Помоги проекту - поделись книгой:
«Джинн» вновь возник в «бутылке» и издал краткий озабоченный писк.
– Что случилось? Хочешь немного передохнуть?
– Нет, я в порядке, – Пол окинул взглядом комнату, совершенно не угрожающую, покрытую пятнами света, и рассмеялся. «Как отреагирует Дарэм, если контроль и подопытный вдруг дадут два совершенно разных ответа?» Он попытался вспомнить свои планы на такой случай, но не смог, да и не очень-то старался. Теперь это не его заботы.
– Проба семь. Разрешение по времени – пятьсот миллисекунд.
Пол сосчитал и, по правде говоря, не почувствовал разницы. Некоторое беспокойство – да; но, если не считать лёгкой тошноты, ощущения вроде бы остались полностью такими же. И это было вполне логично, по крайней мере в долговременной перспективе. Ведь на больших интервалах времени ничто не терялось. Его модель мозга получала полное описание с полусекундными интервалами (по времени самой модели), но каждое описание по-прежнему включало все результаты того, что как бы происходило в промежутках. Каждые полсекунды его мозг оказывался именно в том состоянии, в каком бы и был, если ничего не пропускать.
– Тысяча миллисекунд.
Но… что же происходило там, в промежутках? Управляющие моделью уравнения были чересчур сложными, чтобы решать их в один приём. В ходе расчётов непрерывно производились и сбрасывались огромные массивы промежуточных результатов. В некотором смысле эти промежуточные результаты если не прямо представляли собой то, что происходило в промежутках между соседствующими полными описаниями модели, то по крайней мере
– Две тысячи миллисекунд.
– Один.
Если сейчас казалось, будто он произносит (и сам слышит, что произносит) каждое числительное подряд, то лишь потому, что последствия произнесения, скажем, слова «три» (и то, как он его слышит) присутствовали в результатах расчётов эволюции его мозга между моментом произнесения «два» и моментом произнесения «четыре».
– Пять тысяч миллисекунд.
– Один. Два. Три. Четыре.
Вообще-то слышать слова, которых он «на самом деле» не произносил, было ненамного удивительнее, чем вообще слышать что-либо, будучи Копией. Даже стандартный для этого мирка темп времени в одну миллисекунду был слишком грубым, чтобы полностью воспроизводить весь спектр высот слышимых звуков. Звуки модель отображала не как изменения давления воздуха, – их значения не могли бы меняться с достаточной скоростью, – а как изменения энергии звука: спектр мощностей вместо спектра частот. Двадцать килогерц здесь – лишь число, этикетка; ничто на самом деле
– Десять тысяч миллисекунд.
– Один. Два. Три.
Борясь с головокружением, но продолжая равномерный отсчёт, Пол колупнул неглубокий надрез, который сделал себе на предплечье кухонным ножом. Тот убедительно заныл.
И думал: «А что будет, если кто-нибудь выключит компьютер: просто выдернет штепсель – прямо сейчас?»
Он, однако, не знал, что будет. Не представлял, что, помимо его субъективных ощущений, означает «прямо сейчас».
– Восемь. Девять.
– Пол, я наблюдаю некоторое падение кровяного давления. Ты в порядке? Как себя чувствуешь?
Голова кружится… Однако он ответил:
– Так же, как всегда.
Пусть это не совсем правда, зато контроль, без сомнения, тоже соврал. Если, конечно…
– Скажи, что я такое? Контроль или подопытный?
– Как я могу ответить, – прозвучал ответ Дарэма, – я ведь по-прежнему говорю с вами обоими. Однако могу сказать вот что: вы двое по-прежнему идентичны. Было несколько очень мелких различий, но они оказались временными и сейчас полностью стёрлись. Всякий раз, как вы оказываетесь в сравнимых состояниях, все схемы нервных сигналов, включающие больше пары нейронов, одинаковы.
Пол пренебрежительно хмыкнул. Он не был намерен допускать, чтобы Дарэм догадался, насколько его беспокоит эксперимент.
– А ты чего ждал? Решаешь один набор уравнений двумя способами; ясно, что ты придёшь к тем же результатам плюс-минус мелкая погрешность за счёт округления. Так и должно быть. Это математически неизбежно.
– О, я согласен.
«Джинн» пальцем начертил на экране:
(1 + 2) + 3 = 1 + (2 + 3)
– Ну так и зачем вообще было утруждаться, реализуя эту стадию? Да,
– Не ожидал, что ты так быстро наберёшься цинизма. Искусственный интеллект – не раздел чистой математики, а эмпирическая наука. Предположения необходимо проверять. Подтвердить якобы «очевидное» не так уж позорно, верно? И если всё настолько однозначно, чего тебе бояться?
– Я не боюсь. Просто предпочёл бы покончить с этим. Но… ладно, валяй. Подтверждай, если думаешь, что тебе есть что подтверждать, и двинемся дальше.
– В этом и состоит наш план. Но, думаю, сейчас нам обоим не повредит передохнуть. Я включу тебе коммуникации… только для входящих данных. – Дарэм повернулся, протянул руку куда-то за пределы экрана и нажал несколько клавиш на другом терминале. Потом вновь повернулся к камере. Он улыбался, и Пол точно знал, что его прототип сейчас скажет.
– Кстати, я только что стёр одного из вас. Не могу позволить себе сохранять обоих, когда вы просто бездельничаете.
Пол улыбнулся в ответ, хотя что-то внутри него надрывалось от крика.
– И кого же ты ликвидировал?
– Да какая разница? Я же сказал, копии были идентичны. И ты-то остался, верно? Кто бы ты ни был.
Снаружи со дня сканирования прошло три недели, но Полу не понадобилось много времени, чтобы нагнать события, – мелкие детали теряли всякое значение в виду последующих событий, и весь поток новостей в значительной мере сводил на нет сам себя. Израиль и Палестина снова были близки к войне, на этот раз из-за нарушений договора о разделе воды, совершавшихся якобы обеими сторонами, но совместный антивоенный митинг собрал на стеклянистой равнине, где некогда находился Иерусалим, более миллиона человек, и правительства были вынуждены пойти на попятный. Экс-президент США Мартин Сэндовер ещё сопротивлялся экстрадиции в республику Палау, где его ожидало обвинение в пособничестве кровавому государственному перевороту тридцать пятого года; Верховный Суд отменил, наконец, давнишнее постановление, наделявшее Сэндовера иммунитетом против любого иностранного закона, и день-другой казалось, что дело выгорит, но потом экс-президентская команда юристов нашла целый набор новых стратегий оттягивания решения. В Канберре пришёл и ушёл очередной кризис власти, но премьер-министр сохранил своё кресло. В сообщении недельной давности один журналист ничтоже сумняшеся объявил это «высокой драмой». «Наверное, для такого нужно самому там быть», – решил Пол. Инфляция упала на полпроцента, безработица настолько же поднялась.
Пол быстренько пробежал новости, пропуская статьи и прокручивая ролики, которые наверняка внимательно изучил бы, будь они свежими. Он чувствовал, что до странности возмущён тем, что столько всего «пропустил», – всё это находилось перед ним прямо сейчас, но ведь это совсем другое дело.
«И в то же время, – размышлял он, – разве не к лучшему, что не пришлось тратить время на столь эфемерные детали?» Сам факт, что он сейчас находился едва ли не в рабстве, лишь доказывал, как всё это, по большому счёту, маловажно.
С другой стороны, а что вообще важно? Люди живут не геологическими эпохами. Они живут часами и днями, вынуждены беспокоиться о происходящем в этой шкале времени.
Пол подключился к телевидению в реальном времени и просмотрел серию «Мутной семейки» одной вспышкой, продолжавшейся менее двух минут, со звукорядом, слившимся в невразумительный писк. Потом телеигру. Фильм про войну. Вечерние новости. Словно он находился далеко в космосе и нёсся к Земле сквозь океан передач, сжимаемых эффектом Доплера. Этот образ почему-то умиротворял; в конце концов, не в такой уж противоестественной ситуации он сейчас, если люди из плоти и крови способны оказаться точно в таких же отношениях с реальностью. Никто ведь не станет утверждать, что доплеровское смещение способно отнять у человека его сущность.
На цифровой город спустились сумерки. Пол съел разогретое в микроволновке рагу из соевого белка, размышляя, есть ли у него ещё какие-то причины, морального или иного характера, оставаться вегетарианцем.
Он засиделся далеко за полночь, слушая музыку. Цзань Чжао, Майкл Найман, Филип Гласс. Неважно, что каждая нота длилась в семнадцать раз дольше или что блок аудиопамяти в проигрывателе «на самом деле» не имел микроструктуры, да и что сам «звук» попадал в его моделированный мозг посредством фокуса, не имевшего ничего общего с обычным процессом слуха. Кульминация «Мисимы» Гласса, как прежде, стискивала сердце, словно проводя по нему кровоточащую борозду.
А что, если бы стоящие за всем этим расчёты заняли тысячелетия, если бы люди выполняли их, перекидывая костяшки на счётах? Чувствовал бы он то же самое?
Признавать такое было оскорбительно, но ответ наверняка «да».
Пол лежал в кровати и думал: «Хочу ли я ещё пробудиться от этого сна?»
Вопрос, впрочем, оставался академическим: у него по-прежнему не было выбора.
Мария договорилась встретиться с Аденом в «Надире» – ночном клубе на Оксфорд-стрит, где он иногда выступал и куда часто приходил сочинять. Обычно ему удавалось протащить их обоих бесплатно, и на этот раз дверь – устрашающее сооружение из чёрной ребристой анодированной стали, похожее на люк воздушного шлюза, – пропустила её без возражений после короткого охранного сканирования. Как-то раз Марии приснился кошмар, будто она застряла в дверной камере из-за ножа, необъяснимым образом обнаружившегося у неё в правом сапоге, и, что ещё хуже, её кредитная карточка заблокирована. Эта дрянь переваривала её, словно насекомое, угодившее в венерину мухоловку, а тем временем Аден стоял на сцене и тянул одну из своих грустных любовных песен.
Внутри было битком набито, как обычно по четвергам, и, как всегда, полутемно. Наконец она заметила Адена, который сидел за столиком сбоку у стены и слушал одну из групп, делая одновременно собственные наброски; на его лицо падал свет от ноутбука. Насколько Мария могла судить, то, что Аден слушал, сочиняя музыку, никогда на него особенно не влияло, зато он заявлял, что работать в тишине не способен, и предпочитал для вдохновения – или в качестве катализатора, как ни назови, – живые выступления.
Мария тронула его за плечо. Аден поднял взгляд, снял наушники и встал, чтобы поцеловать её. У его губ был привкус апельсинового сока.
Аден взмахнул наушниками.
– Надо тебе послушать. «Продажные юристы-буддисты под крэком». Весьма недурно.
Мария бросила взгляд на сцену, хотя понять, о ком он говорит, было невозможно. Там находилось четыре группы, в общей сложности двенадцать человек, каждый в своём звуконепроницаемом пластиковом цилиндре. Большинство посетителей сидели «подстроенными» – в наушниках, выделяющих звук только одной группы, и жидкокристаллических очках, мигающих в унисон с подсветкой одного набора цилиндров, так что остальные группы оставались невидимыми. Несколько человек тихо болтали, и Мария решила, что из пяти возможных звуковых дорожек именно эта, близкая к тишине, лучше соответствует её настроению. К тому же ей никогда особо не нравилась индукция нервных сигналов. Хотя физически передача звука этим способом и не могла повредить барабанные перепонки (что исключало возможность каких-либо исков к заведению), после неё у Марии в ушах (или в слуховых каналах) всегда будто звенело, какую бы громкость она ни выбрала.
– Может, попозже.
Она села рядом с Аденом и почувствовала, как он слегка напрягся, когда их плечи соприкоснулись, а потом заставил себя расслабиться. А может, и нет. Марии часто казалось, что, когда она считывает его язык тела, на самом деле просто сама создаёт сигналы из белого шума.
Она сказала:
– Мне сегодня пришёл на почту мусор, выглядевший точь-в-точь как ты.
– Как лестно. Наверное. А что он впаривал?
– Церковь Бога Безразличного.
Аден рассмеялся.
– Каждый раз, как про неё слышу, я думаю, что им надо поменять название. Про такого бога даже не скажешь «он», потому что это определённое местоимение, а что может быть определённого в безразличии?
– Я включу тебе эту программу, и вы сможете с ней как следует поспорить.
– Нет уж, спасибо, – Аден отхлебнул из стакана. – А по делу что-нибудь пришло? Есть контракты?
– Нет.
– Значит… очередной день смертной скуки?
– По большей части. – Мария заколебалась. Обычно Аден выспрашивал её о новостях, когда имел сам что рассказать, и теперь ей было любопытно, что это. Но он помалкивал, так что она продолжила и описала своё столкновение с Операцией «Бабочка».
Аден заметил:
– Припоминаю, слышал что-то об этом. Но я думал, придётся ждать не один десяток лет.
– Полной реализации, наверное, но симуляции определённо уже начались. И с размахом.
Аден сморщился как от боли.
–
Мария подавила раздражение.
– Должно быть, теория выглядит привлекательной, иначе они не зашли бы так далеко. Никто не станет тратить несколько миллионов долларов за час суперкомпьютерного времени, если нет шансов, что это окупится.
Аден фыркнул.
– Ещё бы. И, как правило, это называется Операция Как-Нибудь-Там. Помнишь Операцию «Блистающий путь»?
– Да, помню.
– Тогда хотели засеять верхние слои атмосферы наномашинами, которые мониторили бы температуру и якобы могли что-то с ней сделать.
– Самовоспроизводящимися микрочастицами, способными отражать и при необходимости рассеивать солнечное излучение в определённом диапазоне спектра.
– Иными словами, укутать планету в теплоизолирующее одеяло.
– Ну и что здесь такого страшного?
– Помимо технократической гордыни в чистом виде? И помимо того факта, что запускать любые авторепликанты в окружающую среду закон пока ещё, слава богу, запрещает?
– Вот именно, – парировала Мария. – Но откуда бы это кто-то узнал, если бы не запустили соответствующую симуляцию?
– Применив здравый смысл. Сама идея подавить технологиями проблемы, которые технологией и созданы…
Мария почувствовала, что теряет терпение.
Поделиться книгой: