Помоги проекту - поделись книгой:
Патрик Бьюкенен
Самоубийство сверхдержавы
Patrick Joseph Buchanan
SUICIDE OF A SUPERPOWER
Печатается с разрешения автора и литературных агентств
Georges Borchardt, Inc. и Andrew Nurnberg
Посвящается «старым правым»
От автора
«Что произошло со страной, в которой мы выросли?»
Подобно «Смерти Запада», опубликованной десять лет назад, эта книга пытается ответить на данный вопрос. Но «Самоубийство сверхдержавы» выходит в другом времени – и в другой Америке. Когда «Смерть Запада» была опубликована накануне нового, 2002 года, страна была единой и исполненной решимости. Америка только что одержала бескровную победу над талибами, и торжествующий Джордж Буш заслужил одобрение девяти из каждых десяти соотечественников. В своем президентском обращении «О положении страны» в январе Буш уведомил страны «оси зла» о том, что мы выступаем против них, а в своей второй инаугурационной речи он призвал американцев предпринять великий крестовый поход, дабы «покончить с тиранией в мире раз и навсегда». Такие были времена – пора гордыни и тщеславия.
Данная книга публикуется после десяти лет войны в Афганистане, восьми лет войны в Ираке, в разгар глубочайшей рецессии и масштабнейшего долгового кризиса с 1930-х годов, когда нация расколота и когда страна очевидно везде и всюду терпит поражение. Мы вступили в эпоху экономии и аскетизма, подобных которым нынешнее поколение еще не видело. Причем Америка «движется по наклонной», если можно так выразиться, не только в экономике и политике. Социальная среда, культура, мораль – везде Америка демонстрирует признаки декаданса, везде проявляет себя как нация, пребывающая в упадке.
Когда умирает вера, с нею умирают культура и цивилизация, умирает народ как таковой. Это неизбежно. И по мере того, как слабеет на Западе вера, которая этот Запад породила, люди европейского происхождения, от российских степей до побережья Калифорнии, начинают вымирать, тогда как «третий мир» устремляется на север, чтобы завладеть освобождающимся «имуществом». Последнее десятилетие предоставило убедительные, если не окончательные доказательства того, что мы наблюдаем «бабье лето» нашей цивилизации. Историк Арнольд Тойнби писал: «Цивилизации погибают, совершая самоубийство, а не потому, что кто-то их уничтожает». Так и есть на самом деле. Мы – тот блудный сын, который бездумно растрачивает свое наследство; но, в отличие от библейского персонажа, вернуться домой мы не можем.
Введение
Распадающаяся нация
Горе народу, что разъят на части, каждая из которых мнит себя народом!..{1}
Думаю, страна разваливается…{2}
Центробежные силы стали доминирующими{3}.
«Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» – так называлась публицистическая книга, выпущенная в 1970 году советским диссидентом Андреем Амальриком. Вынужденный эмигрировать, Амальрик погиб в автомобильной катастрофе в Испании в 1980 году. Мало кто принимал его «пророчества» всерьез. Тем не менее, спустя девять лет после его смерти, советская империя рухнула, Советский Союз распался.
Какое отношение все это имеет к нам? Самое прямое, пусть это и сложно себе представить.
Подобно Советскому Союзу, Америка повелевает империей – союзниками, базами и войсками. Америка тоже ввязалась в видящуюся бесконечной войну в Афганистане. Америка также является идеологическим государством. Как и СССР, Америка объединяет многие расы, племена, культуры, вероисповедания и языки. Наконец, Америка тоже достигла пределов имперского развития.
Многие рефлекторно отвергнут данное сравнение. Советская империя была тюрьмой народов, марксистская идеология навязывалась в ней принуждением и террором, Америка же – демократия, чьи союзники добровольно ищут у нее защиты.
Тем не менее, сходства очевидны – и должны нас насторожить.
Этнический национализм, та сила, которая оторвала народы Советского Союза друг от друга, неустанное стремление народов к самоотделению, ведущее к трайбализации страны, не только норовит расколоть вдребезги привычный нам мир, – он грозит уничтожить американское единство. Идеалы, некогда превратившие нас в нацию – свобода, равенство, демократия, – ныне выродились настолько, что теперь больше напоминают призывы к марксистской революции, нежели лозунги революции американской.
Что такое нация?
Разве это не народ с общей родословной, общими культурой и языком, не народ, который поклоняется одному и тому же Богу, почитает одних и тех же героев, лелеет одну и ту же историю, отмечает сообща одни и те же праздники, ценит и разделяет музыку, поэзию, искусство, литературу, объединен, цитируя слова Линкольна, «узами привязанности… тайными струнами памяти, что протянулись от каждого поля битвы и могилы патриота к каждому живому сердцу и домашнему очагу через всю нашу широкую страну»?
Если это не нация в надлежащем понимании, можем ли мы с уверенностью утверждать, что Америка остается единой нацией?
Европейско-христианское ядро нашей страны неуклонно ужимается. Рождаемость наших «коренных» жителей на протяжении десятилетий остается ниже уровня воспроизводства. К 2020 году смертность среди белых американцев превысит уровень рождаемости, в то время как массовая иммиграция меняет лицо Америки навсегда. Журнал «Атлантик» дал главной статье своего выпуска за январь – февраль 2009 года название «Гибель белой Америки?». В пасхальном номере журнала «Ньюсуик» за тот же год центральной была статья «Упадок и разрушение христианской Америки». Статистика подтверждает мнение журналистов.
Кроме того, для Соединенных Штатов, как и для любой другой нации, гибель «исконной» веры чревата социальной дезинтеграцией, крахом общественной этики и неизбежной войной культур. Между тем глобализация ликвидирует узы экономической зависимости, которые держали нас вместе как нацию, а какофония мультикультурализма заглушает голос былой национальной культуры.
Америка распадается? Эта книга отвечает – да.
Наша нация распадается – этнически, культурно, морально, политически. Мы не только не любим больше друг друга, нарушая заповедь Христа, но и, кажется, ненавидим друг друга все сильнее, будто вспоминая ненависть южан к меркантильному Северу и нетерпимость северян к аграрному рабовладельческому Югу.
Половина Америки расценивает аборт как убийство нерожденного, как деяние, влекущее за собой заслуженную Божью кару. Другая половина воспринимает движение за право на жизнь как реакционное, как олицетворение репрессивной идеологии. В 2009 году Джордж Тиллер оказался четвертым среди убитых сторонников абортов, а Джеймса Пуиллона застрелили рядом со средней школой Овоссо в Мичигане во время демонстрации противников абортов{4}. Защитники однополых браков обвиняют тех, кто их не одобряет, в гомофобии и фанатизме; противники подобных браков упрекают их апологетов в стремлении «совместить противоестественные союзы» с моральным и правовым статусом брака как сакрального института. Где одна половина Америки видит прогресс, другая половина усматривает упадок. Общий моральный фундамент, на котором когда-то зиждилась нация, исчез.
Рождество и Пасха, священные праздники христиан, прежде объединяли нас в радости. Теперь мы сражаемся за возможность упоминать об этих праздниках в государственных школах. Половина Америки считает историю страны славной; другая половина поносит ее как расистскую. Прежние герои, наподобие Колумба и Роберта Э. Ли, уступают место в календарях Мартину Лютеру Кингу и Сесару Чавесу[1], но старые праздники и герои по-прежнему с нами, а вот новые едва-едва пустили, что называется, корни в американской глубинке. Мексиканские американцы могут праздновать Синко де Майо[2], но для большинства американцев это дата стычки в ходе войны, о которой они мало что знают и не торопятся узнать, – стычки, которая произошла в год кровопролитнейшего среди всех сражений на американской земле, битвы при Антиетаме[3].
Наши круглосуточные новости в сетях кабельного ТВ уже давно выбирают ту или иную сторону в культурных и политических войнах. Даже наша музыка, кажется, пытается нас разделять. Когда-то у нас были классика, поп, кантри и вестерн, а также джаз, теперь же мы имеем бесчисленные музыкальные стили и направления, призванные разделить и обособить расы, поколения и этнические группы.
Мы отделяемся друг от друга не только в вопросах морали, политики и культуры, но и в расовом отношении. После инаугурации президента Обамы пошли разговоры о новой «пострасовой Америке», высказывались определенные надежды. Но спустя всего три недели представитель администрации Обамы, генеральный прокурор Эрик Холдер, начал «месячник «черной» истории»[4], назвав нас «нацией трусов», поскольку мы не желаем обсуждать расовые темы более открыто. Консерваторов, которые выступали против судьи Сони Сотомайор и поддерживали сержанта Джеймса Кроули в его противостоянии с профессором Гарвардского университета Генри Луисом Гейтсом-младшим, публично заклеймили расистами. Они же в ответ швырнули это уродливое слово в лицо своим обвинителям и лично Бараку Обаме.
В августе 2009 года, когда к муниципалитетам стекались целые толпы, протестуя против реформы здравоохранения, лидер сенатского большинства Гарри Рид назвал этих людей «злобными поджигателями», а спикер палаты представителей Нэнси Пелоси охарактеризовала их поведение как «антиамериканское»{5}. Тем не менее, к концу года у американцев сложилось более благоприятное впечатление о Движении чаепития[5], чем о Демократической партии.
Когда конгрессмен Джо Уилсон крикнул Обаме «Ложь!» во время выступления президента на совместном заседании палат конгресса, его заставили извиниться; президент принял извинения Уилсона, но они не удовлетворили «черную клику» конгресса, которая потребовала поименного голосования, чтобы примерно наказать Уилсона. Один из представителей «черной клики», конгрессмен Хэнк Джонсон, сказал, что Уилсон «спровоцировал» расовый скандал и должен понести наказание, иначе «мы снова увидим, как люди надевают белые плащи с капюшонами[6] и разъезжают по сельской местности, запугивая население»{6}.
В своей статье «Внутри разума Джо Уилсона» Рич Бенджамин, автор книги «В поисках белой утопии. Невероятное путешествие в сердце белой Америки», пишет, что эмоциональное высказывание конгрессмена «обнажило яд расизма и паранойи в отношении нелегальных работников»{7}. Джимми Картер расценил выкрик Уилсона как «основанный на расизме… Многим гражданам этой страны свойственно ощущение, что афроамериканец не может быть президентом»{8}. Картер вернулся к данной теме и на следующий день:
«Думаю, что столь наглядно продемонстрированная враждебность к президенту США Бараку Обаме основывается прежде всего на том, что он чернокожий, что он афроамериканец…
Я живу на Юге, и я видел, как Юг проделал долгий путь, я видел ту часть страны, которая разделяет отношение Юга к меньшинствам, в особенности к афроамериканцам»{9}.
Откуда Картер узнал, о чем помышлял Джо Уилсон?
Почему Картер убежден, что подавляющее большинство вышедших на митинги перед муниципалитетами руководствовались прежде всего тем, что Обама «чернокожий, что он афроамериканец»?
На той же неделе в сентябре 2009 года на церемонии вручения премии MTV Music Video Award рэпер Канье Уэст выскочил на сцену, выхватил микрофон у исполнительницы кантри Тейлор Свифт и заявил, что она нисколько не заслужила приз за клип на песню «Ты мой». Эта награда, по его мнению, должна была достаться Бейонсе{10}.
Расовая острота нарастает. Действительно, первый год президентства Обамы, похоже, во многом радикализировал белую Америку. Рон Браунштейн цитирует поразительные данные опроса, проведенного журналом «Нэшнл джорнэл»:
«Белые не только сильнее беспокоятся, но и оказываются более отчужденными. Большинство белых считает, что потрясения минувшего года снизили их уверенность в правительстве, корпорациях и финансовой индустрии… Отвечая на вопрос, какому институту они доверяют относительно экономических решений и защиты их интересов, большинство белых старше 30 лет выбрало вариант «Никому» – весьма тревожный симптом»{11}.
К осени 2009 года большинство граждан страны, опрошенных «Ю-Эс-Эй нетуорк», полагало, что мы, американцы, «слишком разобщены» из-за вопросов расы и религии, а три четверти опрошенных заявили, что мы «слишком разобщены» из-за чрезмерного внимания к политике и экономике. Большинство считает, что в новом столетии разобщенность усугубилась. Всего один из каждых четырех опрошенных оценил расовое и религиозное многообразие как признак силы нации{12}.
Вот лишь некоторые из вопросов, за разрешение которых мы сражались нередко на протяжении десятилетий: молитва и изучение десяти заповедей в государственных школах, кресты в общественных парках, теория эволюции, смертная казнь, аборты, эвтаназия, исследования стволовых клеток эмбрионов, позитивные действия[7], квоты, школьные автобусы, флаг Конфедерации, дело об изнасиловании в университете Дьюка, разрешение умереть Терри Шайво[8], амнистии, пытки, война в Ираке. Сегодня это «трибуналы смерти»[9], глобальное потепление, однополые браки, социализм, книги по истории и вопрос о том, является ли Барак Обама полноценным гражданином Соединенных Штатов Америки. Если бы некая супружеская пара спорила столь же ожесточенно, как спорим мы, американцы, по поводу этих основополагающих вопросов, она бы давно развелась, и каждый из супругов зажил бы собственной жизнью.
Ожесточенность наших публичных дискуссий сочетается с отсутствием вежливости. В политике недостаточно победить соперника. Следует его демонизировать, опозорить и уничтожить. Традиция политических противников, которые превращаются в закадычных друзей, когда солнце заходит (такую традицию поддерживал спикер палаты представителей Сэм Рэйберн, приглашая республиканцев после окончания рабочего дня на встречи «Совета по образованию» в своем кабинете), увы, миновала. Ныне мы криминализируем политику и норовим вцепиться в горло соперникам.
В январе 2011 года, когда чокнутый стрелок, затаивший обиду на конгрессмена Габриэль Гиффордс, устроил на нее покушение в Тусоне (погибли шесть человек, в том числе девятилетняя девочка и федеральный судья, а раненых оказалось вдвое больше), Маркос Мулицас из «Дейли кос» мгновенно твитнул: «Миссия выполнена, Сара Пэйлин»{13}. Так началась недельная кампания по обвинению Пэйлин и консервативных политиков в моральном соучастии в массовом убийстве: дескать, они подготовили почву для события, обеспечив «атмосферу ненависти», в которой действовал убийца. Вместо того чтобы объединить нацию в трауре, случившееся вбило между нами очередной клин.
В феврале, когда губернатор Скотт Уокер предложил государственным служащим штата Висконсин «поделиться» своими более чем щедрыми страховками и пенсиями и ограничить повышение заработной платы уровнем инфляции, капитолий штата оказался захвачен десятками тысяч разъяренных демонстрантов. Затем прошла череда «диких» забастовок учителей, а сенаторы-демократы поспешили в Иллинойс, чтобы при голосовании по данному предложению не допустить кворума в сенате штата.
Тем не менее, отнюдь не только неприглядность нашей политики отдаляет нас друг от друга. Мы прошли через многое: можно вспомнить эпоху Трумэна и Маккарти, Вьетнам и Уотергейт. Но те периоды турбулентности сменялись «хорошими деньками» – правлением Эйзенхауэра и Кеннеди, а также десятилетием Рейгана, на которое пришлось возрождение народного доверия, – итогом чему стало мирное окончание в 1989 году «холодной войны», длившейся полвека.
Сегодня все не так. Америки, в которой мы выросли, больше нет. Единство и общая цель, которую мы разделяли, когда вместе клялись в верности флагу «одной нации под Богом, единой и неделимой», тоже исчезли. В сегодняшней Америке разобщенность, которую мы наблюдаем, есть разобщенность людей и разобщенность сердец.
«E Pluribus Unum» – из многих единое – таков был национальный девиз в 1776 году. Ныне мы видим «многих»; но где же Unum?
«Что случилось с центром? – спрашивает, вернувшись в Индиану, отставной конгрессмен-демократ Ли Гамильтон. – Вопрос Геттисберга, «останется ли Америка единой нацией», является важнейшим вопросом наших дней»{14}.
Президент[10] Картер вторит Гамильтону:
«Эта страна стала настолько поляризованной, что просто поразительно… Дело не в одних «красных» и «синих» штатах[11]… Президент Обама вынужден работать в наиболее поляризованной ситуации в Вашингтоне, какую мы когда-либо видели, она даже острее, может быть, чем при Аврааме Линкольне и накануне начала войны между штатами»{15}.
Через полгода после победного возвращения в кресло губернатора Калифорнии в 2010 году Джерри Браун поддержал своего старого соперника Джимми Картера: «Мы близимся к гражданскому раздору, и я бы не стал умалять риски для нашей страны и нашей нации… Мы столкнулись… с кризисом управления. Легитимность наших глубоко демократических институтов поставлена под сомнение»{16}.
Барак Обама согласен с этим. В начале его первого президентского срока казалось, что возвращаются «хорошие деньки», тогда даже Фред Барнс из «Уикли стэндард» признавал его «выразителем нравственного авторитета как нашего первого президента-афроамериканца»{17}. Но в День труда 2010 года Обама уже печально поведал публике в Висконсине: «Обо мне говорят, как о собаке»{18}.
Вот исходный тезис данной книги: Америка распадается. Центробежные силы, что тянут нас в разные стороны, неумолимо нарастают. Все, что некогда нас объединяло, постепенно исчезает. То же самое верно для западной цивилизации в целом. «В этой стране нет места американизму через дефис, – предупреждал в 1915 году Теодор Рузвельт рыцарей Колумба[12]. – Единственный абсолютно надежный способ привести эту нацию к гибели, помешать ей и впредь оставаться единой нацией, заключается в том, чтобы позволить ей превратиться в сплетение враждующих национальностей»{19}.
Рузвельт предупреждал, но мы не прислушались.
Между тем государство перестает выполнять свои фундаментальные, основополагающие обязанности. Оно уже не в состоянии защищать наши границы, готовить и выполнять сбалансированный бюджет или выигрывать войны.
Узы братства ржавеют, кризис демократии неизбежен. Америка в третий раз подряд демонстрирует дефицит государственного бюджета в размере 10 процентов нашего валового внутреннего продукта (ВВП). Необеспеченные обязательства федерального правительства оцениваются в десятки триллионов долларов. Согласно закону Герберта Стайна[13], если что-то не может длиться вечно, это что-то заканчивается. К середине текущего десятилетия, если не произойдет отказа от политики всеобщего благосостояния и войны, Соединенные Штаты Америки ожидает денежно-кредитный и налогово-бюджетный крах. Агентство «Стэндард энд Пур» уже приступило к снижению долгового рейтинга США, намекая международным кредиторам, что Соединенные Штаты могут объявить дефолт – или выйти из кризиса с инфляцией в стиле Веймарской республики, грозящей уничтожить доллар. В 2010 году только долговой кризис в Греции и Ирландии, обваливший евро, побудил запаниковавших инвесторов вновь присмотреться к доллару.
Узнав о поражении Бургойна при Саратоге в 1777 году, когда стало понятно, что североамериканские колонии отпадают, Джон Синклер в отчаянии написал Адаму Смиту, что Британия движется к гибели[14].
«В самом государстве многое сулит гибель», – ответил Смит{20}.
Мы всерьез намерены подтвердить правоту его слов.
1.
Как умирает сверхдержава
Америка пребывает в беспрецедентном упадке{21}.
Соединенные Штаты теряют статус нации и мировой державы, причем реагируют на это в основном вздохами и пожатием плеч{22}.
Никогда в истории человечества нация, чья экономическая жизнеспособность снизилась, не могла сохранить свое военное и политическое превосходство{23}.
«Если деньги не выделить, эта зараза обвалится», – заявил президент Соединенных Штатов Америки{24}.
Фраза прозвучала в зале для совещаний. В сентябре 2008 года Буш встречался с руководством конгресса, дабы убедить несговорчивых республиканцев согласиться на выделение 700 миллиардов долларов ради спасения американских банков от паники, которая грозила возникнуть, когда министр финансов Генри Полсон допустил крах инвестиционного банка «Леман бразерс».
Под «заразой» Буш имел в виду глобальную финансовую систему.
Всего девятью месяцами ранее обозреватель Си-эн-би-си Лоуренс Кадлоу в своей колонке, озаглавленной «Бум продолжается», восторженно отзывался об американской экономике при Буше: «Можно сказать, мы очутились в сказке»{25}. Но через несколько месяцев ситуация уже перестала казаться столь радужной.
Потерянное десятилетие
Нынешнее поколение американцев стало свидетелем одного из самых поразительных упадков великой державы в мировой истории.
В 2000 году Соединенные Штаты Америки имели бюджетный профицит. Финансовый 2009 год мы закончили с дефицитом в размере 1,4 триллиона долларов – это 10 процентов нашей экономики. Дефицит 2010 года составил примерно столько же, а дефицит 2011 года оказался еще выше. Государственный долг приближается к 100 процентам от ВВП, суля возможное обесценивание доллара, дефолт и инфляцию наподобие той, что была в Веймарской республике. Величайшая в истории нация-кредитор теперь сделалась самым крупным заемщиком в мире.
В 2010 году сенатор-республиканец Джадд Грегг, финансовый консерватор, которого Обама хотел видеть в штате своей администрации, предупреждал избравший его штат Нью-Гемпшир: «Наша нация выбрала курс, который, если ничего не предпринять… не поставить под контроль финансовую политику, превратит нас во вторую Грецию».
«Движение чаепития нисколько не преувеличивает, жизнь подтверждает правоту наших политических лозунгов. Мы наблюдаем в последние два года радикальное увеличение размеров правительства: от 20 процентов ВВП к 24 процентам и далее, к 28 процентам. Это необходимо прекратить, расходы следует строго контролировать… иначе мы рискуем обанкротить страну»{26}.
По данным Международного валютного фонда, ВВП Америки упал с 32 процентов мирового продукта в 2001 году до 24 процентов{27}. Как отмечает Лесли Гелб, почетный президент Совета по международным отношениям: «Никакая нация с огромным долгом не в состоянии оставаться великой державой».
«[Американская] тяжелая промышленность практически исчезла, будучи переданной зарубежным конкурентам, которые серьезно подорвали ее способность сохранять независимость в периоды опасности. Учащиеся наших государственных школ уступают своим сверстникам из других промышленно развитых стран в математике и прочих точных науках. Они не способны конкурировать в глобальной экономике. Целые поколения американцев, что шокирует, умеют читать в лучшем случае на уровне начальной школы и не знают почти ничего из истории, не говоря уже о географии»{28}.
Даже истеблишмент начал осознавать происходящее.
Роберт Пейп, профессор политологии Чикагского университета, вторит Гелбу:
«Раны, нанесенные войной в Ираке, нами же начатой, растущий государственный долг, отрицательное и все более глубокое сальдо текущего бюджета и другие внутренние экономические проблемы лишают Соединенные Штаты реальной власти в современном мире стремительно распространяющегося знания и высоких технологий. Если нынешние тенденции сохранятся, мы будем вспоминать годы администрации Буша как предсмертный всхлип американской гегемонии»{29}.
Сопоставляя возвышение мировых держав девятнадцатого столетия с ростом их доли в мировом продукте, Пейп обнаруживает, что упадок Америки в годы правления Буша фактически не имеет прецедентов в истории:
«Относительный спад, начавшийся с 2000 года и составивший около 30 процентов, представляет собой колоссальную утрату власти в короткие сроки, ничего подобного не случалось с европейскими великими державами приблизительно с конца Наполеоновских войн до Второй мировой войны включительно… На самом деле единственным крахом сверхдержавы, очевидно превосходящим этот, является лишь неожиданный внутренний распад Советского Союза в 1991 году»{30}.
В первом десятилетии периода, призванного стать «вторым американским веком», сложилась «нулевая сеть» новых рабочих мест. Домохозяйства в среднем зарабатывают меньше долларов в реальном выражении в конце десятилетия, чем в его начале. Нетто-стоимость американской семьи, в акциях, облигациях, накоплениях и домашнем имуществе, снизилась на 4 процента{31}. Закрылись пятьдесят тысяч заводов и фабрик{32}. Как источник рабочих мест, производство опустилось ниже здравоохранения и образования в 2001 году, ниже розничной торговли в 2002 году, ниже местного самоуправления в 2006 году, ниже туристического сектора и общественного питания (рестораны и бары) в 2008 году – всякий раз впервые в истории{33}. Обувь, одежда, автомобили, мебель, радиоприемники, телевизоры, бытовая техника, велосипеды, игрушки, фотоаппараты, компьютеры – все эти товары мы покупаем за рубежом, хотя раньше изготавливали самостоятельно. Наша экономическая независимость осталась в прошлом. В апреле 2010 года три из каждых четырех американцев, 74 процента населения, считали, что страна сейчас слабее, чем десять лет назад, а 57 процентов утверждали, что жизнь следующего поколения американцев будет хуже, чем сегодня{34}.
Кто это сделал с нами? Мы сами надругались над собой.
Мы отказались от экономического национализма ради глобализации. Мы отбросили финансовое благоразумие, увлекшись партийными распрями за формирование избирательных блоков. Мы раздули наше государство всеобщего благосостояния до размеров, сопоставимых с размерами социалистических государств Европы. Мы пригласили весь мир принять участие в этом «празднике жизни». И объявили крестовый поход во имя демократии, обернувшийся сразу двумя многолетними войнами.
Что принесла глобализация
В 2009 году Пол Волкер, бывший председатель совета директоров Федеральной резервной системы, заявил конгрессу, что причиной финансового кризиса является торговый дисбаланс. Под давлением сенатора Криса Додда Волкер был вынужден также признать: «Все упирается в общий дисбаланс экономики. Соединенные Штаты на протяжении многих лет потребляют намного больше, чем производят»{35}.
С 1980-х годов, в особенности благодаря НАФТА и ГАТТ[15], Соединенные Штаты Америки упорно стремятся объединить свою экономику с экономиками Европы и Японии и создать глобальную экономическую систему. Мы решили сотворить «во плоти» взаимосвязанный мир, который рисовался таким мечтателям девятнадцатого века, как Давид Рикардо, Ричард Кобден, Фредерик Бастиа и Джон Стюарт Милль.
Данный эксперимент не принес в девятнадцатом столетии особенной пользы свободной торговле Великобритании, которая в итоге оказалась перед необходимостью уступить мировое лидерство Америке. Но наше поколение все равно вознамерилось повторить его в мировом масштабе.
Результат предсказуем – и был, строго говоря, предсказан. С отменой импортных тарифов и озвученными США гарантиями того, что товары, произведенные в других странах, будут поступать в Америку беспошлинно, производители начали закрывать заводы в Соединенных Штатах и переносить производство за границу, в страны, где не действуют американские почасовые ставки, условия охраны труда и экологические нормы, в страны, где в помине нет профсоюзов и где заработная плата ниже минимальной заработной платы в США. Конкуренты этих производителей, решившие все-таки остаться в Америке, горько пожалели – им пришлось либо в конце концов закрыть свой бизнес, либо присоедиться к «бегству» за границу.
Когда Япония и Европа вывели свои доли из обращения на американском рынке, в очередь выстроились «азиатские тигры»: Южная Корея, Тайвань, Малайзия и Сингапур. В итоге же победителем стал Пекин. В 1994 году Китай провернул блестящую стратегическую операцию – девальвировал свою валюту, юань, сразу на 45 процентов, сократив вдвое стоимость и без того дешевой рабочей силы для компаний, переносящих производство на китайскую территорию, а также в два раза повысил пошлины на американские товары, ввозимые в Китай. Каков результат? Тот самый «дисбаланс», о котором нехотя упомянул Волкер.
Многие десятилетия положительное сальдо торгового баланса Японии с Соединенными Штатами было крупнейшим на планете. В двадцать первом веке положительное сальдо торгового баланса Китая грозит напрочь затмить все достижения Японии. В 2008 году Китай экспортировал в Америку, считая в долларовом выражении, впятеро больше, чем импортировал, и его положительное сальдо торгового баланса с США установило мировой рекорд по объемам торговли между двумя нациями – 266 миллиардов долларов{36}. В августе 2010 года положительное сальдо торгового баланса покорило новую вершину – 28 миллиардов долларов в месяц – и явно нацеливалось на рекорд по итогам года{37}.
Такое положительное сальдо торгового баланса обеспечили не только игрушки и текстиль. По критическим показателям, на базе которых министерство торговли составляет индекс высокотехнологичной продукции (ИВТП), торговый дефицит США с Китаем в 2010 году достиг рекордных 95 миллиардов долларов. За восемь лет президентства Буша общий торговый дефицит по ИВТП превысил 300 миллиардов долларов{38}. Китай сегодня выступает как олицетворение производственной и технологической мощи, а перечень статей американского экспорта в Китай, за исключением самолетов, воспринимается как список экспортных товаров колонии Джеймстаун[16].
Какое влияние это «цунами импорта» оказало на занятость? В первом десятилетии двадцать первого века американские производители полупроводников и комплектующих электроники сократили 42 процента рабочих мест; производители коммуникационного оборудования – 48 процентов; текстильная и швейная промышленность лишились, соответственно, 63 и 61 процента рабочих мест{39}.
В том же первом десятилетии двадцать первого века Соединенные Штаты выдали 10 300 000 грин-карт, приглашая иностранцев конкурировать за уцелевшие рабочие места с американскими работниками. В одном лишь 2009 финансовом году, первом полном году массовых увольнений и безработицы «Великой рецессии», было выдано 1 130 000 грин-карт, из них 808 000 разрешений досталось иммигрантам трудоспособного возраста, выразившим желание осесть в США{40}.
Что мы делаем во имя патриотизма с собственным населением?!
На каждых выборах политики осуждают усиливающуюся зависимость Америки от иностранной нефти. Но дефицит торгового баланса США в сфере производства – 440 миллиардов долларов в 2008 году – на 89 миллиардов долларов выше нашего дефицита в сфере нефтепродуктов. Почему наша зависимость от нефти Канады, Мексики, Венесуэлы, Нигерии, Саудовской Аравии и государств Персидского залива вызывает бо́льшую озабоченность, нежели зависимость от компьютеров и жизненно важных компонентов высокотехнологичной промышленности и систем вооружения, производимых экономическими конкурентами и под контролем коммунистического Политбюро? Огги Тантилло, исполнительный директор Американского комитета по торговым операциям в сфере промышленности, утверждает:
Поделиться книгой: