Горький лимонад

— Лжец из тебя никудышный, — говорит она. Ну, ладно, может не так уж и великолепно.

— А ты горячая штучка. Давай же, назови меня теперь лжецом, — я смотрю на нее и ухмыляюсь, потому что она покраснела. Пыталась унизить меня, так получай.

— Думаешь, ты классный ловелас, да? — язвит Бэмби.

— Однозначно классный. Ты из Бостона?

— Как, черт возьми, ты догадался? — спрашивает она и поднимает руку вверх, тыча пальцем мне в лицо, пока заказывает себе еще одно пиво. — И ему тоже принесите. Сегодня я угощаю эту милую принцессу.

Серьезно? Она что, только что назвала меня чертовой принцессой?

— Спасибо, Бэмби, — получай.

Она закатывает глаза, забирает у барменши полный до краев бокал и делает глоток, а затем ставит его на картонную подставку с рекламой какого-то пива со странным названием.

— Итак? Как ты догадался, что я из Бостона? — снова повторяет она свой вопрос.

— Ты похожа на стерву и использовала слово «классный».

Ее губы изгибаются в улыбке, и она делает еще один глоток.

— Полагаю, ты или сам из Бостона, или жил там какое-то время.

— Есть такое дело, — отвечаю я. — Уехал оттуда три недели назад, но я жил там не очень-то и долго. Родом я из Остина, поколесил по Техасу, пока служил во флоте, а затем уехал искать местечко получше.

— И в итоге оказался здесь? Банально, — смеется она.

— Почему это?

Она снова осматривает меня с головы до ног, а затем снисходительно ухмыляется.

— Ну, помимо того, что ты не похож на ковбоя, я еще ни разу не встречала техасца, который смог переехать в другой штат навсегда.

— Понятно, хочешь больше информации. Я здесь оказываю услугу одному своему приятелю. Если бы не он, ноги моей в этом штате больше не было бы, — я вытаскиваю трубочку из подставки с другой стороны стойки бара, куда теоретически не имею права залезать, и зажимаю ее между зубов, так как мне нужно сломать хоть что-нибудь, прежде чем эта цыпочка разозлит меня еще сильнее. Это научит меня в следующий раз не полагаться на свои суждения после большого количества выпитого пива.

— Ты не собираешься пить свое пиво? Или ты из тех парней, которые предпочитают фруктовые коктейльчики?

— Я контролирую себя, — объясняю я ей. — Если выпью слишком много, начну вести себя непристойно.

— Например, попытаешься снять первую попавшуюся женщину в баре с помощью вздохов?

— Я не настолько пьян.

— Нет, но настолько банален.

— Банален? — фыркаю я. Я что, банален? — Ты даже не знаешь меня.

— И слава Богу, — говорит она, выгибая брови дугой.

— Ой, умоляяяяю, ты бы хотела узнать меня получше, — Бэмби открывает свою сумочку-клатч, достает из нее пятидесятидолларовую купюру и кладет ее прямо в лужицу пива на стойке. — Охренеть! — реагирую я. — Ты выпила сегодня на пятьдесят баксов?

Она встает, и я злюсь, потому что меня влечет к ней еще сильнее, чем двадцать минут назад. На ней кожаные брючки? По мне, так чертовски сексуально. Они так обтягивают ее, словно их нарисовали, и меня разрывает на части от этого зрелища.

— Я просто хочу быть уверена, что оплатила и пиво принцессы тоже, — говорит она и подмигивает мне.

— Забавно, — отвечаю я. У меня нет слов, чтобы ответить этому остроумному олененку, который больше напоминает гепарда. Имя Бэмби ей совершенно не подходит.

Я опираюсь двумя локтями на стойку бара и делаю глоток пива, снова сосредотачивая внимание на телевизоре, висящем напротив прямо над выстроившимися в ряд бутылками спиртного. Полагаю, Бэмби давно ушла, так как прошло уже целых пять секунд. Этого времени достаточно, чтобы успеть дойти до выхода, но если так, то чья тогда рука покоится сейчас на моем плече?

О, Господи. Наверное, она привела вышибалу, чтобы вышвырнуть меня отсюда. Но ведь я ничего такого не сделал. На этот раз.

Оглянувшись через плечо на руку, я вижу теперь уже знакомые ногти, покрытые бардовым лаком, и краешек тату, виднеющийся из-под ее черной футболки с длинными рукавами.

— Бэмби. Это твоя рука лежит на моем плече?

— Спасибо, что отвлек меня от мыслей... хоть это и был самый нелепый разговор за всю мою жизнь.

Не знаю, от каких мыслей я ее отвлек, но, когда я смотрю ей в глаза, которые теперь прямо передо мной, а не в профиль, меня вдруг озаряет. Я знаю эту женщину.

Как я мог забыть ее?

— Было приятно снова повидаться с тобой, доктор.

Я не помню ее имени, и от этого мне становится плохо.

— Как тесен мир, в котором мы живем, — говорю я ей.

— Я никогда не покидала этот город, — возражает она. — Так что это не мир тесен. Похоже, это ты вернулся обратно.

Я никогда и не знал ее имени. Вот в чем дело.

— Как поживаешь?

Она улыбается той частью лица, которая не пострадала.

— Я жива, — просто отвечает она.

— Нам нужно выпить еще по бокальчику, — предлагаю я ей.

— Я все равно не поеду к тебе домой, — шутит она.

Это уже не смешно. Я должен выяснить, как она жила после того случая.

— Это мы еще посмотрим, — тоже шучу я, боясь сморозить глупость.

— Я надеялась, что ты уйдешь первым, — говорит она.

— Почему? Чтобы ты могла хорошенько изучить мою задницу, пока я иду к двери? Мне так часто говорят, хочешь верь, хочешь нет.

— Представляю себе, — отвечает она, хватая пальто со спинки своего стула.

— Не уходи, — прошу я ее.

— Не оставайся, — парирует она.

Не понял, что она хотела этим сказать, но я кладу еще пару купюр на стойку и следую за ней, разглядывая ее зад всю дорогу до парковки.

— Как поживаешь? — снова повторяю я свой вопрос.

Остановившись под одиноким фонарем на парковке, она разворачивается ко мне. Теперь я вижу шрамы на ее лице и практически могу вспомнить, куда попал каждый осколок.

— Сестра и ее муж не общаются со мной. Племянник погиб, а племяннице запретили контактировать со мной.

Жизнь после трагедии никогда не бывает прежней, но, видимо, в случае с Бэмби, все очень уныло.

— А ты? — я задаю тот же вопрос, просто перефразировав его, надеясь, что она даст мне другой ответ. Как бы там ни было, не жизнь вокруг делает нас теми, кто мы есть. Жизнь внутри нас заставляет нас продолжать жить. Ого, да ты сегодня прям философ, Джегз.

Задрав голову, она смотрит в звездное небо и закрывает глаза, пытаясь отгородиться от тьмы, опускающейся на нас. Слабый порыв ветра бросает пряди темных волос ей в лицо, усиливая эффект ее позы.

— Я могла бы солгать и сказать тебе, что я сильная девчонка, которая сумела взять себя в руки, и что последствиями теракта для меня стали только шрамы на лице, но это было бы ложью.

— Да, было бы, — соглашаюсь я. Принимая во внимание ее затаенный гнев, очевидно, что груз, который она носит в себе, очень сильно повлиял на то, кем она стала. Я не был знаком с той девушкой, которой она была до взрыва, но готов на что угодно поспорить, что она в корне отличалась от женщины, с которой я беседую сегодня вечером.

— Я ненавижу свою жизнь. Ненавижу каждое утро, когда просыпаюсь. Ненавижу каждый сделанный мной вдох. Ненавижу те секунды, когда случайно бросаю взгляд в зеркало и вижу свое уродливое отражение. Ненавижу, когда на меня смотрят дольше положенного, — на выдохе громко выпаливает она, и ее мятное дыхание воздействует на меня, как удар кулаком по лицу. — Но знаешь, что я ненавижу больше всего в своей жизни?

Внезапно я понимаю, что совершенно не хочу слышать ее ответ.

— Что же это?

— Ненавижу, когда мужчины пытаются приударить за мной, пока видят только одну половину моего лица.

Мне хочется сказать ей, что я приударил бы за ней, даже если бы видел другую сторону ее лица, но чаще всего я веду себя как придурок, потому мог бы и не приударить. Скорее всего, я был бы слишком занят, гадая, что произошло с ней, через что ей пришлось пройти и почему шрамы так уродливо расчертили ее щеку.

— Спасибо, что не стал пытаться разубеждать меня, — я был слишком занят, обдумывая правду, когда она заявила, что я согласен с ее утверждением. Я не из тех, кто лжет, и уже давно не наивен, но в данном случае правда только добавила бы еще один шрам к уже имеющимся.

— Слушай, Бэмби, просто для справки, я вовсе не намеревался приглашать тебя домой сегодня вечером. Я просто искал кого-нибудь, с кем можно немного поболтать поздним вечером, чтобы выветрить алкоголь. Хотя, если у тебя нет никаких более интересных планов, и у меня нет никаких интересных планов...

Она смеется низким раскатистым смехом.

— Вау, а ты умеешь поразить, знаешь?

— Иисусе! Ты просто могла бы сказать «нет». — парирую я.

— Нет, я не буду спать с тобой.

— Я разве хоть слово сказал про секс? Черт возьми, я собирался пригласить тебя на чашечку кофе, но, очевидно, у тебя другие потребности, которые я не в состоянии удовлетворить.

Ее смех резко обрывается, и она засовывает кончики пальцев в задние карманы, слегка при этом прогнувшись.

— Ты импотент что ли?

— Нет, — сухо отвечаю я.

— Где ты живешь? — спрашивает она.

— А ты где живешь? — вторю я ей.

Она кивает головой в противоположный конец парковки, где расположен вход в трейлерный парк.

— Вон там.

— Черт, я, наверное, проклят. Мы соседи.

— Чушь, — выдает она, и достает из заднего кармана сигарету. Зажав белую сигаретку между губ, она снова тянется к карману за зажигалкой. Я наблюдаю, как она прикуривает, закрывает глаза и затягивается, словно никотин возвращает к жизни ее душу.

— Ты называешь меня лжецом, Бэмби?

— Ты не живешь в этом парке. Я знаю всех, кто там живет, — объясняет она и делает очередную долгую затяжку.

— Я и не говорил, что живу в трейлерном парке. Я просто сказал, что мы соседи, — поправляю я ее.

— Мы можем быть соседями, только если ты живешь в баре.

Я указываю пальцем в сторону слабоосвещенного знака за трейлерным парком.

— Вон там я живу.

— В мотеле Sawdust? — смеется она. (Примеч. переводчика: Sawdust в переводе с англ. «древесные опилки»).

— Некрасиво смеяться над жильем других людей, — предупреждаю я. Но дело в том, что я там еще ни разу не ночевал. Я не решился ночевать у друга, поскольку не хотел стать гостем, который испытывает границы его гостеприимства, поэтому использовал взятую на прокат машину и спал в ней, но сегодня мне понадобится полноценный восьмичасовой сон.

— Там пахнет спермой, — сообщает она и кашляет, когда из ее ноздрей вырывается дым.

— Откуда знаешь? — спрашиваю я с ухмылочкой. — Впрочем, я могу представить себе запахи и похуже, — выгнув бровь, я прижимаюсь спиной к телефонному столбу, возле которого мы в итоге оказались. — Но скажи мне, раз тебе так много известно об этом районе, есть ли здесь забегаловка, где можно прилично позавтракать?

— Та маленькая лачуга позади «У Чета» готовит завтраки, — она бросает окурок и втирает его в землю металлическим носком своего ботинка.

— «У Чета»?

— Да, знаешь, бар, где ты только что пытался подкатить ко мне?

— Лачуга, подающая завтраки, рядом с захудалым баром? Куда я, черт возьми, попал? — я кашляю от смеха.

— Не сбрасывай ее со счетов. У них лучшее рагу с беконом, которое ты когда-либо пробовал, — она плотно запахивает кожаную куртку на груди и направляется мимо меня к трейлерному парку.

— Что представляет из себя это рагу с беконом? — кричу я ей вслед.

— Ты должен сам увидеть, — легкий ветерок доносит до меня ее ответ, пока гравий скрипит под ее ботинками. — Спокойной ночи, — прощается она, и, не оборачиваясь, машет мне рукой. — И берегись тараканов, Бостон.