Помоги проекту - поделись книгой:
Дмитриева Наталья
НЕПОДВИЖНОСТЬ
Комната была не то что маленькой, но длинной и узкой, точно пенал, с низким потолком. Снаружи единственное окно загораживала кряжистая береза.
— Вот, — хозяйка обвела руками по кругу, — смотрите.
Мила смотрела и чувствовала бессилье.
— За такую цену лучше все равно не найдете, — проговорила хозяйка, будто отвечая на ее мысли. — А у меня, сами видите, чисто, уютно. Для молодой девушки в самый раз. Вы ведь одна? А то я смотрю, кольцо на пальце…
— Это… память. — Мила сжала руку в кулак. Хозяйка сочувственно вздохнула:
— Ну, бывает… Что ж, соседи тут тихие, беспокоить не станут.
— Почему так холодно? — Мила передернула плечами, с трудом подавив зябкую дрожь.
— Опять не топят, ну, что ты будешь делать… Да это ненадолго, к утру тепло дадут. До утра-то не замерзнете? А нет, так я завтра обогрей принесу.
Мила коснулась стены. Кто додумался наклеить здесь эти жуткие обои под атлас кремового цвета? И потолок… Почему он тоже кремовый? Омерзительно.
— Пойдемте, я вам санузел покажу, — хозяйка вышла, и без нее Миле сделалось еще холодней. Стены, пол, окно — отовсюду тянуло стылостью, будто в этой комнате лет сто уже никто не жил. А может, и не было здесь никогда ни единой живой души, хозяйская, и та наведывалась мельком…
«Остановись, хватит! — Мила в сердцах дернула себя за прядь. — Перестань накручивать. Это и вправду не худший вариант».
…полфунта мяса, но ни капли крови.
Вздрогнув, Мила оглянулась, но рядом никого не было. Проклятье! Когда же это кончится?
— Оставь меня в покое, — шепотом попросила она. — Пожалуйста.
«Бери ж свой долг, бери же свой фунт мяса… но, вырезая, если ты прольешь одну хоть каплю…»
Мила со свистом втянула воздух сквозь зубы и зажмурилась. Это невыносимо! Она открыла глаза и чуть не вскрикнула — на стене перед ее лицом шевелил усами жирный коричневый таракан. Судорога отвращения пережала ей горло. Не сводя глаз с мерзкого насекомого, Мила попятилась, сорвала с ноги туфлю и со всей силы запустила в стену.
На шум прибежала хозяйка.
— Что такое?
— Т-таракан! Там, на стене!
— Да где?
— Вон он!
— Да нет ничего, — хозяйка нахмурилась, разглядывая оставленный туфлей отпечаток. — И сроду не было… Соседи, наверное, травят, вот и забрел случайно. Да вы не волнуйтесь так, он, если и был, уже сдох.
— Я… не волнуюсь, — Милу вновь затрясло. — Просто замерзла…
— Горячая вода есть. Душ примите, согреетесь. Ну, так как, остаетесь?
Полфунта мяса, но ни капли крови… Беги отсюда, беги со всех ног!
— Остаюсь, — ответила Мила.
Она долго стояла под горячей водой, вымывая озноб из тела. Потом надела пижаму, толстый свитер, шерстяные носки, перетащила диван на середину комнаты, чтобы не касаться холодных стен, легла и натянула одеяло до самых глаз.
За окном шумела береза. Спутанные тени метались по потолку, ненадолго замирая, и под их тревожное биение Миле представлялось, как ее руки и ноги немеют и истончаются, будто ветви под ледяным ветром. Она чувствовала себя старой и иссохшей, словно поваленная колода, и такой же беспомощной, не способной даже пошевелиться. К утру закоченевшее тело едва могло разогнуться.
Отопление не включили, и хозяйка не пришла, как обещала. На улице оказалось теплее, чем в квартире. Мила долго ходила по двору, разгоняя застывшую кровь, потом бесцельно побрела вдоль гудящего проспекта. Мимо проносились машины, их рев обдавал ее, словно прибой, и как прибой, отступал, чтобы оставить в минутной тишине.
На переходе Милу несмело тронули за рукав.
— Девушка, помоги перейти через улицу.
— Да, пожалуйста, — она вежливо подставила локоть. Старуха вцепилась в него сразу двумя руками. Под красным капюшоном половину ее лица скрывала заляпанная повязка, грязно-зеленый пуховик с шуршанием терся об Милу. На тонких старушечьих ногах красовались пакеты из плотного черного полиэтилена, крепко примотанные шнурками к щиколоткам.
За переходом старуха встала столбом, не торопясь разжимать руки.
— Спасибо, девушка, дай тебе бог здоровья!
— Не за что.
— Добрая ты душа, помогла бабушке…
— Мне не трудно. — Миле вдруг стало не по себе. Она с усилием высвободила локоть и заспешила прочь.
— Мужа тебе хорошего! — долетело вслед, чуть не заставив ее перейти на бег.
…полфунта мяса…
«Нет, нет, нет! — Она схватила себя за волосы и дернула, будто надеялась вырвать их из головы вместе с мыслями. — Замолчи! Хватит!»
«Итак, готовься мясо вырезать, но крови не пролей. Смотри, отрежь не больше и не меньше…»
— Девушка, вам плохо? — Мужчина участливо склонился над ней, закрыв своей тенью.
Ее взгляд уперся в черный потертый драп и беспомощно скользнул выше. Черное пальто. Серый шарф. Серая щетина. Черные очки.
— Вам помочь?
— Не надо, — чуть слышно ответила она. — Мне не нужна помощь.
— Вы уверены?
Мила попятилась. Чужая холодная квартира вдруг представилась ей единственным возможным укрытием. Она развернулась и побежала.
Тишина накрыла, словно ватным одеялом, и под ее защитой даже холод казался не таким пронзительным. Обои сменили цвет, стены раздвинулись и потолок поднялся, сравнявшись высотою с березой. Тихий свет вливался в окно, лаская лицо и плечи. За окном чинно и неподвижно сидели голуби в ожидании подачки. Мила поставила на подоконник теплую кружку и помедлила, зажав крошки в горсти. Голуби безмолвно следили за ней оранжевыми глазами.
Затишье… покой. То, чего ей так не хватало.
Мила нахмурилась, но тихий шепот развеялся, едва коснувшись ее уха.
Она вздохнула. Когда это кончится, она, наконец, заживет своей жизнью. Какой угодно, но своей — той, в которой только ей будет дано решать за себя. Первый шаг сделан, и пусть это нелегко, она справится со всем сама.
— Так и будет! — Мила решительно вскинула подбородок и бросила крошки голубям.
Карниз затрясся от мгновенной вспыхнувшей суеты, голуби зашумели, отталкивая друг друга, в пылу борьбы заплевывая оконное стекло. Мила досадливо поморщилась. Внезапный переход от смирного ожидания к яростной схватке — из-за несколько сухих крошек! — вызывал в ней прилив бесшабашного веселья, смешанного с глухим раздражением.
— А ну, прочь! Пошли прочь! — Она замахнулась, отгоняя всю стаю. — Вон отсюда, помоечники!
Они сорвались все разом, заполошно хлопая крыльями — все, кроме одного. Этот еще кружился по карнизу и топал, победно раздувая зоб. Между перьев на его груди виднелись какие-то мягкие белесые полосы. Мила пригляделась и отскочила, зажав рот ладонью — с голубя, будто уродливая бахрома, свисали черви.
Сглатывая подступивший к горлу ком, Мила отступала до тех пор, пока перед ней не захлопнулась входная дверь. Ноги сами понесли на улицу, и, только добежав до проспекта, она остановилась в отчаянной растерянности. Что теперь делать? Куда идти?
В сером воздухе повисла неподвижная пленка дождя. Автомобили с мокрыми боками прорывали ее, словно акулья стая, плотоядно сверкали огнями фар, оглушали надменным ревом. Что делать?.. Куда идти?..
Светофор насмешливо подмигнул Миле в лицо.
— Деточка, помоги.
Эта старуха была похожа на ком бурой ветоши. Пальто в неопрятных клочках, — Мила заморгала, отгоняя воспоминание об изъеденной паразитами птице, — побитый молью воротник, платок, темный от влаги, и между ними — крохотное личико, собранное из одних морщин.
— Помоги, деточка, дорогу перейти… — Старуха тянула дрожащую желтую лапку, будто выпрашивала милостыню. С тоскливой обреченностью Мила вернулась к переходу.
Черный асфальт дрожал и бился под ногами, словно покрытая рябью река. Затертые светлые полосы расплывались, как лунная дорожка.
— Спасибо, спасибо, милая, храни тебя господь, — бормотала старуха, семеня рядом с Милой. — А ты чего ж раздетая-то совсем? Замерзла вон как. И голова-то мокрая… На, хоть платок мой возьми.
— Ничего не нужно. — Неверными пальцами Мила отцепила от себя сморщенную ручку. — До свиданья.
— До свиданья, милая, до свиданья. Бог даст, свидимся.
— Да, — сказала Мила то ли ей, то ли самой себе. — Нет.
В кафе приятно пахло свежесваренным кофе и корицей. Но откуда-то незримо просачивался холодный душок дезинфекции — в углу, где присела Мила, это чувствовалось даже сильнее. Она никак не могла взять в толк, чудится ей это или нет? В самом деле, какая хлорка здесь, среди гладких настенных панелей светлого дерева и так уютно скрипящего паркета? Среди тяжелых темных лакированных столов и таких же скамеек, а еще — плетеных стульев и растений с жесткими листьями и гроздьями крошечных цветов, похожих на звезды? Среди блестящих сахарниц, чистых салфеток, меню в кожаных папках? Среди быстрых улыбчивых официанток и разнеженных посетителей? И все же Мила готова была поклясться…
— Хотите кофе?
— Что, простите? — Она растерянно глянула на севшего напротив мужчину. — Это вы мне?
Он кивнул.
— Вам нужно выпить горячего. Вы вся промокли и дрожите.
— Спасибо, я как-нибудь сама! — Мила решительно отгородилась от него раскрытым меню. Словно они были знакомы всю жизнь, мужчина снял пальто и набросил ей на плечи.
— Что вы делаете, не надо, — Миле стало неловко.
— Надо, надо. Смотрите, у вас уже губы синие и руки тоже.
Он снял очки и посмотрел на нее сверху вниз. Его лицо было бледным, будто вылинявшим, а взгляд — то ли больной, то ли смертельно уставший. Но где-то в глубине зрачков подспудно тлело невысказанное, отчего Милу вдруг бросило в жар.
— Спасибо, — чуть слышно выдавила она.
— Пожалуйста. — Мужчина по-хозяйски придвинул к себе кожаную папку. — Так что, будете кофе? Или, может, горячего супа?
— Нет, ничего.
Он подозвал официантку и сделал заказ на двоих. Мила не знала, смеяться ей или злиться.
— Вы вообще слышите? — Она с досадой стукнула по столу сахарницей. — Я же сказала, что ничего не буду!
— Не надо упрямиться, — спокойно произнес мужчина, будто разговаривал с ребенком. — Надо поесть горячего, иначе совсем разболеетесь.
— Что вы тут диагнозы ставите? Вы врач?
Он кивнул.
— Я — врач.
— Правда? — Мила вдруг растерялась. Нет, он не мог быть врачом. — Вы шутите?
— Кардиолог, — уточнил мужчина. — Лечу сердце.
…полфунта мяса.
— Да? — повторила Мила, невольно касаясь груди. — И давно?
— Достаточно. Вам моя помощь не помешала бы.
— Думаете, у меня проблемы с сердцем? — огрызнулась она.
— У всех проблемы с сердцем. У одних больше, у других меньше. А у вас…
— А у меня все в порядке!
— Ее узнал он, как слепой — кукушку, по голосу дурному… — Мужчина откинулся на спинку стула и примирительно улыбнулся: — Давайте не будем спорить.
— Конечно, о чем речь? — Мила до боли прикусила губу. Его слова впивались ей в лицо, как крохотные жала. Хотелось стереть их с кожи, но руки будто отнялись. — Что вы можете? Что вы вообще знаете? Тем более о сердце…
— А вам известно, что сердце — это единственная мышца, которая продолжает работать, когда все остальные уже отказали? — с нажимом произнес он.
Она не хотела этого знать, но вопрос вырвался сам собой:
— Почему?
— Потому что человек жив, пока бьется сердце.
Поделиться книгой: