дали. Магнитофона действительно не было. Не было и шнура, который Чиладзе предложил найти во что бы то ни стало. Район наиболее вероятного нахождения шнура — комнату сына — он взял на себя. Когда же окончательно выяснилось, что шнура нет, Чиладзе, не скрывая иронии, произнес:

— Интересно получается! Вы искали — не могли найти, а воры нашли?

Вертолетчик промолчал, тяжело отдуваясь.

— Значит, ничего больше не пропало? — спросил Редозубов.

— Н-нет… кажется, нет… — неуверенно ответила жена вертолетчика.

Создавалось впечатление, что в квартиру проникли исключительно ради магнитофона.

Чиладзе спросил:

— Кто знал о том, что у вас есть «Телефункен»?

— Ну… многие знали, — ответил вертолетчик. — У меня на работе почти все…

— Никто не просил его у вас? Продать или обменять?

— Просили… командир отряда просил! — вспомнил вертолетчик, но тут же, поняв мысль капитана, добавил: — Но он, конечно, вряд ли…

— А у сына… были друзья, которые… которым, скажем так, нравился этот…

— Игорь дружит только с Сережей Соколовым и Олегом Агаповым! — перебила жена вертолетчика. — Это, как вы сами понимаете, очень приличные ребята, тоже отличники, и…

Чиладзе кивнул. Сережа Соколов — сын главного врача железнодорожной больницы, а Олега Агапова — сына второго секретаря райкома партии, действительно, очень хорошего мальчика, Чиладзе знал лично, поскольку его собственный сын Вахтанг учился с ним в одном классе.

— Погодите-ка, — сказал Чиладзе. — Ваш сын учится во второй школе?

— Ах! — воскликнула жена вертолетчика. — Так ведь это же вы! Как же я раньше не догадалась! Этот очаровательный Вахтанг!.. Он два или три раза заходил к нам! И вы знаете, я так жалею, что он почти перестал бывать у нас! Он очень положительно влиял на Игоря! Его несколько шокировал беспорядок в комнате Игоря! Игорь умный мальчик, но очень неорганизованный! Он, вероятно, будет ученым, они ведь всегда такие рассеянные!.. А ваша жена! Мы постоянно встречаемся с ней на родительских собраниях! Это такая очаровательная женщина!..

— Черт побери! — неожиданно взревел вертолетчик. — Да по такому случаю!..

Вот уж чего ему не пришлось долго искать, так это бутылки коньяка; вертолетчик уверенным движением открыл створку серванта, не глядя, сунул внутрь руку и мгновенно выхватил бутылку «Шота Руставели». Чиладзе взял ее, взвесил в ладони, взглянул на этикетку, посмотрел на свет.

— Коньяк замечательный. Говорю как знаток. Но — в другой раз…

* * *

…«Газик» свернул с бетонки на широкую грязную улицу, с трудом выкарабкиваясь из глубоких рытвин, оставшихся после буксовавших тяжелых машин. По обеим сторонам стояли потемневшие одноэтажные бараки — вчерашний день поселка, некоторые уже полуразрушенные, покинутые жильцами, переехавшими в новые дома.

— Хорошо, — сказал Редозубов водителю. — Дальше не надо. Развернитесь и ждите меня здесь.

5

Заместитель начальника РОВД по политико-воспитательной работе капитан Проводников, вызвав к себе Шабалина, понял, что поторопился. Он был не готов к этому разговору. Будучи в течение шести лет хорошим следователем, он сознавал значение подготовки к допросу, но, вступив два года назад в должность замполита, далеко не сразу понял, что если подготовка к допросу являлась частью его прямой работы как следователя, то теперь подготовка к беседе с подчиненным является частью его прямой работы как замполита. Кажущееся неправомерным, на первый взгляд, сравнение как раз и мешало на первых порах правильно понять и оценить то действительно общее, что заключалось в этих разных занятиях. Общим этим было: работа.

Что касается Шабалина, то для него этот разговор работой не являлся. Стало быть, Шабалин, как бы ни повел себя, ошибки совершить не мог. Ошибиться мог только замполит.

Зазвонил внутренний телефон.

Проводников снял трубку и услышал голос помощника дежурного сержанта Дашина:

— Товарищ капитан, тут к вам посетитель…

— Я занят, — сказал Проводников.

— Товарищ капитан, говорит, что буквально на одну минуту. Плачет.

— Плачет?

— Так точно.

— Кто?

— Корепанова. Из ОРСа[9] леспромхоза.

Проводников помолчал.

— Хорошо. Пусть войдет.

Он положил трубку и вздохнул. Конечно, он не обязан был принимать сейчас эту женщину, продавщицу леспромхозовского магазина, но, зная, что она не уйдет, будет ждать хоть до вечера, на что-то надеясь, — считал себя не вправе держать ее в коридоре, чтобы сообщить в конце концов, что помочь не в состоянии.

В дверь робко постучали.

— Войдите.

Женщине, несмело вошедшей в кабинет и остановившейся у порога, было лет двадцать пять, но выглядела она значительно старше. Все ее нехитрые попытки прихорошиться: яркая помада, свалявшийся шиньон, резко отличающийся по цвету от собственных волос, — старили ее и придавали жалкий вид. Грязно-бордовое, плохо сшитое пальто с воротником из облезлой ондатры, застиранная паутинка, с трудом держащаяся на шиньоне, белые, заляпанные грязью и явно не из этого ансамбля, сапоги-чулки свидетельствовали не о хорошей жизни, гораздо хуже той, которую могла бы себе позволить продавщица крупнейшей в районе торговой организации.

— Здравствуйте, — захлебываясь слезами, произнесла женщина.

— Здравствуйте, — ответил Проводников. — Садитесь, пожалуйста.

Продавщица с трудом добрела до стула и неуверенно опустилась на краешек.

— Слушаю вас, — сказал Проводников.

— Простите меня, товарищ начальник! — выкрикнула женщина. — Ради бога, простите!