Во время интервью в октябре 1997 года, в тот день, когда ему стало известно о решении семейного суда, Пол Ярдли заявил: «Сказать, что мы с Хелен убиты горем, – значит ничего не сказать. Потеряв двух детей из-за СВДС, мы лишились и нашей бесценной дочери. Ее отобрала у нас система, которая наказывает безутешные семьи тем, что отнимает у них детей. Кто эти чудовища, наделившие себя правом рушить жизни ни в чем не повинных, законопослушных людей? Им на нас наплевать, так же как и на правду».
В 2004 году после того, как возникли сомнения в честности доктора Джудит Даффи, выступавшей в суде в числе других свидетелей в качестве эксперта, Комиссия по пересмотру уголовных дел, которая рассматривает возможные судебные ошибки, направила дело миссис Ярдли в апелляционный суд. В феврале 2005 года миссис Ярдли была выпущена на свободу после того, как все трое судей апелляционного суда сняли с нее обвинения.
Миссис Ярдли неизменно настаивала на своей невиновности. Муж поддерживал ее в те нелегкие дни, работая, согласно близкому к их семье источнику, «по 20 часов в сутки», чтобы обелить имя жены. Ему помогали родственники, друзья и многочисленные родители, за чьими детьми в свое время присматривала миссис Ярдли.
Журналистка и писательница Гейнор Манди (43 года), которая вместе с миссис Ярдли написала в 2007 году книгу «Только любовь», сказала так: «Все, кто были знакомы с Хелен, знали, что она невиновна. Это была добрая, душевная, отзывчивая женщина, не способная ни на какое зло».
Ключевую роль в кампании по освобождению миссис Ярдли сыграл телепродюсер и журналист Лори Натрасс. Вчера вечером он заявил: «У меня нет слов, способных выразить мою боль и гнев. Возможно, Хелен умерла вчера, однако жизнь у нее отобрали еще тринадцать лет назад, когда признали ее виновной в преступлениях, которых она не совершала, – в убийстве двух любимых сыновей. И, как будто ему было мало тех мучений, которые оно ей уже доставило, государство лишило ее будущего, отобрав у нее единственную дочь».
Натрасс, креативный директор медийной компании «Бинари Стар», лауреат многочисленных наград за документальные ленты о судебных ошибках, сказал:
«В последние семь лет девяносто процентов моего времени я посвятил борьбе за освобождение таких женщин, как Хелен, пытаясь выяснить, почему роковые ошибки случаются так часто».
Мистер Натрасс познакомился с миссис Ярдли в 2002 году в Кембриджшире, когда приехал к ней в женскую тюрьму Геддам-Холл. Вместе они создали инициативную группу СНРО (Справедливость для невиновных родителей и опекунов), первоначально называвшуюся СНМ. Мистер Натрасс рассказывает: «Сначала мы назывались «Справедливость для невиновных матерей» (СНМ), однако вскоре стало ясно, что ошибочно обвиняли и осуждали также отцов и нянь. Мы с Хелен хотели помочь всем жертвам этой вопиющей несправедливости. Нужно было что-то делать. Ведь как можно мириться с тем, что всякий раз в случае необъяснимой смерти ребенка в ней обвиняют невинных людей? Хелен была полна энтузиазма, так же как и я. Еще будучи в тюрьме, она неустанно трудилась, стараясь помочь другим жертвам несправедливости, и продолжила делать это после того, как вышла на свободу. Сара Джаггард и Рей Хайнс, и многие другие женщины получили долгожданную свободу благодаря стараниям Хелен. Ее самоотверженность, ее преданность делу надолго останутся в памяти людей.
В июле 2005 года тридцатилетняя Сара Джаггард, парикмахер из Вулверхэмптона, была признана виновной в непредумышленном убийстве Беатрис Фернис, дочери ее подруги. Беатрис умерла в возрасте шести месяцев, будучи под присмотром миссис Джаггард. Мистер Натрасс сказал: «Оправдание Сары стало тем индикатором, которого я ждал, индикатором того, что к обществу возвращается разум. Люди больше не желали позволять карающему правосудию, полиции, юристам и коррумпированным врачам провоцировать их на охоту на ведьм».
Вчера миссис Джаггард сказала: «Я не могу поверить, что Хелен больше нет. Я никогда не забуду того, что она сделала для меня, как боролась за меня, как помогала. Даже в тюрьме, не зная, когда ее выпустят, да и выпустят ли вообще, она не жалела времени на то, чтобы писать письма в мою поддержку всем, кто был готов ее слушать. У меня болит сердце за Пола и его семью».
Сорокадвухлетняя Рейчел Хайнс, физиотерапевт из Ноттинг-Хилла, Лондон, была оправдана апелляционным судом, отбыв четыре года в тюрьме за убийство своих детей, сына и дочери. Джулиан Лэнс, адвокат миссис Хайнс, сказал: «Если б не Хелен Ярдли и СНРО, мы никогда бы не получили разрешения на подачу апелляции. Нам не хватало ключевой информации. Активисты СНРО нашли ее для нас. Смерть Хелен стала ударом для всех, кто ее знал, а также невосполнимой человеческой потерей». Получить комментарий миссис Хайнс не удалось.
Пятидесятичетырехлетняя доктор Джудит Даффи, педиатр-судмедэксперт из Илинга, Лондон, выступала в суде по делам миссис Ярдли, миссис Джаггард и миссис Хайнс в качестве свидетеля обвинения. В настоящее время Генеральный медицинский совет, чье заседание состоится в следующем месяце, расследует совершенные ею служебные преступления. Лори Натрасс сказал: «Джудит Даффи навлекла немыслимые страдания на десятки, если не сотни семей, и ее следует остановить. Я надеюсь, что ее имя будет удалено из списка британских патологоанатомов и вычеркнуто из медицинского реестра». В настоящее время мистер Натрасс снимает документальный фильм о судебных ошибках, за которые, как он считает, доктор Даффи несет ответственность.
Часть I
Глава 1
Среда, 7 октября 2009 года
Когда Лори звонит мне, я смотрю на цифры – цифры, которые ничего для меня не значат. Когда я вытащила из конверта карточку и увидела четыре ряда цифр, моя первая мысль была о судоку. В эту игру я никогда не играла и вряд ли когда-либо стану играть, так как терпеть не могу все, что связано с математикой. Тогда с какой стати кто-то прислал мне судоку? Ответ прост: ни с какой. Тогда что это значит?
– Флисс? – слышу я голос Лори. Он громко дышит прямо в трубку. Не дождавшись ответа, снова произносит мое имя. Я с трудом узнаю его голос, со мной как будто говорит чокнутый астматик, из чего я делаю вывод, что дело срочное. Ведь обычно он держит телефон слишком далеко и говорит, как робот на дальнем конце тоннеля.
– Привет, Лори.
Убрав странной открыткой волосы от лица, я оборачиваюсь и выглядываю в окно слева от меня.
Через запотевшее стекло, которое, как ни вытирай полотенцем, все равно запотевает, на другой стороне крошечного внутреннего дворика я отчетливо вижу его в окне. Лори, сгорбившись, сидит за столом. Глаз не видно, они скрыты растрепанной светлой челкой.
Очки соскользнули на кончик носа, галстук он снял, и теперь тот лежит перед ним, как газета. Зная, что мне ничего за это не грозит, я показываю ему язык и делаю пальцами еще более неприличный жест. За те два года, что я работаю с Лори, я ни разу не видела, чтобы он посмотрел в окно, даже когда я, стоя в его кабинете, указала на другую сторону двора, сказав при этом: «Вон там мой стол, на нем тюбик с кремом для рук, фотографии в рамках и горшок с цветком».
Нормальным людям нравятся подобные вещи, едва не добавила я, но вовремя сдержалась.
На столе у Лори ничего нет, кроме «Блэкберри» и его работы – вороха бумаг, папок, крошечных кассет для диктофона, а также мятых галстуков, которые украшают любую поверхность в его кабинете, подобно расплющенным разноцветным змеям. У него толстая шея, абсолютно нетерпимая к галстукам. Не понимаю, зачем ему вообще их надевать, если после прихода на работу они через считаные секунды слетают с него.
Рядом с рабочим столом у него стоит огромный глобус на круглой металлической подставке. Лори вращает его, когда над чем-то усиленно думает или же когда сердит или сильно возбужден. На стенах его кабинета, среди многочисленных свидетельств того, какой он умный, успешный и человечный, – сертификатов, фотографий, на которых он запечатлен во время вручения наград (на них он выглядит так, будто только что закончил школу для неповоротливых увальней, причем улыбка отличника намертво приклеена к его лицу), также висят плакаты с изображениями планет, как индивидуальные, так и групповые: отдельно Юпитер, Юпитер, снятый под другим углом рядом с Сатурном…
Имеется в его кабинете и трехмерная модель Солнечной системы – она стоит на одной из полок, – и с полдесятка зачитанных толстенных книг о космосе. Я как-то спросила у Тэмсин, известно ли ей, почему Лори так интересуется астрономией. Она усмехнулась и ответила:
– Наверное, ему одиноко в нашей галактике.
Я на память помню каждую мелочь в кабинете Лори. Он вечно вызывает меня к себе, задает вопросы, на которые у меня просто нет ответов. Иногда, к тому моменту, когда я появляюсь у него, он забывает, чего от меня хотел. В моем кабинете он был дважды, один раз случайно, потому что искал Тэмсин.
– Ты мне сейчас нужна здесь, – говорит он. – Чем занимаешься? Ты занята?
У меня возникает идея. Цифры на карточке, которую я держу в руках, выше моего понимания. Как и Лори.
– Это ты прислал мне эти цифры? – спрашиваю я у него.
– Какие цифры?
– Шестнадцать цифр на карточке. Четыре ряда по четыре цифры.
– Что за цифры? – спрашивает он более резко, чем в предыдущий раз.
Он хочет, чтобы я зачитала их ему вслух?
– Два, один, четыре, девять…
– Я не посылал тебе никаких цифр.
Как это часто бывает в разговорах с Лори, я чувствую себя полной идиоткой.
У него есть дурацкая привычка: он говорит одно, но впечатление такое, будто он хотел сказать нечто прямо противоположное. Вот почему, хотя Лори говорит, что не посылал мне никаких цифр, у меня такое ощущение, что скажи я ему вместо «два, один, четыре, девять» «три, шесть, восемь, семь», он бы ответил, «да, это был я».
– Выбрось в мусорку, что бы это ни было, и, как только сможешь, давай ко мне! – обрывает он меня прежде, чем я успеваю ему что-то ответить.
Крутясь в кресле на колесиках из стороны в сторону, я наблюдаю за ним. В этот момент даже дебил наверняка посмотрел бы через двор, чтобы проверить, как я выполняю его распоряжение. Чего я, конечно, не делаю: не выбрасываю открытку в мусорницу, не вскакиваю на ноги. Все это Лори увидел бы и сам, если б повернулся в мою сторону, но он это не делает. Вместо этого он оттягивает воротник рубашки, будто ему нечем дышать, и смотрит на закрытую дверь своего кабинета, ожидая, когда я в нее войду. Он хочет, чтобы это произошло, и потому ждет, что оно произойдет.
Я не могу оторвать от него глаз, хотя, по идее, чисто физически вполне способна это сделать. Как сказала однажды Тэмсин, Лори легко представить со стрелой в шее. Его привлекательность имеет мало общего с его внешностью, скорее с тем, что он – ходячая легенда в человеческом обличье. Представьте себе, что вы прикасаетесь к легенде. Представьте…
Я вздыхаю, встаю и, выходя из кабинета, натыкаюсь на Тэмсин. На ней черный джемпер, белая вельветовая мини-юбка, черные колготки и высокие белые сапоги. Тэмсин ни за что не наденет вещь, если та не черная и не белая. Как-то раз она пришла работу в платье с синим рисунком и весь день чувствовала себя не в своей тарелке. Эксперимент больше не повторялся.
– Лори ждет тебя, – сообщает она; вид у нее нервный. – Прямо сейчас. А меня ждет Раффи. Не нравится мне сегодняшняя атмосфера. Что-то тут не так.
Я не заметила. Я много чего не замечаю, когда нахожусь на работе. Кроме одного.
– Думаю, это как-то связано со смертью Хелен Ярдли, – говорит Тэмсин. – Похоже, ее убили. Никто мне не говорил, но к Лори этим утром приходили два детектива. Из Управления уголовных расследований, а не обычные бобби.
– Убили? – Я машинально чувствую себя виноватой, затем злюсь на себя. Я не убивала ее. Мы с ней даже толком не знакомы. Ее смерть не имеет ко мне никакого отношения.
Я встречалась с ней лишь раз, несколько месяцев назад. Мы перебросились всего парой слов. Ах, да, еще я приготовила ей кофе. Она приходила к Лори, он же прибегнул к своему обычному трюку – испарился без следа, перепутав понедельник со средой или май с июнем. Точно не помню, почему его не было, хотя, по идее, он должен был находиться на месте.
Как, однако, неприятно думать, что женщина, с которой я встречалась и разговаривала, возможно, стала жертвой убийства. Тогда мне показалось странным, что я разговариваю с той, что сидела в тюрьме за убийство, тем более что выглядела она такой приветливой и нормальной. «Это всего лишь женщина по имени Хелен», – подумала я тогда, но по какой-то причине мне от этого стало только хуже. У меня испортилось настроение, и я была вынуждена немедленно уйти с работы. Я проплакала всю дорогу до дома.
– Что ты знаешь про судоку? – спрашиваю я у Тэмсин.
Она оборачивается ко мне.
– Ровно столько, сколько мне нужно. А почему ты спрашиваешь?
– Там ведь, кажется, нужно размещать цифры в квадрате?
– Да, это как кроссворд, только вместо букв цифры. Вроде бы так. Или же пустая сетка и ее нужно заполнять цифрами… Спроси кого-нибудь, у кого есть ковры с орнаментом, а дом пропах освежителем воздуха.
Она машет рукой и, шагая к кабинету Раффи, кричит через плечо:
– И кукла, чьей юбкой прикрыт в уборной рулон туалетной бумаги.
Из своего кабинета, держась обеими руками за дверной косяк, как будто надеется заслонить своим телом ядреный запах табачного дыма, высовывается Майя.
– А тебе известно, что такие вязаные куклы, которыми прикрывают рулон туалетной бумаги, многие люди коллекционируют? – произносит она. Впервые с тех пор, как я ее знаю, она не улыбается, не пытается меня обнять, погладить, назвать «душечкой». Интересно, чем это я ее обидела?
Майя – управляющий директор, но предпочитает, чтобы ее называли «наша главная начальница». Это прозвище она придумала себе сама, и всякий раз произносит его со смешком. На самом деле она лишь третья в иерархии руководства нашей компании. Лори как креативный директор обладает верховной властью. За ним с небольшим отставанием идет Раффи, финансовый директор. Оба тайком контролируют Майю, позволяя ей верить в то, что она и впрямь самая главная.
– Что это? – кивает она на карточку в моей руке.
Я снова смотрю на карточку и, наверное, в двадцатый раз читаю цифры.
2 1 4 9
7 8 0 3
4 0 9 8
0 6 2 0
Сетка, как сказала Тэмсин. Нет тут никакой сетки, поэтому вряд ли это судоку, хотя расположение цифр и правда напоминает сетку. Но как только клетки заполнили цифрами, а линии убрали…
– Попробуйте догадаться, – говорю я Майе. Я даже не думаю показывать ей карточку. Майя любит демонстрировать показное дружелюбие, особенно к нижестоящим работникам вроде меня, но на самом деле ей на всех наплевать, кроме себя, любимой. Она задает правильные вопросы – громко, чтобы все слышали, что вы ей небезразличны, – но если ей ответить, она лишь растерянно заморгает, как будто ее ввели в состоянии комы. Вот и сейчас она то и дело оглядывается через плечо, из чего я делаю вывод, что ей не терпится вернуться к своей зажженной сигарете, не иначе как десятой из тридцати, которые она выкуривает за день.
Иной раз, проходя мимо ее кабинета, Лори кричит: «Рак легких!» Остальные же делают вид, будто верят уверениям Майи, что она-де бросила курить несколько лет назад. Легенда гласит, что однажды она даже расплакалась и попыталась сделать вид, будто из ее кабинета струятся не клубы табачного дыма, а пар от чашки с горячим чаем.
Впрочем, никто из нас никогда не видел ее с сигаретой в руке.
– Я поняла, как ей это удается, – заявила на днях Тэмсин. – Она держит сигарету с пепельницей в нижнем ящике стола. Когда ей хочется затянуться, она засовывает
– Уговорила! – оборвала я ее. – Мне не терпится совершить карьерное самоубийство, роясь в письменном столе управляющего директора.
– Тебе это ничем не грозит, – возразила Тэмсин. – Ты ведь ее малышка, или ты забыла? Можно сказать, фетиш. Она будет любить тебя, что бы ты ни натворила.
Однажды, без всякой иронии и в моем присутствии Майя назвала меня «малышкой нашей «Бинари Стар». Тогда-то я и начала беспокоиться о том, что она не воспринимает меня серьезно как продюсера. Теперь я знаю, что так оно и есть.
– Кому какое дело…
Тэмсин стонет всякий раз, стоит мне упомянуть об этом.
– Мне кажется, в наши дни мы придаем слишком большое значение тому, чтобы нас принимали серьезно.
Майя быстро теряет ко мне интерес и, ограничившись коротким «пока, куколка», удаляется в свое задымленное прокуренное логово. Меня это полностью устраивает. Я не напрашивалась в объект ее несостоявшихся материнских желаний.
Спешу по коридору к кабинету Лори. Стучу в дверь и одновременно вхожу. И застаю его за тем, как он правой ногой вращает глобус. Лори тотчас прекращает это занятие и моргает, как будто пытаясь вспомнить, кто я такая. Похоже, он уже мысленно проговорил все, что хотел обсудить со мной, я же согласилась со всем тем, с чем должна была согласиться, и, возможно, уже удалилась или умерла – не исключено, что разум Лори перенес меня в такое далекое будущее, в котором он даже не знаком со мной. Мозг у него работает быстрее, чем у других людей.
– Тэмсин сказала, что Хелен Ярдли убили. –
– Ее застрелили, – бесстрастно произносит Лори и вновь начинает вращать ногой глобус, пиная его так, чтобы тот крутился быстрее.
– Какой кошмар, – говорю я. – Так оно еще тяжелее… То есть если бы она умерла сама… Было бы легче пережить, я имею в виду.
Пока говорю, я понимаю, что совершенно не знаю, как следует выражать соболезнования по поводу такого рода утраты. Лори общался с Хелен Ярдли каждый день, часто даже по несколько раз в день. Я знаю, насколько важна для него СНРО, но откуда мне знать, как он относился лично к Хелен… Переживает он ее смерть как товарищ по общему делу или же в его отношении есть нечто большее?
– Она умерла не сама. Ей было всего тридцать восемь. – Ярость в его глазах еще не нашла выхода в его голосе; голос звучит так, будто он цитирует заученные наизусть строки. – Кто бы ни был убийца – его вина частичная. Ее убила целая цепочка людей, в том числе Джудит Даффи.
Я не знаю, что на это сказать, поэтому кладу ему на стол карточку.
– Кто-то прислал мне вот это. Пришла по почте сегодня утром, в соответствующем конверте. Ни пояснительной записки, ни письма, ни указания на то, от кого это.
– На конверте тоже были цифры? – Каким-то волшебным образам у Лори проснулся интерес.
– Нет…
– Ты сказала про «соответствующий конверт».
– Да, дорогой на вид – слегка желтоватый и тисненый, как открытка. Адресован «Флисс Бенсон»; значит, он от кого-то, кто меня знает.
– С чего ты это взяла? – удивился Лори.
– Иначе пославший его человек написал бы «Фелисити».
– Твое имя Фелисити? – прищурившись, спрашивает он.
Это имя стоит в титрах каждой программы, которую я делаю. Это имя Лори видел в моей анкете и в сопроводительном письме, когда я обратилась в «Бинари Стар» в поисках работы. Видел, а потом забыл. В хороший день Лори заставляет меня чувствовать себя невидимкой, в плохой – будто меня вообще не существует.
Я делаю то, что всегда делаю, когда нахожусь в его кабинете и есть вероятность того, что я расстроюсь: я не свожу глаз с миниатюрной модели Солнечной системы, стоящей на полке, и списка планет:
Лори берет карточку и, пробормотав нечто невнятное, швыряет ее в корзину для мусора в дальнем углу. Карточка пролетает мимо моего уха, едва не задев меня.
– Это бумажный хлам, – поясняет он. – Рекламная листовка, на которую зря потратили древесину.
– Но цифры написаны от руки, – возражаю я.
– Забудь, – обрывает меня Лори. – Мне нужно поговорить с тобой кое о чем важном. – Затем, словно только что заметив меня, он ухмыляется и добавляет: – Через минуту ты полюбишь меня.