Помоги проекту - поделись книгой:
– Все эти меры предосторожности меня пугают, дорогая сестра.
– Роды могут начаться внезапно.
– Хорошо, я позову на помощь.
– А так вам не придется никого звать!
Госпожа де Сен-Жеран поняла, что имеет дело с непробиваемым упрямством, которое и впрямь начинало вызывать у нее страх. Множество гонцов было отправлено в армию с письмами, в которых она умоляла мужа вернуться к предполагаемому времени родов.
К сожалению, это было невозможно. По долгу службы супруг не мог покинуть армию, и когда ветреной октябрьской ночью у графини начались схватки, она оказалась один на один с золовкой.
– Пока бесполезно будить служанок, – сказала та роженице. – Первый ребенок не явится на свет за пять минут. Я только схожу на кухню и велю нагреть побольше воды.
Но госпожа де Сен-Жеран была уже не в силах спорить, приступы боли участились, и она даже чувствовала удовлетворение, что другая все взяла на себя. Боль, раздиравшая ей чрево, не оставила места для других мыслей.
Между тем в комнате, которая располагалась рядом со спальней, управляющий, предупрежденный госпожой Н, дожидался рождения младенца. Было заранее обговорено, что, как только родится ребенок, Гийом отправится за нотариусом, который засвидетельствует появление наследника, в том случае, конечно, если будет мальчик. Если же родится девочка, достаточно будет и лакея, за которым всегда не поздно послать.
Внезапно приступ чудовищной боли, в десятки раз сильнее, чем все остальные, вырвал долгий стон из груди графини. Госпожа Н взяла свечу и тут только заметила, что ребенок уже явился на свет. Одновременно с роженицей она испустила дикий крик:
– О боже!
Но она ничего не объяснила, поскольку, измученная страданиями, госпожа де Сен-Жеран лишилась чувств.
Некоторое время спустя Гийом оседлал коня и скрылся в ночи, со скоростью ветра поскакав на север.
Итак, родился наследник! А между тем в замке не раздавались радостные возгласы, служанки, наконец-то разбуженные, толпились вокруг постели хозяйки и говорили вполголоса. Но главное, на всех лицах застыло выражение испуга и печали. Шепотом они передавали друг другу:
– Господи! Что будет, когда она узнает?
– Бедная госпожа! Она была так счастлива. Это может ее убить! Она не заслужила подобного наказания.
Мало-помалу графиня де Сен-Жеран стала приходить в чувство. Едва открыв глаза, она увидела стоящую перед ней госпожу Н с таким мрачным и скорбным выражением лица, что ей сразу стало страшно.
– Ребенок… неужели он?..
– Нет, дорогая сестра, к несчастью, младенец жив, и это – мальчик.
– К несчастью? Сестра, что вы хотите этим сказать?
Госпожа Н присела на край кровати и взяла в руки белую как снег ладонь невестки.
– Луиза, – тихо произнесла она, – мужайтесь. Ребенок жив, но вам невозможно будет его растить и нормально воспитывать. Нужно… укрыть его от посторонних глаз.
– Но почему?
– Потому что он ненормален. Это… урод!
Графиня, приподнявшаяся было, вновь упала на подушки, бледная как смерть. Но эта хрупкая и нежная женщина обладала незаурядной силой. Вскоре она снова открыла глаза.
– Я должна его увидеть! – заявила она. – Покажите мне его.
– Нет, Луиза, это вас убьет. Гийом о нем позаботится.
– Я сказала, что должна его видеть!
Тогда госпожа Н встала.
– Хорошо, я велю его принести.
Золовка вышла и вернулась из соседней комнаты с чем-то, завернутым в пеленки и кружева. Наклонившись, она поднесла сверток к лицу роженицы и отодвинула вуаль, закрывавшую лицо новорожденного.
Но едва несчастная мать бросила на него взгляд, как с ужасным криком опять потеряла сознание. Ибо под тонкими кружевами она увидела черную, покрытую волосами морду, в которой не было ничего человеческого. Младенца тут же унесли, а госпожа Н вновь приступила к обязанностям прилежной сиделки.
Придя в себя, графиня де Сен-Жеран погрузилась в отчаяние.
– Мой супруг! – рыдала она. – Бедный супруг! Что скажет он, когда узнает! Муж меня возненавидит!
Конечно, и для маршала это был удар, ничуть не меньший, чем для его жены. Но когда он вернулся в замок, то постарался скрыть свое отчаяние, чтобы не доставлять еще большие страдания несчастной Луизе, которая чуть не сошла с ума от горя. Жизнь вернулась в прежнюю колею, и никто уже больше не пытался оспаривать надежды на наследство юного Аженора. Ребенок-урод, по словам госпожи Н, был доверен попечению Гийома, который, прежде чем поехать за маршалом, отвез младенца в надежное место, известное ему одному. Все старались заставить забыть бедную мать об этой чудовищной трагедии. Снова пошли визиты, приемы, охота. Госпожа Н вернулась домой и, как в прежние времена, лишь время от времени посещала замок. Но между супругами отныне словно пробежала тень: каждый задумывался, чья столь ужасная наследственность могла привести к подобному несчастью.
Прошло несколько лет. Над башнями замка Сен-Жеран пронеслись весенние ветры и осенние ливни, и вот в один прекрасный день Гийом распрощался с его хозяевами. Он только что получил в наследство от умерших родственников хорошенький домик в Мулене и небольшое поместье, которое отныне позволяло ему жить в свое удовольствие. Гийометта, таким образом, перестала быть служанкой.
Но девушка – к этому времени ей исполнилось шестнадцать – была сильно опечалена отъездом. Она еще сильнее привязалась к своей госпоже и все эти годы старалась быть ей утешением, чтобы помочь несчастной справиться с горем.
– Мне бы так хотелось остаться с вами! – пролепетала девушка, покидая ее.
– Ты станешь приезжать ко мне в гости, ведь Мулен недалеко. И потом, ты стала настоящей барышней. Теперь найдешь хорошего мужа. Вот посмотришь, тебе не придется по мне тосковать.
И Гийометта уехала.
Первое время ей нравилось жить в красивом доме, где у нее была служанка, носить не жалкие, как прежде, а специально для нее сшитые платья. Но очень скоро ей открылось, что теперь она стала еще большей затворницей, чем прежде.
И это было связано с отцом, который вдруг стал лелеять в отношении нее честолюбивые замыслы. Отныне он требовал, чтобы она встречалась только с людьми из родовитых семей, а те не спешили завязывать тесные отношения с бывшим управляющим. Как огня он боялся, что дочь влюбится в парня низкого происхождения, и вскоре бедной девушке из развлечений остались только посещение церкви, вышивание да домашнее хозяйство. Ей не позволялось даже сопровождать отца, когда тот ежемесячно отправлялся в горы Оверни. Там, по его словам, он навещал родственников, которые нуждались в его помощи, но те не подходили для знакомства с ней. Время шло, и Гийометта все больше жалела о том, что потеряла: жизнь в замке, парк, приветливые улыбки графини. Ей исполнилось двадцать пять лет, и перед ней уже четко вырисовывалось мрачное будущее одинокой старой девы, когда внезапно умер ее отец.
Гийом неожиданно сильно простудился и слег. Вскоре он понял, что в дверь постучалась смерть и дни его сочтены. В один из вечеров он попросил Гийометту поехать в Сен-Жеран и привезти графиню. Вначале девушка подумала, что это лишь прихоть больного.
– Завтра съезжу, отец. Зачем беспокоить графиню в такой поздний час? Ведь путь туда долог.
– Слишком долог! Поэтому ты должна отправиться немедленно и умолять ее приехать! Я постараюсь ее дождаться, поскольку не хочу покинуть этот мир, не поговорив с ней. Меня… душит эта тайна.
– Какая тайна?
– Тебе не скажу! Отправляйся за графиней, да поспеши, если не хочешь, чтобы твой отец умер без покаяния! Ступай!
В ужасе Гийометта запрягла лошадь и, доверив отца соседке, отважно пустилась в путь. К утру она вернулась вместе с госпожой де Сен-Жеран. Гийом был еще жив.
– Госпожа, – пробормотал он. – На моей душе тяжкий грех, и я надеюсь на ваше прощение. Ребенок… младенец, который у вас родился, был красивым и абсолютно нормальным. Вовсе он не был уродом!
И несчастный все рассказал. Управляющий признался, что, надеясь сделать из дочери настоящую барышню, он принял предложение госпожи Н, пообещавшей ему много денег, если он выполнит все ее распоряжения. Как только ребенок родился, он отвез его к своим двоюродным братьям в селение Шерак-сюр-Морж, что неподалеку от Риома, оставив мальчика на их попечение.
– Но ведь… – проговорила в растерянности графиня, – я видела собственными глазами это чудовище.
– Не видели! Хитрая госпожа Н сумела вас обмануть. Вы видели черного щенка, наряженного в пеленки и кружева, предназначенные для младенцев. Ваш сын жив! Ему теперь семнадцать лет. Это рослый, сильный паренек, который очень на вас похож!
Госпожа де Сен-Жеран была мягкосердечной женщиной и не отказала умирающему в прощении. Гийом отошел с миром, но Гийометта не захотела оставаться в доме, купленном ценой стольких слез и страданий. Девушка пожертвовала его беднякам, избавилась от всего, что имела, и робко попросила у графини позволения остаться при ней, в замке. Вместо ответа эта добродетельная женщина заключила ее в объятия, и обе разрыдались.
Но обнаружение наследника ознаменовалось громким судебным процессом, поскольку госпожа Н, вопреки очевидному, пыталась отстоять права своего сына. В конечном счете справедливость восторжествовала, и Бернар де Лагиш, граф де Сен-Жеран, отец которого к этому времени умер, вступил во владение всеми его титулами, землями и состоянием. По прошествии нескольких месяцев он женился на Франсуазе де Вариньи и с честью исполнил воинский долг, вступив в королевскую армию.
Супруги поселились в Париже, где завязали тесную дружбу с госпожой де Севинье. Как-то при осаде Безансона[24] граф получил тяжелое ранение, которое заставило его до конца жизни носить под шляпой железную шапочку-калотту. Возможно, именно оно и свело его в могилу. И все же Бернар де Сен-Жеран успел обзавестись потомством, за которым трогательно ухаживала Гийометта, дочь злодея-управляющего.
Мадемуазель выходит замуж за Лозена
Самый удивительный из царственных браков
Мадемуазель[25] занемогла в самый разгар июля, и неизвестно почему. Да, Мадемуазель с большой буквы, которую все называли именно так, или Анна-Мария-Луиза Орлеанская, герцогиня де Монпансье, де Домб, графиня д`Э и еще множества других владений, которые делали ее самой богатой женщиной Европы. Мадемуазель – дочь покойного Гастона Орлеанского, брата Людовика XIII, и, следовательно, принцесса королевской крови и двоюродная сестра молодого монарха Людовика XIV.
Болезнь Мадемуазель не могла быть обычной простудой, явно для нее имелась другая причина, тем более что в свои сорок три года принцесса, крепкая, как швейцарский пехотинец, и превосходно сложенная, обладала завидным здоровьем и не имела ничего общего с теми хрупкими созданиями, что боятся малейшего сквозняка.
Вот уже три дня таинственная хворь держала ее в постели, в точности после двадцать девятого июля 1669 года, когда она вместе со всем двором присутствовала на вручении жезла капитану Первой роты телохранителей, обольстительному, любезному, наглому и несносному Антонену Нонпару де Комону, маркизу де Пюигильему, графу де Лозену.
Тогда Мадемуазель увидела Лозена не впервые, да иначе и быть не могло, ведь граф многие годы находился при дворе и входил в ближайшее окружение короля, но в тот день все-таки произошло нечто неожиданное. Неизвестно, что явилось тому причиной – летний зной, красота зрелища, аромат цветов или восхитительная элегантность голубого, отделанного серебром мундира, впервые надетого по такому случаю виновником торжества, – но только чувствительная принцесса вышла после церемонии с мечтательным видом и уже абсолютно не могла привести мысли в порядок. Вот почему она сочла за лучшее сказаться больной, но странное состояние духа не позволяло ей заснуть, и потому она только ворочалась, не находя удобного положения для сна.
Анна-Мария закрыла для всех двери своих покоев, не способная никого принимать и поддерживать разговор. На третий день, устав от себя самой и множества вопросов, остающихся без ответа, Мадемуазель сняла запрет для одной из самых близких подруг, любезной и мудрой маркизы де Севинье, которую очень ценила за живой ум и здравомыслие.
Войдя в опочивальню Анны-Марии, маркиза, взиравшая на все критическим оком, с трудом удержалась от улыбки при виде принцессы в тончайшем кисейном неглиже, утопавшей в куче подушек. Все это подошло бы скорее нимфе или хрупкому подростку, чем сорокалетней девице, лицо которой, украшенное солидным носом Бурбонов и слегка тронутое оспой, отнюдь не наводило на мысль о нежной любовной истоме. К тому же для больной Мадемуазель слишком хорошо выглядела, а глубокие вздохи, вздымавшие ее внушительную грудь, тотчас заставили предположить маркизу, эту опытную наблюдательницу, что болезнь, сразившая принцессу, была душевного свойства.
Отныне уверенная в том, что вступает на путь, где она была как рыба в воде, госпожа де Севинье села туда, куда ей указали томным мановением руки, и спросила тихо и спокойно:
– Давно ли вами овладел этот недуг, Ваше Высочество?
Вновь послышался тяжкий вздох.
– Вот уже третьи сутки, дорогая! Три бесконечных дня! Я не знаю, что со мной. Все случилось после приема, на котором король вручил жезл господину…
Мадемуазель прервала речь, и лицо ее залил густой румянец.
– Кажется, господину де Лозену?
– Да, ему… Стояла страшная жара, и, должно быть, меня просквозило.
Дрожащий голос и трепещущие ресницы окончательно убедили гостью в справедливости ее подозрений насчет подлинных истоков недуга, от которого страдала подруга: Мадемуазель была влюблена! И что хуже всего, влюблена в отъявленного мерзавца Лозена, блондинчика с большим красным носом, который хотя и не был красавцем, но по изяществу и умению очаровать превосходил самого короля, был дьявольски умен, честолюбивее всех придворных сразу и злее целого выводка гремучих змей. При этом он был знатен, как Монморанси, и обладал в одиночку доблестью всех рыцарей Круглого стола, вместе взятых. Короче, в наделенного всеми этими достоинствами тридцатисемилетнего Лозена были безумно влюблены две трети от общего числа придворных дам.
Надо к этому прибавить, что его любовным приключениям не было числа. Некоторые из них принесли ему серьезные неприятности. И не было ничего удивительного, что такая зрелая, но абсолютно наивная девица, как Мадемуазель, влюбилась в этого донжуана, увидев его гарцующим на коне впереди роты телохранителей.
Уверенная в правильности поставленного ею диагноза, госпожа де Севинье его озвучила:
– Окажись я на вашем месте, Мадемуазель, я спросила бы свое сердце: оно зачастую причиняет нам самую большую боль.
Больная посмотрела на нее с удивлением.
– Сердце? Вы так думаете, дорогая?
– Готова поклясться.
Услышав столь авторитетное мнение, Мадемуазель наконец осмелилась посмотреть правде в глаза и признаться в том, что с ней случилось: она влюбилась в господина де Лозен, и это столь неожиданное для нее самой чувство внесло сумятицу в ее существование, до сей поры размеренное в течение долгих лет.
Разобравшись со своими чувствами, в последующие за этим недели принцесса вела себя как воспитанница пансиона: непрестанно следила за объектом своей страсти, искала случая приблизиться к нему и заговорить и пробовала даже дать ему понять, что влюблена. Со своей стороны, хитрющий, как бес, Лозен без труда раскрыл тайну благородной старой девы, но он скорее дал бы разрезать себя на кусочки, чем сделать вид, что понимает эти прозрачные намеки на чувство, которое она к нему испытывает. Гордясь втайне, что завлек в свои сети персону королевской крови, он куда больше ценил благорасположение короля, зная, что Людовик XIV крайне щепетилен в вопросах, касающихся его семьи.
Мадемуазель и представить не могла, что умный и проницательный Лозен окажется таким непробиваемым, но любовь ее разгоралась только сильнее от того, что она принимала это за излишнюю скромность, и мало-помалу старая дева стала задумываться над тем, какое впечатление на него произведет ее предложение на ней жениться.
Разумеется, это сделать было нелегко, ведь он был обычным дворянином, в то время как она принадлежала величайшему в христианском мире королевскому дому и была баснословно богата. И потом, как заставить счастливого избранника ухаживать за ней открыто?
А ведь храбрости пылкому гасконцу было не занимать. Разве не он осмелился как-то ночью спрятаться под кроватью маркизы де Монтеспан, блистательной фаворитки короля, чтобы подслушать, что она скажет по его поводу своему царственному любовнику? Поговаривали даже, что он, возмущенный услышанным, якобы отвесил всемогущей метрессе пощечину? И все равно, отлупить королевскую любовницу – это одно, а добиваться руки принцессы королевской крови – совсем другое: между этими поступками огромная разница, целая пропасть, и он никогда не посмеет ее преодолеть.
Итак, после долгих размышлений Мадемуазель, у которой никак не выходил из головы этот брак, пришла к выводу, что ей придется сделать первый шаг, иначе никто и никогда его не сделает.
Для достижения своей цели она решила прибегнуть к уловке, которая ей показалась тонкой. При дворе тогда обсуждали ее возможный союз с принцем Карлом Лотарингским. Да и кто, впрочем, не мечтал на ней жениться? От императора до кардинала-инфанта все европейские принцы искали ее руки и богатства. Но поскольку сейчас этот брак был на слуху, Мадемуазель решила поинтересоваться мнением Лозена.
Одним мартовским утром 1670 года Мадемуазель, находившаяся в Сен-Жерменском дворце, выходя от королевы Марии-Терезии, столкнулась нос к носу с Лозеном, который был просто великолепен в мундире гвардейского капитана. Великолепен настолько, что сердце у влюбленной принцессы затрепетало, и, взволнованная его неотразимой внешностью, она нашла, что ее возлюбленный похож на «императора мира». Но она преодолела свою слабость и обратилась к Лозену:
– Я уже давно вижу в вашем лице самого преданного и верного друга, сударь, – сказала она. – Мое доверие к вам бесконечно, и я ничего не хочу предпринимать, не узнав вашего мнения.
– Вы оказываете мне честь, Мадемуазель! Я очень дорожу вашим расположением и сделаю все возможное, чтобы достойно служить вашему королевскому высочеству.
– Вероятно, до вас дошли слухи о том, что король намерен отдать мою руку принцу Карлу Лотарингскому? Это хорошая партия, но я твердо убеждена, что брак должен быть залогом будущего счастья. А такое счастье возможно не со случайным человеком, едва знакомым, а с тем, к кому испытываешь глубокое уважение. Как вы полагаете?
– Несомненно, – подтвердил Лозен, сообразивший, что он должен прикинуться дурачком и сделать вид, что не понимает намеков. – В таком случае зачем вам выходить замуж? Разве вы несчастливы без этого? Вы обладаете всем, о чем другие женщины могут только мечтать.
Кем-кем, а уж глупцом Лозен точно не был. Он уже давно понял, какую бурю чувств вызвал в сердце Мадемуазель. Сначала он был ослеплен победой, но также и встревожен, а потом принялся размышлять: породниться с королем и стать богатейшим человеком Европы – это фантастическое, на первый взгляд, предприятие, как оказалось, не настолько уж и недостижимо. Однако действовать следовало с огромной осторожностью: малейший промах, и все обернется прахом. Вот почему Лозен так старательно изображал наивность, хотя под голубым, подбитым серебром камзолом его сердце бешено колотилось при мысли, что его честолюбивые замыслы близки к осуществлению.
Однако Мадемуазель, пришедшая в отчаяние от подобной недогадливости, сделала следующий шаг.
– Предположим, вы правы, – промолвила она после паузы. – Но в моем возрасте поневоле задумываешься о наследниках. Не лучше ли иметь рядом того, кому ты со временем завещаешь все, что имеешь, чем годами видеть вокруг себя жаждущих наследства родственников? Я уверена, что король, желающий мне только блага, не станет противиться, если я остановлю выбор на каком-нибудь дворянине, выдающихся достоинств и высокородном, разумеется, которому я без опаски могла бы отдать свою руку.
Сердце Лозена остановилось. Разве смел он мечтать, что дело будет продвигаться с такой скоростью, это было невероятно! Но, пожалуй, стоило немного повременить, и, стараясь не выказать радости, он ответил с такой грустью в голосе и с таким артистизмом, что это уже было высокое искусство.
– Великолепные планы, достойные щедрого сердца Великой принцессы, но, к огромному сожалению, я не вижу никого при дворе, чьи происхождение, склонности, достоинства или добродетели были бы настолько значительны, чтобы соответствовать тому, что Ваша светлость готовы ему предложить. Подумайте, ведь он станет принцем королевской крови, герцогом Монпансье и множества других владений. Нет, это решительно невозможно.
Со вспыхнувшим взором Мадемуазель уже приготовилась произнести недвусмысленную ответную речь, которая все прояснила бы, но в этот момент королева, вышедшая из своих покоев, положила конец волнующей беседе. Лозен откланялся, заметив, что ему есть что сказать по столь важному вопросу и позже они вернутся к этому разговору.
Ночью Мадемуазель не смогла уснуть, а на следующий день после обеда у королевы она отыскала Лозена, показавшегося ей мрачным и желчным. Раз уж она хотела обещанного продолжения беседы, он довольно резко ответил, что много думал о том, какие преимущества получит Мадемуазель от подобного супружества.
– Очевидно, – начал он довольно бесцеремонно, – что в вашем возрасте либо уходят в монастырь, либо прибегают к религии или же, одеваясь скромно и неприметно, изредка ходят в оперу, к вечерне, выносу Святых Даров, отправляются на заседание благотворительного общества или в госпиталь, помогая бедным и обездоленным. Напротив, в статусе замужней дамы в любом возрасте можно ходить всюду и одеваться, как все остальные, чтобы нравиться супругу. Но дело как раз в супруге, которого, мне кажется, будет выбрать непросто. Дай я вам такой совет, я бы чувствовал на себе бремя огромной ответственности, в случае если избранник сделает вас несчастной.
Этот дерзкий тон восхитил Мадемуазель еще больше, чем вчерашняя любезность, ибо за ним угадывалось нежное чувство. В тот момент ей не терпелось объявить напрямик возлюбленному, что он и есть избранник ее сердца, но принцессе вновь пришлось иметь дело с воплощенной девичьей стыдливостью.
Поделиться книгой: