Непереплетенные - книга сэмплов

— Что это за место? — осмеливается спросить Колтон.

Роден улыбается ему.

— Я называю его своей фабрикой чудес.

Сонтхи подавляет вырвавшийся смешок.

Роден указывает на сопровождающего его мальчика:

— Это Кунал, мой лакей.

Тот вежливо кивает, но взгляд его так и мечется между Роденом и Сонтхи, словно мальчик привык держаться настороже.

— Покажи им, Кунал, — велит Роден.

Лакей послушно идёт к стоящему посреди двора огромному дереву с шишковатыми, искривлёнными ветвями и начинает на него взбираться. Но не так, как это делал бы любой другой человек. Движения парнишки поразительно грациозны, как у шимпанзе. И тут Колтон осознает, что у Кунала нет стоп. На их месте — пара ладоней.

Правда ахает, Дженсон в ужасе, даже Кемо на секунду теряет самообладание, а Гэмон лишь хнычет.

Кунал ковыляет обратно своей странной «перевёрнутой» походкой — словно человек, идущий на руках, но головой вверх. «Гости» не могут смотреть на него.

— Думаю, стоит показать им Марисоль, — говорит Сонтхи

— Как раз собирался предложить.

Роден ведёт их к одной из многочисленных дверей по краям двора. Кунал извлекает ключ из огромной связки, открывает дверь и Роден вталкивает ребят внутрь.

В комнате девочка. Или нечто, когда-то бывшее девочкой. Теперь она больше похожа на инопланетянина из довоенного фильма. У неё четыре глаза, все разных цветов, скулы опущены, чтобы вместить лишнюю пару глаз. И у неё четыре руки.

— Разве она не чудо? — вопрошает Роден, взирая на девочку с обожанием.

Колтон едва сдерживается, чтобы не выплеснуть наружу то немногое, что съел раньше. Правда проигрывает такую же битву с собой, и Кунал спешит за тряпками, чтобы прибраться.

— Признаю, поначалу она обескураживает, — говорит Роден. — К экзотическим созданиям нужно привыкнуть, как мы привыкаем к экзотическим блюдам.

Существо, съёжившись, стоит в углу каморки.

— Пожалуйста, — умоляет Дженсон. — Ради всего святого, уведите нас отсюда.

Роден пропускает его мольбы мимо ушей.

— Марисоль, ты счастлива?

— Да, доктор Роден, — боязливо отвечает она, не встречаясь с ним взглядом.

— Ты довольна тем, что мы для тебя сделали?

— Да, доктор Роден.

В её голосе смерть. Смирение. Колтон опускает взгляд и видит на её ноге кандалы. Видимо, на случай, если она не так счастлива, как утверждает.

Достав из кармана карамельки, Роден раскладывает их в каждую из четырёх рук Марисоль. Она по очереди подносит карамельки к рту, но четвертая рука промахивается, тычется в щёку и бессильно падает.

— Мы еще работаем над двигательной координацией нижней левой руки Марисоль. — Потом Роден рассказывает, как он надеется со временем создать девочку с восемью руками. — Живая, дышащая версия Кали, индуистской богини, — говорит он. — За неё мы получим целое состояние на чёрном рынке, верно, Сонтхи?

Тот задирает брови и кивает. Кажется, он тоже не в восторге от творчества доктора, но Да-Зей хорошо платит. Только теперь Колтон начинает понимать, кто тут главный. А он удивлялся, почему Сонтхи позволяет доктору вытворять такое. Но теперь ясно. Этот дворец принадлежит Родену. Лагерь принадлежит Родену. Все здесь, включая Сонтхи, работают на доктора.

— Скажите, — говорит Роден, — кто из наших гостей сегодня набедокурил? — Он с улыбкой смотрит на Колтона, и тот вынужден отвести взгляд. — Вот этот? С глазами?

— Мы все с глазами, — еле слышно произносит Колтон.

Сонтхи кладёт руку на плечо Дженсона и выталкивает его вперёд.

— Этот. Избил вон того, мелкого. Мы его уже предупреждали, но он не слушается.

Роден оглядывает Дженсона, словно картину оценивает.

— Ну что же, я знаю способ, как заставить его слушаться.

И кивает охранникам. Понадобилось трое, чтобы уволочь брыкающегося и вопящего Дженсона.

• • •

Остальных молча отводят в камеру. Смысл сообщения очевиден, Сонтхи и не надо ничего говорить. Будешь плохо себя вести — станешь материалом для очередного шедевра Родена.

— Как вы думаете, что с ним сделают? — спрашивает Правда. После визита в Дом с привидениями в ней поуменьшилось агрессии и прибавилось страха.

Колтону не хочется даже думать об этом, но в разговор включается Кемо. После возвращения он пытается создавать в камере атмосферу покоя. Впрочем, безуспешно — он сам явно не находит покоя в собственной душе. Его медитации всё короче, и он всё чаще меряет шагами камеру, бормоча мантры.

— Что бы ни сделали, — говорит Кемо, — надеюсь, трансформация Дженсона будет иметь для него смысл.

Колтона его слова только злят.

— Как ты можешь такое говорить? Какой вообще в этом может быть «смысл»?

Кемо сохраняет (или демонстрирует) спокойствие.

— Либо всё имеет смысл, либо ничто не имеет смысла. В каком мире ты бы предпочёл жить?

Гэмон перестал плакать. Кажется, в Доме с привидениями его пробрало до глубины души. Он по-прежнему не разговаривает, но и не хнычет. Правда сворачивается в клубок и ковыряет кожу на локтях, пока они не начинают кровоточить. Интересно, накажет ли её Да-Зей за порчу своей собственности?

Видимо, это праздный вопрос, поскольку на следующей утренней поверке Правду отбирают для расплетения. Девчонка вопит и протестует, ругаясь на полудюжине языков, но это ничего не меняет. В конце концов её уволакивают в одно из зданий без окон — в то, где проводится расплетение. Колтон надеется, что для неё всё закончится быстро.

Прежде чем их уводят внутрь, Колтон видит, что в некотором отдалении маячит Роден с биноклем в руках. Доктор отводит бинокль, и оказывается, что он не просто оглядывает сцену, а смотрит прямо на Колтона. «Парень с глазами». Доктор улыбается. И если вчера эта усмешка вынудила Колтона отвернуться, сегодня он не позволяет Родену запугать себя. Смотрит противнику в глаза и не улыбается в ответ.

В камере никто не упоминает Правду. Разговор о ней — к неудаче, а им нужно много удачи, всё, что только получится собрать.

— Какая судьба хуже? — размышляет Кемо вслух. — Если тебя отслоят или сделают таким вот подопытным?

Этот вопрос Колтона не волнует, но откликнуться его заставляет спокойствие, с которым рассуждает Кемо, словно речь идёт о гипотетической, а не реальной ситуации.

— Как ты можешь сравнивать?!

— Я и не могу, — говорит Кемо. — У меня нет ответа. Расплетение с отслоением отличается от обычного. Если умирает мозг, само собой, умирает и человек, даже если его плоть жива. А со смертью приходит тайна того, что лежит за ней. К смерти я готов. Но стать одной из… тварей Родена? — Кемо передёргивает плечами. — И всё же в виде твари ты жив, предположительно, сохраняешь собственный мозг. — Он смотрит на Колтона, не видя его, и задаёт вопрос, в котором звенит торжественность «гханты»: — Тебя не соблазняет такая перспектива?

— Нет! — отвечает тот. — Ни за что! Пусть меня лучше отслоят.

Но Кемо улыбается, потому что знает: собеседник не уверен до конца.

• • •

На следующий день после того как увели Правду, в камере появляется новый обитатель. Дверь в их отстойник распахивается, и охранники втаскивают внутрь девушку. Девушку, с головы до ног изукрашенную татуировками.

— Ублюдки! Вы не можете так со мной поступить! — вопит брыкающаяся Карисса. — Да как вы смеете?!

Охранники бросают пленницу на землю и уходят. Колтон первым приближается к ней, испытывая огромное удовольствие от зрелища её несчастья.

— Позволь мне стать первым, кто тебя поприветствует.

— Вот дерьмо!

Похоже, воля к победе покидает Кариссу в то же мгновение, как она видит, кто к ней обращается. Она поднимается на ноги, утирая кровь с губ.

— Это девчонка, которая тебя сдала? — интересуется Кемо, подкрадываясь ближе. В его обычно спокойных движениях вдруг прорезается холодная угроза.

Карисса отодвигается в угол, населённый пауками.

— Меня заставили!

— Да ну?!

Колтон наступает, ещё не зная, что собирается сделать, но наслаждаясь тем, как напугана девчонка его праведным гневом.

— У них моя сестра! — выпаливает Карисса и разражается слезами, возможно, искренними, но уж больно своевременными в этой ситуации. — Обещали, что если я приведу им беглых, её не расплетут. Пятьдесят беглецов в обмен на её свободу.

— Дай-ка угадаю, — говорит Кемо. — Ты им отдала сорок девять, а пятидесятой они тебя сделали сами.

— А как бы ты поступил, если бы у них был твой брат? — обращается Карисса к Колтону.

— Вот только брата моего не трогай! — По глупости Колтон рассказал ей всю историю в тот день, когда она разрушила его жизнь. — Ты знала, что я не беглый, и всё равно сдала меня!

На это ей ответить нечего, она опускает глаза и повторяет:

— Я должна была спасти сестру.

Гэмон переводит взгляд с одного участника стычки на другого, явно не понимая, что происходит, но улавливая суть по эмоциям.

— Ты правда думаешь, что они поступили бы честно? — говорит Колтон. — Уверен, её давно уже расплели.

Но Карисса качает головой.

— Нет. Я звонила каждую неделю, и мне давали с ней поговорить. Я знаю, что Марисоль жива!

— Марисоль… — повторяет Кемо и бросает взгляд на Колтона. — Да, это так. Она жива.

Но больше не добавляет ничего. И как бы ни был Колтон зол на Кариссу, он не может сказать ей, что сделали с её сестрой. Он не настолько жесток.

— Ты её знаешь? — вскидывается Карисса. — Где она? Где-то здесь?

Молчание в ответ.

— Скажи, где она, — предлагает Карисса, — а я открою тебе один секрет.

Колтон заинтригован, но держится настороже.

— Какой секрет?

Карисса улыбается и держит паузу. Колтон скрещивает на груди руки, ожидая вранья или уловки, или того и другого одновременно.

— Может, я знаю, как отсюда выбраться, — сообщает она.

— Хм-м-м… В смысле, каким-то другим путём, не в холодильных контейнерах? — уточняет Кемо.

— Там, снаружи, можно раздобыть кое-какую информацию, если знаешь, где искать. — Карисса пускается в историческую лекцию: — Когда-то давно, до расплетения и появления Да-Зей, военная хунта, управлявшая Бирмой, тайно наняла северо-корейских инженеров, чтобы построить тоннели.

— Для чего? — спрашивает Колтон, всё еще сомневаясь.

Рассказчица пожимает плечами.

— Чтобы сбежать, если будет переворот? Чтобы спрятать оружие? Никто не знает наверняка, но суть в том, что раньше здесь была опиумная ферма, сейчас заготовительный лагерь, а между ними — военный тренировочный полигон. Единственное здание, оставшееся с тех времён, находится в северной части. Старинный храм, превращённый в резиденцию генерала.

— Дом с привидениями! — восклицает Колтон. Карисса смотрит на него с любопытством. — Продолжай, — велит он.

— В общественном нимбе есть фотки храма — ну, как он выглядел много лет назад. Прямо в центре старый колодец, который ведёт в тоннель. Я пыталась найти, где он выходит с противоположной стороны, чтобы пролезть сюда и спасти сестру. Но я знаю только, где начинаются эти тоннели, а не где они кончаются.

— То есть, — замечает Колтон, — они могут вести в другой опорный пункт Да-Зей.

— Или, — настаивает Карисса, — они могут вести к свободе…

• • •

На следующей проверке из строя вырывают целую толпу подростков и тащат на расплетение. Колтон не может понять, по какому принципу отбирают то или иное количество детей и есть ли какая-то периодичность. Он уже свыкся с кошмаром. Привык испытывать облегчение, когда палачи позволяют ему вернуться в убогую камеру. Как будто это повод считать себя победителем.

Сегодня Роден не маячит в отдалении. Он идёт вдоль строя, проверяя повреждения, определяя качество продукции и выявляя тех, кому нужен в врачебный присмотр, чтобы повысить их стоимость. Но понятно, почему доктор здесь на самом деле. Он ищет материал для своих экспериментов. И Колтона озаряет идея. Возможно, плохая, но это отчаянная мера в крайне отчаянной ситуации. Он делает шаг из строя и ждёт, когда его заметят.

Охранник поднимает винтовку прикладом вперёд и делает движение, словно собирается ударить нарушителя, но Колтон уверен, что он этого не сделает. Только не на глазах у Сонтхи, который тоже здесь. Нельзя портить товар.

— Я доброволец, — заявляет Колтон, как только ловит на себе взгляд доктора. Он в ужасе от собственных слов, но и возбуждён риском, который берёт на себя. — Я хочу, чтобы вы меня изменили, доктор Роден. Хочу стать чем-то новым, кем-то другим. Кем-то великим.