Культурный эксперимент [=Бог Курт]

Саул. Ну, ладно, если хочешь, скажу. Так вот, ты, чтобы доказать, что не влюблен в свою сестру, предложил мне, да, именно так — предложил мне стать любовником Уллы.

Курт. В ту же самую ночь, Саул. Добавь: «В ту же самую ночь».

Саул. В ту же самую ночь.

Курт. Это не все, Саул. Теперь нужно сказать о том, что не сказал ни ты, ни я, но о чем мы оба умолчали. Улла во время нашего спора была рядом.

Саул. Да, она была рядом. Я надеялся, что ты не скажешь об этом.

Курт. Да, она была рядом, слушала и молчала.

Саул. Ну, раз ты помнишь и это, то вспомнишь, надеюсь, что когда ты предложил мне это и, взяв Уллу за руку, толкнул ее ко мне, я ответил тебе, что ты сумасшедший, и ушел.

Курт. Ты недалеко ушел. Ты был влюблен в Уллу, Саул, влюблен по уши, и мое предложение до смерти разволновало тебя, да, до смерти.

Саул. Я любил ее, был влюблен, но у меня хватило сил уйти, оставить вас.

Курт. Саул, Саул! Не надо лгать теперь! Ты дошел до моста, это метров сто всего, сел на скамейку и стал ждать. Тогда я велел Улле подойти к тебе.

Саул. Это ты велел ей? Разве она не сама пришла ко мне, по своей доброй воле?

Курт. Нет, Саул, мне жаль, но это именно я заставил ее подойти к тебе. Она не хотела. Я велел ей подойти к тебе и назначить тебе свидание этой же ночью. Свидание, на которое ты сразу же согласился. Эх, Саул.

Саул. Улла однако убедила меня…

Курт. Что пришла к тебе, потому что любит тебя? Так нет же, Саул, Улла лгала тебе по моему приказу. Только для того, чтобы удовлетворить мою прихоть, подошла она к тебе, сказала, что любит и назначила свидание на вилле той же ночью. Теперь ты знаешь правду, Саул, правду о самой большой любви в твоей жизни, так по крайней мере ты сам говорил об этом потом.

Саул. Выходит, Улла никогда не любила меня.

Курт. Она не любила тебя, но может быть, выглядело все так, будто она любит тебя.

Саул. Как это понимать?

Третий офицер. Но зачем вы роетесь в грязном белье при публике? А кроме того, в ваших воспоминаниях можно усмотреть серьезное нарушение закона о расовой принадлежности.

Курт. Отличное вмешательство, хотя и необоснованное. Отличное в том смысле, что подчеркивает как раз то, что нужно. И составляет самый серьезный момент трагедии. Да, именно потому, что как раз сейчас я должен сказать тебе, Саул, нечто такое, что тебе пока еще неизвестно, но что ты должен знать все в тех же, разумеется, интересах спектакля, который мы играем. Улла умерла.

Саул. Улла умерла?

Курт. Да, ее нет в живых.

Саул. Улла умерла? Нет в живых?

Курт. Да, нет в живых. Она покончила с собой.

Саул. Улла покончила с собой?

Курт. Да, она покончила с собой ровно два месяца спустя после нашего спора. Она пошла на набережную, оставила сумочку и перчатки на скамейке и бросилась в воду.

Саул. Улла умерла, покончила с собой.

Курт. Хорошо сыграно, Саул, хорошо сыграно, с очень верной естественной интонацией, передающей горе. Ты хороший актер, больше того, чувствуется, что ты вырос, видно, пребывание в концлагере сделало тебя, как говорится, более гуманным, человечным. Да, Улла покончила с собой. Она не любила тебя, это несомненно. Однако так же несомненно, что она покончила с собой из-за тебя.

Саул. Из-за меня?

Курт. Да, из-за тебя.

Саул. Не понимаю.

Курт. Вернемся немного назад, Саул, вернемся к тому моменту, когда ты, обрадованный приглашением моей сестры, проник ночью в сад, забрался по ветвям глицинии, вьющейся по фасаду нашей виллы, на балкон Уллы и проник через оставленное открытым окно в ее комнату. Что было потом, Саул?

Саул. Я бы предпочел не говорить об этом.

Курт. Слишком удобно, Саул — создать все необходимое для трагедии, а потом отказаться говорить о ней. И снова это приказ. Говори.

Саул. В таком случае, раз ты этого хочешь, если тебе нравится, доставляет удовольствие страдать, знай: в ту ночь Улла любила меня, понял? Она любила меня. Мужчина никогда не ошибается в таких вещах. Она любила меня.

Курт. Мне жаль, Саул, но вот это у тебя не получилось, это у тебя совсем не вышло.

Саул. Я не старался, чтобы у меня как-то получилось — ни плохо, ни хорошо. Это не те вещи, о которых можно говорить.

Курт. Ты актер, Саул, помни об этом. Ты актер, который играет на сцене, а не человек, который говорит, что вздумается, как придется, как получится. И как актер ты должен суметь передать нам, как тебя любила Улла, ты должен объяснить нам, что Улла любила тебя не потому, что я приказах ей сделать это, а потому что она действительно любила тебя. Ты говоришь, что мужчина никогда не ошибается в таких вещах. Это неправда. Такой человек, как ты, всегда ошибается в таких вещах. Хотя бы потому, что Улла была для тебя идеалом, вокруг которого вились твои мечты, подобно тому, как взбирается по стволу дуба плющ. А вот для Уллы ты был всего лишь инструментом, средством.

Саул. Но каким средством?

Курт. Средством избежать меня, освободиться от меня.

Саул. Я знаю только, что в ту ночь она любила меня, больше я ничего не знаю.

Курт. Э, нет, Саул, нет. Повторяю: ты актер и ты должен сообщить нам нечто очень важное. Ты не можешь сказать: «Больше ничего не знаю». Тогда я скажу тебе, что же на самом деле произошло в ту ночь. Помнишь? После ночи любви ты уснул и долго спал. Помнишь?

Саул. Да.

Курт. Потом проснулся и обнаружил, что ты один. Уллы нет. Так ведь?

Саул. Да, это так.

Курт. Тогда ты выглянул в окно, увидел, что рассветает, и решил не ждать возвращения Уллы, а уйти тем же способом, каким пришел: спустившись вниз по ветвям глицинии, не так ли?

Саул. Да, это так.

Курт. Но в саду на тебя вдруг неожиданно с лаем набросился наш дог Молох, не так ли?

Саул. Да, так и было. Помню, я жутко испугался, эта собака была очень злая.

Курт. И как же ты спасся от нее? Как убежал?

Саул. Я не убегал. Кто-то выстрелил из окна виллы, собака упала, и я ушел.

Курт. Именно так. А знаешь, кто спустил пса?

Саул. Нет, откуда мне знать.

Курт. Улла. Она оставила тебя спящим после вашей великой любви, заглянула ко мне в комнату и сказала: «Вот, я тебя послушалась», а потом вышла в сад и спустила собаку. И знаешь, кто убил ее?

Саул. Нет.

Курт. Я.

Саул. Это правда?

Курт. Ты знаешь, что это правда.

Саул. Да, может быть, это и так. Как, впрочем, правда и другое. Улла любила меня, та самая Улла, которая хотела, чтобы собака разорвала меня. Почему нет?

Курт. Потому что нет. Да, Улла любила тебя, но не так, как ты думаешь. Ты когда-нибудь задумывался, почему после той первой ночи, единственной ночи любви, Улла ни разу больше не пригласила тебя к себе?

Саул. Нет. Но какое это имеет значение? И мгновения любви достаточно тому, кто любит.

Курт. Я скажу тебе, почему. Это я запретил ей видеться с тобой, как и я же толкнул ее в твои объятия. Да, я. В то же утро после вашей первой ночи любви я пришел к ней в комнату и ни слова не говоря набросился на нее и вот этими самыми руками избил ее по лицу самым зверским образом.

Саул. Но зачем? Почему?

Курт. Потому что она сделала то, что я велел ей сделать. И чтобы она поняла, что не должна делать этого второй раз.

Саул. Но зачем все это?

Курт. Не надо вопросов, Саул. Так было. Но я не кончил. Помнишь, через неделю ты пришел ко мне и сказал, что любишь Уллу, что она любит тебя и ты хочешь на ней жениться, помнишь это?

Саул. Конечно, помню.

Курт. Ты сказал также, что хочешь искупить свою вину — фраза целиком достойная тебя и твоего видения мира. Взяв Уллу в жены, ты бы увез ее в Соединенные Штаты, куда, насколько мне кажется, ты еще мог в тот момент эмигрировать. Там — и это еще одна достойная тебя фраза — ты постарался бы начать как можно скорее новую жизнь. Разве не так, Саул, а? Не так?

Саул. да, это так.

Курт. Что я ответил тебе, Саул, на это твое брачное предложение?

Саул. Ты попросил у меня день на размышление.

Курт. А потом?

Саул. А потом ты дал мне знать, что Улла совершенно не намерена выходить за меня замуж.

Курт. да, я ответил тебе так. Но это была неправда.

Саул. Это была неправда?

Курт. Да, Саул, неправда. Улла хотела выйти за тебя замуж. Она бросилась передо мной на колени и обнимала мои ноги, умоляя отпустить ее, позволить уйти к тебе. Знаешь, что она говорила, валяясь у меня в ногах?

Саул. Что?

Курт. Она кричала: «Хочу быть женщиной, кал все другие, самой обыкновенной женщиной, хочу иметь мужа, детей, хочу быть женой, матерью. Не нужна мне твоя благородная, мужественная, свободная цивилизация. Я не верю в нее, и она не нужна мне. Мне нужно самое обыкновенное общество, состоящее из простых людей, как я сама, как Саул. Отпусти меня в Штаты. Дай, — и это она, к сожалению тоже сказала, — дай мне построить новую жизнь».

Саул. А ты?

Курт. Я взорвался гневом и закричал: «Нет, ты не выйдешь замуж за Саула, во всяком случае пока я жив». И потом я набросился на нее и снова избил, даже руку себе сломал.

Саул. А она?

Курт. Она смирилась, признала, что это была минута слабости. Удивительно, как на нее действовали мои кулаки. Она сразу же сникала и повиновалась.

Саул. А потом?

Курт. А потом через два месяца Улла узнала, что беременна. От тебя, Саул, естественно. И тогда я заставил ее сделать аборт.

Саул. Ты заставил?

Курт. Да, Саул, я заставил. Это было нелегко, совсем нелегко. Этот ребенок дал Улле повод снова заговорить о том же. Она опять стала просить меня отпустить ее к тебе, чтобы выйти за тебя замуж и уехать в Америку. Но я был неумолим, абсолютно неумолим. Когда же она стала настаивать, я пригрозил ей, что донесу на нее и на тебя в суд за нарушение закона о расовой принадлежности. Кажется, я ее еще немного побил, но на этот раз не слишком, учитывая ее состояние. Словом, в конце концов она покорилась. Я сам проводил ее в клинику, где она через несколько часов освободилась от маленького бастарда. Но на следующий день я изложил ей свое новое желание. Желание, которое касалось тебя, Саул.

Саул. Но какое желание?

Курт. Я сказал ей, что передумал и что она все-таки должна отправиться со мной в суд и заявить о нарушении закона о расовой принадлежности и о том, что ты изнасиловал ее.

Саул. Ты сделал это?

Курт. Конечно, Саул. Тогда это было в порядке вещей, как и сейчас, как отныне будет всегда.

Саул. А она?

Курт. Странно, но на этот раз она не возражала, не протестовала, даже совсем ничего не сказала. Была вялой и апатичной, словно сомнамбула. Мы отправились в комиссариат, написали заявление. Потом она сказала, что хочет побыть одна, и мы расстались. Это было днем. Я отправился домой ожидать ее. Но она не вернулась. И вечером мне сообщили по телефону, что нашли в реке ее труп.

Саул. Ты помешал женщине, которую я любил и которая любила меня, выйти за меня замуж, ты заставил ее сделать аборт, ты принудил ее донести на меня. Но, зачем, Курт, ты все это сделал?

Курт. Я должен был сделать это, Саул.

Саул. Должен был? Как это можно считать своим долгом делать такие вещи?

Курт. И я опять вынужден сказать тебе, Саул, что твоя игра не на высоте. Ты не должен впадать в сентиментализм, Саул. Не должен говорить вот так, как сейчас, — печально, безутешно, словно не можешь поверить своим ушам, словно воспоминание, которое ты сохранил о своем старом друге Курте, не позволяет тебе поверить во все это, ты не должен повторять: «Но зачем, Курт, ты сделал это?» Напротив, с хорошо разыгранным гневом ты должен бросить мне в лицо только одно слово — «убийца!» И тогда я отвечу тебе: «Нет, Саул, убийцей был не я, а ты».

Саул. Но как это может быть? Как мог я убить ее, ведь я хотел жениться на ней, хотел увезти в Америку, создать семью, я ведь любил ее и люблю до сих пор.

Курт. Я бы охотно удовлетворил твое, впрочем, вполне законное любопытство и сразу же, но, Саул, ты актер и знаешь, что у театра свои законы. Мы сначала сыграли пролог — партайгеноссе из публики и я — потом мы с тобой вдвоем сыграли первый акт. Теперь после небольшого перерыва, будем играть второй. Почему ты убийца Уллы, как ты убил ее и, кроме того, кем на самом деле была Улла для меня и для тебя — обо всем этом мы поговорим во втором акте. Так что, Саул, обуздай свое любопытство. А теперь позволь мне, как режиссеру, сделать тебе несколько замечаний относительно твоей манеры играть. Ты неплохой актер, Саул, у тебя есть сила, темперамент, правдивость, хорошая внешность. Главное же, чего тебе недостает, как бы это сказать, — убежденности. Ты слишком полагаешься на природу, то есть на темперамент, и слишком мало придаешь значения слову. Считаешь, что зрители должны волноваться, сопереживать, сочувствовать. И не понимаешь, что самое главное — убедить их. А чтобы убедить, мало иметь темперамент, для этого нужно слово. Например, я только что похвалил твою выразительную интонацию, передающую горе, когда ты воскликнул: «Улла умерла!», но пришлось и поругать тебя. Нет, Саул, нет, недостаточно воскликнуть «Улла умерла!», чтобы убедить зрителей, что Улла действительно умерла. Нужно передать смысл этой смерти с помощью соответствующего набора подходящих слов. Даже без всяких чувств, Саул, то есть без страдания и горя, а подыскивая как можно больше горестных слов. «Улла умерла!» — каждый может произнести эти два слова. Любой человек, кто угодно, услышав, что женщина, которую он любит, умерла, воскликнет: «Улла умерла?!» Но ты не простой человек, Саул, во всяком случае на этих подмостках. Ты тот, кто находит слова, которых недостает другим. Театр — это слово, Саул, запомни это, и прежде всего слово.

Первый офицер. Минутку, партайгеноссе комендант, это несомненно интересные рассуждения, но их обычно выслушивают после спектакля. Во время представления следовало бы играть драму или комедию, что бы там ни было, а не болтать с актерами и не обсуждать с ними их личную жизнь, их любовные связи и то, как они нарушают закон о расовой принадлежности. Все это не только неуместно, партайгеноссе комендант, но и несоразмерно.

Курт. Но мы играем, только и делаем, что играем.

Первый офицер, Мы что-то этого не заметили. Просим вас перейти от личных вопросов к тем, которые интересуют публику, то есть от сердечных дел актера к трагедии Эдипа.