Капитанская дочка

Первые дни чувствовал себя спокойно: топливо, продукты, вода пока есть. Ситуация не из приятных, но управляемая, рабочая. Однако судовые закрома не бездонны: работает генератор, освещение, отопление, вода идёт, всё идёт. Готовились на короткий переход (что тут до Италии–то сбегать?), а валандаемся, считай, месяц: и вперёд ходу нет, и назад тоже нет — государственная граница закрыта. На пятый день я ввёл режим строжайшей экономии — заглушил водопровод: до свидания цивилизованный туалет и душ. Пробурили во льду лунки, для технических целей набирали воду морскую. В каюты постепенно заползал холод, верхнюю одежду теперь не снимали.

— Моряки не мерзнут, они синеют, — воодушевлял старпом.

Питьевая вода к концу…

— Моряки дрейфуют, но не дрейфят! — браво твердил он.

Вскрыли горловину питьевой цистерны (в каждой есть мёртвый запас) оттуда — кружками. Дизтопливо на исходе: сперва обсохли основные танки, затем расходные. Оставалась ещё соляра в носовой части. Мои матросики каждое утро идут на бак, сливают из топливного подруливающего танка, волокут канистрами в машинное отделение, чтобы хоть дизель–генератор работал. С продуктами стало совсем скудно. Кока частенько приходилось отвлекать на хозяйственные работы, на камбузе кашеварила… Юлька! Закончилась мука. Юлька придумала: макароны перемелет на ручной мясорубке, крошево зальёт водой, масса за ночь разбухнет, туда дрожжи, и печёт–выпекает румяные плюшки. Мужики не нарадуются: «Ай да стряпуха!»

Изредка рядом становились большие пароходы. Я им по рации, по шестнадцатому международному каналу безопасности:

— «Остерхук» — теплоходу «Самара».

— Да, слушаю.

— Я у вас по левому борту, видите меня?

— Да.

— Стою две недели. Не богаты водой, провиантом?

— Иду из Аргентины, гружёный мясом. Сколько нужно?

— Воды, если дадите, тонн пять–десять? Ну и за мясо буду благодарен.

Своим ребятам команду:

— Пожарные шланги — в единый рукав.

К их цистернам присасываемся «кишкой» и перекачиваем питьевую воду. Вдобавок нам сбрасывают на лёд четыре коробки с мясом.

— Спасибо! Примите и от нас скромный презент: ящик виски.

Всё бы это ничего, даже, наверно, романтично…

А ледоколы, знай себе, бегают взад–перёд, они сильнее льда. Смотрю в бинокль… один из наших разбойников, «Разин». Выхожу на связь:

— Ребята, выручайте. Меня сжимает.

«Разин» меняет курс, направляется к нам. «Пойду, позову дочь, ей будет любопытно». На мостике за себя оставил старшего помощника. Сижу в каюте у Юльки, жду, когда оденется потеплей, слышу, ледокол подходит, начинает работу… И вдруг! нас как тряхнёт.

Судно на бок! Ё-оо! По громкой связи испуганный ор старпома:

— Всем! Сро–оочнаа!!! покинуть борт!

В сознании молнией — «дочь!»:

— Юлька, за мной!

На бегу обжигает мысль: «судно!»

Залетаю на мостик, смотрю боцман, матросы — «спасайся, кто может»!..

— Всем назад!!! Старпом! — и матом ему — …Кто тебе позволил командовать?!

— Я на вахте, значит, старший.

— Читай Устав: приказ «покинуть судно» имеет право дать только капитан.

Стоят, переглядываются, приходят в себя.

— Вскрыть аварийный ящик, выдать гидрокостюмы.

И тут механик:

— Пробоина! в машинном!

— Старпом, давай за старшего, заделать пробоину! — там корпуса двойного нет, вот и рвётся, где тонко. — Юль, я к ДАУ[4], а ты вставай на место капитана, держи связь с ледоколом.

Принятые команды из динамика слышны всем, кто на мостике, но отвечать может один.

На ледоколе увидели, как мы завалились на бок, кричат:

— Что у вас там?!

— ?.. — Юлька вопросительно оглянулась на меня.

— Скажи: пробоина в машинном и крен.

Она поднимает трубку, нажимает тангентку:

— У нас пробоина в машинном отделении, и мы накренились.

— Сколько градусов?

— ?..

— Пятнадцать.

— Пятнадцать!

Крен допускается не более пяти, а тут!.. Капитан ледокола снова вышел на связь:

— А вы кто? Штурман?

— Ну, скажи штурман.

— Да я вот тут с папой…

На том конце секундное замешательство:

— Капитанская дочка…

Перед тем, как расстаться, команда ледокола привязала к выброске на линь полиэтиленовый пакет, перекинула нам на палубу. В пакете лакомство — три белковых пироженых. Юлька — вся при счастье. А потом ледокол ушёл. Ушёл, а мы остались. Благо все живы, и судно на плаву. Пробоину заделали: поставили мат (не только в смысле матерились — материал такой), установили струбцины, упоры. Прежде я не замечал за собой особой сентиментальности, а тут крепко обнял дочь, прижался щекой ко лбу… Вся пылает.

— Что с тобой? Горячая такая…

— Не знаю, па…

— Сказала бы, таблетку какую дал.

— Уже неделю пью, не помогает…

— Нее–де–лю? Марш в постель! Скоро приду.

Почему навалилось всё разом?! Почему ВСЁ фиговое?..

Так… Проблемы нужно решать по очереди.

Живучесть судна. Лежим на боку, скверно… Крен пятнадцать градусов — звонок жёсткий! Причина? Пока команда разбиралась, я бегом к дочери: сам заварил ей чаю с малиной, дал аспирина, принёс второе одеяло из своей каюты…

— И давно такая температура?

— Как мама с Ладой уехали.

— Дообнималась с сестрёнкой?..

— Па, иди.

— Юлька, Юлька… Лежи, не вставай.

Выходя, обратил внимание на карту: флажок с триколором слегка передвинут.

Я — на палубу, выясняю: две балластных цистерны затоплены (видно, корпус пробило льдиной). Боцман обязан ежедневно проверять в них уровень воды: есть специальная складная линейка на шкентеле — на верёвке такой — опускается через мерные трубки; данные заносят в журнал, запись через восемь часов. Значит, сукин сын, записывал наобум, на русский «авось»… Пока судно и лёд составляли единый монолит, мы держались прямо, а как обкололи, завалились на борт. Вдобавок мороз под сорок, и корпус продолжает обрастать ледовым панцирем. Если так пойдёт дальше, перевернёмся…

А главное — дочь! Кок предложил:

— Может, отправить её в порт с попутным судном? Через пару часов будет на берегу.

— Петрович, но как? Кто разрешит?! Пограничникам, чтобы пропустить назад, нужно обеспечить «открытие границы», нужны отметки в паспорте… Владелец судна — немецкий, флаг — Гибралтар. Мы иностранцы!

Состояние Юли ухудшалось день ото дня, перевёл её в свою каюту. Никакие аспирины, никакие чаи с малиной, мёды, никакие антибиотики, что нашлись в аптечке старпома, одолеть болезнь не могли. Высокую температуру сперва вроде сбили, но хворь опустилась в бронхи, и засела там крепко… Глухой, натужный кашель, забирал у дочери последние силы… Временами она впадала в беспамятство, бредила. Мамуська, узнав о случившемся, написала кратко: «Убью!»

Я не знал, что делать?! На что решиться…

* * *

С ледокола «Семён Дежнёв» подали трап.

Федорчук по обмёрзшим ступенькам поднялся на борт, вахтенный матрос незамедлительно проводил его в каюту капитана. Ледокол — посудина серьёзная: просторная палуба, широкие коридоры, относительно пологие трапы, не в пример сухогрузу. При ходьбе ноги по щиколотку утопают в мягкой ковровой дорожке. К этому кораблю уместно обращаться на Вы. Матрос легонько постучал в массивную дверь и, не дожидаясь ответа, пропустил необычного визитёра. (В море кэп покидает судно в исключительных случаях — значит, стряслось что…)

Одетый по форме седовласый хозяин аппартаментов крепко пожал руку:

— Осипов, Андрей Николаевич.

— Капитан «Остерхук» Александр Федорчук.

— Присаживайся, Александр, коньячку? виски? — капитан Осипов неспешно достал из бара бутылку «Martell V. S.», вопросительно глянул на гостя.

— Андрей Николаевич, извини, я без предисловий: у меня проблемы…

— Да, ты присаживайся… выкладывай!

— Со мной на борту дочь.

— И сколько стоите во льдах?

— Месяц.

— Папанинцы. Но ты же знаешь наши порядки, не хуже меня: индивидуальную проводку нужно заказывать официально…

— Я не за тем… Андрей Николаевич, вы отец?

— И дед… дважды дед.

— Тогда поймёте меня… Дочь простыла, подозрение на пневмонию, вчера стало хуже. Возьмите её до порта.

— Капитан, но ведь ты под флагом Гибралтара.

— Да. И судовладелец из Германии.

— Ну и куда? Что скажу погранцам?.. Обеспечиваю иностранцу нелегальный переход госграницы?

— Она по паспорту россиянка.

— Какая разница?..