Временно недоступен

– Энти, но это же не всамделишная машина времени. Просто название такое, красивое.

– Она настоящая, – уперся Энти, – самая что ни на есть. Потому как она тормозит развитие общества, а торможение в нашем случае – это движение назад. Вот она туда нас и перемещает, машина времени – назад, в прошлое, понимаешь? Ты скажи, что за бесполезный курс мы взяли, зачем? Вокруг столько интересных и нужных вещей – так нет же, не хотим мы видеть дальше своих четырех стенок! Могли б космос освоить, океан изучить, медицину развить – знаешь, сколько наработок позабросили за последние годы? Посмотри на город: за зиму закрылось два завода, и сколько вслед за ними закрывается ресторанов, магазинов? Где афиши музеев и театров? Никто туда больше не ходит! Даже парк аттракционов закрыт – нам уже и развлекаться лень, ты слышишь, это вообще в голове не укладывается! Что происходит с обществом, скажи мне? Почему вместо театральных постановок, лекарства от язвы и станции на Луне нас кормят бесполезными вещами и дурацкими лозунгами вроде: «Машину времени в каждый дом к две тысячи двадцатому году»?

В словах друга Гарию послышались обвинительные нотки. Сам он машиной времени не пользовался, но о станции на Луне и лекарстве от язвы тоже не задумывался. А о чем задумывался? О работе. О жене.

В самом деле, а чем наполнена его жизнь? Радостью и смыслом? Гарию вдруг сделалось тоскливо.

– Мы безнадежны, – сердито продолжал Энти. – Мы – просто брак эволюционного процесса, никчемный паразитарный вид, и ничего более. Скажи, кто приедет в дома, которые ты спроектировал? Кто займет места, где раньше работали мы? Все эти опустевшие кинотеатры, магазинчики, прачечные… Что еще займут чужаки?

– Нет никаких чужаков, – поморщился Гарий.

– Нет, – буркнул Энти. – И «свояков» тоже нет. Пустота и безысходность, вот и все. Наше общество перестает быть, понимаешь? Причем быстрее, чем можно было подумать.

Что-то было в тоне Энти, отчего Гарий насторожился.

– По телевизору этого не рассказывают, – продолжал друг, – а специальную литературу мало кто читает. На наше место приходят другие. Те прорывы, те открытия, над которыми должны были работать наши люди, – их теперь делают азиаты.

Гарий фыркнул.

– Не пфыкай. Мы привыкли быть самыми первыми, самыми пробивными, впереди планеты всей. Но так было до тех пор, пока мы стремились к чему-то, пока горели и вкалывали. Последние двадцать лет мы ничего не делаем, только потребляем и бегаем от реальности. А свято место… сам знаешь. Кто вывел космический радиотелескоп на орбиту? Индусы. Кто создал маму всех бомб? Китайцы. Даже корейцы – и те… плавучую атомную электростанцию загнали в Желтое море. Первыми, лучшими, развитыми теперь будут другие, понимаешь? Мы лишились всего, за что боролись когда-то. А самое мерзкое – что мы даже не заметили этого. Так вот и сдохнем в своих коконах, в полосатых грезах, в розовых соплях несбывшихся желаний!

Гарий молчал. Смотрел на радужные коконы на лавках. Что случилось с этими людьми, если не заботятся даже о собственной безопасности? Силовое поле нельзя разрушить извне, но если развести вокруг огонь – человек внутри кокона погибнет от удушья.

Кто знает, сколько чокнутых ходит каждый день по улицам? Вдруг кому-нибудь придет в голову поджечь одну из лавочек? Неужели тем, кто находится внутри, совсем не страшно?

– Нужно уезжать, – услышал Гарий грустный голос друга, – отдельные люди еще могут спастись, но общество, наше общество – оно обречено. Вот скажи, тебя лично что здесь держит? Только не говори мне про дом и работу. Работа для тебя везде найдется, а дом – зачем он нужен, если тебя там никто не встречает? Брал бы Сонью да и уезжал куда-нибудь. Почему не уезжаешь из этого гиблого места, вот скажи?

– А ты? – спросил Гарий, не придумав ответа. – Ты почему не уедешь?

– Уеду, – сказал Энти и пожевал губами, словно удивляясь собственным словам. – Уеду. Вот увидишь.

Она любила приходить сюда – с этим двором у нее были связаны самые приятные воспоминания.

Она не любила приходить сюда. Именно поэтому. Прошлое – оно ведь не только греет душу, но и бередит ее, присасываясь, как клещ, – и не оторвать, а попытаешься – душа начнет кровоточить.

Сонья выглянула из-за угла пятиэтажки. Так осторожно, словно боялась, что мир, от которого она хотела убежать, исчез.

Ну конечно же, здесь ничего не изменилось.

Закуток деревянного города посреди панельных пятиэтажек. Четыре домика, окруженные потемневшими заборами. Высоченные тополя во дворе.

И скрипучие качели у самого забора, на которых она любила качаться. Альян с четвертого этажа иногда выходил и раскачивал ее сильно-сильно, и Сонья визжала от восторга и страха.

Мимо прошел мужчина, небритый, в помятой одежде – зато в шляпе.

На качели залезла девочка.

Сонья бросила взгляд на окна четвертого этажа. На балконе трепыхалось белье. Альян, наверное, дома. Он не любил выходить во двор, все книги читал. Умный был парень. Но глупый, как все мальчишки.

Даже в это лето, уже студенческое, он все так же оставался глупым мальчишкой. Хотя и совсем взрослым. Но если бы он сейчас вышел на балкон – она бы помахала ему. А он бы степенно кивнул в ответ и вернулся к своим книжкам.

Сонья провела ладонью по шершавому стволу тополя. Посмотрела сквозь листву на небо и медленно прошла мимо качелей, на которых качалась девочка. Улыбнулась ей. Девочка улыбнулась в ответ.

Время, когда дети не боялись улыбаться незнакомым взрослым… Почему оно ушло?

В нескольких шагах от качелей стояла скамейка, и Сонья присела. Она не помнила, с какими мыслями делала все это в тот, другой день, в который возвратилась сегодня. Почему она сидела на этой лавочке, кого ждала?

Воздух здесь был особенным: прямо над скамейкой склоняла ветки яблоня, словно приглашая сорвать сочные плоды.

Они волшебно пахли – ушедшим временем. Ушедшим детством.

Сонья вспомнила, как вместе с мальчишками сигала через забор, чтобы нарвать полную майку самых сладких и вкусных яблок. А потом они бежали на берег и, вывалив плоды на землю, вытирали их краешком маек. И вонзали зубы в краснобокую мякоть, и во все стороны брызгал сок – настоящий яблочный сок, а не тот, что продают сейчас в пластиковых пакетах.

…Яблоневые сады вырубили, когда сносили деревянные дома, чтобы построить на их месте очередную панельную многоэтажку.

Но Сонья этого не увидела – она уехала из города раньше.

Как только снег сошел, сразу на нескольких окраинах города началось строительство поселков, каждый из которых мог вместить до пятисот человек. Гарий получил солидную премию за быструю работу и хитрый способ сэкономить на материалах для теплоизоляции.

В последний раз ему выдавали такую большую премию полгода назад, как раз перед годовщиной свадьбы. Он прибавил то, что у него было скоплено, и купил, болван, по машине времени себе и жене. Как подарок на годовщину. Ему это казалось отличной идеей.

Он так и не узнал точно, кто же будет жить в спроектированных его отделом поселках. Гарию казалось, что этих людей, кем бы они ни были, можно запросто разместить в опустевших домах города. Ведь они же опустели? Ведь куда-то делись все те люди, что разносили газеты, пекли пончики на улицах, работали в аптеках и магазинах – тогда, в прошлой жизни города, пару лет назад.

А может быть, эти люди никуда не пропадали – просто они перестали печь пончики и продавать лекарства, а забились каждый в свою нору, отгородились от мира прозрачно-радужным коконом и считают себя вполне счастливыми.

Кто доволен больше: человек, живущий в прошлом, или те, кому не хватает этого человека в настоящем?

После разговора с Энти Гарий все думал: а если бы машины времени и правда давали возможность менять прошлое? Вечерами, возвращаясь домой, Гарий мечтал об этом так истово, словно не понимал, что его желание неосуществимо.

Сначала он хотел отправиться в прошлое, чтобы просто не покупать эти дурацкие машины. Потом – чтобы не увозить жену с ее родины. Ведь мог же Гарий остаться там вместе с ней?

Потом он начал мыслить масштабней. А если спасти всех, кто «подсел» на путешествия?

В конце концов Гарий решил: появись у него возможность изменить прошлое – он бы просто придушил создателей машины времени.

Впрочем, их ли вина, что люди столь глупы и нерешительны? Что они выбирают проводить свои дни в старых грезах, а не жить ради новых свершений?

В один день, в середине весны, Гарию позвонил взбудораженный Энти и попросил включить телевизор.

– …уже наконец признать, что пальму первенства в области медицины давно перехватили азиатские регионы. Действие препарата, предложенного тайскими учеными, основано на белке альфа-фетопротеин, который, проникая в клетки…

– Я уезжаю, – сказал Энти в трубке, которую Гарий продолжал держать возле уха, – к черту это все, послушай, я врач, я не могу сидеть на задворках мира, когда другие страны делают такие открытия, понимаешь?

– Постой, Энти, но эти препараты – они же появятся и здесь, ты сможешь…

– Я не хочу ждать и не хочу объедков с тайского стола, ясно? Индусы вон тоже молодцы – над лекарством от рака работают. А у меня достаточно сил и ума, чтобы приносить пользу, а не ждать погоды с моря. Словом, я собираю вещи. Поедете со мной?

– Зачем? – не понял Гарий. – Подожди, не гони коней! Мне нужно поговорить с Соньей, у меня новый проект на четыре месяца, а взнос за дом…

– Тьфу на вас обоих, – рассердился Энти и бросил трубку.

Сонья свернула с шумной набережной в тихое «ущелье» – так называли узкий проулок между двумя старыми кирпичными домами. Там царила прохладная полутьма, хотя жаркое летнее солнце по-прежнему светило с лазурных небес, оставляя блики на кирпичных стенах.

Сонья коснулась кирпичей, тронутых солнцем – они были теплые. Как будто живые.

Старые дома – они все живые. И все они боятся смерти.

Боятся того дня, когда люди решат, что старые дома уже не нужны, и убьют их. Превратят в груду мусора.

Но Сонья знала, что эти два дома останутся. Их даже отремонтируют и покрасят.

«Ущелье» вывело ее к забору, вдоль которого зеленела трава и возвышались лопухи.

Она не помнила, почему пришла сюда. Но знала, что сейчас пройдет вдоль забора, дойдет до конца, повернет направо и обнаружит там распахнутую настежь калитку, которая выведет к дому, где Сонья когда-то жила.

Зелень возле калитки зашевелилась, словно ее погладил легкий ветерок, и из зеленой лопушиной сельвы выпрыгнул на прогретый солнцем асфальт котенок. Серый, с большущими глазами.

Выпрыгнул и поднял голову. Посмотрел на Сонью. И сказал:

– Мяу!

Словно поздоровался.

Она опустилась на корточки, осторожно взяла в руки теплый пушистый комочек. Услышала, как бьется маленькое сердечко.

– Хорошенький.

И прижала его к груди.

Котенку понравилось, что его назвали хорошеньким. Он заурчал, стал тереться об руки, вытянул лапку, выпустил острые коготки.

– Не надо, Мусий, – сказала она, осторожно снимая когтистую лапку с плеча.

Сонья была уверена, что котенка зовут именно так. Что это тот самый котенок, которого она когда-то бесстрашно отбила у больших мальчишек. Мальчишки кричали Сонье: «Сумасшедшая!» А потом, когда видели ее во дворе, крутили пальцем у виска.

Она играла с котенком три дня. Даже забрала его домой. Родители не стали возражать.

А потом котенок исчез.

Сонья хотела думать, что он убежал по своим кошачьим делам или нашел новых добрых хозяев, а не попал в руки к мальчишкам и не угодил под машину.

Но думала больше о машине. Или большой злой собаке. И даже плакала ночами.

А теперь вот котенок вернулся, и от этого у Соньи на душе стало тепло и легко.

– Ты хороший, Мусий, – сказала Сонья, и котенок заурчал снова.

Счастье накатывало на нее теплой морской волной. Настоящее счастье.

Город ее детства снова был с ней, а над городом, в лазоревом небе, под лучами яркого солнца, плыли легкие, как перина, облака. А рядом с сердцем урчало теплое живое существо, делилось своим теплом – просто так, ничего не ожидая взамен.

Мусий смотрел на Сонью волшебными зелеными глазами.

– Ты хороший, – снова сказала она. Хотя на самом деле хотела произнести совсем другое.

«Я хочу здесь остаться».

Поднявшись на ноги, она пошла вдоль забора к калитке, продолжая гладить котенка и шептать: «Хороший, хороший…»

Мусий заурчал еще громче.

Он был согласен, что он хороший.

В середине лета Энти написал Гарию письмо, рассказал, как обосновался на новом месте. Он уехал на восток и поселился в Дели. Энти легко нашел работу, был вполне доволен жизнью и увлеченно рассказывал, какие перспективы есть у нормального, здорового общества – в Индии машины времени были запрещены наравне с легкими наркотиками.

Энти беспокоился о друге, корил себя за вспыльчивость и грубость, настоятельно просил Гария немедленно переезжать вместе с Соньей.

В ответном письме Гарий рассказал Энти, как изменился город после его отъезда, как много появилось вокруг безработных, голодных людей и насколько иной стала жизнь рядом с ними. После зимнего закрытия заводов работы на всех не хватало, а чем меньше у людей было денег – тем меньше они покупали. Теперь в городе работало не более трети от прежнего числа магазинов и аптек, еще меньше – кафе и ресторанов, развлекательные заведения закрылись почти все. Зато появилось огромное количество ломбардов, обычным делом стали дети-попрошайки и стайки подростков, норовящие стянуть что плохо лежит.

Росла преступность, люди старались не ходить по улицам после заката, приучились запирать на ночь двери и закрывать ставни. В районе, где жил Гарий, многие завели собак. Сам он взял в привычку дважды проверять перед уходом, заперты ли окна.

Работать было трудно: он все время тревожился за Сонью и то и дело названивал ей. Обычно жена не брала трубку. Гарий понимал, что она или путешествует, или снова забыла телефон под подушкой – но тревога от этого меньше не становилась, и окончательно успокаивался он только тогда, когда добирался до дома.

Пригородные поселки, спроектированные отделом Гария, действительно заселялись людьми, жилье которых отобрали банки в качестве компенсации за невыплаченные кредиты. Таких было предостаточно: поначалу, после закрытия заводов, многие семьи набрали новых долгов, рассчитывая таким образом пережить трудные времена.

Некоторым выселенцам удавалось пристроиться на какую-нибудь работу в городе, и зачастую они оказывались совсем неплохими людьми: и новый разносчик газет, и билетер в единственном работающем кинотеатре, и продавщица пончиков. Но на всех работы не хватало, поэтому приятных людей среди выселенцев было много меньше, чем грязных детей-попрошаек и мрачных мужчин с тяжелыми взглядами. Трудно было поверить, что все эти люди совсем недавно обитали в соседних кварталах – теперь они выглядели опасными чужаками и заставляли жителей города ощущать себя незваными гостями в собственном доме.

Гарий писал Энти: ты был прав, друг, нам с Соньей нужно было уезжать еще весной. Покидать этот заживо гниющий город.

Но Гарий не знал, куда именно они должны были поехать.

Куда-то, где Сонья сможет отказаться от машины времени. Отправиться к Энти, на восток? Но захочет ли этого жена?

Вернуться к ней на родину? Этого Гарий боялся больше всего. Ведь там наверняка теперь все не такое, каким было прежде. Друзья Соньи давно разъехались или просто стали другими людьми, да и когда-то любимые ею места изменились. Гарий боялся, что, если жена вернется домой, это станет для нее самым большим, последним разочарованием.

Если она поймет, что мир ее детства больше не существует – ей некуда станет бежать.