Ты можешь идти один

Я озадачился. Почему-то это приглашение меня встревожило. Может, звучало чересчур интимно, не знаю.

— На самом деле мне нужна твоя помощь, — признался Брик. — Там целая куча этих учебников и тетрадей. Ты можешь помочь мне отобрать те, что понадобятся завтра?

* * *

Дом был стар. Половицы истошно скрипели под ногами, известка сыпалась со стен. Боря включил свет, и тот, прежде чем загореться, несколько раз мигнул. Я поежился, стараясь побороть чувство брезгливости.

— А здесь вообще жить можно? — поинтересовался я.

— Наверное. Никто не запрещал.

Одноэтажный домик состоял из двух просторных комнат, кухни и даже ванной с туалетом. Повсюду громоздились коробки и мешки — чувствовалось, что переехали недавно и не успели обжиться. В прихожей стояло несколько банок с краской — видимо, мадам Брик планировала произвести хотя бы косметический ремонт. Я увидел и ее саму: на стене в одной из комнат висела фотография, на которой Боря, совсем еще ребенок, сидел на коленях у седеющей женщины с усталым лицом. Мне стало грустно от этой фотографии. Матери Брика, должно быть, несладко пришлось в жизни. И наверняка она любит сына, раз уж первым делом повесила на стену фотографию.

Немало не смутившись беспорядком, Боря прошел в комнату и продемонстрировал старинный письменный стол, заваленный учебниками.

— Какие нужны?

Я, воскрешая в памяти расписание, отобрал необходимые учебники. Все тетради оказались чистыми, и я вложил в каждый учебник по одной.

— Вот так вот, — сказал я.

— Спасибо, Дима! — поблагодарил меня Брик. — Кажется, я понемногу осваиваюсь.

Я улыбнулся. Все-таки, он был очень смешон в своей манере говорить все, что приходит в голову.

— Пойду домой, — сказал я. — До завтра.

* * *

— Как в школе? — спросил отец, заходя в кухню. Он жевал бутерброд и, кажется, вообще не обращал на меня внимания. Открыл холодильник и достал бутылку пива — первую за вечер.

— Нормально, — ответил я, ковыряя вилкой макароны.

Отец кивнул и вышел. Судя по звукам из комнаты, телевизор готовится показать некий крайне важный футбольный матч.

Мама сидела за столом напротив меня, уткнувшись в кроссворд. Уловив краем уха вопрос отца, она встрепенулась и подняла на меня взгляд:

— Чего наполучал? — Имелись в виду полученные мной оценки.

— «Четыре» по алгебре, — буркнул я.

— А почему «четыре»?

— Не знаю.

— Как ты не знаешь?

— Ну, не знаю. Вызвали, ответил. Поставили «четыре».

— Наверное, плохо ответил?

— Ответил бы плохо — поставили бы «два».

Мать отложила газету с кроссвордом и посмотрела на меня.

— Дима, ты когда за ум возьмешься? — начала она привычный монолог. — Ты понимаешь, что ты уже не ребенок? Это уже жизнь! Я десять лет с тобой бьюсь, а ты… Вот не дай бог в институт не поступишь, в армию тебя загребут — и все! Куда ты потом? Сантехником работать будешь? Стоило ради этого учиться столько времени!

Эти разговоры преследуют меня с первого класса. Рассказы о том, что в армии меня если не убьют, то покалечат. Рассказы о том, что всем миром управляет злобное сантехническое божество, так и жаждущее заполучить в свои сваренные из труб лапы очередную зазевавшуюся жертву. Что я мог возразить? Я, не знающий жизни совершенно?

— Все нормально будет, — сказал я, теряя остатки аппетита.

— Ты уроки сделал?

— Нет еще, я ем.

— Ну так ешь быстрее и иди, занимайся!

Я заставил себя проглотить остатки макарон, положил в раковину тарелку и закрылся у себя в комнате. Уроки. Мертвые черные буквы на белой бумаге. Унылые синие линии, которые я вывожу в тетради. Это — жизнь?

Глава 2

Луковая бомба

В школу я пришел раньше обычного, чтобы не столкнуться у входа с Рыбой. Поднялся на второй этаж, посмотрел расписание и отправился на урок литературы. Литература — это мне нравится. По крайней мере, я люблю читать.

В жизни у меня были разные периоды. Иногда я боялся нового дня, иногда ждал его с нетерпением, и только в последнее время пришло равнодушие. Я все острее понимал, что новый день не принесет ничего. «Живи еще хоть четверть века — все будет так, исхода нет». Если уж взрослый человек, общепризнанный поэт и классик изрек такую истину, то почему я должен смотреть на жизнь с оптимизмом?

Но со вчерашнего дня кое-что изменилось. Вернулось беспокойство, пробирающее до глубины души. В первую очередь меня терзал страх. Я понимал, что Рыба будет в бешенстве, ведь его заставили отдать деньги, уже лежавшие в кармане!

А другое чувство, пробуждающее некий интерес к жизни, было надеждой. Непонятной и странной надеждой на то, что с появлением Брика, этого смешного невысокого паренька, что-то изменится. Глупо, конечно, но эта надежда и не была связана с разумом.

В класс зашел Петя Антонов, наш староста. Высокий светловолосый парень с надменным выражением лица. Заметив меня, он поморщился и отвернулся. Петя всегда умудрялся одновременно хорошо учиться, вливаться в любую компанию, всей душой ратовать за общественную и учебную жизнь класса и даже быть полноценным лидером. Он гордился тем, что приходит в класс раньше всех. Я посягнул на его первенство, а значит, он мне отомстит. Нет, речь не об избиении. Просто подстроит какую-нибудь каверзу по учебе, или даст малоприятное поручение, от которого не отвертеться. Что ж, не в первый раз.

Пять минут спустя народ начинает собираться. Заходят Антон Дрокин, переживший немало неприятных килочасов из-за своей фамилии, Надя Зыкина — ничем не примечательная девочка, тихо-мирно отсидевшая за партой все десять лет. Серега Маклаков, некое подобие меня, только с обостренным чувством несправедливости мироздания.

Жанна пришла раньше обычного. Я, как всегда, проводил ее взглядом до парты. Мне даже пришлось выработать особый взгляд исподлобья, перехватить который невозможно. Хоть в чем-то я добился совершенства.

Краем глаза я ощутил какое-то движение и повернул голову. Петя поднялся со своей парты, подмигнул мне и сел рядом с Жанной. Они о чем-то заговорили. Я смотрел на них, и мое сердце колотилось все сильнее. Жанна засмеялась, и Петя придвинулся к ней ближе. До меня донеслись его слова:

— … после уроков?

Жанна пожала плечами, потом кивнула. Петя вернулся на свое место, на прощание коснувшись плеча Жанны. Я закрыл глаза. Что произошло? О чем они говорили? Я был близок к тому, чтобы подбежать к ней и начать расспрашивать. Неизвестность невыносима.

Открыть глаза меня заставил дружный смех. В класс зашел Боря, и на плече у него висела растрескавшаяся от старости кожаная хозяйственная сумка. Я снова закрыл глаза. Причудам этого человека, видимо, конца не будет.

— Борь, ты зачем такую сумку взял? — поинтересовался я, когда он сел рядом и расстегнул молнию на этом чудовище.

— А что? — он извлек учебник литературы, тетрадь и целую россыпь разноцветных авторучек.

— С такими не ходят!

— А что в ней не так? — Боря приподнял сумку и покрутил ее перед глазами. — В нее входят все учебники, она прочна и удобна. К тому же я взял еды, и она тоже прекрасно поместилась.

— Может, и так, — вздохнул я. — Но вот только над тобой будут смеяться. Это слишком необычно.

— Смех — это хорошо, — улыбнулся Боря.

В этот момент подал голос Петя:

— Боря, ты у мамы сумку отобрал, что ли?

Массовка расхохоталась. Еще бы, сам Петя пошутил! Я украдкой взглянул на Жанну, но и она тоже смеялась, глядя в нашу сторону. Как будто надо мной.

Боря, улыбаясь, окинул взглядом класс.

— Нет, не отобрал, — возразил он Пете. — Маму мне пришлось убить, она мешала. С тех пор я могу невозбранно пользоваться ее вещами.

Несколько секунд царит молчание. Класс решает, как отнестись к этой фразе. Если сейчас все засмеются, то Борю приняли, он — часть коллектива. А если промолчат и отвернутся, то он — навеки в разряде «чудиков». Но даже я не мог найти сил засмеяться. От этой остро?ты мороз пробирал до самых костей.

— Дурак, что ли? Нельзя так шутить, — тихо сказала Маша Шибаева.

Пару лет назад мать Маши умерла от рака гортани. Я представлял, как ей неприятны подобные шутки. Она бросила взгляд на меня, и я подавил свою искусственную улыбку. Наши отношения с Машей — это нечто особенное. Если бывает дружба без общения, то это она и есть.

— Я не…

Я с силой ударил Борю по плечу. Он повернулся ко мне.

— Перестань, — прошипел я. — Просто помолчи. Не надо такого говорить.

Боря кивнул и начал листать страницы учебника, просматривая краткие биографии писателей. Я снова встретил взгляд Маши и прочел в нем одобрение.

Класс быстро потерял интерес к Боре и его сумке. Тяжело смеяться над человеком, который не смущается. Я смотрел то на Петю, то на Жанну, пытаясь отгадать, что их связало.

За десять минут до начала урока в класс, громко хохоча и матерясь, ввалились Семен Волохин и Саня Рыбин. Они сразу увидели Борю.

— Опа! — заорал Рыба, направляясь к нашей парте. — Новенький! Как там тебя? Фриц?

— Брик, — улыбнулся ему Боря. Он закрыл учебник и сложил руки на парте с таким видом, будто он — директор крупной фирмы, а Рыба — младший помощник заместителя уборщика, пришедший к нему просить повышения зарплаты.

Рыба внаглую уселся на наш стол и уставился на Борю. Семен встал так, чтобы отгородить нас своей широкой спиной от нежелательных взглядов. Я судорожно сглотнул. Вот и расплата. Хоть бы Софья Николаевна пришла раньше!

— Ну что, немец, как расплачиваться будешь? — Рыба взял учебник Бори, перевернул несколько страниц, а потом швырнул его в угол.

— Не припомню, чтобы я остался тебе должен. — Спокойствием Бори можно было только восхищаться.

— Ты как разговариваешь? — Семен дернулся, делая вид, что хочет ударить.

Боря перевел взгляд на него.

— Я разговариваю на русском языке, соблюдая правила вежливого общения, — сказал он. — С тобой нужно разговаривать как-то иначе?

— Мальчики! — Я повернул голову и увидел Настю, с озабоченным видом глядевшую на спины Рыбы и Семена. — Ну что там такое? Опять начинаете?

— Да все нормально, мы просто разговариваем! — отозвался Рыба, не сводя глаз с лица Бориса.

Семен дыхнул на кулак и покосился на Рыбу.

— Я ему пробью, а?

— Да я сам ему пробью сейчас, — ответил Рыба. — Ты чего так борзо начал, а? Учителям стучишь, хамишь. — Тут он ладонью несильно стукнул Бориса по лбу. — Деньги где?

— Мои деньги у меня в кармане, — отвечает Боря. — Некоторая их часть.

— Сюда давай.

— Зачем?

— Я тебе сейчас нос сломаю, дятел! Потому что я сказал! Деньги мне свои отдал, быстро!

Боря покачал головой и улыбнулся, словно разговаривал с ребенком.

— Ты путаешь понятия «почему» и «зачем». Я не спрашивал, почему ты хочешь заполучить мои деньги. Я спросил, зачем мне их отдавать. В чем мой интерес? Какая моя выгода? Что я приобрету за эти деньги? Отдавать их просто так я не собираюсь. Деньги нужны мне для приобретения пищи. Пища необходима, чтобы поддерживать процессы жизнедеятельности в этом теле. В принципе, ничего другого мне пока не нужно, поэтому, что бы ты ни предложил, я буду вынужден ответить отказом.

На середине этой речи Рыба закатил глаза. Семен фыркнул и огляделся по сторонам.

— Но, впрочем, я уже кое-что о тебе знаю, — продолжал Борис. — Тебе нужно избить меня, чтобы доказать свое превосходство. А все, что ты сейчас делаешь — это набор ритуальных слов и действий, предваряющих избиение. Мне не интересны ритуалы. Я люблю сущность вещей. Давай сэкономим время.

Он резко встал и вышел из-за парты. Развел руки в стороны, напомнив мне образ распятого Христа.

— Бей!

Рыба вытаращил на него глаза.

— Ты чего, типа «на броне», что ли? — прорычал он.

— Я не понимаю этого выражения. Ты хочешь меня избить, подняв свой авторитет в глазах класса. Бей.

Рыба огляделся. В классе собрались уже все ученики, и каждый смотрел в нашу сторону.

— Крутой, да? — Рыба сплюнул. — Пойдем, выйдем!

— Отказ, — ледяным тоном изрек Боря. — Пять минут до начала урока. Я не хочу пропускать занятия. Избить меня ты можешь и здесь. Или ты стыдишься этого действия? Тогда вели всем выйти.

Велеть всем выйти мог только Петя, а Рыба никогда не был лидером. Обратись он к классу с подобным требованием, девчонки, сейчас раскрывшие рты от удивления, мигом налетят на него с возмущенными воплями, и все обратится в фарс. Рыба понял это, и его злость прорвала плотины.

— Уродец! — зарычал он, кидаясь на Борю.

Рыба ударил его по лицу. Боря должен был упасть или даже отлететь на несколько шагов, но он всего лишь отшатнулся. Его голова повернулась от удара и заняла прежнее положение. Выражение лица осталось неизменным.

— Что, еще хочешь? — крикнул Рыба.