Помоги проекту - поделись книгой:
Жослин снял свою льняную куртку и засучил рукава рубашки. Стараясь выглядеть спокойным, он уселся в свое любимое кожаное кресло и достал курительную трубку.
– Ну так что, Мирей? – спросил он, стараясь говорить как можно более добродушно.
– Киона уехала вчера из дому на велосипеде Луи, – стала тихо рассказывать Мирей. – Перед этим приехал сын Онезима, Ламбер, и сообщил ей, что ее коня украли. Когда она уезжала, то пообещала мне, что вернется так быстро, как только сможет. Однако прошел целый день, а ее все не было. Вечером, в семь часов, она позвонила мне по телефону.
Все затаили дыхание. Воцарившаяся тишина так смутила Мирей, что она и сама замолчала.
– И что дальше? – не выдержала Эрмин.
– Она сказала мне: «Не беспокойся, моя дорогая Мими, я не могу вернуться немедленно, но я нашла Фебуса. Со мной все в порядке, я в безопасности. Я отправила письмо папе и Мин. Если у тебя возникнет какая-нибудь проблема, вызови домработницу. Прости меня! Целую тебя». Как только она сказала это, сразу же положила трубку. О господи, я так переполошилась!
– Но тебе следовало немедленно сообщить нам об этом! У тебя ведь был номер телефона нашего отеля в Квебеке! – рявкнула Лора.
– Я не решилась вам об этом рассказать, я была потрясена, мадам, – призналась несчастная служанка, теребя свой платок. – Да и что вы могли бы сделать, находясь так далеко отсюда?
– Разумные слова! – закивал Жослин. – Мне бы в течение всей поездки было не по себе. А письмо? Ты его получила?
– Да, месье. Не сердитесь, я позволила себе его вскрыть, потому что изнемогала от охватившей меня тревоги. Я, черт возьми, все время плакала!
Мирей протянула вскрытый конверт. Лора схватила его резким движением и вытащила сложенный вчетверо листок бумаги. Развернув его и не дожидаясь, что скажет по этому поводу ее муж, она стала громко читать:
– Это все? Она написала только это? – воскликнула Эрмин. – Боже мой, да она сошла с ума!
Лоранс слышала все это, находясь на кухне. Принеся затем поднос с чаем, она разочарованно искривила губы.
– А что тут такого? – хмыкнула она. – Это можно было предвидеть. Делсен, опять Делсен!
Жослин с приоткрытым ртом смотрел на тюлевую занавеску, колыхаемую дующим с озера ветром. Его как будто поразила молния. Вскоре он задрожал всем телом и спрятал лицо в ладонях. Его трубка упала на ковер.
– Папа, мой дорогой папа! – простонала Эрмин, опускаясь перед отцом на колени, чтобы нежно его обнять. – Не бойся, она сильнее и опытнее всех нас, вместе взятых. Я ужасно разочарована поступком Кионы и не одобряю ее поведение, но мне кажется, что ей ничто не угрожает. Я ведь и сама ушла с Тошаном точно в таком же возрасте.
– Этот тип воспользуется в своих целях ее наивностью! – взревел Жослин. – Муки небесные, ну неужели она не могла влюбиться в серьезного юношу, встречаться с ним здесь, в городе, познакомить его с нами? Эрмин, нет смысла пытаться закрывать нам глаза: этот Делсен запудрил ей мозги. Доказательство тому: она уезжает с ним, не думая о последствиях. Это все равно что плюнуть нам в лицо!
– Жосс, успокойся, – вздохнула Лора. – Твоя дочь всегда пренебрегала условностями. Она считает, что может поступать так, как ей вздумается, и это началось не вчера. Ты пожинаешь то, что посеял, когда относился к ней как к принцессе и не устанавливал для нее никаких ограничений. Я ведь тебя неоднократно предупреждала! Я очень люблю Киону, однако она зачастую бывает дерзкой, упрямой и эгоистичной – что она и подтвердила, удрав от нас.
В этих ее заявлениях было так много правды, что Жослин не осмелился сразу же что-нибудь возразить.
Лоранс, погрузившись в мрачное молчание, подавала чай. Эрмин встала и подошла к ней.
– Моя дорогая, если тебе что-то известно, ты должна нам рассказать. Киона в последнее время встречалась с Делсеном? Она встречалась с ним тайно?
– Насколько я знаю, нет. В последний раз она видела его прошлой зимой, на берегу Перибонки, и, насколько я помню, она рассказывала об этом нам – то есть тебе, Нутте и мне.
– Да, это верно. Боже мой, я не могу прийти в себя! Я не могу смириться с тем, что Киона уехала неизвестно куда, – сокрушенно покачала головой певица. – А Тошана, как назло, здесь нет. Он бы ее нашел. Он ведь сохранил свои связи в местных сообществах индейцев.
Лоранс села возле своего дедушки на табурет. Начав грызть сухое печенье, она добавила загадочным тоном:
– У Овида Лафлера тоже имеются такие связи. Делсен был его учеником. Лафлер дает вечерние уроки возле Пуэнт-Блё. Он даже попросил меня приехать и показать мои рисунки и картины детям из резервации. А еще – научить их основам рисования.
– Ты встречалась с месье Лафлером? – удивилась Эрмин.
– Да, и довольно часто. Здесь, в Робервале. Во время пасхальных каникул и совсем недавно, до нашего отъезда в Квебек. Я восхищаюсь его заботой о нашем народе. Мама, не напускай на себя такой изумленный вид. Все, похоже, забывают, что и в моих жилах течет индейская кровь. Я согласна с тем, что это не так уж очевидно. Однако лично я думаю об этом довольно часто. Тала была моей бабушкой. Мне жаль, что мне не довелось узнать ее поближе.
Упоминание имени Талы было в данном случае не совсем уместным: обстановка в гостиной и так уже накалилась.
– Давайте не будем преувеличивать! – вспылила Лора. – Да, индейская кровь, конечно, но ее ведь очень мало. Твой отец и сам не чистокровный индеец, а метис. Эти разговоры о наследственности меня утомляют. В тебе, кстати, есть и бельгийская кровь, если тебе хочется вспомнить обо всех своих предках, Лоранс.
Лоранс пожала плечами, не осмеливаясь перечить бабушке. Эрмин смотрела на нее, думая о том, что сама она осталась за пределами того маленького сообщества, которое образовали эти три девушки – ее дочери-близняшки и Киона. В течение примерно года Акали – сирота-индианка, удочеренная Мадлен, – уже не входила в это сообщество: Акали, проигнорировав возражения близких ей людей, стала послушницей в монастыре конгрегации Нотр-Дам-дю-Бон-Консей, расположенном в Шикутими.
«Какая Лоранс красивая! – подумала Эрмин. – Она, кажется, похожа на меня, однако у нее, по-моему, более тонкие черты лица, а в глазах порой видны зеленые отблески».
– Завтра я попытаюсь позвонить Тошану во Францию, – громко заявила Эрмин. – Ему следует вернуться сюда как можно скорее. Я не собираюсь позволять Кионе совершать поступки, идущие вразрез со здравым смыслом.
– А как твой муж ее найдет? – спросил Жослин. – Он же не обладает даром ясновидения. Это все равно что искать иголку в стоге сена! Если бы только я остался здесь, а не поехал в Квебек! Малышка тогда не решилась бы удрать черт знает куда.
– Папа, ты об этом ничего не знаешь, – сказала Эрмин. – Мама права в том, что Киона частенько вела себя недисциплинированно, причем и у нас, и в школе, и все из-за того, что она следует своей интуиции.
Лоранс поспешно поднялась. Ее светлые глаза вдруг заблестели.
– Если ты разрешишь мне, мама, то завтра утром я наведаюсь к месье Лафлеру. Съезжу к нему на велосипеде, это недалеко отсюда. Он, возможно, что-то знает.
– Нет, моя дорогая! Если необходимо, я поеду на машине с твоим дедушкой. Одна ты в Пуэнт-Блё не поедешь, нет.
Лоранс сразу же поднялась в комнату, в которой она обычно жила со своей сестрой и Кионой. Усевшись на краю своей кровати, она стала вытирать слезы, навернувшиеся ей на глаза от нервного напряжения.
– Мне это уже надоело, надоело! – прошептала она. – Я буду теперь поступать по-своему. Как это делают Нутта и Киона.
На церкви городишка Монпон семь раз ударили в колокол. Как часто бывало в те времена, когда Тошан участвовал в движении Сопротивления, он пересчитал, какое сейчас время в Квебеке. Сидя на террасе бистро с сигаретой в углу рта, он только что заказал бокал белого вина.
«Сейчас там час пополудни. Солнце, должно быть, уже вовсю светит над озером Сен-Жан. Эрмин, наверное, уже вернулась в Роберваль. Тем лучше: она сможет немного отдохнуть в гнездышке своих родителей. А может, позвонить ей?»
Он слегка улыбнулся, радуясь одной мысли о том, что услышит голос Снежного соловья (как называли его супругу канадские и европейские газеты). Затем его мысли переключились на Эстер Штернберг, которую он ждал, чтобы пойти вместе с ней поужинать. Следует ли ему упоминать об этой молодой женщине в телефонном разговоре с Эрмин? Он очень быстро пришел к выводу, что делать это смысла нет и что он расскажет жене об этой встрече уже после своего возвращения в Канаду, когда будет разговаривать с ней с глазу на глаз. «Мин ведь становится все более и более ревнивой! – мысленно сказал он сам себе. – Зачем беспокоить ее, сообщая ей, что я познакомился с сестрой Симоны?»
Он встал и вошел в полутемное помещение кафе. Будучи одетым в белую рубашку с открытым воротом и коричневые льняные штаны, он удивлял своей внешностью других посетителей. Официантке же он показался очаровательным. Со своей бронзовой кожей, еще больше потемневшей на июльском солнце, с темными глазами, с черными как смоль и необычно длинными волосами, закрывающими сзади шею, Тошан Дельбо не остался незамеченным в этом городишке департамента Дордонь.
– Подскажите, можно ли позвонить от вас в Канаду? – спросил Тошан у хозяина заведения, стоящего за оцинкованной стойкой. – Или же мне придется идти на почту?
– Оператор телефонной станции скажет вам, можно или нет, но я думаю, что, в принципе, можно. В прошлом году один желтолицый хвастался, что смог дозвониться с моего телефонного аппарата до Пекина, и…
– Вы, наверное, хотели сказать «один китаец», – сказал Тошан, смерив своего собеседника холодным взглядом.
– Ну да, конечно!
Произнеся эти слова, хозяин заведения прокашлялся и посмотрел на метиса с пренебрежением. Тошан задумался, что за человек сейчас перед ним и, в частности, какую позицию он занимал во время войны. Возможно, это был бывший коллаборационист – один из тех, кто, не задумываясь, выдавал евреев. Тошан инстинктивно сжал кулаки и мысленно пообещал себе, что никогда больше не будет заходить в это заведение. Тем не менее он решил все же воспользоваться телефонным аппаратом, который находился в глубине зала и был огражден лишь простеньким металлическим колпаком.
Его соединили с Робервалем через десять минут, которые показались ему бесконечно долгими. Трубку взяла Эрмин. Услышав голос мужа, она издала возглас радости и облегчения.
– Тошан, я звонила сегодня утром в твой отель – ну, то есть тот отель, в котором ты забронировал себе номер из Парижа.
– Я находился за пределами отеля, на террасе кафе, Мин! Значит, ты уже под крылышком драгоценной Лоры и своего почтенного папы?
– Да. Они устроили мне сюрприз: приехали на мой концерт в «Капитолии». Но мы поговорим об этом как-нибудь потом. Мне необходимо сообщить тебе нечто ужасное.
Несмотря на тысячи километров, разделяющие этих двух людей, потрескивание и бульканье в телефонной трубке, Тошан почувствовал, как сильно встревожена его супруга.
– О чем идет речь? Произошел какой-то несчастный случай?
– Киона сбежала с Делсеном – юношей, в которого она влюблена. Я в отчаянии, Тошан, я не могу в это поверить. Как она посмела поступить подобным образом? Она даже не дождалась меня, хотя мы не виделись с ней целых два месяца!
Эрмин заплакала. Тошан, растерявшись, не знал, что и сказать.
– Ну и нагнала ты на меня страху! – в конце концов стал упрекать он ее. – Я уж подумал, что произошла трагедия, что кто-то серьезно заболел или при смерти.
Эрмин, всхлипывая, кратко изложила содержание полученного от Кионы письма.
– Ты должен поскорее вернуться, мой дорогой. Прошу тебя, садись завтра на самолет. Только ты один способен найти ее и вернуть домой.
– Мин, дорогая, мне очень жаль, но я не могу отменить все свои планы из-за какого-то каприза Кионы. На следующей неделе в Париже меня должны будут представить аббату Пьеру. Ты ведь сама выписала мне чек на сумму, которой ты хочешь поддержать его общество «Эммаус»[11]. Мне очень хочется встретиться с этим человеком. Это для меня очень важно. Не расстраивайся и не порти себе нервы. Наша сестра просто уже стала взрослой. Если она решила поискать себе приключений вместе со своим возлюбленным, то зачем же им мешать? Вспомни, как девятнадцать лет назад сбежали на санях и мы с тобой. Я, по сути дела, тебя украл, и ты об этом потом никогда не жалела.
– Делсен очень отличается от тебя. Я этому юноше не доверяю. Тошан, у меня складывается неприятное впечатление, что мне приходится переносить жизненные невзгоды одной, без какой-либо помощи с твоей стороны. Послушай, можешь ты хотя бы раз в жизни немедленно приехать ко мне, если я тебя зову?
– Я позвоню тебе позднее из своего отеля. Не переживай так сильно, Эрмин. Киона, возможно, вернется еще раньше меня. Целую тебя, дорогая моя.
Тошан, обрывая разговор, положил трубку. Эстер уже стояла на террасе и искала его, Тошана, глазами. Он сидел в углу, в котором было довольно темно, а потому она увидела его не сразу. Она была одета в красное платье в белую горошину, а на голове у нее красовалась маленькая белая соломенная шляпка. Ее глаза были скрыты за темными солнцезащитными очками, а губы накрашены ярко-красной помадой.
– Извините меня, я звонил по телефону своей супруге, – сказал Тошан, подходя к Эстер. – Лучше бы я от этого воздержался. Давайте пойдем в какое-нибудь другое место.
Тошан швырнул на металлическую стойку деньги за выпитый им бокал вина и, взяв Эстер за локоть, повел ее прочь. Она, растерявшись, поначалу позволила ему это сделать, но, пройдя несколько шагов, высвободила свою руку.
– Я не выношу, когда со мной обращаются подобным образом, – пояснила она. – Что сейчас происходит? Вы получили плохие известия от вашей семьи?
– Достаточно и того, что я позволил себе немного свободы и уже кусаю себе из-за этого локти. Но мне совсем не хочется докучать вам своими семейными проблемами.
– У меня больше нет на свете никаких близких людей, а потому я вполне могу разделить ваши семейные проблемы, – вежливо сказала Эстер.
– Ну хорошо! Моя шестнадцатилетняя сводная сестра убежала с молодым повесой, к тому же индейцем. Моя супруга требует, чтобы я отправился обратно домой на самолете уже завтра, разыскал эту девчонку и привел ее за ухо в отчий дом. Но кто сможет разыскать Киону?
– Киону? – переспросила Эстер, останавливаясь в тени церкви.
– На языке индейцев это означает «позолоченный холм», и никогда еще имя не было таким подходящим. Представьте себе очаровательную девушку, похожую на пламя, с длинными рыжевато-золотистыми волосами, с янтарными глазами, с кожей цвета меда и с незаурядными интеллектуальными способностями. Кроме того, у нее имеется удивительный природный дар.
– Какой лестный портрет, невольно вызывающий к себе интерес! – подняла брови Эстер. – Расскажите мне о ней поподробнее, но уже за столом. Мне хочется есть. Где вы намереваетесь поужинать?
– Да где угодно, лишь бы не в этом бистро, в котором, должно быть, подают прогорклый салат и черствый хлеб. Я предпочитаю отсюда уйти. Я не переношу никаких форм расизма. Простите, если я вызвал у вас недовольство тем, что потянул вас за локоть.
Эстер сняла темные очки и внимательно посмотрела на Тошана. Затем она слегка улыбнулась и сказала:
– У меня нет явных шрамов на теле после моего пребывания в концентрационном лагере, но в душе я развалина! Я стала болезненно чувствительной и боюсь людей. Вчера утром, когда вы подошли ко мне, мне показалось, что меня охватил ужас – ужас, как я сама осознаю, необъяснимый. Но давайте лучше поговорим о вашей сводной сестре. По правде говоря, Тошан, то немногое, что вы рассказали о своей семье, меня очень заинтересовало.
Получасом позднее они уселись в беседке, обвитой густо разросшейся жимолостью. Они заказали жареную гусятину, жареный картофель и – в качестве десерта – пирожки с клубникой. В конце ужина Эстер Штернберг знала уже очень много о Кионе – дочери Талы и Жослина Шардена. Ее удивили и позабавили сложные родственные связи, существующие между Эрмин, Кионой и Тошаном. Метис в ходе этого разговора рассказал ей обо всех своих детях – начиная с самого старшего, Мукки, и заканчивая самой младшей, Катери. Он также поведал о нелегких условиях жизни индейцев монтанье – субэтнической группы индейского племени инну, проживающей в регионе Лак-Сен-Жан, причем большей частью в резервации. Мрачным голосом он в завуалированной форме рассказал о порядках, царящих в школах-интернатах, которые были учреждены церковниками и в которые отправляют индейских детей, чтобы те научились хорошим манерам и забыли свой родной язык.
– Делсен – ну, тот парень, которого, как кажется моей сестре, она любит, – подвергся в этих позорных школах жестокому обращению. Следы такого обращения остались и на его теле, и в его душе. Я не особо надеюсь на то, что он когда-либо полностью излечится. Я с ним никогда не встречался, только видел его издалека, но, по-моему, он кипит ненавистью.
– Поэтому тревога вашей супруги вполне объяснима, – сказала Эстер.
– Если кто-то на этой земле и может спасти его от демонов, так это Киона. Как я вам уже говорил, у нее часто бывают видения, которые, как потом выясняется, соответствуют действительности. Всегда соответствуют действительности. Она медиум и даже может переносить часть своего сознания из одного места в другое. Я только что наблюдал за вами, когда рассказывал о ее прошлых подвигах, и вид у вас был ошеломленный.
– Да, я ошеломлена!
– Мне, в частности, вспоминается один вечер. Летний вечер. Я едва не погиб здесь, в Монпоне, и после долгого пребывания в больнице вернулся к родным в свой дом, находящийся в глубине леса. После всего того, что мне довелось вынести, я уже не мог жить, не мог любить, я стал закрытым для ласки, сострадания, нежности. Киона тогда пришла ко мне поговорить и сумела подобрать слова, в которых я нуждался. Я обнял ее и смог начать дышать свободно, смог исцелиться. Она же тайно страдала. Она с изможденным видом легла на доски веранды из-за того, что увидела мысленным взором много ужасного, и это подействовало на нее удручающе. Мне кажется, она увидела то, что происходило в концентрационных лагерях. Она заверила меня, что Симона и Натан теперь находятся там, где свет, и что они не испытали мучений.
Тошан замолчал, почувствовав, что к горлу у него подступает ком. Эстер, сильно разволновавшись, едва сдерживала слезы.
– Самое прекрасное в Кионе – это ее улыбка, – продолжал Тошан. – Она лукавая, ослепительная. Улыбка ангела. Некоторые считают Киону юной ведьмой, но моя супруга и ее отец считают ее ангелом. Ну да ладно, давайте сменим тему разговора. Вы уезжаете завтра, да?
– Да, мне здесь больше делать нечего. Я получила ответы на все свои вопросы у мадам Мерло и – особенно – у вас. Вчера вечером вам удалось воскресить Симону. Я благодарю вас за это от всей души. Теперь я знаю, что она пожила несколько месяцев спокойной жизнью у своих друзей в городишке Руффиньяк и что ей повезло встретиться с вами.
– Или, наоборот, не повезло, – вздохнул Тошан. – Кто-нибудь другой на моем месте сумел бы успешно справиться с этим заданием. Как я вам уже говорил, в то утро я допустил ошибку, задержавшись в бистро и тем самым подставив вашу сестру под немецкие пули.
– Не терзайте себя, Тошан, – прошептала Эстер. – Слушая вас вчера вечером, я поняла, что вы готовы были умереть ради того, чтобы спасти Симону и ее сына. Бог сохранил вам жизнь – только и всего. После окончания войны у вас родилось двое детей. Нам – то есть тем, кто выжил, – следует теперь наслаждаться жизнью. Мы с вами расстанемся хорошими друзьями, не так ли?
Эстер прикурила сигарету, слегка откинув голову назад. Ее иссиня-черная шевелюра поблескивала в лучах солнца, проникающих сквозь листву.
– Вы обоснуетесь в Нью-Йорке? – спросил Тошан. – У вас там есть какие-нибудь связи? В начале войны очень много евреев покинули Европу и уехали в Америку.
– Я знаю. Могу разыскать там парижских знакомых, но вообще-то не хочу. Я предпочла бы завязать новые знакомства и отгородиться от своего прошлого.
– А почему бы вам не поехать в Квебек? – предложил Тошан, проникнувшись состраданием к молодой еврейке. – Вы ведь медсестра. В Робервале есть санаторий, и там постоянно нуждаются в квалифицированном персонале.
Тошан тут же пожалел об этом своем предложении: Эрмин может устроить ему сцену, когда она увидит, что в Лак-Сен-Жан приехала эта красивая женщина, похожая на Симону. Но затем ему стало стыдно за то, что он так плохо подумал о своей жене. «Эстер – мученица, выжившая в лагере смерти. Она имеет право на мирную жизнь вдали от этого старого континента, на котором произошло доселе невиданное массовое истребление евреев. Холокост. У Мин очень доброе сердце, она обладает восхитительной широтой души, а потому поймет меня и одобрит мой поступок».
Пока он так размышлял, Эстер достала из своей сумочки записную книжку и авторучку.
– Я запишу ваш адрес и номер телефона. Если в Нью-Йорке мне не понравится, я наведаюсь в ваш Квебек, однако я мерзлячка, а там, насколько я знаю, зимы суровые.
Поделиться книгой: