Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа

Я опустила Аранчино на пол и достала влажную тряпицу из таза.

– Ты ходила на пьяццу, да? – спросила я, протягивая ей материю.

Она вздохнула и опустила веки, протирая шею и грудь. Я нетерпеливо ждала, пока она закончит омовения.

– Ну? Так что?

Она открыла глаза:

– А ты что думаешь?

Я резко втянула в грудь воздух:

– Ты выходила без разрешения, после того как Адриана запретила нам покидать дом?

– Конечно, – ответила Джулия, словно в этом ничего такого не было, словно молодые благородные дамы каждый день ходят по улице без сопровождения или дуэньи, пока весь город томится от жары и ждет, когда конклав объявит о своем решении.

– И ты… ты видела что-нибудь?

Мое восхищение ее смелостью боролось с негодованием: почему же она не пригласила меня на запрещенную прогулку?

– Видела. Бродят толпы головорезов, грозя местью, если не выберут кардинала делла Ровере. – Она скорчила гримаску. – Они замусорили всю пьяццу и ограбили собравшихся там истинно верующих. Папской гвардии пришлось их разогнать. Позор!

– Адриана нас предупреждала. Говорила, что на улицах перед выборами нового папы всегда опасно.

– Скажи-ка мне, кто передо мной, – после паузы ответила Джулия. – Уж не Адриана ли? Или я разговариваю с моей Лукрецией? – Увидев мое огорчение (я любила Адриану, но вовсе не хотела походить на нее), она добавила: – Конечно, там опасно, но как нам иначе узнавать новости? Адриана нам рассказать ничего не может, – взволнованно заговорила она, – конклав зашел в тупик. Ни один из кандидатов не набирает достаточного числа голосов. С завтрашнего дня им будут подавать только хлеб и воду.

Забыв о своей обиде, я уселась на кровати. Чем больше времени кардиналы тратят на выборы нового папы, тем более строгим становится их затвор в Сикстинской капелле. Если папский престол слишком долго остается пустым, это может породить беззаконие, и суровые условия должны вынудить кардиналов принять решение поскорее. Но прошло четыре дня, а папу так и не избрали, и обстановка в Риме оставалась напряженной.

– Их нужно уморить голодом, – продолжила Джулия, – я уж не говорю о том, чтобы сжечь живьем, заколотив все окна и двери. Но ни один из кандидатов не может победить, кроме твоего отца, который в этот самый момент склоняет на свою сторону колеблющихся. – Она помолчала, взвешивая слова. – Если все пройдет как планировалось, то кардинал Борджиа станет нашим новым папой римским.

Я хотела было закатить глаза, но не стала. Джулия иногда бывает склонна к театральным жестам.

– Папочка уже проигрывал, – возразила я, не упомянув, что он проиграл выборы дважды.

Я тогда была слишком маленькой и не понимала, что он терпит поражения, но рассказы о его неудачах довольно часто повторялись при мне. Мой отец не уставал говорить: придет день, и ему выпадет честь стать первым Борджиа, который последует священными стопами его покойного дяди Каликста III, да поможет ему Бог. Но с тех пор на престол восходили другие папы, включая и недавно умершего Иннокентия, которому папочка служил верой и правдой, хотя преданность пока и не обеспечила ему успеха.

– Это было прежде, – сказала Джулия. – Сейчас все иначе. Неужели монахини в Сан-Систо не говорят тебе ни о чем, что происходит за стенами монастыря? – Не дожидаясь ответа и будто не заметив недовольства на моем лице, она сняла сетку с волос, и влажные каштановые пряди упали ей на плечи. – Я сейчас тебе все объясню, Лукреция. Во Флоренции умер Лоренцо де Медичи, а в Милане все еще правит тиран Сфорца – Лодовико Моро. Венеция остается в стороне, а королевский дом Неаполя мечется между Францией и Испанией: обе страны предъявляют претензии на трон Неаполя. Хаос может предотвратить только папа римский. Теперь больше, чем когда-либо, Риму необходим лидер, который умеет властвовать и может восстановить наше… Ай, да ладно! – раздраженно воскликнула она, потому что увидела: я соскучилась и слежу за Аранчино, который гоняет комара в углу. – Не знаю, зачем я тебе рассказываю. Ты еще ребенок.

Спазм в желудке застал меня врасплох. До этого я ни разу не осмеливалась спорить с Джулией, которую считала старшей сестрой, гораздо более умудренной, чем я, пусть временами и занудливой. Прошедшие пять лет мы прожили в дружбе, но она была замужней женщиной, известной во всем Риме как la Bella[11] Фарнезе, а я все еще оставалась плоскогрудой девчонкой, не посвященной в тайны женственности. Но сегодня я кое-чему научилась: поняла, что наделена даром, которому завидует даже моя мать, и не собиралась и дальше позволять Джулии обращаться со мной как с глупышкой.

– Если я такой ребенок, – сказала я, – то вряд ли кто станет винить меня, если я расскажу, что ты сегодня без разрешения выходила на улицу, рискуя своей репутацией.

Джулия замерла. Некоторое время она разглядывала меня, потом улыбнулась:

– Уж не шантаж ли это? Ты настоящая Борджиа.

На меня нахлынула волна радости.

– Ну, если все так, как ты говоришь, и папочка станет новым папой римским, то я, безусловно, должна знать, как это скажется на моей судьбе.

– Согласна. – Она облизнула губы. – И что ты хочешь узнать?

– Все.

К моему удивлению, как раз это я имела в виду, хотя прежде никакими интригами не интересовалась. Я редко бывала в Ватикане, уроки в Сан-Систо занимали все мое время. Но за моими дверями происходили судьбоносные перемены, а в самом сердце перемен находился babbo. И вдруг мое будущее оказалось подвешенным на ниточке, манило меня невиданными возможностями.

Джулия подалась поближе ко мне:

– Понимаешь, кардиналы удалились в часовню, уверенные, что победу одержит кардинал делла Ровере. Ведь он несколько месяцев вел свою кампанию, подкупал и переманивал на свою сторону всех, кого мог. Ходят слухи, что даже король Франции Карл внес двадцать тысяч дукатов, чтобы обеспечить избрание делла Ровере. Но когда ставни закрыли, а двери заперли, дела его на конклаве стали складываться не так благоприятно. Врагов у делла Ровере оказалось больше, чем он полагал. Например, против него выступает миланский кардинал Сфорца. Лодовико Моро не хочет, чтобы на папском престоле восседал французский лизоблюд, и…

– Откуда ты все это знаешь? – оборвала ее я. Аранчино запрыгнул на матрас и заурчал. Я погладила его, не сводя глаз с Джулии. – Ведь конклаву запрещены все контакты с внешним миром, чтобы никто посторонний не мог воздействовать на процесс избрания.

Я хотела доказать ей, что я не такая уж невежественная, как она думает, но она нетерпеливо отмахнулась от моих слов:

– Да-да, чтобы на него не могла воздействовать толпа на пьяцце, согласна, но не те, кто знает кухню конклава. Папа Иннокентий болел несколько месяцев. У Родриго было достаточно времени, чтобы собрать союзников, хотя никто и не думал, что у него есть такая возможность. Так и выигрывается palio[12]. Если лошадка бежит медленно, никто ее и не замечает, пока она не пересекает финишную черту.

«Родриго…»

Я впервые слышала, чтобы она называла моего отца по имени, да еще с таким выражением, которое показалось мне богохульным. Прежде он был для нее только кардиналом Борджиа, нашим великодушным благодетелем. Вернулось подозрение, которое возникло у меня, когда я увидела ее на лестнице.

– Ты хочешь сказать, – мой тон стал резче, – что тебе обо всем этом сообщил папочка? Рассказал о своих планах?

– Не совсем. Но даже если конклав сидит взаперти, слуги все равно должны туда заходить. Выносить горшки и доставлять послания. А слуг, как и кардиналов, можно подкупить.

Я замолчала. Несколькими словами она дала мне понять, как мало я понимаю в жизни.

– И?.. – наконец спросила я.

Джулия напряглась, заговорила быстрее, описывая события, о которых она по всем законам ничего не должна была знать. Она говорила так, будто сидела запертая в Сикстинской капелле с моим отцом и его коллегами-кардиналами.

– После третьего голосования стало ясно, что делла Ровере не может победить. Кардиналу Сфорца тоже не хватает необходимых двух третей голосов. Твой отец произнес речь, склонившую нескольких кардиналов на его сторону, а потом сделал ловкий ход, пообещав кардиналу Сфорца пост вице-канцлера. – Она улыбнулась мне торжествующей улыбкой. – И теперь Сфорца на его стороне – тут и двух мнений быть не может, он вечно будет в долгу перед твоим отцом, потому что пост вице-канцлера самый доходный в Ватикане. Завтра все может закончиться. Твоему отцу не хватает одного голоса. Одного! И если я его немного знаю, он предпримет все необходимое, чтобы этот голос получить.

Я откинулась назад, голова у меня пошла кругом. Я больше не думала о том, каким образом Джулия заполучила столь важные сведения, в мыслях у меня был только мой отец, облаченный в белое с золотом и с кольцом святого Петра на пальце.

– Babbo может стать папой римским, – не веря своим словам, проговорила я.

Джулия хлопнула в ладоши:

– Ты только представь себе! Сколько будет радости, сколько всего, чтобы заполнить наши дни с рассвета до заката! При его дворе ты, возлюбленная дочь его святейшества, станешь самой желанной невестой. – Она обняла меня. И в тесных объятиях я услышала ее шепоток: – Завтра, Лукреция. Завтра все переменится.

Закрыв глаза, я поддалась ее восторгу, хотя и почувствовала холодок страха. Да стоит ли мне радоваться тому, что я стану дочерью римского папы?

Глава 2

Не в силах сдерживаться, за обедом Джулия выболтала все, чем вызвала мрачную гримасу на лице Адрианы и неодобрительное мычание моей матери: та явно огорчилась, что карты Таро не сообщили ей такую судьбоносную новость. Но внимания эта новость заслуживала, поэтому Ваноцца и Адриана заперлись в кабинете, чтобы срочно обсудить услышанное, а мы с Джулией ушли наверх, где провели беспокойную ночь.

С началом пятого дня совещания конклава Адриана объявила, что мы должны отправиться в Ватикан. Если мой отец станет папой, как утверждала Джулия, то нам надлежит присутствовать при объявлении. Но прежде Адриана препроводила всех нас – мать переночевала в отдельной комнате – в часовню, чтобы помолиться о его избрании.

Я опустилась на колени перед алтарем, а глаза у меня горели после бессонной ночи. В ушах все еще стоял гул от бесконечной болтовни Джулии обо всех драгоценностях, платьях, мехах и других сокровищах, которые вскоре у нас будут. Но где-то в глубине моей души таилась тревога: я прислушивалась к шуму потока, который может смести нас, затопить прошлое и обнажить неизвестное будущее.

Молиться мне не хотелось: папочка так или иначе победит. Как сказала Джулия, он ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего. Потом мы построили слуг, накинули плащи, надели вуали, чтобы скрыть лица. От кареты или носилок пришлось отказаться, чтобы не привлекать к себе внимания, но, когда мы шли по улицам, бродячие собаки и роющиеся в грязи свиньи разбегались. Мне так хотелось побыстрее добраться до Ватикана, что я почти не замечала колючих косых взглядов матери и даже едва ощущала гравий и камни мостовых под ногами.

«При его дворе ты станешь самой желанной невестой…»

По мосту Святого Ангела мы перешли Тибр. Дальше нам предстояло подняться узкой дорогой по холму, где располагался Ватикан: кирпичный Апостольский дворец – резиденция пап – и лабиринт внутренних зданий, проходов и дворов, ведущих к собору на месте распятия и захоронения святого Петра, на чьих страданиях стоит наша Церковь.

Мы находились в самом сердце Рима, перед древними памятниками нашей веры. Может быть, из-за того, что я нечасто бывала в Ватикане, меня поразило, каким простым и захудалым он выглядел: скопление крыш красной черепицы и ветхих фасадов, где заплесневелые каменные ангелы и безликие святые таращатся на мощенную брусчаткой площадь. С того места, где мы стояли, был почти не виден фонтан в атриуме дворца: устроенный в виде гигантской сосновой шишки, он снабжал здешних обитателей чистой водой, а я когда-то ребенком полоскала в нем ноги. Открытые колоннады вокруг него, обычно заполненные лоточниками и продавцами вкуснейших турецких жареных бобов, были пусты. Подход к ним блокировала папская гвардия.

Мы пришли рано, и воздух еще не успел нагреться, но вскоре я начала потеть под плащом с капюшоном. В животе заурчало. Торопясь привести нас сюда, Адриана забыла о завтраке, и я отдала бы что угодно за мешочек тех жареных бобов. Мы постарались выглядеть как простолюдинки, которые пришли узнать, не объявят ли нам о новом папе, но площадь оставалась пуста, а над неровным уличным покрытием поднимался парок. Как я заметила, другие гвардейцы перекрыли наружные лестницы, где подпирали шелушащиеся стены. Лица у них были помятые: так выглядят люди, которые не выспались и много выпили накануне.

Сквозь тучи прорвалось солнце. Стали появляться горожане: облаченные в черное вдовы, перебиравшие четки, беспокойные матери, мрачно тащившие за руки детей, мужчины со снятыми шапками, купцы и уличные торговцы. И наконец, подонки общества – проститутки в полупрозрачных юбках, затянутые в корсеты; старающиеся скрыть свою профессию воры и грабители, которые могли выудить у тебя кошелек острием крохотного кинжала. Вскоре вся площадь заполнилась топотом ног: все стремились к колоннадам, ведущим в Ватикан к югу от ветхой базилики, но при этом близко не подходили, чтобы не раздражать гвардейцев. Все взгляды устремлялись на окно Сикстинской капеллы: его на скорую руку заложили кирпичами так, чтобы их можно было легко выбить, когда придет пора объявить об избрании нового папы.

Мы поспешили к людям, наши слуги образовали вокруг нас кольцо.

Многие женщины опустились на колени. Джулия бросила на меня испуганный взгляд из-под вуали, чем насмешила меня: она боялась испачкать свое роскошное голубое платье, которое надела специально для того, чтобы Адриана, страдавшая излишней набожностью, не заставила ее преклонять колени. Но ждать объявления, может быть, предстояло еще несколько часов, а может, и дней. Глядя на древние камни с вековыми слоями грязи, я разделяла нежелание Джулии, хотя и надела простое полотняное платье. Голод, грязь под ногами… Лучше бы я осталась дома. Лежала бы сейчас с Аранчино, вдали от этого отребья…

Мать схватила меня за руку:

– Что бы тут ни случилось, не думай, будто это как-то повлияет на твою судьбу. Ты обручена. Ты по-прежнему должна ехать в Испанию, там ты будешь далеко от Рима и от отца. Он никогда не будет принадлежать тебе.

Я повернулась и взглянула в ее горящие глаза:

– Он мой отец. Он и без того принадлежит мне.

От ярости она скривила рот:

– Но уже ненадолго. Думаешь, он сможет держать при себе незамужнюю дочь и чтобы все это видели? Сыновей – да. Папа всегда может найти место для сыновей, какие-нибудь незаметные, но влиятельные должности, на которых они поспособствуют ему в достижении его целей. Но дочь нужно при первом удобном случае выдать замуж.

Меня пробрала дрожь. Адриана и Джулия, нахмурившись, повернулись к нам. Но не успели они вмешаться, как вдруг толпа шевельнулась и с радостным криком подалась вперед. Я посмотрела вверх, куда показывали многочисленные пальцы. По толпе, словно порыв ветра, пробежал всеобщий шепоток:

– Habemus Papam![13]

Сквозь пелену в глазах я смотрела, как вываливаются кирпичи из окна, как падают на землю. В облачке красноватой пыли распахнулось окно. Я увидела в капелле призрачные фигуры в мантиях, потом одна подошла к окну и бросила вниз горсть белых перьев. Они поплыли в воздухе, словно собираясь взлететь, но вскоре упали на брусчатку площади. Люди ринулись поднимать их. И только теперь, когда Джулия метнулась вперед, я поняла: никакие это не перья, а клочки бумаги, сложенные пополам.

Не обращая больше внимания на грязь, пятнавшую ее юбку, Джулия подобрала один. Моя мать и Адриана взволнованно заглядывали через ее плечо, а она развернула бумажку и прочла вслух:

– У нас есть папа, кардинал Родриго Борджиа Валенсийский, который принял имя Александра Шестого.

– Deo Gratias![14] – воскликнула Адриана.

По ее щекам покатились слезы. Площадь вокруг меня, вероятно, взорвалась всеобщим ликованием. Но я не слышала, как толпа, словно безумная, ринулась подбирать оставшиеся бумажки, не слышала криков боли, когда чьи-то башмаки наступали на чьи-то руки и с хрустом ломались пальцы.

Потом волна звука вдруг нахлынула на меня, и я услышала пение:

– Deo Gratias, Roma per Borgia![15]

Восторженные крики разогнали голубей с карнизов собора. Я изумленно оглядывалась, слыша наше семейное имя, звучащее здесь и там, и тут Джулия вскрикнула:

– Смотри! Вон он – в окне!

Нашим слугам пришлось потесниться: папа поднял в благословении руку, толпа заорала при виде его мощной фигуры. Люди попадали на колени. Рядом со мной моя мать и Адриана тоже опустились на колени, бормоча благодарственные молитвы. Джулия дернула меня за подол:

– Лукреция, ты должна встать на колени и так показать свою преданность!

Оглушенная криками, приветствовавшими первое появление моего отца в роли папы Александра VI, нашего нового наместника Христа, я упала на колени, дрожь прошла по моему телу.

– Roma per Borgia! Рим за Борджиа!

Пьяцца заполнилась хриплыми криками, отдававшимися во всем городе, и я наконец прониклась уверенностью, что их услышала вся Италия. Мне хотелось громко смеяться, и хотя я не видела лица папочки, стоявшего в окне с поднятыми руками, я знала: он тоже наверняка едва сдерживает смех.

Он победил.

Немного погодя до нас донесся цокот копыт. Мы поспешили подняться на ноги, и в это время на площадь галопом въехала группа всадников в одеждах цветов Борджиа – малиновых и темно-оранжевых. За ними следовала пешая группа наемников. Люди расступались перед первым всадником, который скакал прямо на них, не обращая внимания на отчаянные попытки поскорее освободить ему дорогу, чтобы не оказаться под копытами.

Он натянул поводья и остановился перед нами. Снял шапку, и ему на плечи упали пряди темно-каштановых волос. Моя мать с криком бросилась к нему:

– Хуан, mio figlio![16] Сегодня наш день!

Мой брат Хуан высокомерно улыбнулся ей. Его глаза сверкали на смуглом лице. В шестнадцать лет он был уже настоящим мужчиной, широкая грудь распирала бархатный камзол. Со своими орлиными чертами и крупным носом, он излучал грубую мужественность; внешне он более всех напоминал отца.

– Может быть, сегодня и наш день, но если вы останетесь здесь, то вам грозит не увидеть его конца. Отец предполагал, что вы явитесь сюда, несмотря на его приказ не выходить на улицу. Он послал меня сказать вам: как можно скорее отправляйтесь в палаццо, пока эта шваль не распоясалась вконец. К полуночи в Риме не останется места, которого они не обгадят и не ограбят. Они уже собираются у его дворца – хватают там все, что можно.

Ужас охватил меня.

– Неужели его палаццо?!

Дом нашего отца, построенный на месте древнего монетного двора на Виа деи Бьянки, славился своей роскошью: все комнаты были расписаны фресками, заполнены изящными гобеленами из Фландрии и древностями, выкопанными на Форуме. Там бывали послы, кардиналы и приезжавшие с визитами короли. Папочка часто говорил, что это палаццо – лучшее его сокровище после детей.

Хуан пожал плечами:

– С этим ничего не поделаешь. Мы отправили людей, чтобы не допустить происшествий, но обычно толпе дают свободу. Святому отцу ни к чему мирские блага, он теперь слуга Господень, и все, чем он владеет, должно перейти к его родне. – Брат обвел пренебрежительным взглядом толпу – никто не осмеливался приблизиться. – Такое расточительство. Эта несчастная шваль превратит все в растопку или пеленки для их сопливых ублюдков.

– Ох-ох… – Адриана побледнела. – Мой дом. Нам нужно немедленно вернуться.

– Они вас проводят. – Хуан показал на своих людей. – Одну из вас я возьму на коня. – Джулия нетерпеливо ринулась к нему, но он прищурился: – Не тебя. – Его ледяной тон заставил ее замереть, а Хуан показал на меня пальцем. – Лукреция, иди ко мне.

Мы с Хуаном никогда не были близки. В детстве он безжалостно меня дразнил, подсовывал червей в мои туфли, живых лягушек под подушки. Я даже боялась одеваться или ложиться спать. Наш брат Чезаре говорил, что Хуан завидовал тому вниманию, которое уделял мне отец, ведь раньше отцовским любимчиком всегда был он.

Но сейчас мне важнее было исчезнуть с площади, а потому я не сопротивлялась: какой-то наемник Хуана поднял меня, словно я ничего не весила, и посадил позади седла. Конь был громадный – боевой, а у меня почти не имелось опыта верховой езды. Я опасливо обхватила брата за талию, устроилась как могла.

– Ты лучше держись крепче, сестренка, – прошептал Хуан и крикнул своим людям: – Мою мать и донну Адриану сажайте в носилки! Джем, ла Фарнезе на твоей ответственности!

Мать усмехнулась с довольным видом, а Джулия побледнела.

Из толпы, окружавшей Хуана, появился сын турецкого султана, Джем. Под ним был арабский скакун поменьше, на голове красовался неизменный тюрбан, губы кривились в презрительной улыбке. Худой, смуглый, с поразительными бледно-зелеными глазами, он мог бы считаться красивым, если бы ему не сопутствовала ужасная репутация. В Риме он оказался как заложник, после того как брат-султан выслал его и стал платить Ватикану за его содержание с условием, чтобы он не возвращался в Турцию. Джем потрясал Рим своими чужеземными одеждами и сомнительными склонностями. Ходили слухи, что он убил нескольких человек в драках, а потом плевал на их тела. А еще он был любимым спутником Хуана – его всегда можно было найти близ моего брата.

Джулия пришла в ужас: