Помоги проекту - поделись книгой:
Александр Володин Агафья Тихоновна
Всем вам наверно известна пьеса для театра «Женитьба», сочинение господина Гоголя. Там рассказывается, как Иван Кузьмич Подколесин, в годах уже, но холостой, вздумал жениться. Приятель повел его свататься к невесте, Агафье Тихоновне, и все было уже сладилось, да жених вдруг взял и выпрыгнул в окошко.
Представление смешное, все хохочут, но сама я в театр не пошла и так и не видела ничего. Потому что невеста эта, Агафья Тихоновна — это я. И сочинитель все описал точно, слово в слово, наверно ему те пересказали, которые приходили ко мне свататься еще помимо Ивана Кузьмича. Я не хочу сказать, что господин Гоголь что-либо выдумал со зла, нет! И однако все было совсем иначе. С тех пор уже несколько лет прошло, я и замуж уже вышла. Но не по любви. Любила же я лишь один раз в жизни, и совсем другого человека. И видела-то я его недолго, а не могу забыть до сих пор.
Фекла привела к нам женихов. Один — Балтазар Балтазарович Жевакин, но грубый, пожалуй может такое словцо вклеить, что и неприлично сказать. Другой — Никанор Никанорович Анучкин. Субтильный, ножки тоненькие, узенькие — но мне эти субтильные как-то не знаю, я ничего не вижу в них. Третий Иван Павлович Яичница. Я еще тогда же подумала: как же это, если я выйду за него замуж и вдруг буду называться Агафья Тихоновна Яичница? Бог знает что такое… Как вдруг какой-то господин отвлек меня ото всех, спрашивает:
— Да неужели вы меня не узнаете?
— Сколько мне кажется, говорю, совсем не видела вас.
— Однако ж, говорит, припомните. Вы меня верно где-то видели.
— Право, говорю, не знаю, уж разве не у Бирюшкиных ли?.. Ах, говорю, ведь вы не знаете, с ней ведь история случилась.
— Как же, говорит, вышла замуж.
— Нет, это бы еще хорошо, говорю, а то переломила ногу.
— Что-то, говорит, было, или вышла замуж, или переломила ногу.
Почему я так помню весь наш разговор? Должно быть потому, что после этого разговора он взял за руку какого-то господина и представил его: «Приятель мой, Подколесин Иван Кузьмич.» Оказывается, что он не сам пришел свататься, а только привел своего приятеля Ивана Кузьмича.
Вот тут-то и началось. Иван Кузьмич стал на меня смотреть. То есть и все остальные смотрели тоже, но он не так смотрел. Едва я на него взгляну — как он отводит глаза. Но чуть отворочусь — тотчас принимается смотреть снова. Из-за этого я стала плохо понимать, что говорится. Потом кто-то еще пришел, якобы прослышал, что здесь продают шерсть, тоже уселся, потом что-то стали меня спрашивать, а я молчу, потому что он смотрел. А Фекла мне шепчет: «Отвечай же, скажи, благодарствую, мол, с моим удовольствием. Не хорошо же так сидеть». Я хотела было так ответить и подняла уже глаза, но нечаянно опять наткнулась на Ивана Кузьмича, и он опять отвел свой взгляд, и я только и смогла сказать:
— Мне стыдно, право стыдно, я уйду, право уйду.
А Фекла:
— Ах, не делай этого сраму, не уходи, совсем осрамишься. Они нечесть что подумают.
А я:
— Нет право, уйду, уйду, уйду!
И убежала. Но по пути успела заметить, что Иван Кузьмич смотрел так странно, наверно подумал, что я глупа…
Право, какое затруднение — выбор! Если бы один, два человека, а то сколько! Как хочешь, так и выбирай…
И я решила бросить жребий. Нарезала бумажки, на каждой написала имя и положила в ридикюль.
— Какой выберется, говорю, такой пусть и будет. Кого прикажет судьба…
Но едва я произнесла эти слова, как услышала за спиной голос:
— Да возьмите Ивана Кузьмича, всех лучше.
— Ах…
— Да чего же вы испугались? Не пугайтесь, это я…
И оказывается, что это приятель Ивана Кузьмича.
— Право, возьмите, говорит, Ивана Кузьмича.
— Ах, мне стыдно, вы подслушали! Мне, право, стыдно.
— Ну, возьмите Ивана Кузьмича.
— Как же, а другие?.. Ведь они тоже хорошие люди…
— Дрянь! Все они дрянь!
— А ведь, право, они очень… скромные.
— Какое скромные! Драчуны, самый буйный народ. Охота же вам быть прибитой на другой день после свадьбы.
— Так по вашему совету… лучше взять Ивана Кузьмича?
— Непременно Ивана Кузьмича.
— А тем, другим, разве отказать?
— Конечно, отказать.
— Да ведь как же это сделать? Как-то стыдно.
А он говорит:
— Почему же стыдно? Скажите, что еще молоды и не хотите замуж.
А я говорю:
— Да ведь они не поверят, станут спрашивать: да почему, да как?
А он говорит:
— Ну, так если хотите кончить за одним разом, скажите просто: «Пошли вон, дураки!»
— Как же можно так сказать?
— Ну да уж попробуйте. Я вас уверяю, что после этого все выбегут вон.
— Да ведь это выйдет уж как-то бранно.
— Да ведь вы их больше не увидите, так и не все ли равно.
— Так они же на меня рассердятся.
— Какая ж беда, если рассердятся? Если бы из этого что-нибудь бы вышло, тогда другое дело; а ведь здесь самое большое, если кто-нибудь из них плюнет в глаза, вот и все.
— Ну, вот видите!
— Да что же за беда? Ведь мне вот плевали несколько раз. Если бы, другое дело, был далеко платок, а то ведь он тут же в кармане, — взял, да и вытер…
Не думайте, господа, своими достоинствами я не обольщаюсь. И отлично знала, что им в первую очередь от меня было надобно. Каменный дом, да флигеля два.
На другое утро первым пришел Яичница.
«Я, говорит, нарочно пришел пораньше, сударыня, чтобы поговорить с вами наедине, да или нет?» Не успела я собраться с духом, чтобы ответить, как тут же пришел и Жевакин. «Да или нет?» И Анучкин: «Да или нет?»
А я только одно бормочу всем:
— Не нужно-с… Не нужно-с…
— Как не нужно? — это Яичница. В каком отношении не нужно?
— Ничего-с, говорю, ничего… Пошли вон!
Далее плохо помню, что было. «Как «пошли вон»? Что такое значит «пошли вон»? Позвольте узнать, что вы разумеете под этим?
Я убежала от них, когда же пришла немного в себя, то из-за двери уже слышала скандал. Яичница грозился полицией, а невесте, мол, скажите, что она подлец, а дом строен в один кирпич, а в середине всякая дрянь, мусор, щепки, стружки…
Потом Анучкин кричал, что я необразованная, не знаю по-французски, хорошо Фекла ему ответила, что все святые говорили по-русски… А я думаю: что, если там Иван Кузьмич пришел и все слышит? И все ругательства, и что дом в один кирпич? Хотя: едва ли это может его интересовать, сколько кирпичей. Но однако же нехорошо, если он все это слышит…
Я сидела, вот так положив склоненную голову на руку, когда отворилась дверь, и они входят в комнату, Иван Кузьмич и его друг. И друг его говорит:
— Я привел к вам, сударыня… смертного, которого вы видите. Еще никогда не было так влюбленного — просто не приведи бог, и неприятелю не пожелаю…
Но Иван Кузьмич толкнул его под руку и тихо сказал:
— Ну уж, ты, брат, кажется, слишком.
Что же он имел в виду? Что он не так влюблен? Или, что его друг сказал такое слово: «неприятелю не пожелаю»?
А друг его опять обращается ко мне:
— Будьте посмелее: он очень смирен; старайтесь быть как можно развязнее. Эдак поворотите как-нибудь бровями или, потупивши глаза, так вдруг и срезать его, злодея, или выставьте ему как-нибудь плечо, и пусть его, мерзавец, смотрит!
Это на сцене только так считается, будто я слышу, а другой стоит рядом и не слышит. Иван Кузьмич, конечно, все это слышал и принял за шутку, и как бы улыбнулся.
«Ну, я оставляю вас в приятном обществе!» — Значит, его приятель сейчас уйдет, и мы останемся одни наедине. «Смелее! — говорит. — Смелее!» — Не поняла, кому это он сказал, Ивану Кузьмичу или мне. И ушел. И мы остались вдвоем…
— Прошу покорнейше садиться.
Он сел, а я села напротив него.
— Вы, сударыня, любите кататься? — спросил он по прошествии времени.
— Как-с кататься?
— На даче очень приятно летом кататься в лодке.
— Да-с, иногда приятно со знакомыми прогуливаемся.
— Вы, сударыня, какой цветок больше любите?
— Который крепче пахнет-с: гвоздику.
— Дамам очень идут цветы.
— Да, приятное занятие…
— Вот скоро будет екатерингофское гулянье.
— Должно быть, веселое будет гулянье!..
Не знали мы, не знали мы, что не встречать нам этот праздник вместе…
— Какой это смелый русский народ!
— Как?
— А работники. Стоит на самой верхушке… Я проходил мимо дома, там щекатурщик щекатурит и не боится ничего.
Но тут Иван Кузьмич вдруг забарабанил пальцами по столу, взял свою шляпу и стал раскланиваться.
— А вы уже хотите…
— Да-с, говорит. Извините, что, может быть, наскучил вам.
— Как-с можно! Напротив, я должна благодарить за подобное препровождение времени.
На эти слова он улыбнулся. И так хорошо!
— А мне так, право, кажется, что я наскучил.
Поделиться книгой: