Помоги проекту - поделись книгой:
Дыков шепчет:
— Смотрите, смотрите, к нам кто–то идет!
Все оборачиваются. К маньеристам веселой геморроидальной походкой приближается закутанный в альмавиву старичок. Его одежда расшита звездами и таинственными формулами. Он подходит и начинает свою речь:
Волшебник раздает поэтам чудодейственные орехи, представляющие собой миниатюрные хрустальные пентаграммы, и растворяется в воздухе без остатка.
— Гадость какая–то, — морщится юнкер, первым проглотивший орех. Бобрынин протягивает ему фляжку.
По прошествии некоторого времени маньеристы чувствуют необыкновенный прилив сил и направляются к театру, в фойе которого стоит невообразимый гвалт.
Мимо вошедших поэтов с ужасным визгом проносятся растрепанные девицы, а за ними, рыча и заливаясь мерзким хохотом, носятся пьяные негативы.
Магистр багровеет от гнева.
— Что происходит? — кричит он, хватая за рукав бегущую мимо толстушку в золотых очках.
— Обижают нас! — пищит девица и прячется за его спину.
— Уж лучше наяву узреть скелет с косой, чем выказать при мне неуваженье даме, — произносит Бобрынин и подставляет ножку своему двойнику. Тот валится на паркет, как тюк с минеральными удобрениями. Бобрынин резво усаживается ему на грудь и начинает угощать его затрещинами, тумаками и зуботычинами. Двойник дергается под его кулаками, как тряпичная кукла. Завязывается всеобщая потасовка. Все дерутся по–своему: Лепенягрэ по–крестьянски размахивает руками, чаще всего впустую, и дает при этом советы Магистру: «Надо сразу бить в торец!»; Магистр же преподносит своему двойнику уроки английского бокса; юнкер пихается ладонями, считая невозможным бить по лицу человека; Дыков с остервенением лупит Быкова и загоняет его на люстру, после чего хватает швабру и старается побольнее ударить самозванца. Возбужденная толпа кричит:
— Врежь ему, врежь!
— Куси!
— Мочи!
— Гаси!
Наконец двойники связаны и обезврежены. Толпа в восторге. Маньеристам предлагают почитать. Толстушка добавляет:
— Тем более что деньги уплочены!
Бобрынин так глядит на нее, что она краснеет и исчезает.
Исчезают и все остальные, в том числе и маньеристы.
Константэн покупает в переходе метро газету «Голос курда» и читает в ней: «Состоялся вечер куртуазных маньеристов в театре МГУ. Подробности читателям известны, но к нам поступила информация, что скандально известные двойники поэтов Ордена сбежали сегодня из 37‑го отделения милиции и совсем недавно их видели в районе Миусского кладбища.
Да здравствует независимый Курдистан!»
СНОВИДЕНИЕ ШЕСТОЕ:
«Легенда о золотом мальчике»
Константэн проснулся. Жена сидела у него в изголовье и ровным голосом читала из какой–то книги: «Представьте себе зимний Милан конца пятнадцатого века. В замке герцога Моро готовятся к встрече Нового года. Заведует оформлением замка не кто иной, как сам Леонардо да Винчи. Он решил аллегорически изобразить падение железного века и торжество века золотого. В самый разгар праздника в зал ввозят большую фигуру в латах — это поверженный железный век. Из его чрева выходит голый мальчик с крыльями и лавровой ветвью в руках. Он весь покрыт золотой краской. Золото блестит и переливается в свете факелов, мальчик дрожит, ему так холодно и стыдно… Леонардо купил его на вечер у какого–то бедного пекаря… К концу вечера неожиданно заболевает жена герцога, гости разъезжаются, и в суете все забывают о мальчике. А когда его находят, он сильно кашляет и вскоре умирает от переохлаждения…»
— Зачем ты мне все это читаешь? — спросил Константэн, оборачиваясь. Никакой жены в изголовье не было.
— Мнимое, мнимое пробуждение! — простонал Константэн, зарываясь лицом в подушку.
И тотчас оказался в подземном переходе на площади Пушкина. Бежали куда–то люди в ночных колпаках, бравые милиционеры выслеживали мутантов, какая–то тумба для коновязи кричала, что она идеальная женщина. Агрессивный старичок продавал книги Вилли Конна и заводные пропеллеры. Стены были оклеены адресами невинных девушек. Летучие мыши хрустели под ногами. В книжном ларьке на рубиновом троне восседал князь мира Люцифер — он бесплатно раздавал прохожим путеводители по Москве и Подмосковью. Шелестели голоса:
— Внеочередной Валентинов день…
— Да, да, прошлое — единственный рай…
— Откуда нас невозможно изгнать…
— Представьте себе, она существовала наяву!!!
— Прикосновения!
— Вопросы!
— Вот этим она тебя и привяжет…
— Мне нравится голос Мэгги Рэлли…
— Зачем тебе гитара?
— Сталагмит раскаяния, над ним висит сталактит милосердия…
— Знаете, что сказал Уайльд? Сигарета — сказал он — высший вид высшего наслаждения. У нее тонкий вкус, и она не утомляет.
— Нет, высшее наслаждение — это возбуждение без обладания. Повторяю — без обладания.
— Я видел своими глазами — она бросила розу в водопад, а роза не тонет!
Голоса удаляются.
Совмещены два плана: на первом девушки–спортсменки раскупают эротическую литературу — «Каникулы в Калифорнии», «Приключения в отеле «Светлая Луна»», «Возмездие», «Садовник», «История глаза» и «Монахиня Элеонора»; на втором разыгрывается жестокая драма.
В переходе становится так светло, что начинают болеть глаза. «Он пришел!» — лепечут цветы. Сияние исходит от печального золотого мальчика с крыльями за спиной и лавровой ветвью в руке. Мальчик спокойно смотрит, как начинается вьюга, несущая ему смерть. Сначала на его ладонь падают маленькие узорные снежинки, потом снега становится все больше, и вот уже завывает ветер и жестокая вьюга обрушивается на золотые крылья. Растут сугробы, и на мраморе распускаются белые цветы. В переходе царит черный вселенский холод. И только лавровая ветвь, позолоченная ветвь, с чудовищной силой вмятая ветром в хрусталь стены, напоминает звездам о том, что они могут погаснуть.
Девушки–спортсменки заливаются здоровым смехом.
Константэн шепчет во сне: «О бедный золотой мальчик — зеркало моей души!» Этот шепот несут по всему миру зеленые радиоволны.
СНОВИДЕНИЕ СЕДЬМОЕ:
«Вальпургиева ночь»
Дело в том, что в доме Григорьевых завелся радиоприемник. Ночью он бегал всюду и мешал спать, оттого что громко бубнил.
Регулярно передавал сигналы точного времени. Пританцовывал под музыку, источником которой являлся. Из вредности громче всего орал в четыре часа утра.
В конце концов его поймала кошка, живущая в доме юнкера на люстре, — похотливое, полусумасшедшее создание с красными от валерьянки глазами. Кажется, она приняла приемник за неведомого, но великолепного самца, посланного ей кошачьими богами для удовлетворения самых причудливых желаний. Подкараулив объект своих противоестественных комплексов, кошка обнаружила, что он снабжен длинной выдвижной антенной, и теперь каждую ночь вопила в пароксизмах бурно утоляемой страсти. Приемник сотрясался в ее безумных объятиях, не переставая лихорадочно о чем–то причитать.
В ночь с 30 апреля на 1 мая 1991 года Константэн обнаружил любовников под своей кроватью. Кошку он наказал, а приемник водрузил на тумбочку в зале и, улегшись рядом, стал крутить ручку настройки.
Он узнал много интересного: что дочь Фрэнка Заппы зовут Лунная Единица, что есть группа под названием «Каждый день приносит боль», что сегодня Вальпургиева ночь.
Какая–то молодая учительница просила исполнить ее любимую песню «Моя голова в Миссисипи»; для курсантов мореходного училища Ветлицкая пела про василек; Юрий Спиридонов прошептал под гитару знаменитый романс «Богомол».
Прозвучала подборка песен «ТБ» — тут были такие известные вещи, как «Твист Иуда», «Хуанита», «На шее у правительства», «Жандарм», и несколько самых новых — «Куруку хапа», «Миры двоящихся огней», «Сирени свет».
«Вальпургиева?» — удивился Григорьев, выходя из дому. Такси доставило его на Миусское кладбище. В свете одинокого фонаря мрачно и волшебно возникли перед ним открытые почему–то ворота, смутные среди деревьев кресты, скорбные крылья мраморных ангелов, венки из жести и цветы из пластмассы. Константэн бывал тут с друзьями, но, разумеется, днем. Сейчас же в глубине кладбищенского сада блуждали разноцветные огни, стонали невидимые кошки.
На ближайшем могильном холме резались в карты две нагие блондинки — они взвизгивали, хохотали, хлопали себя по коленям и пили вино из замшелых бутылок. Юнкера они не замечали, он же ощутил сильнейшее возбуждение, похожее на жажду.
Кто–то положил ему руку на плечо. Обернувшись, он увидел то, что хотел увидеть — прелестную девочку чуть ниже его ростом, очень серьезную и вместе с тем насмешливую; ее длинные ресницы не скрывали бездонности по–королевски холодных глаз. Ее нагота струила рассеянный серебристый свет. Грациозным поворотом головы незнакомка пригласила юнкера следовать за ней. Он не решался. Тогда она взяла его за руку и подвела к какому–то темному домику с ярко блещущими окнами.
— Кто вы? — спросил Константэн, с восхищением глядя на свою спутницу. Она усмехнулась, пощекотала его за бородку и, быстро взглянув на его губы, нежно их поцеловала. После чего внезапно исчезла.
Двери домика растворились, из них вышел человек в ослепительно белом костюме.
— Вы и есть автор романа «Нега»? — близоруко прищурившись, спросил он. — Да, да! Я вас сразу узнал, хотя и представлял себе постарше. Что ж, входите, мы вас давно ждем. Да, я не представился — Тритонов, первый сторож кладбища и магистр вита. Прошу, прошу!
Хотя снаружи казалось, что в доме горит яркий свет, внутри помещения было темно. Лишь у самых окон трещали догорающие бенгальские огни. В железной клетке металась Глаз–птица. Повсюду лежали и стояли, прислоненные к стенам, гробы. Их обитатели сидели за столом, выпивали и смотрели музыкальный видеофильм.
— Господа! — обратился к ним Тритонов. — Позвольте вам представить гостя!
Мертвецы и ведьмы, среди которых попадались порой прехорошенькие юные женщины, обернулись к вошедшим. Ведьмы заулыбались, мертвецы важно закивали головами.
— Куртуазный маньерист Константэн Григорьев! — Тритонов закурил.
— Какой обаяшка! — ворковали ведьмы, когда юнкер целовал их в запястье. Ворковали и переглядывались меж собой.
Ему поднесли полный стакан массандровского портвейна.
— Пей! Ты правильный парнишка! — говорил облезлый старик в смокинге и криво повязанном зеленом галстуке, расшитом зелеными обезьянами.
— Маньеристы вообще пацаны с понятием, — поддержали его остальные. Юнкер выпил и прослезился.
— Костик! Костик! — защебетали ведьмы, протягивая ему книги Ордена. — Позвольте автограф!
Одна красотка вынула из корсажа правую грудь, и Константэн расписался на ней вечным пером, вместо даты нарисовав цветочек.
— Ну, какие новости на Большой Земле? — спросил бледный белокурый и, кажется, припадочный парень.
— Цены растут, войны идут, наши высадились, — стараясь быть учтивым, ответил Константэн.
— Вот потому я и застрелился, — сообщил белокурый, — нечего потакать!
— Что?
— Нечего, говорю, потакать! Нечего!! Потакать!!!.. — его лицо вдруг искривилось, на уголках синих губ выступила пена. Белокурый схватил со стола пустую бутылку и хотел разбить ее, но тут на него набросились, скрутили и засунули в гроб.
— Что же с ним будет? — спросил Константэн позднее.
— А ничего, — прокричал старик с обезьянами, — зеленый он еще, рано пока в свет выпускать! А что как живой реагирует, не обращайте внимания. Это по первости, по глупости. Пообвыкнется, найдем ему занятие по душе, жену поласковей — глядишь, человеком станет…
«Твоя мама сказала, что ты кричала во сне," — пел с экрана Роберт Плант.
— А как же вы узнали о моем романе? — вдруг вспомнил Григорьев. — Он же еще в работе?
— Мы вне времени, юнкер, — раздался очаровательный голосок. Константэн увидел свою незнакомку — она, одетая на этот раз не в лунный свет, а в голубой шелковый халат, улыбалась, склонив прелестную головку набок. — А ваш роман сильнее времени. Полюбуйтесь на него и надпишите один экземпляр лично для меня. Пожалуйста.
— О, с удовольствием! — вскричал автор, разглядывая протянутое ему издание собственного романа: готический шрифт, переплет из белого пергамента, богато инкрустированный алмазами в полтора карата, голландская веленевая бумага и золотой обрез.
— Неплохая работа, — заметил он смущенно. — А кто это изображен на обложке?
— Эту женщину в начале двадцатого века знали все. Ее имя — Клео де Мерод, — ответила незнакомка.
— Так кому же мне надписать книгу? — обратился юнкер к юной красавице.
— Меня зовут Лунная Единица, — ответила она.
Григорьев был поражен. Книгу он надписал так: «О, драгоценное дитя Луны! Каждый день приносит боль, но рядом с вами я не чувствую боли. Вы — моя Нега! Продлись, продлись, очарование…» — и еще две страницы в том же духе.
Она прочла надпись и щелкнула пальчиками.
В то же мгновение они — юнкер и красавица — очутились в поистине королевской спальне. Шкуры оленей и леопардов устилали мраморный пол, из стрельчатых окон, украшенных цветными витражами, струился мягкий, постоянно меняющийся свет. Потолок был разрисован Бердслеем, колыхались египетские портьеры. На софах и оттоманках котята играли с прозрачными вазонами. Ниоткуда звучала томная музыка флейт, сандаловые светильники струили сладкий запах смол. Посреди спальни был устроен маленький, изумительно красивый бассейн.
Лунная Единица провела юнкера в курительную комнату, со вкусом обставленную старинной мебелью черного дерева.
Они сели в кресла. Девушка с насмешливым любопытством глядела в глаза Константэна. Двухметровый арап поднес вошедшим белые табачные палочки, зажег огонь и неожиданно пропал.
Чуть позже Константэн понял, что эти сигареты разжигали любострастие. Вкуса их он не запомнил, однако перед ним все время ярко светилось близкое, далекое, ненавистное, необычайно желанное тело юной девушки, сначала скрытое от взгляда в пелене одежд, затем обнаженное — с маленькой трепетной грудью, длинными точеными ножками, красивым упругим животом, холеными руками — слабыми, манящими, опьяняющими. Губы их встретились, девушка застонала, и они вспыхнули, как синие искры, погружаясь с головою в благоухающий водоем. Кружились, мелькали под водой и в воздухе белые птицы, и в широко раскрытых глазах девушки звенели звезды; когда же она, разнеженная и умиротворенная, снова стала возбуждать юнкера, на этот раз самым вожделенным для него способом, он потерял сознание от наслаждения… Когда же очнулся, опять убедился в ее потрясающей ненасытности.
Вдруг все исчезло — влюбленные снова оказались в кладбищенской сторожке. Изнеможение владело юнкером, ведьмы и мертвецы громко ему аплодировали, Тритонов размахивал дохлой кошкой и кричал:
— Хвала святой Вальпургии! Хвала ее блаженному избраннику!
— Да, Константэн, — улыбнулась Лунная Единица, — мое настоящее имя Вальпургия, и это в мою честь проводится каждый год праздник начала весны, праздник ведьм — великий Шабаш. Ты же знаешь о Чертовой кафедре на Броккене?
— Да, — подтвердил Константэн.
— Через полчаса у нас телемост с Броккеном, — серьезно сказала Вальпургия. — Тритонов, у вас все готово к празднику?
— Безусловно, моя королева! — вытянулся в струнку магистр вита.
— Тогда… шампанского юнкеру! Покажите ему сад, — Вальпургия поцеловала юнкера и поднялась по витой лестнице на второй этаж сторожки.
Тритонов и Константэн вышли в сад. Всюду на могилах плясали ведьмы, в одной из аллей хор мальчиков трогательно исполнял «Вурдалаков гимн» Алеши Вишни. У раскрытого склепа сидели, обнявшись, мужчина и женщина. Мужчина, в отличие от женщины, был еще живой. Очевидно, он забрел сюда в приступе тоски.
— А почему его вампиры не трогают? — спросил юнкер.
— Да он все равно на земле не жилец, — отмахнулся Тритонов, — видимость одна.
Поделиться книгой: