– Текст на полполосы. Начальство хочет прояснить ситуацию с вашим институтом. Вас оскорбляет мое присутствие?
– Боже мой! Конечно, нет! Дело в другом! Тут
Пришлось заступиться за коллегу.
– Он прав, – не моргнув, сказал я. – У нас же ось мира проходит через глаз наблюдателя: тут целые созвездия вращаются, не то что Солнце! Эклиптику ведь не просто так придумали. А суточное вращение Солнца? Все относительно. Никогда не фотографировали Полярную звезду с открытым объективом? Уже через час круговерть начнется. Учебник астрономии. Десятый класс.
– Ваш коллега учебник астрономии в глаза не видел. Вы мне тут софистику не устраивайте, – с показной злостью проговорил Семен Михайлович, а под конец еще и фыркнул: – Солнце у него вращается!
– Все относительно, – смиренно повторил я, глядя на квадратик неба.
– Таблица умножения абсолютна!
– Обижаете. Неужели и до этого докатимся?
– Сколько будет двадцать восемь минус пятнадцать?
– Сто шестьдесят девять будет, – не раздумывая ответил я.
– Интригуете, молодой человек?
– Как вы к людям, так и люди к вам.
– Ход ваших мыслей мне нравится. Трижды девять!
– Семьсот двадцать девять!
Семен Михайлович протянул мне руку:
– Не знаю, как у нас сложится беседа дальше, но право войти в эту дверь вы заслужили. Добро пожаловать!
Наконец-то тепло!
После нашей редакции волей-неволей обращаешь внимание на ремонт. Новенький линолеум (рисунок а-ля сосновые доски), аккуратные плинтусы, ровные стены свежего абрикосового цвета, белый потолок, а в конце прихожей – новенькая лакированная дверь светлого дерева (скорее всего, сосна).
– Раздевайтесь! – дружески предложил Семен Михайлович.
Пока я вытирал ботинки о коврик и тряпку, он закрыл входную дверь, прошел вперед, нагнулся и поставил передо мной синие тапки.
– Это вам. Вроде бы ваш размерчик. Вот у нас вешалка. – Он показал рукой на прикрепленную к стене трехметровую лакированную доску с двумя рядами крючков. – Вот полочки для обуви. Чувствуйте себя как дома.
Не так представлял я себе гардероб научного института с целевым финансированием. У нас даже в детсадах индивидуальные шкафчики для одежды. А тут бери что хочешь – ни замков, ни охраны. Сразу же за входной дверью вешалку прикрутили. Приглашение ворам – не иначе. Жадничает Семен Михайлович.
– Прямо сюда? Вот так открыто? Не своруют? – спросил я.
Семен Михайлович обиделся. Задумался на секунду. Губы надул.
– Пока прецедентов не было. Мы тут по чужим карманам не лазим. Но если боитесь, возьмите ценные вещи с собой.
Ладно, раз уж из недр всех этих шуб, пуховиков и пальто еще ничего не пропало, я тоже рискну. Нашел свободный крючок, повесил на него куртку с шапкой, но документы все-таки вынул.
Переобулся. Когда ставил ботинки на полочку, в глаза бросились только женские сапожки и полусапожки – все начищены до блеска.
– Семен Михайлович, а что же вы не раздеваетесь?
– Так я ухожу! – радостно ответил он. – У меня сейчас встреча в управе. Вернусь через пару часов. Нет-нет, не переживайте: оно и к лучшему.
– Но…
– Давайте мы сделаем так. Вы сначала похо́дите, посмо́трите, чем у нас люди занимаются, пообщаетесь с народом, составите общее впечатление, а потом, когда я вернусь, мы с вами плодотворно побеседуем. У вас есть примерно два часа на ознакомительную экскурсию. Провожатого я вам сейчас дам. Согласны?
– Куда деваться-то? Конечно, согласен.
– Вот и ладненько. Одной проблемой меньше. А с управой, думаю, тоже как-нибудь уладится…
Семен Михайлович подошел к межкомнатной двери, приоткрыл ее, махнул кому-то рукой и тихонько сказал:
– Люда, пригласи ко мне, пожалуйста, Васильева. Спасибо.
Знакомая фамилия.
– Это случайно не тот Васильев, который… гм… интересную диссертацию защитил?
– Он самый! Талантливый ученый.
Семен Михайлович, закрыл дверь и вернулся ко мне.
– Почему вы его не уволили?
– Зачем увольнять грамотного сотрудника? Я же его научный руководитель.
– То есть для вас в его скандальной диссертации нет ничего нового?
– Я сам предложил Васильеву эту тему. Материала у нас накопилось много, его надо было как-то структурировать и обработать. Чего добру пропадать? У меня времени не хватало, девчонки и так были загружены по горло, вот я и предложил Васильеву. Кто ж знал, что журналисты такой шум поднимут. Кстати, Игорь отлично справился. А вот и он. Познакомьтесь…
Два часа протекли незаметно и не внесли никакой ясности. Вопросов только прибавилось. Игорь Васильев – надежда российской науки – подошел к просьбе Семена Михайловича серьезно и основательно. Экскурсию мне устроил знатную. Кабинеты, лаборатория, операционный зал, кухня-столовая, подсобки, уборная, кладовки с ведрами, вениками и швабрами – все было показано важному гостю. Ни одну мелочь не обошли стороной. «Обратите внимание, – говорил Игорь, – у нас в освещении используются только лампы накаливания. Никакого газового мерцания, никаких паров ртути. Семен Михайлович на здоровье людей не экономит».
С такой же скрупулезностью мой экскурсовод говорил обо всем, начиная с экологически чистых материалов мебели и заканчивая характеристиками кухонной техники.
Особенно мне понравился его рассказ в лаборатории, когда я спросил, чем они тут занимаются. Эксперименты, говорит, ставим разные. Третьего дня, например, бомжей с вокзалов привезли, накормили и усадили за парты с нужным учебником. Так они у нас через полчаса уже квадратные уравнения щелкали, через час – тригонометрические неравенства. Потом, правда, лабораторию целый день пришлось отмывать и проветривать.
Мне представили всех сотрудников института, которые были на работе. Имя, фамилия, специализация. Игорь старался как мог. Радушная улыбка не сходила с его гладковыбритого лица.
Мы расстались в операционном зале.
– Наверное, я вам уже надоел, – сказал Игорь. – Не смею больше мешать. Весь институт в вашем распоряжении. Гуляйте, осматривайтесь, фотографируйте, не стесняйтесь задавать вопросы. Если что – я у себя. Не прощаюсь.
Он покинул операционный зал, а я, глубоко вдохнув, начал делать свое «грязное» дело: отвлекать сотрудников института от работы, задавая каверзные вопросы и бесцеремонно тыкая пальцем в формулы на экране. Поговорил с каждым (точнее, с каждой) и сел на диванчик поразмыслить.
Чем дальше, тем интереснее.
Я попал в уникальный институт. Это факт. Но ощущение аттракциона не покидало. Подкоркой чувствовал, что меня разводят. Причем виртуозно. Так не бывает, чтобы начальник объекта уходил, оставляя репортера с карт-бланшем. Обычно начальники предпочитают «сопровождать» и дышат в затылок. Просьба о самостоятельном передвижении многих заставляет нервничать. А тут и дела никому до меня нет. «Оно и к лучшему. Одной проблемой меньше». Ходи, смотри, фотографируй, спрашивай. Дождешься начальника – хорошо, не дождешься – тоже не велика беда.
Сотрудники института – отдельная песня. Мужиков двое: Семен Михайлович да Игорь Васильев, девушек – двенадцать. Все либо аспирантки, либо вчерашние аспирантки. Все красавицы и умницы. Глаза разбегаются. Только и думаешь, какую бы на ужин пригласил, если б зарплата побольше была. Дресс-код отсутствует. Свитеры и джинсы органично соседствуют за круглым столом с платьями и деловыми костюмами.
Бутафорией здесь не пахло.
Есть много способов освоить бюджетные деньги под предлогом науки. В «Сколково» и «Роснано» это сделали масштабно и агрессивно. Но такие лакомые кусочки – только для своих, любимых. Люди, далекие от Кремля и местных губернаторов, действуют проще и нежнее. Можно выпросить целевое финансирование под заведомо фантастический проект. Можно, не забывая про откаты, приобрести дорогущие компьютеры и мониторы, можно купить для каждой машины лицензионный софт, можно обставить институт экологически чистой мебелью, проявляя заботу о сотрудниках, можно сделать из института шкатулочку, посадить в нее сговорчивых аспиранток, одетых проститутками, и пусть они целыми днями маникюром занимаются да кофе с коньячком организовывают. Запудрить мозги журналистам – не проблема. На журфаках математику не учат.
«Шкатулочка» для своих у Семена Михайловича получилась замечательная. Это я понял во время экскурсии. Уж больно все здесь гладенько да уютненько. На институт ни разу не похоже. Кто бывал в российских НИИ, тот меня поймет. Картинка вырисовывалась классическая. Семен Михайлович перед пенсией сорганизовал себе теплое местечко, в котором и глазам приятно, и кошелек не похудеет.
Но все оказалось не так просто.
Картинка поплыла, когда мне представили сотрудниц в операционном зале. Да, все красавицы как на подбор, но одеты прилично: ни одной юбки выше колена, ни одного глубокого выреза.
Дальше – больше.
Хотя на каждой машине стоял лицензионный Scientific Word, девушки предпочитали бесплатную программу TeX и ориентировались в ней как рыба в воде. А это дорогого стоит. Верстать в TeXе не каждый ученый сможет. Формулы на экранах не были абракадаброй. Девушки прекрасно в них разбирались. Грамотно читали, могли ответить на любой вопрос по каждой переменной. Я специально включал «дурачка» и спрашивал очевидные вещи. Мне, как дурачку, и объясняли. Спокойно, терпеливо, с дружеской улыбкой.
Ткнул в монитор Ольги Гавриловой и спросил, что у нее рядом с круглыми скобками треугольная делает. С подвохом спросил. Ольга поправила волосы, отодвинула кресло, встала и рассказала мне сначала об использовании треугольных (или угловых) скобок в математике вообще, а потом (тыкая в экран ухоженным ноготочком) обосновала их наличие в преобразованиях Лоренца. Каждый условно непонятный термин сразу же объяснялся. Все эти индефинитные скалярные произведения, аффинные преобразование и базисы псевдоевклидова пространства просто ласкали слух, навевая воспоминания юности. Получилась интереснейшая лекция. Но на словах «индефинитный – значит неопределенный» я вежливо прервал Ольгу, поблагодарил и пошел смотреть на соседний экран. Игра в дурачка – действенный журналистский прием, но случаются и осечки. Когда встречаешь действительно знающего человека и тебе снисходительно разжевывают элементарные вещи, чувствуешь себя полным идиотом, и еще становится стыдно за украденное у профессионала время. «Дурачка» пришлось выключить.
Девушки прекрасно владели дедукцией. Они действительно были математиками высокого уровня, да еще с педагогическим даром. Могли на пальцах доходчиво и грамотно объяснить сложнейшие математические темы, будь то симплектическая геометрия или тензорный анализ.
Диапазон исследований – широчайший: начиная с арифметики и дальше по списку: матанализ, аналитическая геометрия, дифференциальные уравнения, уравнения с частными производными, теория функций комплексного переменного, топология, тензорные исчисления…
Работали, как я понял, над собственными диссертациями, которые потом должны были стать частями одного большого проекта. Семен Михайлович решился на феерическую авантюру: создать универсальный курс математики с нуля и до нынешнего переднего края, рассчитанный на неподготовленного читателя. Этакий математический аналог Ландафшица[1] для всех желающих.
Проект амбициозный и, скорее всего, неосуществимый, но то, что я видел на мониторах в операционном зале, внушало уважение.
Остался один маленький вопросик: «При чем здесь инопланетяне?» Проект Измайлова никаким боком не напоминал линкос[2]. Девушки при упоминании Ханса Фройденталя говорили что-то вроде: «Это позавчерашний день. А мы сейчас на переднем крае. Разве вы не читали диссертацию Васильева? Там у него очень хорошо и про линкос, и про Фройденталя». Впрочем, Маша Солодкина по секрету призналась, что космический язык они тоже разрабатывают, но на линкос Фройденталя он не похож и вообще Семен Михайлович лучше расскажет об этом сам.
Через полтора часа после ухода Семена Михайловича аспирантки привыкли к моему присутствию, освоились и заворковали о своем, о девичьем. Перемыли косточки ведущим сотрудникам Стекловки, обсудили лучших преподавателей Физтеха, Независимого и Бауманки, называя их фамилии, клички или имена-отчества.
Тут я превратился в уши и решил ничем о себе не напоминать. Ну не говорить же им, что я несколько лет жил в одной комнате с учеником Арнольда и прекрасно знаю всех обсуждаемых персонажей.
Ситуация с девицами потихоньку прояснялась. Семен Михайлович пригрел у себя паршивых овечек. По всей Москве собирал. С той же Ольгой Гавриловой интересная история получилась. Выперли девчонку из аспирантуры, считай, на улицу. Поругалась с научным руководителем. Не так поняла его предложение о сотрудничестве. Он объяснил доходчивее. Я, говорит, буду твоим Ландау, а ты моим Лифшицем… ну и так… по мелочи. А инициативы нам не надо, с конференциями заканчивай: твое дело тексты красиво набирать. Не стерпела Оленька такого хамства. Она-то, дура, российскую науку вперед двигать собралась, а тут ее саму задвинули на роль «негра» да еще и высовываться запретили строго-настрого, не говоря уже про «так… по мелочи». Выдала она своему руководителю все, что думала. Не толерантно выдала. При всем уважении к Евгению Михайловичу, говорит, меня ваше предложение не устраивает. Я, говорит, ученый, а не секретарь, и, если честно, вам до Ландау – как до Луны!
Из аспирантуры вылетела в тот же день. Из общаги – на следующий. Три дня ютилась у подруги и ревела. А на четвертый день ей позвонил Измайлов, представился и сказал:
– Мне нужны талантливые, перспективные математики для участия в заведомо сумасшедших проектах. С аспирантурой и общежитием помогу. Деньгами не обижу. Буду рад, если вы присоединитесь к нашей команде.
Счастье. Катарсис. Нирвана.
Ответить толком ничего не могла, ревела, визжала в трубку, носом шмыгала да сопли ладонью вытирала.
А теперь сидит лебедушкой в белом костюмчике, как на заказ пошитом, и ухом не ведет, когда девчонки сплетничают: «Слышь, Оль, твой-то никак не успокоится, уже третью секретаршу сменил, а все тебя поминает».
И так было почти с каждой. Измайлов подбирал тех, кого со скандалом выгоняли из математической науки, тех, кто не побоялся пойти против зарвавшейся системы, против именитых самодуров и оказаться на улице.
– Чаю хотите?
Хьюстон, у нас проблемы. Вы бы лучше еще немного посплетничали.
– Ира? – спросил я вставая.
Платье у нее, конечно, скромное, но…
– Все верно! Ира Глагольцева. Математик и программист. Будете чай?
Откуда столько радости? Глаза блестят. Приятная улыбка.
– Не откажусь.
– Белый, зеленый, черный, матэ, ройбуш, каркаде?
Она что, флиртует со мной?
– Ройбуш подойдет.
– Вам сюда принести или пойдете со мной на кухню? У нас там свежая выпечка есть. Составите компанию?
Определенно, флиртует!
– С удовольствием!
Кухонька – мое почтение! Я бы в такой жил и не тужил. Площадь – не меньше пятнадцати метров. Четыре больших стола свободно умещаются. Со стульями. Над раковиной и рабочей столешницей фигурная плитка. Выше – резной шкафчик и деревянные полки. Все блестит, все сверкает. Вместо кулера – два больших фильтра-кувшина и два дисковых чайника. Над электроплитой – белая вытяжка. Микроволновки, разумеется, нет. Вредно. Зато есть высоченный холодильник.
Неплохо для обеденных перерывов.
– Чего замерли? Садитесь куда пожелаете. – Ира показала широким жестом на все четыре стола сразу.
Я кивнул и сел за ближайший.
Ира надела фартук, сполоснула чайник, налила в него воды из кувшина и включила. На ужин даже приглашать не пришлось. Прямо в институте свидание устроилось.
Пока чайник шумел и собирался закипеть, Ира поставила передо мной на кремовую льняную скатерть сначала две тарелки с выпечкой, потом блюдца с чашками и насыпала ройбуш в стеклянный заварник.
Принимают по высшему разряду.