Затмение

Перевод[1]: группа «Исторический роман», 2016 год.

Домашняя страница группы В Контакте: http://vk.com/translators_historicalnovel

Над переводом работали: gojungle, sveta_ptz, Agnishka, FilMax, Arecnaz, Oigene, olesya_fedechkin, 375447726279, elgizam, YuPo, olga_kuimova, Tess_Moreau, Cilez и Elena_Panteleeva .

Редакция: gojungle, Oigene и Sam1980 .

Поддержите нас: подписывайтесь на нашу группу В Контакте!

Книга первая

Глава первая

Элизабет Уорлегган родила своего первенца от второго брака в Тренвит-хаусе, в середине февраля 1794 года. Событие сопровождалось определенным напряжением и беспокойством.

Элизабет с новым мужем достигли взаимопонимания и пришли к общему мнению, что ребенок должен родиться в городе, под пристальным вниманием докторов. Труро еще на протяжении нескольких месяцев оставался очагом инфекционных заболеваний, сначала, вплоть до самого Рождества, свирепствовала дизентерия, а позже ее сменили грипп и корь. Для спешки не было причин. Доктор Бенна, который каждую неделю навещал пациентку в Труро, заверил, что торопиться некуда.

Возможно, все бы случилось иначе, однако в четверг, тринадцатого числа, по пути в свою комнату Элизабет внезапно поскользнулась и упала. Прекрасная мраморная лестница из просторного зала поднималась в мрачный коридор в стиле Тюдоров, пролет из пяти ступеней вел в две главные спальни особняка. Элизабет оступилась и скатилась вниз с самого верха. В тот момент никого поблизости не оказалось, к счастью, две служанки услышали крик и шум, и вот уже одна из них понеслась по коридору с еще теплой сковородкой в руке и наткнулась на лежащую у подножья лестницы хозяйку, похожую на сорванный цветок.

В тот же миг в доме началась паника. Известие застало Джорджа в зимней гостиной, он примчался и, едва дыша, поднял находящуюся без сознания жену и отнес в спальню. Доктор Энис все еще находился в плавании, единственным доктором в пределах досягаемости был старый Томас Чоук, и, за неимением лучшего, решили позвать его, а тем временем слугу галопом послали за доктором Бенной.

На первый взгляд, никаких видимых повреждений на теле Элизабет заметно не было, за исключением синяка на локте и вывихнутой лодыжки. После обширного кровопускания ей дали выпить теплой сладкой воды и уложили спать. Джордж не выносил Чоука, ему в нем не нравилось практически всё: напыщенность, хвастовство охотничьими трофеями, манера проведения хирургических операций по принципу «повезет — не повезет», жеманная жена и либеральные взгляды. Однако Джордж сделал все, что от него требовалось, накормил старика и предложил ему остаться на ночь. После смерти Фрэнсиса Полдарка Чоук еще ни разу не был в доме и принял приглашение с каменным лицом.

Ужин выдался унылым. Миссис Чайновет, мать Элизабет, невзирая на один слепой глаз, хромоту и заплетающийся язык, отказалась от ужина и предпочла остаться в комнате дочери, чтобы быть рядом, когда та проснется, поэтому только старый Джонатан Чайновет составил за столом компанию двум джентльменам. Разговор за ужином шел на разные темы: о войне с Францией, и Чоук, разделяя позицию своего героя, мистера Фокса, выступал против Эдварда Пеллью и его знаменитых морских подвигов; речь также шла о герцоге Йоркском и его глупом походе во Фландрию; говорили о царившем в Лионе терроре, о нехватке зерна и повышении цен на олово и медь. Джордж не выносил обоих присутствующих за столом, поэтому не вступал в беседу, а молча слушал, как они пререкаются друг с другом — Чоук хрипел, а Чайновет отвечал гортанным тенором. Тревога в душе Джорджа на время отступила. Элизабет просто ушиблась, не более того. Ей не стоит относиться к себе столь легкомысленно. Очень часто Элизабет совершала поступки, которые Джордж считал безрассудными и отчаянными, тем более когда она носит под сердцем сокровище, первый плод их союза. В таком положении женщине положено грустить, закатывать истерики или рыдать по любому пустяку. Но никому и в голову не придет, что она станет рисковать жизнью и кататься верхом на лошади, долгое время простоявшей в стойле, которая и в обычной ситуации не заслуживала доверия. Никто не думал, что она будет поднимать на высокую полку тяжеленные книги. Никто не думал, что...

Это было еще одно свойство ее личности. Джордж постоянно открывал все новые грани ее характера, некоторые приводили его в восхищение, другие же, напротив, расстраивали. С тех самых пор, когда Джордж впервые ее увидел, много лет назад, он не переставал страстно ее желать, но, наверное, больше как коллекционер, как ценитель прекрасного. С годами страсти улеглись, но не уснули окончательно. Скорее наоборот, он каждый раз открывал ее для себя снова и снова. Если по природе своей он и был способен по-настоящему любить, то любил свою жену.

Как камень, брошенный в воду, разбивает её гладь, так и спокойное течение его мыслей и болтовню двух мало в чем разбирающихся глупцов внезапно потревожил слуга, сообщив, что госпожа снова проснулась и испытывает сильную боль.

Доктор Бенна прибыл из Труро в полночь, бросив городских пациентов на милость своего неумелого ассистента. Чоук не изъявил желания уезжать, и Джордж позволил ему остаться на ночь. Размер вознаграждения значения не имел.

Дэниел Бенна переехал в Труро всего несколько лет назад — моложавый мужчина лет под сорок, невысокого роста, крепкого телосложения и с властными манерами. Джордж Уорлегган был достаточно рассудительным и сразу понял, что такая популярность доктора Бенны в Труро и окрестностях отчасти связана с особенностями его характера и местом проживания. К тому же он достиг поразительных успехов, используя новые методики лечения и, самое главное, обучался акушерскому делу под руководством одного из выдающихся докторов в Лондоне. Похоже, он был единственным доктором во всей округе, кому можно доверить здоровье.

Быстро осмотрев пациентку, доктор вышел из спальни и сообщил Джорджу, что причина болей миссис Уорлегган — определенно родовые схватки. Он назвал это отклонением от нормы, но в целом обычным явлением. Очевидно, ребенок собирался появиться на свет раньше срока, но он еще жив. Миссис Уорлегган хорошо переносила боль, и даже в этом рискованном положении у доктора не имелось оснований сомневаться в благоприятном исходе.

К полудню следующего дня, в подтверждение самых худших опасений Джорджа, прибыли его родители, чуть не разбившие карету на зимних дорогах. Новость застала их в городе. Николас Уорлегган считал своим долгом в такое время находиться рядом с сыном. Тренвит, за исключением нескольких залов для приемов, по меркам елизаветинских времен был не очень большим, и спальни для гостей располагались в маленьких и мрачных комнатках. Джордж был насилу учтив с родителями и разместил их в холодной спальне, это было самое лучшее, что он смог им предложить.

Схватки становились продолжительнее и сильнее, но с большими интервалами, по словам доктора Бенны, родовая деятельность была хоть и слабой, но без отклонений. Сидя за семейным столом и попивая пятичасовой чай, он цитировал труды Галена, Гиппократа и Симона Афинского. Роды перешли в третью стадию, говорил он, во избежание осложнений он хотел наложить щипцы для стимуляции схваток, чтобы ребенок мог родиться естественным путем.

Но Бог был на стороне роженицы, уже в шесть часов интервалы между схватками стали короче и без стимуляции. В четверть девятого она родила на свет мальчика, живого и здорового. В это же время произошло полное лунное затмение.

Спустя некоторое время Джорджу разрешили увидеться с сыном и женой. Элизабет лежала на постели словно ангел, светлые локоны струились по подушке, лицо было бледно как простыня, а в глазах впервые за несколько недель мелькнула улыбка, Джордж уже и не помнил, когда в последний раз она улыбалась. Он наклонился и поцеловал влажный от испарины лоб, затем подошел к колыбельке и стал рассматривать крохотного человечка с красным личиком, закутанного в пеленки, как мумия. Его сын. Организовав предприятие по выплавке олова в долине Айлесс тридцать пять лет назад, Николас Уорлегган заложил фундамент будущего благосостояния семьи, спустя годы дело выросло и приумножилось, в их интересы стали входить торговля, рудники и банки, а их влияние простиралось от Плимута до Барнстапла. Расширение дела за последние десять лет во многом произошло благодаря Джорджу. Если ребенок, рожденный сегодня, выживет, то унаследует все состояние целиком до последней монеты.

Джордж знал, что брак с Элизабет Полдарк оказался большим разочарованием для его родителей: Николас женился на Мэри Лэшбрук, дочери мельника, девушке с маленьким приданым и без образования, что было очевидно даже сейчас, но лелеял совсем иные планы в отношении сына. Джордж получил образование и деньги; он мог вращаться в кругах, недоступных для Николаса ни в молодости, ни сейчас. Они приглашали богатых девушек в своё поместье в Кардью; рисковали быть униженными, устраивая приемы для титулованных особ с хорошими связями в своем доме в Труро.

Они бесконечно спрашивали его и с нетерпением ждали, что в конце концов он назовет имя. Успех в обществе стоял для него не на последнем месте. Титул значил очень много. Даже и незначительный. «Мистер Джордж и достопочтенная миссис Мэри Уорлегган». Красиво звучит. Но вместо этого, проходив в холостяках до тридцати лет, того возраста, когда заключают браки по расчету, тем более когда речь идет о человеке, который и в юности слыл расчетливым, а теперь стал умным и способным мужчиной, ступившим на путь к власти и успеху, он выбрал себе в жены вдову Фрэнсиса Полдарка, женщину изысканную, но лишенную средств к существованию.

Нет, безусловно, род, к которому принадлежала Элизабет, имел безупречную многовековую историю и пользовался репутацией в графстве. В девятом веке некто по имени Джон Тревелизек отдал треть своих земель младшему сыну, который стал называть себя Чайновет, что означало «Новый дом». Старший сын умер, и так как у него не было детей, то все унаследовал младший брат. Родоначальник династии Чайновет скончался в 889 году.

Вряд ли король Англии знал свою родословную столь же хорошо. Джордж понимал причину переживаний своего отца. При одном только взгляде на отца Элизабет становилось понятно, что их род обречен на вымирание. Даже несмотря на многовековую родословную, Чайноветы всегда находились на грани выживания. Они не заслужили признания в обществе и даже не стремились к этому, единственное, что могло спасти эту заурядную семью, так это брак по расчету.

Самый высокий пост, занимаемый их предком – оруженосец Пирса Гавестона, отнюдь не выдающееся достижение. Хотя Чайноветы и были известны в кругах аристократов Корнуолла, но родственных связей с ними не имели.

Но Элизабет была красива, и сейчас как никогда прежде. Когда время от времени к ней заглядывали родственники и друзья, выглядела она такой милой и хрупкой, такой непорочной, как будто ей двадцать, а не тридцать, как будто это её первый брак и первые роды.

Одним из первых пришёл, конечно, свёкр Элизабет. Он поцеловал её, узнал, как она себя чувствует, полюбовался своим внуком. И после того как Николас Уорлегган закрыл за собой тяжёлую дубовую дверь спальни, он осторожно спустился по пяти роковым ступеням и тяжёлой походкой направился к главной лестнице и большому залу. Возможно, считал он, не стоит быть столь уж недовольным.

По крайней мере он дождался желанного наследника, а невестка сделала всё, что от неё требовалось. И возможно, Уорлегганы, которые уже не так нуждаются во влиятельных родственных связях, в будущем станут нуждаться в них ещё меньше. Им не придется расшаркиваться перед лучшими семьями Корнуолла: те сами в скором времени будут рады принять их в свой круг.

Они уже достигли немалого положения в обществе. Брак Джорджа и Элизабет уже принес ценные плоды, ведь она стала подлинным членом семьи, а титул можно получить иными способами: заняв место в парламенте, подкупив немалыми деньгами одного или нескольких человек в городском магистрате. Война сыграет им на руку. Владельцы и продавцы сырья не упустят свой шанс преуспеть, а банковские услуги станут пользоваться еще большим спросом. На прошлой неделе цена на олово выросла еще на пять фунтов за тонну.

Спускаясь по лестнице, Николас Уорлегган размышлял о том, что Элизабет вдобавок к своему аристократическому происхождению унаследовала дом семейства Полдарк. Его строительство началось в 1509 году и было завершено только в 1531-ом, и с тех пор особняком почти никто не занимался, пока летом прошлого года Джордж не приступил к его восстановлению и переделке.

Иногда повороты судьбы приводят к неожиданным результатам.

Впервые Николас побывал здесь одиннадцать лет назад — на приёме по случаю свадьбы Элизабет Чайновет и наследника этого дома. Несмотря на то, что Полдарки уже сильно обеднели, казалось, что они надёжно обосновались здесь, как и на протяжении последних ста лет, а Тренвиты — на протяжении полутора веков до них.

Старик Чарльз Уильям — глава семейства, клана и самый уважаемый человек в округе — в ту пору еще был жив и достаточно энергичен, хотя страдал отрыжкой и временами задыхался. Затем его сменил возмужавший двадцатидвухлетний Фрэнсис. Кто бы мог подумать, что он так рано умрет? Еще была дочь Верити — простушка, неудачно вышедшая замуж и живущая теперь в Фалмуте. И кузены: Уильям-Альфред — тощий и самодовольный священник, уехавший со своим выводком в Девон.

И Росс Полдарк, который как на грех был жив-здоров и, судя по всему, достаточно успешен: он не свалился в шахту, его не отправили в тюрьму за долги и не выслали в Австралию за подстрекательство к мятежу, хотя несомненно он этого заслужил. Временами злоба и высокомерие берут верх над разумом.

Николас Уорлеган шагнул к роскошному окну, как раз когда в комнату вошел один из новых лакеев Джорджа, чтобы снять нагар с недавно зажженных свечей. Небо по-прежнему оставалось безмятежно ясным и на фоне теплого света, исходившего от свечей, выглядело седым от холода. Месяц выдался умеренно теплым, впрочем как и вся зима, погода благоприятствовала бездомным, но в целом на здоровье сказывалась не лучшим образом. Говорили, что инфлюэнца процветает во время дождей, и необходим мороз, чтобы избавиться от этой болезни.

После того, как к огромным чурбанам из вяза, что лежали со вчерашнего дня, в камин подложили свежих поленьев, зашипел огонь. Лакей выполнил свою работу и бесшумно удалился, оставив Николаса Уорлеггана в одиночестве. Тогда, одиннадцать лет назад, здесь было отнюдь не тихо. Он вспомнил, как страшно завидовал Полдаркам из-за этого дома. Однако вскоре он и сам купил особняк вдвое больше — Кардью, дальше вдоль побережья, там был и парк с оленями. Строение было выполнено в палладианском стиле с самым современным интерьером. По сравнению с ним особняк Полдарков казался провинциальным и старомодным. Везде камень, в спальнях стены закрыты панелями из темного дуба, половые доски потрескались, а местами изъедены жуком-короедом, от стульчаков ужасно воняло, и устроены они были старомодно по сравнению с оными в Кардью, оконные рамы в спальне не соответствовали размеру проемов, из-за чего возникали постоянные сквозняки. Тем не менее, дом обладал неповторимым стилем, не говоря уже о приятной мысли, что прежде он принадлежал Полдаркам.

Вспомнил Николас и то, каким мрачным и измученным выглядел молодой Росс Полдарк на свадьбе. Джордж был с ним знаком, но для Николаса это была первая встреча. Его удивил угрюмый взгляд, прикрытые веками глаза, высокие скулы и уродливый шрам — до тех пор, пока Джордж всё ему не рассказал. По-видимому, всем троим нужна была Элизабет: Россу, Фрэнсису и Джорджу. Раньше Росс полагал, что Элизабет по праву принадлежит ему, но объявился Фрэнсис, пока его кузен был в Америке. Трое молодых глупцов, переругавшихся из-за одной-единственной симпатичной мордашки. Что такого желанного было в этой девушке? Николас, пожав плечами, взял кочергу и стал ворошить угли в камине. Утонченность, полагал он, хрупкость, почти что неземная легкость. Все мужчины мечтали заботиться о ней и защищать. Словно Ланселоты в поисках Гвиневры, они хотели быть крепким щитом для прекрасной и такой беззащитной возлюбленной. Удивительно, что его собственному сыну со всем его здравым смыслом и логикой, во многом даже слишком расчетливому, было суждено оказаться в их числе.

Николас ткнул кочергой в огонь, и одно поленце с грохотом упало на пол. Ярко полыхая с одного конца, оно источало струйки дыма. Николас наклонился за щипцами. В это мгновение в кресле рядом с очагом раздался шорох. Он резко вскочил и выронил кочергу. Кресло наполовину стояло в тени, но теперь он увидел, что в нем кто-то сидит.

— Кто там? — раздался слабый старческий голос. — Джордж, ты? Будь прокляты эти слуги.

Агата Полдарк. Помимо молодого Джеффри Чарльза, ребенка от первого брака Элизабет, Агата была единственным из Полдарков, оставшихся в поместье. Все Уорлегганы стыдились ее — унылую груду костей, которая по сути уже давно была мертва. От ее тела разило смертью, но несмотря ни на что, дух еще боролся за жизнь. Мэри, жена Николаса, была склонна к суевериям, чем сильно нервировала всю семью, и взирала на старуху с неподдельным ужасом, будто та одержима злыми духами давно умерших поколений Полдарков, осыпающими чужаков проклятиями.

Агата была в этом доме словно палка в колесе, ложка дегтя в бочке меда, камень, о который каждый рано или поздно спотыкался и падал. Поговаривали, что в августе ей стукнет девяносто девять. Около года назад все думали, что ее навсегда приковало к постели, никто уже не обращал на нее никакого внимания, кроме приставленной к ней горничной. Но с тех пор как Элизабет вышла замуж, и в особенности после того, как старуха узнала, что в семье ожидается прибавление, в ней словно возродилась жажда жизни, она вновь стала ковылять по дому и попадаться на глаза в самое неподходящее время.

— А, это отец Джорджа, — сказала она и пустила слезу, которая стала медленно сползать по глубоким морщинам вниз, к поросшему волосками подбородку. Но это не было признаком волнения. — Пришли взглянуть на сосунка? Очередной жалкий уродец. Наплодили Чайноветов.

Черный котенок потянулся у нее на коленях. Его звали Уголек. Она где-то подобрала его несколько месяцев назад и взяла себе. Теперь они были неразлучны. Агату никогда без него не видели, а Уголек, желтоглазый котенок с красным язычком, никогда не покидал хозяйку. Джеффри Чарльз по-мальчишески шутливо называл его «В-угол-лёг».

Николас знал, что Агата сказала это специально, чтобы разозлить его, и всё же лучше ему от этого не стало. Еще больше раздражало то, что он не мог ответить ей как следует, ведь она была глуха, как пробка. Чтобы что-то ей сказать, пришлось бы кричать прямо в ухо, но он даже помыслить не мог о том, чтобы настолько к ней приблизиться. Поэтому она могла болтать и болтать, оскорблять всех направо и налево, не боясь получить отпор. Джордж говорил ему, что есть только один способ отделаться от нее — развернуться и уйти прямо посреди ее болтовни. Но будь проклят Николас, если он позволит этой отвратительной старухе выгнать себя из уютного и теплого местечка у очага.

Небрежным движением он схватил полено и бросил его обратно. Выступающий из очага край источал тонкую струйку дыма прямо в комнату. Понадеявшись, что дым будет раздражать легкие Агаты, он не стал звать слугу.

— Тот костоправ, — сказала Агата. — Самый настоящий болван! Это ж надо так спеленать бедное создание, несмотря на судороги. Есть ведь и другие способы, получше этого. Будь моя воля, я б такого не допустила.

— У вас нет на это права, — ответил мистер Уорлегган.

— А? Чего? Что это вы говорите? Громче, не слышу!

Он собирался уже прокричать что-то в ответ, как вдруг открылась дверь и вошел Джордж. Временами, находясь в одиночестве, а значит, в более спокойной обстановке, они становились особенно похожими. Ростом Джордж был чуть ниже своего высокого отца, однако его телосложение было столь же крепким, шея — бычьей, а медвежья походка — неторопливой. Оба они были по-своему привлекательны. У Джорджа — широкое лицо, вздернутая нижняя губа выступает вперед, отбрасывая тень. На лбу между бровями — небольшой бугорок. Будь его волосы пострижены короткими и жесткими завитками, он стал бы похож на императора Веспасиана.

— Что я вижу, — сказал он, приближаясь к камину. — Мой отец ведет речи с самой настоящей колдуньей из Аэндора. Как там говорится? «Выходит из земли муж престарелый, одетый в длинную одежду» [2].

Мистер Уорлегган наконец отложил кочергу.

— Смотри, чтобы твоя матушка не услышала этих слов. Разговоры о всякой нечисти ее не обрадуют, пусть даже в шутку.

— Не уверен, что это шутка, — сказал Джордж.

— В старые добрые времена с этим дряхлым, сгнившим и дергающимся мешком костей разобрались бы по-своему — дали бы вдоволь воды нахлебаться [3], или маску ведьмы [4] напялили бы. И в приличной семье не пришлось бы такое терпеть.

Котенок, к радости Агаты, выгнул спину и зашипел на вновь прибывшего.

— Ну, Джордж, — сказала она, — полагаю, теперь, став отцом восьмимесячного сосунка, ты чувствуешь себя намного значительнее. Как там его назвали, а? Слишком много Джорджей поразвелось со всеми этими королями. Помню время... — Она кашлянула. — Фу, дымище-то от огня. Мистер Уорлегган всё разбросал.

— На твоем месте я бы запер это существо в ее комнате, — сказал Николас. — И поставил бы караульного.

— Будь моя воля, — заметил Джордж, — ее завтра же выбросили бы в навозную кучу, и остальных, пожалуй, туда же.

— И какой же путь ты изберешь? — спросил Николас, прекрасно зная ответ.

Джордж бросил на отца изучающий взгляд.

— Путь человека, справедливо правящего городом. Когда крепость завоевана, жаркое может немного и подождать.

— Ты мог бы назвать его Робертом, — пропищал голосок из кресла. — В честь того, что со скрюченной спиной. Первого из нашего рода. Или Россом. Что скажешь насчет Росса?

У нее вдруг вырвался хрип, может из-за дыма, а может, оттого, что старая карга пыталась сдержать злобный смешок. Последнее казалось более вероятным.

Джордж повернулся к ней спиной, подошел к окну и выглянул наружу. Хотя у камина было тепло, в стороне от огня потоки холодного воздуха пронизывали мгновенно.

— Надеюсь, — сказал он, — что в скором времени эта дряхлая тварь распухнет до невозможности и лопнет.

— Аминь. И всё же, Джордж, насчет имен. Предполагаю, что вам с Элизабет пора уже обзавестись кое-какими мыслями по этому поводу. В нашем роду есть несколько хороших вариантов.

— Я уже решил. Решил еще до его рождения.

— До его рождения? И каким это образом? А если бы родилась девочка?

— Случившееся с Элизабет, — ответил Джордж, — могло убить их обоих, но теперь, когда всё позади, я чувствую некую силу — перст провидения, который будто указал и время, и место, и дату. Дата сыграла решающую роль — узнав, что мой ребенок родится в тот день, я выбрал имя. Будь это девочка, я назвал бы ее так же.

Мистер Уорлегган терпеливо ждал.

— И что это за имя?

— Валентин.

— Или Джошуа, — сказала тетя Агата. — Насколько я знаю, у нас в роду их было трое, хотя последний был паршивцем, можно и так сказать.

Николас с надеждой рассматривал струйки дыма, обволакивающие кресло старушки.

— Валентин. Валентин Уорлегган. Звучит неплохо, и язык не заплетается. Но ни в одной из семей не было никого с таким именем.

— Ни в одной из семей и не будет никого, подобного моему сыну. Совсем не обязательно, чтобы история повторялась.

— Да, да. Спрошу у твоей матери, как ей это понравится. Элизабет тоже участвовала в этом решении?

— Элизабет пока не знает.

— Но ты уверен, что имя ей понравится? — брови Николаса поползли вверх.

— Я уверен, что она согласится. Мы с ней сходимся во многих вещах, я и не надеялся, что так будет. Она согласится с тем, что наш союз особенный — старейшего дворянского рода и новейшего, и что плод такого союза должен смотреть в будущее, а не в прошлое. Нам просто необходимо совершенно новое имя.

Николас, покашливая, отодвинулся от клубов дыма.

— Тебе не избавиться от фамилии Уорлегган, Джордж.

— Отец, у меня никогда не будет ни малейшего желания от нее избавляться. Ее уже уважают и боятся.

— Как скажешь... Уважение — это то, на что мы должны опираться, страх — это то, от чего мы должны избавляться.

— Дядя Кэрри не согласился бы.

— Ты уделяешь слишком много внимания Кэрри. Кстати, что за дела ты с ним обсуждал на прошлой неделе?

— Да так, ничего особенного. И всё же, отец, мне кажется, что ты проводишь слишком тонкую грань между уважением и страхом. Одно переходит в другое, и наоборот. Ты не можешь разделить два настолько близких чувства.